Текст книги "Третья версия"

Автор книги: Леонид Медведовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

– Так. И что из этого следует?

– А я откуда знаю? – Клюшин направился в соседнюю комнату.

– Ага, – удовлетворенно прижмурился Мороз. – Кое-чего не знаешь и ты. Твое слово, стажер! Смекаешь, в чем дело?-

– Признаться, не очень, – промямлил Николай.

– Не очень? Или очень не? – резвился Мороз. – Ну слушай, стажер, набирайся ума, пока к Лихареву не ушел. Судя по всему, найденные деньги похищены не сразу, а накапливались в течение нескольких лет. Чаще всего, расхититель .и накопитель – одно лицо. Украл и – в кубышку, наворовал побольше – в тайник. И если после восьмидесятого года кубышка больше не наполнялась, что сей факт означает?

– Это означает... – не очень уверенно начал Белужин. – Это свидетельствует о том, что накопитель выбыл из племени расхитителей.

– Правильно, стажер! И что мы можем предположить?

– С ним что-то стряслось. Допустим, отбросил коньки. Или присел лет на десять.

– Хорошо мыслишь, стажер! А теперь представим, что некто в сером, предугадав возможную посадку, спрятал клад в укромном месте, так называемом схроне...

– Срок кончился, – подхватил Белухин, – некто вышел на свободу, отрыл из земли свой тайник... Товарищ капитан, потому прохожий и швырнул сумку в воду. С такой уликой он непременно загремел бы на новый срок.

– Точно, стажер! Ради своего спасения ящерица отбросила хвост, зная наверняка – вырастет новый. И здесь кроется определенная опасность. Если он с такой легкостью расстался со своей кубышкой, значит, у него в загашнике есть какие-то варианты...

Из соседней комнаты вышел Клюшин, неся в руке полиэтиленовые кульки.

– Думаю, Женя, деньги были спрятаны не в земле. Анализ этих пакетов выявил следы органических кислот.

– Это еще что такое? – удивился Мороз.

– Похоже на квашеные овощи. То ли кислая капуста, то ли соленые огурцы.

– Ни слова более! – дурашливо закричал Мороз, закрывая глаза пухлой ладонью. – Такие речи в рабочее время?.. – Он выразительно сглотнул слюну и уже серьезно спросил: – И что по этому поводу думает наш уважаемый эксперт? Можно ли допустить, что деньги хранились в бочках из-под этой королевской закуси?

– Вполне. Но лично я предпочитаю лимон.

– Ты, старик, всегда был пижоном-культурнопитейщиком. Ладно, излагай дальше. Или уже все?

– Нет, Женя, не все, чудеса только начинаются. Прошу внимания на экран. – Клюшин нажал кнопку проектора. На белом полотне появилось увеличенное изображение – зеленоватый обрывок бумаги. – Дно сумки, вынутой из воды, было покрыто картоном. Снизу к нему приклеился этот обрывок, представляющий часть обложки школьной тетради. В том месте, где обычно пишется фамилия, остались только две буквы: «Ч» прописное и «е» строчное. Дальше – неровный обрыв, который прошел и через имя. Оставшиеся буквы менее отчетливы, их пришлось восстанавливать. Тем не менее, конец имени прочесть можно – «...анта». Предполагаю, что полное имя – «Иоланта».

– Опера Чайковского, семь букв, – мгновенно выпалил любитель кроссвордов Белухин.

– Верно, – похвалил эрудита Клюшин. – Эти меломаны в погоне за экзотикой готовы на любую нелепицу. Был случай, когда родители назвали дочку Травиатой. Слов нет, звучит красиво. Но в переводе-то означает – «падшая».

– А у нас в Красноярске... – начал было курсант, но Мороз прервал на полуслове.

– Стоп, Коля, дальнейшие воспоминания отложим до лучших времен. Сейчас Валерий скажет нам номер школы, и мы отправимся разыскивать таинственную «Че...» с ее прекрасным именем.

Клюшин развел руками.

– К сожалению, Женя, больше ничего восстановить не удалось. Ни номера школы, ни класса. Подозреваю, что их и не было на обложке.

– То есть как? Тетрадь-то школьная.

– Да, но не всегда их используют по назначению. Туда могут переписывать любимые песни, афоризмы... Да мало ли что еще!

– Дело ясное, что дело темное. – Мороз озабоченно почесал подбородок.

