Текст книги "Третья версия"

Автор книги: Леонид Медведовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

– Опять выгадываете, товарищ капитан? Опять отхватываете кусок послаще?

15

Высадив Белухина в аэропорту, Мороз отправился с докладом в городское Управление внутренних дел.

Заместитель начальника УВД подполковник Ширяев, взявший дело под свой контроль, принял капитана без промедления. Мороз положил перед ним папку с начатым делом и отсел в сторонку. Подполковник внимательно прочитал объяснение, взятое у директора универсама.

– Значит, вы не верите в причастность Чеботарева к этим деньгам?

– Нет! – твердо заявил Мороз. – Его боевое прошлое, его безупречная работа долгие годы...

– Все это эмоции, капитан, – возразил Ширяев. – Мало ли было случаев, когда под судом оказывались и более заслуженные люди. И фронтовики, и партийные, и депутаты... «Грех сладок, а человек падок».

– С этой пословицей, товарищ подполковник, я сталкиваюсь чуть не каждый божий день.

– То-то! Я не думаю, что с сумкой бежал в тот вечер сам Чеботарев, это как раз маловероятно. Но деньги могли быть у него украдены кем-то другим. Нужно организовать срочную ревизию универсама. Доверие доверием, а проверить не мешает.

– Слушаюсь, товарищ подполковник!

– Чем еще намерены заняться?

– Есть предположение, что тетрадь со стихами оказалась у одной из одноклассниц дочери Чеботарева. Фамилии подруг установлены, начинаю проверку.

– Не возражаю, версия правдоподобная. – Снял очки, потер переносицу. – Что с багажной биркой? Кто работает с ней?

– Курсант Николай Белухин.

– Вижу, вы его совсем у Лихарева увели, – неодобрительно хмыкнул Ширяев.

– На время, товарищ подполковник! Дел много, сотрудники в разгоне... Скоро верну! Вот найдет владельца бирки и верну.

– Хорошо, – кивнул Ширяев, – это для него будет отличной практикой. Я позвоню начальнику транспортной милиции – пусть окажет курсанту содействие. Трудное задание вы ему дали, Евгений Игоревич. Поднять регистрационные журналы за десять лет! Неизвестны ни номер рейса, ни маршрут, ни дата...

Зазуммерил селектор, подполковник нажал кнопку. Женский голос сообщил:

– К вам майор Лихарев!

– Пусть заходит, – разрешил Ширяев. Усаживаясь напротив Мороза, Лихарев буркнул:

– Отдай стажера, ловчила!

– Он вернет, – улыбнулся Ширяев. – Если я правильно понял, курсант задействован достаточно серьезно. Так, капитан?

– Так точно, товарищ подполковник! – Мороз поднялся. – Разрешите идти?

– Успехов, Евгений Игоревич! – Ширяев пожал руку Морозу. Обратился к Лихареву. – Что у вас, Юрий Глебович? Узнали, кто убитая?

– Работаем, товарищ подполковник, – коротко обронил майор. И замолчал – хвалиться было нечем.

Ширяев раскрыл папку с делом, принесенную Лихаревым, начал листать.

– Докладывайте, майор!

– Оперативная группа делает все возможное для установления личности потерпевшей. Размножены и розданы по службам портреты погибшей, подготовлены ориентировки для расклейки на розыскных стендах...

– Дальше! – Ширяев отложил папку в сторону.

– По одежде – ничего достойного внимания. Часть вещей – импортная, но все были в наших магазинах. Б кармане блузки найден автобусный талон. Судя по просечке, потерпевшая ехала на машине десятого маршрута.

– Установили автомат, из которого звонил в больницу неизвестный?

– Так точно! Звонили из микрорайона Восточный.

 – Ваши выводы?

– Если бы автомат находился в центре, это могло выглядеть как случайность. Шел мимо, зашел в первый попавшийся. Но автомат – в новом микрорайоне, где очень мало квартирных телефонов. Возможно, именно там живет неизвестный.

– ...Или потерпевшая. – Ширяев подошел к стене, раздернул шторки, закрывающие подробный план города. – Смотрите: десятый маршрут часть пути проходит по Восточному микрорайону. На месте преступления не обнаружено дамской сумочки, в которой, несомненно, были ключи от квартиры. Судя по тому, что вот уже третий день никто не заявляет об исчезновении женщины, дома у нее никого нет. Почему не предположить, что преступник, воспользовавшись ключами, проник в ее квартиру? И звонил он в больницу поздно вечером как раз из этого микрорайона. Видимо, не был уверен, что женщина мертва, устраивал проверку: вдруг вернется домой раньше времени...

