Текст книги "Повесть о великом инженере"

Автор книги: Леонид Арнаутов

Соавторы: Яков Карпов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

С теплым чувством осматривают Владимир Григорьевич и его товарищи небольшой стенд «Систематические коллекции инструментов и образцов для обучения столярно-модельному, слесарному, токарному и кузнечному мастерствам студентов Московского высшего технического училища». Приятной неожиданностью был успех, который вызвали эти образцы у представителей американской высшей школы. Директор Массачусетского технологического института в Бостоне Джон Ронкл заявил в своем публичном докладе (потом он вышел отдельной брошюрой под названием «Русская система обучения в мастерских будущих инженеров и механиков»), что России принадлежит честь решения важной задачи технического образования, и рекомендовал для американских высших школ русскую систему как наилучшую.

Закончив знакомство с Филадельфийской выставкой, собрав необходимые материалы, профессора и воспитанники Московского высшего технического училища снова отправляются в путь. Им предстоит еще побывать на металлургических заводах Питтсбурга, в других промышленных центрах, на строительстве железных дорог.

Шухову нравятся предприимчивость и деловитость американцев, их неистощимая изобретательность, которая проявляется в создании всевозможных приспособлений, ускоряющих и облегчающих работу. Но он подмечает и слабую сторону американского промышленного развития – невысокий уровень технической культуры на предприятиях и стройках. Инженерная деятельность здесь мало связана с применением научных методов. Это, скорее, искусство, опирающееся на интуицию. Авторитет завоевывает тот инженер, который может начертить тростью на полу кузницы или литейной контуры нужной детали, а затем быстро наладить ее изготовление. В ходу изречение: «Построим машину, пустим ее и посмотрим, почему она не работает». Так нередко рассуждают и дипломированные инженеры. Излишние запасы прочности угадываются в очертаниях мостовых ферм, в фундаментах инженерных сооружений. Короче говоря, всюду сказывается тот подход к работе проектировщика или конструктора, который глубоко чужд Шухову, против которого он будет восставать на протяжении всей своей инженерной деятельности.

Как-то после посещения одного из американских заводов Шухов поделился своими впечатлениями с предпринимателем – общительным и толковым человеком. Оценив трезвый ум и наблюдательность молодого русского инженера, заводчик предложил Шухову хорошо оплачиваемую должность. Владимир Григорьевич отказался. Его труд должен принадлежать его стране. Он успел убедиться в том, что в Америке погоня за прибылью, безудержная спекулятивная горячка заставляют приносить в жертву насущные интересы хозяйственного развития. Иногда конкурирующие компании прокладывают железные дороги рядом, а то тянут рельсовые пути в глубь прерий, не имея представления, какие грузы будут возить поезда.

Шухову не по душе и многие другие стороны американской жизни – конкуренция политических партий, погоня за голосами, крикливые перепалки соперничающих между собой кандидатов во время избирательных кампаний. Как не признать правоту профессора Д. И. Менделеева, с которым он имел случай познакомиться во время посещения Филадельфийской выставки. Подытоживая свои американские впечатления, Дмитрий Иванович сказал: «А оставаться жить там – не советую никому из тех, кто ищет от человечества чего-нибудь, кроме того, что уже достигнуто… никому из тех, кто развились до понимания общественных задач. Им, я думаю, будет жутко в Америке».

Огни Апшерона

Год 1877-й. Шухов работает в чертежном бюро Управления Варшавско-Венской железной дороги. После обильной впечатлениями и знакомствами заокеанской поездки молодому человеку приходится гнуть спину над чертежами железнодорожных насыпей, станционных зданий, складов, локомотивных депо. С первых дней работы в управлении он убеждается, что здесь не в чести самостоятельность мышления, поиски новых технических решений. Остается покорно следовать распоряжениям начальства, которое не допускает мысли, что у инженера-непутейца может возникнуть дельная «железнодорожная» идея. Правильно ли поступил он, отказавшись от предложения академика Чебышева? Да и вообще не ошибся ли в выборе профессии? Многие полагают, что такой вопрос, несколько странный для дипломированного инженера, чьи способности замечены и оценены, мог возникнуть у Шухова под влиянием слышанных еще в юности рассказов старого друга их семьи великого хирурга Николая Ивановича Пирогова. Не лучше ли облегчать страдания, чем быть чиновником в инженерной фуражке, обреченным на рутинную работу, не дающую пищи уму?