– Могу добавить: обложке лет шесть-семь. Эксперт-графолог считает, что надпись сделана девочкой тринадцати-пятнадцати лет.

Новые данные не прибавили капитану оптимизма.

– Выходит, – рассуждал он, – эта Иоланта уже в институте. Или работает. Или вышла замуж и уехала... М-да, иголку в стоге сена отыскать будет легче.

– Теперь главный сюрприз. Его я приберег напоследок. Как думаешь, Женя, что это?

Клюшин снова нажал кнопку проектора. На экране возникла надпись «Аэрофлот» и трудно различимые, расплывшиеся – «Е 95271...».

– Багажная бирка? Вот это подарок! Это же все равно что найти паспорт виновника на месте происшествия. По бирке разыщем билет, в билете – фамилия пассажира... Где ты ее нашел?

– В боковом кармане сумки, куда ты поленился заглянуть.

Мороз виновато склонил голову, покрутил пальцами над макушкой.

– Валера, каюсь и посыпаю голову пеплом.

– Подожди радоваться, Женька, не так все просто. Бирка выдана лет десять назад. Нет ни номера рейса, ни пункта назначения. Кроме того, стерта последняя цифра: то ли «3», то ли «8». Так что вам предстоит переворошить горы документации.

– Найдем! – жизнерадостно заявил Мороз, – Перероем весь Аэрофлот, а найдем. Как, стажер, перероем?

– Перероем, товарищ капитан, – вздохнул Белухин. Особого энтузиазма в его словах не чувствовалось.

– И тогда свободен, – пообещал Мороз. – Слово чести!

– Ага! – недоверчиво прищурился курсант.

– Свободен! – повторил Мороз и гулко стукнул себя в грудь. – Раз ты до сих пор не проникся романтикой нашего труда, что ж – иди, иди к своему обожаемому Лихареву.

Распрощавшись с Клюшиным, они направились к выходу.

– Ну, стажер, с чего начнем? Продемонстрируй, чему вас там учат?

– Я думаю, товарищ капитан, надо прежде всего заняться школами. Сесть на телефон и начать обзванивать все подряд: «Здравствуйте, это из ОБХСС». У директора душа в пятках, он весь – сплошное внимание. «Слушаю вас, товарищ из ОБХСС». «Нас интересует, не училась ли у вас дочь подпольного миллионера Иоланта Че?.. Что, что?.. Вы не расслышали фамилию?.. А мы, уважаемый директор, и сами не знаем, не ведаем, «Че» – начальные буквы, об остальном надо догадываться. Это могут быть: Чебурашкина, Чекушкина, Чемоданова, Чепурная, Чепчикова, Чернобуркина, Чертогонова, Чечулина и т. д. и т. п. и др. др...»

Белухин остановился, чтобы передохнуть, Мороз захлопал в ладоши.

– Браво, стажер! Смотри, как лихо у тебя получается. Вот ты и займешься по предложенному рецепту.

– Но, товарищ капитан, – взмолился Белухин. – Меня ждет товарищ майор...

– Не бухти! – цыкнул Мороз.

Дверь одной из лабораторий отворилась, оттуда вышел Лихарев. В руке у майора – пачка отпечатанных фотоснимков, еще слегка влажных после глянцевания.

Он пошел по коридору и неожиданно наткнулся на Белухина, который жадно ел его глазами, порываясь что-то сказать.

– А, курсант, – рассеянно промолвил Лихарев. – Куда это вы запропастились? Пойдемте, вы мне нужны.

– Извини, Юра, – выдвинулся вперед Мороз, – но я твоему стажеру дал очень важное и ответственное задание. Как только он его выполнит...

Лихарев недоуменно вздернул брови, буркнул что-то неразборчивое и пошел дальше.

11

В городском Доме культуры шла репетиция вокально-инструментального ансамбля «Факел». За роялем сидел руководитель ансамбля Олег Аркадьевич Крутов – типичный провинциальный маэстро: в фирменной кожаной куртке, с любовно ухоженной бородкой на чисто выбритом лице. Музыканты ждали солистку Ирину Пухову, но она почему-то задерживалась. Пока отрабатывали аккомпанемент.

В репетиционную впорхнула Ирина: вся изящная, воздушно-тонкая, с роскошными каштановыми волосами, падавшими на глаза двумя фигурными каскадами, с хорошеньким кукольным личиком и манерами восходящей кинозвезды. Лет Пуховой было около

сорока, но искусно наложенная косметика и жесткая диета делали ее значительно моложе.