16

Майя Борисовна, заглядывая в раскрытый телефонный справочник, набрала очередной номер.

– Отделение эндокринологии?.. Здравствуйте! Старший следователь прокуратуры Соколова. Нам нужно узнать, не лечилась ли у вас женщина, личность которой мы устанавливаем. У нее была базедова болезнь. Да, совершенно верно, увеличение щитовидки. Я назову приметы, а вы постарайтесь вспомнить. —. И следователь подробно перечислила приметы погибшей. – Болезнь не слишком распространенная, поэтому, я надеюсь, вы вспомните. Фамилия?.. Ее-то я и хочу узнать у вас. Итак, жду ответа. Запишите мои телефоны – рабочий и домашний...

Дверь открылась, показалась и сразу скрылась стриженая голова. . ..

– Звоните мне в любое время. До свиданья.

Следователь помассировала виски, прогоняя усталость. Потом, что-то вспомнив, быстро пошла к двери. Открыла, увидела удаляющегося посетителя. Догнала, положила руку на плечо.

– Вы ко мне?

 Паренек остановился, хмуро глянул на Соколову, чуть помедлил. Потом отчаянно махнул рукой: «А, все вы!» – и помчался к выходу.

Майя Борисовна тихо окликнула:

– Пеньков!..

Юноша остановился удивленный, медленно повернулся.

– Вспомнили? Через три года...

Соколова привела парня в кабинет, усадила, сама села напротив.

– Рассказывай!

Пеньков поднял на следователя налитые обидой глаза.

– Да что, Майя Борисовна, никуда не берут. Как из колонии вернулся, стал устраиваться на работу. И вот уже третью неделю мыкаюсь.

– Деньги-то хоть есть?

– Пока есть, заработал в колонии. Но надолго ли хватит? Прихожу в кадры на ремзавод, начальник – сама разлюбезность. «Проходите, садитесь, где бы вам хотелось потрудиться?..» Сажусь, предъявляю ксивы. Глянул в документы – стоп-машина, приехали. Физиономия – кислей лимона, аж скулы сводит. «Да, конечно, люди нам нужны, но вот по вашему профилю...» Словом, от ворот поворот. Что ж я теперь – навек клейменый? Зря, выходит, меня на слесаря учили в колонии?

Майя Борисовна встала, прошлась по комнате.

– Что тебе сказать, Леша? По-человечески я могу понять кадровика. Значит, были случаи, когда люди, которых принимали с открытой душой, срывались, вновь пускались во все тяжкие.

– И вы! И вы тоже! – Пеньков вскочил со стула, закричал, захлебываясь словами. – Я же завязал, можете понять? Напрочь, навсегда!

– Тихо, без истерики! – приказала Соколова. – Сядь на место, не маячь перед глазами.

Пеньков послушно сел. Следователь сняла телефонную трубку, набрала номер.

– Петр Иванович, здравствуйте! Соколова из прокуратуры... Ну, насчет «очень приятно» позвольте вам не поверить, разговор у нас будет крутой. Опять на вас жалобы – не берете людей, отбывших наказание... Да, знаю... Да, и этот факт мне известен... Но нельзя же всех мерить одним аршином. Петр Иванович, Пеньков такой же гражданин, как мы с вами, с теми же правами... А вы рискните!.. А вы еще раз!.. Короче – Пенькова вы на работу примете, иначе разговор будет продолжен в других инстанциях. А теперь дайте мне телефон секретаря комсомольской организации. Хорошо, я подожду...

В кабинет, постучавшись, вошел Лихарев. Майя Борисовна прикрыла трубку рукой.

– Здравствуй, Юра! Есть новости? Майор покосился на парня.

– Надо посоветоваться.

Соколова прислушалась – кадровик все еще искал телефон.

– Видишь, Юра, я сейчас занята, зайди минут через сорок... Или нет, иди прямо ко мне домой, я скоро буду. Там Феликс, он откроет.

Лихарев вышел, следователь снова приложила ухо к трубке.

– Как вы сказали фамилия секретаря?.. Ветлугин... Неосвобожденный, работает токарем. Ясно. Итак, Петр Иванович, завтра с утра Пеньков будет у вас... Ну-ну, побольше оптимизма! И веры в людей... Ошибаетесь! Профессиональная черта следователя – именно доверие. До свиданья!