Трудно сказать, таким или нет был ход мыслей молодого инженера, но он решается на неожиданный шаг – поступает в качестве вольнослушателя в Военно-медицинскую академию. Служба в управлении дороги отнимает дни, занятия в академии поглощают вечера и воскресенья. Такая нагрузка способна подорвать даже крепкое от природы здоровье. Врачи рекомендуют Шухову не только отказаться от непосильной затеи – совмещать работу в чертежном бюро с занятиями в Военно-медицинской академии, но и покинуть побыстрее сырой, холодный Петербург.

Уехать на юг. Но на какие средства? И тут сама судьба приходит Шухову на помощь в образе инженера Александра Вениаминовича Бари, с которым он случайно познакомился на Филадельфийской выставке. Соединенные Штаты, где Бари успел прожить несколько лет, казалось бы, самое подходящее место для человека такой кипучей энергии и деловой изобретательности. Но Бари был уверен, что со своими способностями он еще быстрее добьется успеха в России, стоящей на пороге великого промышленного развития.

«Товар», который Бари мечтал выбросить на рынок,– технические услуги, то, чего, по его мнению, так не хватало здешним толстосумам. Замысел Александра Вениаминовича – основать строительную техническую контору, одну из первых в Москве – кажется весьма дельным Шухову. И уж как нельзя более своевременно звучит предложение Бари принять руководство отделением конторы в Баку – новом и быстро развивающемся центре русской нефтяной промышленности. Вот она, нежданная возможность сменить климат, перебраться на юг, к берегам Каспийского моря! Если не смотреть вниз, на мутновато-зеленую морскую воду, на пенистый след за кормой, то чудится, что почтово-пассажирский пароход общества «Кавказ и Меркурий» стоит на месте, хоть и стучит изо всех сил изношенной машиной, звучно шлепает шлицами колес. Вправо по борту тянется бесконечная череда невысоких холмов, похожих на пыльные верблюжьи горбы. И лишь когда пароход начинает забирать в сторону, огибая мыс, ощущение неподвижности исчезает. Глазам открывается обширная бухта, мачты парусных шхун у причалов, массивная башня, словно попирающая сероватую массу домов.

– Кыз-кала – Девичья башня! – поясняет один из пассажиров.– Теперь это наш бакинский маяк…

Баку – город нефти, и многое напоминает об этом на каждом шагу: вездесущий, неотступно преследующий запах, вода в гавани, отливающая радужными маслянистыми узорами, массивные каменные стены нефтяных складов, толщиной лишь немного уступающие старой крепостной стене, извергающие черный дым кирпичные трубы перегонных установок.

Экипаж, нанятый в гавани, везет Шухова в город. Недавно здесь прошумели весенние дожди. Знойное засушливое апшеронское лето еще впереди. Но у стен домов, сложенных из местного песчаника, какой-то сухой, обгорелый вид. Ни малейшего признака зелени. Кажется, город изнывает от жажды.

Зато на тротуарах и мостовой блестит в лучах заходящего солнца свежеуложенный и, как видно, недавно политый водой асфальт. Увы, это обман зрения. Присмотришься внимательнее и видишь, что под солнцем поблескивает идеально ровный слой черной грязи. Подножка экипажа то и дело окунается в эту жижу. Лошади с трудом преодолевают каменные плотины, устроенные для перехода через улицу, которые смахивают на каналы, заполненные не водой, а грязью. Кричащие вывески нефтяных фирм, торговых контор, торгово-промышленных товариществ… Бакинская улица похожа на босоногого оборванца в модном цилиндре.

Патрон Шухова Александр Бари настроен оптимистично. Он убежден, что в этом захолустье, куда буровых мастеров приходится выписывать из Америки, где промышленники переманивают друг у друга слесарей, плотников, каменщиков, технические знания и способности – тот же капитал. Умело пуская его в оборот, действуя с расчетом и умом, здесь скорее, чем в любом другом месте, можно войти в силу.

Шухов не спешит с выводами и заключениями. Он прекрасно понимает, что сведения о способах добычи и переработки нефти, полученные им в стенах Московского технического училища, недостаточны. Маршрут недавней поездки в Соединенные Штаты сложился так, что нефтяные районы этой страны остались в стороне. Прежде всего предстоит основательнее познакомиться с нефтяной промышленностью Апшерона.

Пока Бари заводит нужные знакомства в кругах нефтепромышленников, подыскивает подходящее помещение для конторы, прощупывает почву насчет подрядов, Шухов ездит на Балаханские и Сабунчинские промыслы, присматривается к процессу добычи нефти, посещает Черный город – недавно возникший заводской район Баку, знакомится с работой перегонных установок. Перед молодым инженером во всей своей причудливой пестроте, противоречивости, непостоянстве предстает картина бакинской нефтяной промышленности.