– Чао! – игриво помахала солистка музыкантам, приветственно привставшим при ее появлении.

– Позже не могла прийти? – сердито буркнул Крутое. – Мы уже хотели расходиться.

– Извини, Алик, у меня уважительная причина. Хотела привести себя в божеский вид, зашла к Полине, а ее нет. И никто не знает, где она. Не вышла на работу.

– Как не вышла? – У Крутова стал дергаться глаз. – Почему не вышла?

– Ну, откуда мне знать, почему? Я же тебе объясняю... Вообще-то она в отпуск собиралась, на Кавказ. Но с пятницы. А сегодня еще только вторник. И никого не предупредила...

Пауза затягивалась, музыканты терпеливо ждали. Крутов повернулся к роялю, вскинул руки.

– Репетируем «Вечернюю серенаду». Начали, ребята! – И ударил по клавишам.

Грянула задорная скачущая мелодия. Но солистка молчала. От Ирины не укрылось замешательство Кру-това, и сейчас она лихорадочно обдумывала, что бы это значило.

Крутов ей резко:

– В чем дело, Ирина? Почему не вступаешь? Пухова тряхнула головой, отгоняя тревожные мысли.

– Сейчас, сейчас: Я пропустила, извини... Давай еще раз!

Ансамбль вновь проиграл вступление, она запела. Но где былая легкость, где чувство радости, свободы, полета?..

Олег Аркадьевич властно поднял руку: стоп!

– Как ты поешь, Ирина? Это же не реквием, это легкая эстрадная песенка. Давай все заново. Начали!

Пухова в сердцах швырнула ноты на рояль..

– Пой сам! Хватит! Надоело!.. Осточертели твои вечные придирки! «Все сначала, все по новой!» Может, и певица тебе новая нужна? Помоложе!..

Музыканты старательно делали вид, что не замечают вспыхнувшей ссоры.

– Все свободны! – обратился к ним руководитель ансамбля. – В следующий раз порепетируем подольше. До завтра!

Оставшись вдвоем, Пухова и Крутов некоторое время молчали. Олег Аркадьевич подбирал на. рояле бойкий мотивчик, изредка мельком взглядывал на грозово насупившуюся певицу.

– Что с тобой, Иришка? – мягко спросил он. – Ты сегодня не в голосе? Ну, хочешь – порепетируем вдвоем.

Ирина метнула в него испепеляющий взгляд.

– Хватит! Я ухожу из твоего ансамбля! Так оскорбить, так унизить меня! Публично! Перед всеми!

– Перестань, прошу тебя. Ну что ты на меня набросилась? Что я такого сказал?

Примирительный тон Крутова только распалил Ирину.

– Неважно, что сказал, важно, что под словами. Мне Полина» все рассказала, все! И как ты за ее Таней ухлестываешь, и как в зятья набиваешься. Где ты был в воскресенье? Где? К Татьяне ездил? Признайся!

– Глупости! Я даже не знаю, куда ее послали. Где-то в районе, на какой-то стройке. – Олег Аркадьевич избегал встречаться с Ириной взглядом.

– Врешь, Крутов, все ты знаешь! Вспомни, каким ты ко мне ввалился позавчера: мокрый, словно из омута, еле высушила твою одежду. Где ты был, отвечай! И почему так поздно? Признайся, к Полине ходил?.. Да? Да? Предлагался Татьяне в мужья? Ну и как? Не вышло. То-то, Крутов. Не жди и не надейся – Полина за тебя дочь не отдаст. Ей принц нужен! А ты не принц, Крутов, нет, не принц... Уж я-то знаю.

– Бред какой-то, – через силу усмехнулся музыкант, не переставая перебирать клавиши. Теперь он наигрывал старинный романс «Отцвели уж давно...».

– Видно, кончилась наша любовь, – с безнадежной грустью проговорила Ирина. – Отцвела, как те хризантемы... Теперь ты приходишь ко мне только в дождь и слякоть. Когда девааться некуда.

Ирина отвернулась, чтобы Олег не увидел набегающих слез. Она плакала горько и как-то по-детски беззащитно, часто всхлипыая и утирая глаза кулаком. Крутов опустил крышку рояля, вяло обнял ее.