Майя Борисовна положила трубку, перевела взгляд на Пенькова. Тот во время телефонного разговора отсел подальше и теперь, волнуясь, нещадно мял в руках кепку.

– Подсаживайся поближе, Леша. Разговор у нас будет долгий. И откровенный.

11

Курсант Николай Белухин сидел в отведенной ему комнате и терпеливо листал регистрационные журналы. Молодая женщина с быстрыми бедовыми глазами подносила все новые и новые пачки. На столе места уже не было.

– А эти куда складывать?

Белухин, просматривавший очередной журнал, ответил, не поднимая головы:

– Валите их на пол, Глашенька!

У притолоки маялся, переминаясь с ноги на ногу, здоровенный парнище.

– Глаш, ну скоро ты? – канючил он. – Дома ужин стынет, Вовка орет – не уймешь. Третий раз одну и ту же сказку ему рассказываю. Сколько же можно?

– Степа, ну где твоя гражданская сознательность? – урезонивала мужа востроглазая Глаша. – Мы тут с товарищем Колей из ОБХСС раскрываем серьезное преступление, а ты...

– Дык восемь же часов! – засучив рукав до плеча, тыкал в циферблат Степан. – Что ж ты тут, ночевать собралась?

– А что, может и придется, – пальнула глазом в сторону Белухина бойкая молодица. – Как товарищ из ОБХСС скажет, так и будет.

– Ну нет, не бывать тому! – Грозный муж засучил и второй рукав. – Я не погляжу, кто такой этот товарищ Коля. Враз накостыляю! – Степан решительно шагнул к столу. – Слышь, товарищ, – тряхнул Белухина за плечо, – ты по какому праву мою женку задерживаешь?

– Кто, я?.. – Курсант непонимающе моргал воспаленными от недосыпания глазами. – Нет, что вы, она может идти. Спасибо, Глаша, идите, я сам управлюсь.

Глаша разочарованно фыркнула и стала шумно собираться. Степан сразу остыл, спросил миролюбиво:

– Слышь, друг, неужто всю ночь будешь бумажки мусолить?

– Пока не найду, – вздохнул Белухин. – Что говорить – унылая работенка.

– Да уж, не позавидуешь, – посочувствовал Степан и, подхватив жену под руку, направился к выходу. У порога обернулся. – Счастливо оставаться!

– До свиданья, Коленька! – стрельнула глазками Глаша и, подталкиваемая могучей дланью мужа, выпорхнула из комнаты.

18

Крутов гостил у Ирины Пуховой. По-хозяйски закинув ноги на спинку углового дивана, он лениво пролистывал «Огонек». Все, все приедается, в том числе острота и проблемность. Конечно, кто-то еще кидается на свежую прессу, взахлеб поглощает последние откровения экономистов и публицистов. Но он, Крутое, уже порядком устал от словесной эквилибристики, которая ровным счетом ничего не меняет. У него, Крутова, свой, особый взгляд на жизнь и судьбу. И вообще – нам бы ваши заботы...

Зазвонил телефон – длинно и требовательно. Олег Аркадьевич снял трубку.

– Алле! Вас внимательно слушают... Ирину Владимировну? Она вышла, скоро будет. А кто спрашивает, что передать?.. Таня?.. Танечка, извини, дорогая, не узнал, очень плохо слышно... Как я здесь оказался?.. Ну, Танечка, это же совсем просто. Мы с Ириной готовимся к отчетному концерту, приходится много репетировать... Ну конечно! Нет, нет, все это гнусные сплетни! Не слушай никого, верь мне одному!.. Если бы ты знала, как я по тебе соскучился. Иссох и зачах! Нет, кроме шуток. А ты? Ты, надеюсь, тоже скучаешь? Что, что?.. Много работы? Некогда скучать? Ну, знаешь, это не оправдание. У меня работы не меньше, и все же я нахожу время, чтобы думать о тебе. Вернее, я не перестаю думать о тебе ни на минуту. Я люблю тебя, Танечка! Беззаветно и безоглядно! Тебя одну, одну тебя, никого, кроме тебя! Когда приедешь? Через неделю? Так долго?..

Вернулась из похода по магазинам Ирина. Стояла, одетая, в дверях с каменным выражением лица. Ничего не слыша, никого не замечая, Крутов разливался соловьем.