Система откупа, упраздненная здесь лишь за несколько лет до приезда Шухова, наложила неизгладимый отпечаток на развитие нефтяного дела. Богатый откупщик пользовался самыми широкими правами. Никому, кроме него, не разрешалось добывать или продавать нефть на территории, сданной в откуп. Нарушившему закон грозил тысячерублевый штраф, вся добытая нефть доставалась откупщику.

Устройство и очистка нефтяных колодцев велись самыми примитивными методами, унаследованными от времен бакинских ханов. Рабочего спускали на веревке на дно. Он руками выгребал скопившуюся грязь или разбивал молотком твердую породу и складывал в ведро. Из-за недостатка воздуха, скопления вредных газов даже самые выносливые могли пробыть в колодце не больше двух-трех минут.

Нефть вычерпывали бурдюками из козьих или бараньих шкур и поднимали на поверхность с помощью ручного ворота. Когда глубина колодцев стала расти, пошли в ход бурдюки большей емкости из лошадиной или буйволовой кожи. Их поднимали более «передовым» способом – конной тягой. Добытую нефть перевозили на арбах в земляные погреба, вырытые неподалеку от колодцев, или же в Черный город. В период откупа в Бакинском нефтяном районе не было ни одной механической мастерской, и промышленники вынуждены были пользоваться услугами мастерской бакинского порта.

Шайтан-базар

Колодезный способ добычи нефти уходит в прошлое вместе с откупом. Колодцы вытесняются буровыми скважинами. В Балаханах, Сабунчах, Раманах встают буровые вышки, появляются паровые машины, механические мастерские.

В июне 1873 года Баку был взбудоражен вестью – на участке нефтепромышленного общества «Халафи» ударил мощный нефтяной фонтан. Первый, сравнительно небольшой, фонтан забил в Баку несколько раньше на скважине, принадлежавшей бывшему откупщику Мирзоеву. Внезапное выделение газов, подземный гул, столб песка и воды, вставший над скважиной, были приписаны действию нечистой силы. По приказу бурового мастера скважину поспешили забросать камнями и песком, водрузили поблизости крест. Скоро все забыли о странном случае.

Фонтан в Сабунчах вел себя по-другому: несколько месяцев подряд он бушевал с неослабевающей силой, залил огромную территорию, образовав несколько нефтяных озер. На одном из них собирались даже устроить катание на лодках в честь прибывшего в Баку наместника Кавказского, но помешала дурная погода.

Со всех сторон на нефтеносные земли слетается рой искателей счастья. Конечно, лучшие площади прибирают к рукам крупные воротилы Мирзоев, Кокорев и Губонин, Бенкендорф, Муромцев, товарищества «Халафи» и «Соучастник». С такими тузами не под силу тягаться мелким предпринимателям. Но они, спеша урвать свою долю пирога, объединяются в общества и товарищества. А тут еще на одной из буровых ударяет новый фонтан огромной силы. Полковник Бурмейстер, управляющий промыслом, получает прозвище «фонтанмейстера». Цены на участки растут куда быстрее, чем нефтяные вышки. За десятину земли в Сабунчах, которой раньше красная цена была 500-1000 рублей, теперь надо отвалить 24 тысячи!

«И стар, и млад, и русский, и армянин, и татарин, все имевшие лишнюю копейку бросились тогда в нефтяное дело,– вспоминает очевидец.– С купцами конкурировали в этом рвении и матросы парусных шхун, и старшие нотариусы окружных судов, и даже местный военно-морской прокурор оказался в качестве коренного бакинского бека владельцем с незапамятных времен свободного, никому не принадлежащего на Балахано-Сабунчинской площади участка земли».

Это годы спекулятивной лихорадки, когда княгиня Гагарина предлагает взамен пяти десятин земли в Балаха-нах семь тысяч десятин в Ставропольской губернии, когда на торгах по сдаче в аренду нефтеносных земель ажиотаж доходит до такой степени, что претендентов приходится разливать водой.

Участки, приобретенные новоиспеченными нефтедобытчиками, измеряются уже не десятинами, а сотнями и даже десятками квадратных саженей. Есть такие промыслы, на которых буквально арбе негде повернуться. Так возникает знаменитый Шайтан-Базар, где от одной буровой скважины до другой рукой подать. Все, кто приезжал сюда в конце семидесятых годов прошлого века, признавали, что для этого места не сыщешь более точного названия. Чертов Базар помог бы Данте обогатить картину преисподней. Грязь, соленая вода и нефть местами превратили почву в сплошное болото. Над сараями и навесами для паровых машин, над ямами и канавами, заполненными нефтью, над убогими лачугами рабочих, наспех сложенными из песчаника, высились, подобно часовым, мрачные бревенчатые конусы буровых вышек. Лязг металла, скрип воротов, астматические вздохи старых двигателей крики рабочих, погоняющих измученных лошадей (большая часть буровых обслуживалась конной тягой),– все это сливалось в сплошной многоголосый гул.