– Ну, хватит, перестань. Слышишь? Успокойся. Ирина, уткнувшись ему в грудь, зарыдала еще горше.

Она входила в пору заката бабьего лета и боялась потерять, что имела – никого другого могло и не найтись.

– Я даже хотела купить барометр, чтобы предсказывать твои посещения, – примирительно пошутила она.

Крутов успокаивающе гладил Иринины плечи. Но сказать было нечего – самого точила тревога.

Из Дома культуры они вышли вместе. Олег проводил Ирину до ее дома.

– Зайдешь? – просительно коснулась его рукава.

– Извини, Иринушка, сегодня не получится – дела!

– Вечно у тебя какие-то дела! – фыркнула Пухова. И скрылась в подъезде, гулко хлопнув входной дверью.

Крутов поспешил к автобусу. Путь его лежал на другой конец города – туда, где он был два дня назад. В воскресенье...

Выйдя на конечной остановке, Олег Аркадьевич несколько минут шел пешком, то ускоряя, то замедляя шаги. В глубине большого запущенного сада стоял добротный двухэтажный особняк. Крутов остановился перед калиткой, прислушался – никаких признаков жизни. Поглядывая на занавешенные окна, прошелся вдоль забора. Дважды порывался войти во двор, но каждый раз трусливо прошмыгивал мимо.

«Неужели?.. Да нет, не может быть!.. А если?..» В мозгу прокручивалось с неумолимой ясностью все то же: сползающее по стене тело, глухой обрывистый стон, «Но где же Полина? Может быть, ее увезли? В больницу... А если в морг?.. Нет, так больше нельзя, я совсем психом стал...»

Войдя в калитку, Крутов быстро подошел к дому и нажал кнопку звонка. Тишина! Надолго вдавил кнопку в деревянную панель, вслушался – звенит, заливается звонок. И – ни звука в ответ.

У соседей стукнула дверь. На крыльцо вышла женщина, стала всматриваться, приставив ладонь козырьком. Крутов отвернул лицо и, подняв воротник плаща, зашагал прочь.

12

Поздним вечером в приемном покое больницы зазвонил телефон. Дежурный врач снял трубку.

– Больница? К вам вчера утром привезли женщину с ушибами головы. Нельзя ли узнать, в каком она состоянии?

Врач сделал знак оперуполномоченному угрозыска, тот бесшумно пробежал в соседний кабинет, набрал известный ему номер.

– Центральная? Узнайте, с какого телефона звонят в приемный покой. Хорошо! Жду...

– А кто это говорит? – спрашивал между тем врач. – Как ваша фамилия? – Согласно полученной инструкции он тянул время, чтобы на Центральной смогли засечь местонахождение звонившего. – Видите ли, товарищ, незнакомым людям, да еще по телефону, мы таких справок не даем. Вот если бы вы были с пострадавшей в родственных отношениях...

– Брат я ей, родной брат, – волнуясь, объяснял неизвестный. – Приезжаю, а соседи говорят – в больнице. Доктор, я очень за нее переживаю. Вы уж не откажите в любезности.

– Состояние крайне тяжелое – вот все, что я могу сказать, – отвечал врач, краем глаза следя через стеклянную дверь за действиями оперативника. – Подробности – при личшзй встрече. Приезжайте как можно быстрей! Вы наш адрес знаете?

– Найду! Ждите! Выезжаю!

В трубке послышались короткие гудки. Вернулся из соседнего кабинета оперуполномоченный угрозыска.

– Звонили из автомата, – сообщил он врачу. – Опергруппа выехала, но вряд ли успеют.

Врач кивнул на телефон.

– Обещал приехать.

– Приедет, как же, – усмехнулся лейтенант.

13

Засев за телефонный справочник, Николай Белухин с самого утра обзванивал городские школы.

– Здравствуйте, товарищ директор, – приступал к очередному разговору. – Вам звонят из ОБХСС. – Тут курсант делал внушительную паузу, давая собеседнику время прийти в себя. – Нет, нет, финансовых нарушений пока не обнаружено, нас интересует другое. Скажите, училась в вашей школе девочка по имени Иоланта?.. Совершенно верно, имя довольно редкое, поэтому мы и надеемся на вашу помощь... Да, я понимаю, что с маху на такой вопрос не ответишь. Запишите наш телефон... Без разницы. Кто будет у аппарата, тому и сообщите. Всего наилучшего!