– Нет, нет, я не выдержу нашей разлуки, я приеду к тебе. Завтра же. Нет, сейчас же, скажи только адрес!.. Ну, хорошо, хорошо, я подожду... Что, что, говоря громче, ничего не слышно... С мамой?.. – Тон Крутова сразу изменился – из развязно-интимного стал каким-то тревожно-неуверенным. – А что с мамой? Ничего, все нормально. А что может быть? Что, что?.. Ты ей звонила? Не отвечает? Странно... Ну, не знаю, может в отпуск уехала. Она ведь собиралась. Когда видел? Постой, дай сообразить. Сейчас вспомню... Позавчера! Нет, нет, в воскресенье. Видел и говорил. Да, разговор был нелегкий. Но я на все готов, лишь бы...

Нечаянно обернувшись, Кругов увидел пылающее неистовым гневом лицо Пуховой. Речь его сделалась односложной, прерывистой.

– Нет, не думаю... Хорошо, я узнаю... Не стоит так волноваться... Уверен – все будет в порядке...

Ирина вырвала трубку, хотела что-то крикнуть невидимой сопернице, но аппарат уже издавал протяжные гудки.

– С кем это ты так мило ворковал? – Высокая грудь Ирины бурно вздымалась, она тяжело дышала. – Опять с ней? С этой пигалицей писклявой? С этой желторотицей?

Глаза Крутова растерянно блуждали. В мозгу снова и снова вспыхивала навязчивая картина: удар головой... сползающее по стене тело... и этот стон...

«Неужели все-таки?.. И она лежит там мертвая... в пустом доме. И никто не знает... А Таня приедет только через неделю. Что делать? Что делать?»

– ...Если я еще раз услышу! Если ты хоть раз еще посмеешь!..

До Крутова наконец-то дошел смысл слов, которые истерично выкрикивала Пухова. Он вскочил с дивана, схватил ее за плечи и стал бешено трясти.

– Прекрати сейчас же! Мне осточертела твоя дикая ревность. Я буду жить, как считаю нужным. Ходить, куда хочу, встречаться, с кем хочу. И довольно об этом. Хватит! Надоело!

19

Дом, где жила Соколова, Лихарев нашел быстро – когда-то он был здесь частым гостем. Дверь открыл Феликс – худощавый длинноногий подросток с живыми умными глазами.

– Дядя Юра! – обрадовался он. – Как давно вы к нам не заходили! Почему?

Юрий Глебович не ответил, и Феликс, интуитивно догадываясь, что эту тему затрагивать не стоит, больше вопросов не задавал.

– Проходите, пожалуйста. Мама скоро будет, она уже звонила.

В гостиной со стены смотрел прямым открытым взглядом отец Феликса – Кирилл Родионович Соколов. Под портретом была прикреплена красная подушечка с орденом Красной Звезды, полученным посмертно.

Юрий Глебович сел в кресло, Феликс пристроился рядом.

– Ну, друже, как успехи в школе? Ты ведь в восьмом?

– В девятом, дядя Юра.

– Ах, да! – хлопнул себя по лбу Лихарев. – Извини, совсем замотался.

– Так много работы?

– Видишь ли, наш труд оценивается по результатам. Много, мало – не те критерии.

– Понимаю. У вас, как в задачнике: то уравнение с одним неизвестным, то – с двумя.

– С двумя – еще куда ни шло, – улыбнулся Юрий Глебович.

– Могу представить, как все это сложно. У нас, если не получается, можно подсмотреть решение в конце.

– Вам хорошо, – позавидовал майор. – У нас ответ не подсмотришь, все надо решать самим.

– Но ведь рано или поздно вы находите этого неизвестного?

– Как правило, да.

– А бывают исключения из правила?

– Бывают. В виде исключения, – скаламбурил Лихарев. – Что-то долго нет твоей мамы.

– Ой, совсем забыл! Я же обещал приготовить ужин. Она придет усталая, голодная. Дядя Юра, поможете?

– Что за вопрос? – Юрий Глебович снял пиджак. – Руководи, куховар, я – в твоем распоряжении.

Они прошли на кухню. Феликс снял с гвоздя два фартука, один отдал Лихареву, другой повязал себе.

– Если хочешь порадовать маму, давай испечем картофельные драники. Лады?

– Лады, – согласился Феликс.

Мальчишка принялся чистить картошку, Лихарев натирал ее на терке. Когда миска наполнилась до краев, роль шеф-повара взял на себя Юрий Глебович.