Капитан Мороз вполуха прислушивался к переговорам своего подопечного, мысленно одобрял: «Молоток стажер! Солидно, делово, внушительно. Держит нашу марку!»

К часу дня из трех разных школ сообщили фамилии четырех Иолант: Семечкина, Бирюкова, Елкина и Чеботарева. Мороз выехал по заданию, разрешив курсанту действовать самостоятельно. Из четырех названных учениц Николая интересовала только Иоланта Че... Чеботарева. В школе, где она училась, Белухину показали вынутые из архива контрольные работы. Николай сверил почерк – как будто похож.

– Скажите, а где сейчас эта Чеботарева? – спросил Белухин у бывшего классного руководителя Иоланты – худой желчной женщины в строгом темном платье, лишенном каких-либо украшений. Ксения Григорьевна отвечала быстро и без запинки, словно давно готовилась к беседе с сотрудником ОБХСС.

– Иоланта уехала в Москву поступать в театральный, в ГИТИС. А вот приняли ее или нет, это вы узнаете у родителей...

Белухин отметил легкий нажим на последнее слово – учительница явно на что-то намекала.

– Одаренная была девочка?

– Как вам сказать, – сухо отвечала учительница. – Одаренность – понятие относительное. Читала стихи на школьных вечерах, участвовала в спектаклях. Какого-то яркого артистического таланта я у нее не замечала. Но, скорей всего, поступила. Учитывая возможности родителей.

Здесь уже чувствовался не прозрачный намек, а лобовой подсказ, и Белухин был вынужден задать вопрос, на который его так усердно наталкивали.

– А кто ее родители?

– Мать – инженер-конструктор, она вряд ли представляет для вас интерес. А вот отец... – Тут Ксения Григорьевна выразительно закатила глаза кверху.

– Ну-ну, – подстегнул курсант.

– Отец у нее – директор крупного универсама! Нужны еще какие-нибудь пояснения?

– Спасибо, – начал прощаться Белухин. – Остальное мы выясним сами.

Ксения Григорьевна проводила его до лестницы, сказала напоследок, поджав губы:

– Иоланта одевалась сравнительно скромно. Но мне кажется, это была не более чем маскировка. Вы понимаете, о чем я говорю?

– Я понимаю, о чем вы думаете, – улыбнулся Николай. – До свиданья, вы нас снабдили весьма полноценной информацией.

– Это мой гражданский долг, – строго выпрямилась классная дама. Она не уловила иронии в словах Белухина. Впрочем, возможно ее там и не было...

Василий Трифонович Чеботарев выглядел столь недоступно занятым, что курсант поначалу слегка оробел. Директор универсама восседал за необъятным письменным столом, заваленным кипами деловых бумаг. Плечом он прижимал к уху трубку одного из трех телефонов, правой рукой подписывал документы, левой принимал новые бумаги. В то же время успевал краем глаза следить за телеэкраном, показывающим, что происходит в торговом зале.

Магическое слово «ОБХСС» заставило Чеботарева прервать свои занятия и переключиться на нежданного посетителя. Властным кивком удалив подчиненных из кабинета, он придвинул к Белухину красочную пачку дорогих сигарет:

– Закуривайте!

– Спасибо, не курю, – неподкупно отодвинул сигареты курсант.

– Тогда чашечку кофе. С бутербродом. А? – предложил директор с масляно-угодливой (так, по крайней мере, показалось Белухину) улыбкой.

– С удовольствием, но я только что от стола, – соврал курсант. – Давайте лучше перейдем к делу.

– Давайте, – согласился директор. – Чем могу быть полезен отделу борьбы с хищениями?

«Тон спокойный, даже доброжелательный. А вот пальцы подрагивают. С чего бы?..» Исподволь приглядываясь к хозяину кабинета, курсант мысленно брал все на заметку. Отметил безукоризненно сшитый импортный костюм, массивное обручальное кольцо, золотые часы.

– Итак, слушаю вас с предельным вниманием, – повторил директор.

Белухин вынул фотокопию найденной в сумке тетрадной обложки.

– Это рука вашей дочери Иоланты? Чеботарев надел очки, всмотрелся.

– «...анта Че...» Что ж, возможно. Возможно, этот клочок бумаги был когда-то обложкой ее тетради.

– Не возможно, а совершенно точно, – поправил Белухин. – Экспертизой доказана идентичность почерков здесь и в ее контрольных работах.

– Так... И что из этого следует? – Чеботарев закурил вторую сигарету, хотя первая была выкурена

. только наполовину. – Чем провинилась моя дочь перед вашим почтенным ведомством?

– Речь пойдет не о ней, а о вас, – жестко сказал Белухин. – Вы знаете, где мы нашли эту обложку?

– Могу догадаться. На свалке старого ненужного хлама.

– Пальцем в небо, гражданин Чеботарев! – Белухин сверлил директора пронизывающим взглядом. – Мы нашли ее на дне реки!

– Ну и что?

– А то! – Курсант впился немигающим взором в Чеботарева, готовясь нанести неотвратимый удар. – А то, что этот клочок бумаги, как вы изволили выразиться, найден в сумке, где лежало почти сто тысяч рублей!

Директор вынул платок, утер капельки пота, выступившие под крупным шишковатым носом.

– И вы полагаете, что это... что эти деньги принадлежат мне?

– Я ничего не полагаю! – отчеканил Белухин. – Я только хочу, чтобы вы объяснили, как в сумке с деньгами оказалась обложка тетради вашей дочери.

– Понятия не имею, – растерялся Чеботарев. – Здесь какое-то недоразумение!

– Разберемся! – Николай встал и направился к выходу. Потом вернулся. – Еще вопрос: в вашем магазине продаются соленые огурцы и квашеная капуста?

– В овощном отделе. Но в чем дело? При чем тут капуста?

– Да так, есть некоторые соображения, – с туманной многозначительностью изрек курсант. – Между прочим, на воровском жаргоне «капустой» кличут деньги... Гражданин Чеботарев, я скоро вернусь. Прошу до моего возвращения кабинет не покидать.

Белухин вышел, плотно прикрыв дверь за собой. Спустился в овощной отдел, походил среди бочек с квашеной капустой, у одной приподнял крышку, понюхал. Продавцы смотрели на Николая с паническим ужасом – уже весь магазин облетела весть, что грядет проверка ОБХСС.

Ворвавшись в кабинет Мороза, Белухин с порога торжествующе закричал:

– Все, елкин корень! Нашел! Сейчас все оформим, и я возвращаюсь к майору Лихареву.

Мороз оторвался от своей писанины.

– Постой, постой, не части. Кого ты нашел, стажер?

– Расхитителя и накопителя! Он это, товарищ капитан, чтоб мне с кедра свалиться! Вот такую ряху наел! Поперек себя шире! И квашеной капустой в универсаме тоже торгуют. А квашеная капуста – это что? Это и есть кислая среда. Звоните в прокуратуру, товарищ капитан! Нужна санкция на арест!

– Фамилия директора?

– Чеботарев. Василий Трифонович Чеботарев. Вы следователю так и продиктуйте, чтоб не было ошибки в санкции.

Капитан схватился за голову.

– Никола, ты в своем уме?

– А что такое?

– Какой расхититель? Какие, к черту, санкции? Ты соображаешь, что говоришь?!.

– Соображаю! Чеботарев не может объяснить, как в сумку с деньгами попала обложка от тетради его дочери. Это раз! Капуста и огурцы в магазине продаются. Это два! Брать надо Чеботарева, его это деньги. Скорей, товарищ капитан, а то слиняет!

Мороз помотал головой, словно стряхивая с себя дурное наваждение.

– Скажи, Никола, ты случайно милиционера к его кабинету не.приставил?

– Не-ет. А что – надо было?

– Эх ты, голова – два уха! Поднимайся, пойдем! Белухин подхватился со стула, надел фуражку.

– Думаете, может скрыться?

– Идем, Никола, идем.

– Товарищ капитан, а как же без санкции?

Мороз упорно не отвечал на беспорядочно-торопливые вопросы курсанта, только нервно приглаживал свой хохолок да изредка глухо чертыхался.

Уже сидя в машине, Белухин спросил:

– Давно этот деятель в торговой сети?

– Без малого лет двадцать.

– Во-во! Помните, что Петр Первый говорил: «Интендант, прослуживший в армии два года, уже пригоден к повешению». Суду все ясно, суд удаляется на совещание.

Всегда благодушный, улыбчивый, Мороз неожиданно вскипел:

– Что тебе ясно, стажер, что? А ты знаешь, что этот Чеботарев – ветеран Отечественной, что у него три ордена, семь медалей и пять ранений? Что он первый сигнализирует нам о жуликах и спекулянтах? Расстроил ты меня, Николай, ну тебя...