– Муку! – скомандовал он.

Феликс достал из стенного шкафчика банку с мукой.

– Сыпь в миску! Так! Еще! Хватит! Теперь щепотку соды, соль. Готово! Где подсолнечное масло? Так! Доставай две сковороды, посмотрим, у кого оладьи получатся пышней и румяней.

Состязание началось. У Юрия Глебовича было больше опыта, у Феликса – кипучего рвения. Опыт, естественно, перевешивал. Дождавшись, пока оладьи подрумянятся с одной стороны, Лихарев ловко подкинул вверх сковородку. Оладьи в воздухе перевернулись и шлепнулись обратно другой стороной.

– Здорово! – восхитился Феликс. – Научите, дядя Юра!

– Это же совсем просто. Смотри – раз! – Лихарев широким блинным ножом поддел оладьи. – Два! – С особым вывертом подкинул сковороду. – И три! – Снова поставил сковороду на огонь.

Феликс попробовал проделать тот же трюк – и, конечно же, оладьи очутились на полу.

– Вот всегда так, – приуныл паренек. – Вчера котлеты сжег.

– Попало от мамы?

– Немного. Вместо ужина пили молоко. С вареньем. Дядя Юра, а вы откуда знаете, что картофельные оладьи – любимая мамина еда?

– Да уж знаю. У нас в студенческом общежитии это блюдо называлось «Пища богов». Ставь тарелку с оладьями в духовку и будем накрывать на стол.

Они снова перешли в гостиную. Пока Феликс сервировал стол на троих, Юрий Глебович просматривал семейный фотоальбом. Не отрываясь от дела, Феликс комментировал снимки.

– Это мы с папой на рыбалке. Папа двух окуньков поймал, а я – щуренка. Во-от такого! А это мы все на озере в Мещёре. Целый месяц в палатках – представляете? А это папа – на водных лыжах. Он и меня хотел научить. Не успел...

Феликс замолчал. Лихарев перевернул несколько листов, надеясь отвлечь мальчика от грустных воспоминаний. Но отовсюду на него смотрели счастливые, смеющиеся лица отца, матери, сына...

– В следующее воскресенье, – осторожно начал майор, – мы всей секцией выезжаем на Клязьму. Поедешь с нами?

– Ладно, – вяло откликнулся Феликс. И вдруг заговорил быстро, горячо, взволнованно. – Дядя Юра, как погиб папа? Маму я не спрашиваю, ей и так нелегко. Но вы... вы были папиным другом, вместе учились. Расскажите! Я хочу знать все! Вы были с ним в тот день?

– Был, Феликс.

– И что? Неужели нельзя было как-то помочь? Лихарев поднялся, стал ходить по комнате.

– Сотни раз задавал я себе тот же вопрос. Веришь, я бы все отдал, чтобы в тот миг быть рядом, перехватить руку бандита... Прошло уже больше двух лет, а я все еще не могу осознать до конца... Мы с твоим отцом преследовали опасного преступника. Кирилл был сильней, выносливей меня. Он вырвался далеко вперед, настиг беглеца, заставил его поднять руки. И вдруг тот обхватил живот, скорчился, застонал. Кирилл наклонился к нему, чтобы узнать, что случилось, может быть оказать помощь. И в этот момент бандит снизу нанес удар ножом в грудь.

– Выходит, папа потерял бдительность? – спросил Феликс.

Юрий Глебович медленно покачал головой.

– Нет, Феликс, не совсем так. Кирилл знал, что преследуемый страдает язвой желудка, что у него случаются приступы. Бандит сыграл на сочувствии, на гуманности. И применил подлый, коварный прием... Твой отец, Феликс, был очень добрым человеком: даже смертельно раненный, он, стреляя по убегающему преступнику, целил ему в ноги.

– Того... расстреляли? – с трудом размыкая губы, спросил Феликс.

Майор заколебался: говорить или нет. Все же сказал:

– Пятнадцать лет. В колонии строгого режима.

Лихарев посмотрел на юношу: Феликс стоял, отвернувшись, из глаз катились слезы. Майор ласково обнял его за плечи.

– Ого! – удивился он, ощупывая мускулатуру паренька. – Чем ты их так накачал? Боксом занимаешься? Или борьбой?

– Самбо, – ответил Феликс.

– Заметно, – одобрил Лихарев. – Ну-ка, чему научился?

– Хотите, я вам один приемчик покажу? Спорим – на ногах не устоите.