– Евгений Игоревич, – оторопело лепетал курсант, – но ведь бывает...

– Бывает, – проворчал Мороз, постепенно успокаиваясь. – Бывает, и медведь летает – когда с кручи падает. Подозрение без оснований – оскорбительно. Запомни это, стажер.

Некоторое время ехали молча.

– А как же дочка? – робко спросил Белухин, боясь вызвать новый взрыв начальственного гнева. – Обложка-то с ее именем...

– Разберемся, – буркнул капитан неприветливо, останавливая машину перед зданием универсама.

Когда они вошли в кабинет директора, Чеботарев поднялся из-за стола и, прихрамывая, пошел навстречу Морозу с протянутой для пожатия рукой. Белый халат распахнулся, и Белухин увидел на лацкане пиджака орденские планки в несколько рядов.

– Евгений Игоревич, дорогой, помогите. Ваш коллега такого страху на меня нагнал. Какая-то сумка, какие-то сто тысяч – ничего не понимаю. Вопиющая нелепица!.. Евгений Игоревич, ну, вы же меня знаете.

Мороз обеими руками стиснул руку директора.

– Успокойтесь, Василий Трифонович, мы вас ни в чем не подозреваем. А Колю Белухина простите – стажер. Молодой еще, неопытный, может и брякнул что лишнее – от чрезмерного усердия.

– Нет, я понимаю: какие-то основания у вас есть. Но поверьте моему честному слову...

Выждав, когда Чеботарев грузно опустился в кресло, Мороз уселся напротив.

– Я уверен, Василий Трифонович, со временем все выяснится. Но... но сейчас нам действительно очень нужно узнать, как попала обложка, надписанная вашей дочерью, в сумку с деньгами.

– То есть понятия не имею. Какое-то чудовищное стечение обстоятельств.

Директор нажал кнопку. Вскоре на столе появился расписной поднос с тремя чашками ароматно дымящегося кофе и тарелками, на которых соблазнительно алела нежирная ветчина и маслянисто поблескивала твердокопченая колбаса.

– Попробуем, Василий Трифонович, разобраться вместе. – Капитан вынул фотокопию бывшей обложки и положил на стол. – Посмотрите внимательно – вдруг что-нибудь вспомнится?

Директор поднес фотокопию к глазам.

– Могу с уверенностью сказать, что к школьным делам тетрадь отношения не имеет. Видите, вверху типографское «для...». В этом месте Иола обычно писала: для уроков по математике, химии, литературе... Здесь же ничего нет. Пейте кофе, юноша, а то остынет.

– И что это может означать? – заинтересовался Мороз, отправляя в рот второй бутерброд с ветчиной.

Чеботарев наморщил лоб, вспоминая.

– Сколько лет прошло... В шестом классе Иола неожиданно увлеклась поэзией. Декламировала Есенина, Маяковского, Цветаеву, исписывала их стихами целые тетради. Не исключено, что эта – одна из них.

– Любопытная мысль. Твое просвещенное мнение, Коля? – обратился Мороз к Белухину. Тот безучастно пожал плечами, от былой активности не осталось и следа. – Василий Трифонович, могла ваша дочь дать переписать стихи подруге?

– Почему бы и нет? Могла дать, могла потерять, могла выбросить.

– Ну, это вряд ли, – подал наконец голос Белухин. – Стихи, да еще таких поэтов, не выбрасывают.

– Правильно, стажер! – поддержал капитан. – Значит, остановимся на весьма вероятном предположении: тетрадь со стихами дана на время одной из подрут, а та...

– Зажилила, – подсказал курсант.

– Скажем мягче – забыла отдать, – улыбнулся Мороз. – Как, кстати, Василий Трифонович, попадаются вам забывчивые покупатели?

 – Есть забывчивые, есть, как не быть. Вот только попадаются далеко не все.

– Не ленитесь составлять протоколы, присылайте их к нам. За повторные мелкие хищения, по новым законам, можно привлекать к уголовной ответственности. Итак, тетрадка со стихами предположительно осталась у одной из школьных подруг. У кого?.. Василий Трифонович, нам нужно поговорить с Иолантой.

– Да, конечно. Но ее сейчас нет. Она – в Крыму, в санатории. С легкими не все ладно.

– Вернется не скоро?

– Путевка только началась. Мороз задумался.