– Что ж, давай. Стол уберем?

Они отодвинули стол к стене и встали друг против друга в боевую позицию. Феликс попытался захватить руку Лихарева своим приемом и тут же оказался на лопатках. Мгновенно вскочив, снова кинулся на майора и снова очутился на ковре. Опять поднялся и упрямо двинулся вперед. Юрий Глебович остановил его.

– Постой! Это делается не так. Смотри: движение на себя, левый захват, правую руку под плечо, разворот на правой и – бросок. Давай пробуй.

Феликс повторил показанный прием. На этот раз Лихарев оказался на лопатках, а Феликс, счастливый, крепко прижимал его к полу.

– Ну вот, теперь получилось, – похвалил майор, поднимаясь. – Я вижу, с профессией ты уже все решил.

– Решил, дядя Юра, – кивнул Феликс. – Только маме пока ни слова.

– Почему?

– Начнет волноваться раньше времени, а у нее и без того забот хватает.

– Пожалуй, ты прав. Моя помощь понадобится? Феликс упрямо мотнул головой:

– Не надо, я сам.

Дверь отворилась, в квартиру вошла Майя Борисовна. В одной руке – портфель, в другой – тяжело груженная хозяйственная сумка. Лихарев и Феликс метнулись ей навстречу, перехватили поклажу.

– Мам, ну сколько можно говорить, – упрекнул сын по-взрослому, по-мужски. – Поручила бы мне, я бы сам все купил.

– В самом деле, Майя, – присоединился Юрий Глебович. – Могла позвонить, я бы вышел навстречу.

– Ничего, ничего, мальчики, – радостно оглядывала обоих Майя Борисовна, – ваша помощь еще потребуется. Марш на кухню – будем ужин готовить.

– А у нас уже все сделано! – ликующе объявил Феликс и потянул Лихарева за собой.

Через минуту из кухни показалась торжественная процессия: впереди с огромной миской горячих оладий шагал Феликс, за ним шествовал Юрий Глебович с тарелкой сметаны. Они сделали «круг почета» вокруг смеющейся хозяйки дома. Майя стащила оладью, попробовала и убежала из комнаты, крикнув:

– Вкуснотища! Кто автор?

– А вот не скажем.

Майя принесла из кухни забытые впопыхах вилки, и все сели за стол. Улыбаясь, смотрела она на мужчин, с отменным аппетитом уплетающих лакомое блюдо. На мгновение в памяти мелькнула картина такого же ужина в былые времена. Только тогда за столом был Кирилл.

– Сынок, завари чаю, – попросила Майя.

– Сейчас, ма! – Феликс вытер салфеткой измазанный сметаной рот, юркнул на кухню.

– Я смотрю, вы уже подружились.

– Парень что надо! – похвалил Юрий. – Дважды положил меня на лопатки.

– Не может быть! Ты поддался.

– Представь себе – нет. Одолел по всем правилам. Майя все равно не поверила. Но ей было приятно, что

Юрий так высоко оценил спортивные способности сына.

– Все, больше не могу. – Она отложила вилку. – Ничего не скажешь, потрудились вы на славу. А помнишь, Юра, как мы в общежитии их стряпали?

– Еще бы! И дешево, и вкусно, и ни в одной столовке не найдешь.

– Хлопотно. У нас ведь тоже так было: лопать – всей оравой, а тереть – никого.

– Положим, на меня ты жаловаться не могла: главный терщик-закоперщик!

– По первому зову – через три ступеньки? – снова напомнила Майя.

– Даже через четыре, – тихо ответил Юрий, бережно накрыв ладонью ее руку, лежащую на столе.

Они помолчали, боясь вспугнуть то новое, что возникло в их отношениях. Вошел Феликс с большим заварочным чайником. Майя мягко убрала руку.

Вот и чай выпит, и посуда убрана. Феликс догадливо покинул взрослых, чтобы дать им поговорить наедине. Лишь изредка заходил в гостиную: что-то показать Лихареву, о чем-то с ним перешептаться – у них свои, мужские интересы... Майя молча наблюдала за ними, временами встречая ответные взгляды: спокойно-вопросительный – Лихарева, таящий робкую надежду – Феликса.

– Значит, Юра, пока ничего нового? Личность убитой установить не удалось?

– К сожалению. У меня возникает сомнение – местная ли она? Может быть, туристка, причем неорганизованная? Мало ли их бродит по Золотому кольцу. В таком случае поиск осложняется еще больше.

– Знаешь, Юра, сегодня мне позвонила эксперт Романовская. Она утверждает, что потерпевшая пользовалась кремом, которого в продаже нет.

– Вот как? Интересно!

– Она считает, что крем, которым было смазано лицо убитой, изготовлен кустарно, в одном из косметических салонов.

– Что – вредные примеси?

– Нет, зачем же. Просто в составе крема какая-то редкая добавка, может быть облепиховое или персиковое масло. Один из способов дополнительного заработка косметологов. «Мадам, такого крема вы больше нигде не найдете. Через неделю ваша кожа будет нежнее персика...» Такая примерно реклама, знаю по личному опыту.

– Любопытно. – Лихарев встал размяться. – Косметических салонов в городе не так уж много, завтра же начну обход.

– Завтра мне скажут точно состав добавки. Это облегчит тебе поиски.

В коридоре зазвонил телефон.

– Ма, тебя! – крикнул Феликс из-за двери. Майя сняла трубку спаренного аппарата.

– Алло!.. Дежурный? Слушаю вас! Что, что?.. Опознали?.. Так, диктуйте!

Майя взглядом попросила Юрия подать ей бумагу и ручку, набросала несколько слов. Кончив разговор, опустила трубку на рычаг.

– Ну, Юра, кажется, проясняется. В дежурную часть позвонила только что заведующая врачебно-косметическим салоном Бударина. Утверждает, что опознала женщину, портрет которой помещен на розыскном стенде. Это мастер-косметолог Дорошина Полина Гавриловна.

20

Обхватив голову руками, курсант Белухин продолжал всматриваться в столбцы цифр и фамилий. Глаза слипались, ужасно хотелось спать. Курсант ожесточенно мотал головой, стряхивая наваливающийся сон, но это почти не помогало. Тогда Белухин, потянувшись, встал из-за стола, подошел к умывальнику и, пустив струю холодной воды, сунул под нее голову.

Освеженный, окончательно проснувшийся, снова принялся за работу. И вдруг... Белухин протер глаза, посмотрел еще раз. Нет, не померещилось: наконец-то найдено то, что он так упорно искал – «Е 952718». И фамилия пассажира в строке: «Крутов Олег Аркадьевич».

Курсант бросился к телефону, набрал домашний номер Мороза.

– Товарищ капитан, нашел!

– Молоток, стажер! – послышался заспанный басок Мороза. – Рад, что не ошибся в тебе. Пока иди спать, а завтра с утра начнем проверку.

– Товарищ капитан, а вдруг даст тикаля? Может, прямо сейчас?

 – Не пори горячку, стажер! Три часа ночи – какая, к чертям, проверка? Спать, Коля, спать. А если не спится, ищи дальше. Помнишь, что нам эксперт говорил: последняя цифра смазана – то ли восьмерка, то ли тройка. А посему полной уверенности, что сумка принадлежит именно Крутову, у нас пока нет. Понял, стажер?

– Так точно, товарищ капитан, – устало вздохнул Белухин. Расстелил на столе плащ, подложил под голову кипу регистрационных журналов и заснул крепким сном хорошо поработавшего человека.

21

Сидя за роялем, Олег Крутов разучивал с Ириной Пуховой новую песню. О недавней размолвке было забыто, по крайней мере оба старались о ней не вспоминать.

– Здесь «до», его надо пропеть длиннее, – объяснял Крутов. – А дальше стаккато: пам-пам-пам. Ясно?

– Пам-пам-пам! – Ирина игриво и ласково прошлась пальчиками по лбу Олега.

– Ириша, не балуй. – Музыкант поцеловал ей руку. – Все, начали! И...

На улице перед домом взвизгнули тормоза. Певица подошла к окну.

– Ну, Ира, в чем дело? – нетерпеливо обернулся Олег.

– Алик, к нам гости. Милиция...

– Да?.. – Голос Крутова неестественно спокоен. – Ну и что? Видимо, их интересует вчерашняя драка на дискотеке.

Ирина приблизилась к Олегу, сказала тихо и встревоженно:

– Алик, у меня нехорошее предчувствие. Мне кажется, с Полиной случилось что-то страшное. Она исчезла так внезапно, так неожиданно...

– Может быть, уехала к Тане? – нерешительно проговорил Кругов. – Она же сумасшедшая мамаша, ты ведь знаешь.