– Василий Трифонович, – спросил он наконец, – с кем из школьных подруг Иоланта и сейчас продол» жает дружить? Может быть, кто-то бывает у вас?..

– Подруг у Иолы много – и школьных, и пединститутских, она у меня общительная девочка. Вас, наверное, интересуют школьные... Лиза Колчина забегает, Аня Брянцева, Таня Дорошина, Галя Приходько...

Мороз аккуратно записывал фамилии в блокнот. Чеботарев потер лоб рукой.

– Больше не помню. Была бы Иола... А знаете, Евгений Игоревич, она должна мне на днях звонить.

– Вот и прекрасно, – обрадовался Мороз. – Поговорите с ней, пусть вспомнит, кому давала тетрадку.

– Да-да, непременно спрошу, – пообещал директор, провожая гостей к выходу. – И тут же вам сообщу.

Чеботарев подал руку Морозу. Потом, чуть поколебавшись, – Белухину.

– Извините, если что... – смущенно пробормотал тот, осторожно пожимая протянутую руку.

– Ничего, ничего... Я же понимаю – служба, – натянуто улыбнулся директор.

– Да, товарищ капитан, промашка вышла, – садясь в машину рядом с Морозом, признал Белухин. – Спорол я дурничку.

– Рутинно мыслишь, Никола! Этак, брат ты мой, можно далеко зайти. Всю торговую сеть засадишь, кто кормить-то тебя будет, Пинкертон?

Мороз завел мотор, вырулил на шоссе.

– А крепенько вы на бутерброды налегли, товарищ капитан, – съехидничал курсант. – Одну тарелку совсем ополовинили.

– Зато ты держался молодцом, ни к чему не притронулся, – парировал Мороз. – Вот мне и пришлось за двоих отдуваться.

 – Евгений Игоревич, а если он все же причастен? Может, этими бутербродами он хабар подсовывал? Нам в школе говорили...

– То в школе. В жизни, Коля, все сложней. Если он преступник, мой отказ от угощения его насторожит преждевременно. Если честный человек – незаслуженно обидит. Как видишь, в обоих случаях отказываться не резон. Был момент, когда... Да нет, не может быть! Проверим, конечно, но думаю – Чеботарев тут ни при чем. В общем, стажер, пока – полнейшая невезуха.

– Товарищ капитан, вы забыли: у нас еще одна ниточка есть – багажная бирка.

– Ничего я, Коля, не забыл. Сейчас отвезу тебя в аэропорт, начнешь работать по этой версии. Я тем временем буду знакомиться с подружками Иоланты.

– А мне, значит, с бумажками? – понурился Белухин.

– А тебе, Коля, с полетными документами. Ищи владельца бирки!

– Евгений Игоревич, – хитро прищурился Белухин, – может, махнемся: я займусь подружками, а вы – бумажками?.

Мороз заколыхался от смеха.

– Нет уж, Никола, извини: я – подружками, а ты... А вам, товарищ курсант, – уже вполне официально,– дается ответственнейшее поручение: по багажной бирке найти авиабилет с фамилией пассажира. Ювелирная работа, стажер, тончайшей чеканки! Другой бы благодарил. За доверие.

– Да, всегда вот так, – обиженно ныл Белухин. – Что полегче да позвончей – начальству. А как завалы разгребать...

– Никола, кончай скулеж! – рявкнул Мороз. От дружеского тумака в бок курсант вовремя уклонился.

Из тесного лабиринта городских улиц машина вырвалась на широкую автостраду, капитан прибавил скорость.

– В понедельник мы начали, – прикидывал он вслух, – сегодня среда. Считай – неделя через коленку. Как думаешь, стажер, до субботы перелопатишь архив?

– Запросто, товарищ капитан.

– Ну-ну, Коля, не бодрись, на рать едучи. Хорошо бы к субботе довести это дело до ума. А в субботу – на рыбалку. Любишь рыбалить, Коля?

– У нас в Сибири так говорят: «Рыбак душу не морит: рыбы нет – так щи варит». Я, Евгений Игоревич, не добытчик, я – потребитель. Но зато – благодарный.

Мороз метнул в рот сигарету, прикурил от зажигалки.

– Не рыболов, значит, а рыбоед. Тоже годится. Я буду ловить, а ты – уху варить. Идеальное разделение труда!

Белухин глянул искоса усмешливым глазом.