– Что ты придумываешь, Алик? Зачем ты лжешь? Я же слышала, сама слышала, как ты вчера говорил с Таней. Ты ее просил не волноваться, уверял, что видел Полину. Признайся, ты был у нее в воскресенье? И что? Получил там кукиш с маслом – ко мне прибежал? Мокрый, как облитый помоями пес. Не отдаст за тебя дочку Полина – не мечтай и не надейся. Сама слыхала, как она говорила: «Не видать ему моей Танечки, как собственного затылка. Чтоб я отдала свою кровиночку этому лабуху, этому коту мартовскому!..»

– Заткнись! – оборвал ее Крутов.

– Ага, не нравится! То ли еще услышишь! Так, говорит, и передай своему красавцу: «Будет Танечку преследовать, своими руками придушу. Трупом у него на пути лягу».

– Я сказал – заглохни!

Но Ирину уже ничто не могло остановить, она вошла в разоблачительский раж.

– Думаешь, не знаю, что тебе от нее нужно? Дом захотелось к рукам прибрать, на богатство ее позарился. Дом действительно ничего, губа у тебя не дура. Особенно если своего угла нет. Только не бывать тому, Крутов. Не бывать! Не бывать! Она твои мерзкие планы раскрыла! Понял?

– Молчать! – взревел Крутов, бросаясь на Ирину. Пухова, обороняясь, выставила навстречу стул ножками вперед.

– Ты страшный человек, Крутов! У тебя глаза убийцы. Ты способен .убить человека, если что не по-твоему. Ты и меня убьешь когда-нибудь.

– Боже, какую чушь ты городишь, – простонал Крутов. Сел за рояль, устало уронив руки на клавиши. Рояль глухо загудел.

Этажом выше Мороз вел беседу с директором Дома культуры Сорокиным – маленьким вертлявым человечком лет пятидесяти. Выяснив все обстоятельства вчерашней стычки между подростками, капитан стал исподволь расспрашивать об участниках вокально-инструментального ансамбля.

– Быть может, музыканты играли слишком буйно? Могло так статься, что от их игры и возникла драка? Такие случаи бывали.

– Навряд ли, – директор поправил очки в броской заграничной оправе. – Конечно, Крутов – фанатик рока, умеет зажечь публику. Но репертуар у него – выдержанный.

– Вы еще скажете – высокоидейный, – подковырнул Мороз.

– Нет, этого не скажу. Репертуар самый разнообразный, но, повторяю, – проверенный. Я сам был в комиссии, когда обсуждали программу.

– А что за человек этот Крутов? – как бы мимоходом полюбопытствовал капитан.

– А вас, собственно, что интересует? – Остренький взгляд поверх очков. – В каком, так сказать, аспекте?

Мороз неопределенно щелкнул пальцами.

– Ага, понятно, – кивнул Сорокин. – Значит, так... Образование среднее музыкальное, у нас трубит четвертый год. Всего себя отдает работе, не жалея личного времени. Сколотил вполне приличную джаз-банду.

– С деловыми качествами полная ясность. А как с моральными устоями?

– То есть вы имеете в виду это? – Директор опрокинул в рот воображаемую рюмашку.

– И это тоже, – подтвердил капитан.

– На работе не замечал. Ни пьянок, ни гулянок. С этой стороны претензий нет. Но одна слабинка все же имеется.

– Именно?

– Питает слабость к слабому полу.

– Вот как? – Мороз повернулся к Белухину. – Коля, заткни уши – тебе еще рано такое слышать. Конкретно?

– Есть тут методист Ирина Пухова. Завлекательная, скажу вам, женщинка. Ну, и не только она... – Сорокин сделал многозначительную паузу. Мороз терпеливо слушал, надеясь выудить полезную для дела информацию. – Алик наш – такой ходок, что ты! Не пропускает и совсем молоденьких. Например, его видели в обществе некоей Танечки, восемнадцати лет. Каково?.. Алику-то, шалунишке, – вдвое больше! Но самое пикантное состоит в том, что эта Танечка – дочь подруги нашей методистки, за которой одновременно и с успехом ухлестывает Крутов.

– Стойте, стойте, – в шутливом ужасе поднял руки Мороз, – Что-то очень сложно получается. Дочь подруги методистки...

– Но это же так просто, – осклабился Сорокин. – У Ирины есть подруга, а у подруги – дочь. И наш доблестный юбколюб Крутов пасется и тут, и там. Знаете: ласковое теля двух маток сосет...