Вычерпывание нефти из колодцев бурдюками уступило место более производительному способу ее добычи из буровых скважин с помощью желонок – так называемому тартанию. Желонка – длинный и узкий цилиндрический сосуд о клапаном на дне. Когда желонка погружается в нефть, клапан открывается. При подъеме желонки клапан под тяжестью заполнившей ее нефти опускается и запирает отверстие. Содержимое сливается в деревянный ящик, помещенный над скважиной. Оттуда нефть по желобам отводится в другие ящики – отстоечные.

Недостатки этого способа не могут не броситься в глаза Шухову. Поскольку в скважине ходит лишь одна желонка, время на ее спуск расходуется непроизводительно. Значительная часть нефти при подъеме вытекает. Стоит приглядеться к работе тартальщика, который зацепляет поднятую желонку багром, подтягивая ее к отводящему желобу, опорожняет, переводит трос с рабочего шкива на холостой, чтобы понять: все эти операции могут выполняться только засветло или при искусственном освещении. А зажигать фонари боятся. Ведь не зря на американских буровых вышках написано крупно: «Здесь стреляют в курильщиков». Слишком уж большие беды приносят промыслам пожары! Вот почему в Баку множество буровых скважин дает нефть только днем, а ночью «отдыхает».

Одни скважины, еще вчера обильные, внезапно высыхают, истощаются. Другие, слывшие ранее бедными, резко повышают свой дебит или даже начинают фонтанировать. По-разному реагируют на это люди. Делец-нефтепромышленник посетует на необъяснимые капризы фортуны – подчас она жалует проходимцев и поворачивается спиной к достойным, богобоязненным людям. Горный инженер скажет: промышленникам нечего пенять на судьбу, если они не знают условий залегания продуктивных пластов, их мощности, простирания. А инженер-механик Шухов? Он еще не знает, как сделать более производительной добычу желонками, но может хотя бы подумать об этом.

Однако мысль Шухова идет по другому пути. Видя недостатки процесса тартания нефти, он задается вопросом: а если вообще отказаться от этого способа с его чрезвычайно низким коэффициентом полезного действия? Нельзя ли перейти к такому методу, который обладал бы важнейшим свойством, недоступным добыче желонками,– непрерывностью?

Стоимость участков, как убеждается Шухов, далеко не всегда говорит об их подлинной ценности. Обычно и тот, кто продает, и тот, кто покупает или арендует землю, имеют самое смутное представление о ее нефтеносности. Достоверные геологические данные по району отсутствуют. Никакого единого геологического плана месторождения не существует – на территории в 152 десятины Шайтан-Базара работает 111 фирм, заложено 120 скважин.

Каждый нефтепромышленник печется только о себе. Журналы буровых работ предприниматели или не ведут, или ревниво скрывают их и друг от друга, и от геологов горного надзора. Бурение наудачу, без точных геологических данных, превращается в своего рода азартную игру – то ли богачом станешь, то ли по миру пойдешь!

Самый надежный и достоверный признак нефтеносности в глазах предпринимателей – фонтан. Добуриться до фонтана – заветная мечта каждого. Но неожиданно подвалившее счастье может обернуться бедой: бурные потоки нефти заливают соседние участки, ежеминутно возникает опасность пожара. Нефть быстро заполняет амбары, вырытые наспех ямы, ее приходится сбывать за бесценок – по полушке или даже по четверть копейки за пуд.

Для нефтедобытчиков, не умеющих обуздать фонтан, он предстает порой в облике опрометчиво вызванного грозного джина. Каким заклятьем усмирить могучего духа, как упрятать его в волшебный кувшин? Страх нефтепромышленников можно понять. Фонтан, ударивший на буровой бакинского товарищества «Дружба», засыпает даже сравнительно удаленные промыслы горами песка, заливает их потоками нефти. Соседние предприниматели спешат возместить понесенные убытки. На фирму «Дружба» обрушивается лавина судебных исков. Сказочно обильный фонтан приносит акционерам не богатство, а полное разорение.

Что делать с нефтяными озерами? Промышленники знают, что их нефть частью впитается в почву, частью загустеет и потеряет всякую ценность. Чтобы освободить место для нового бурения, черную жидкость, заполнившую ложбины и котлованы, попросту поджигают. «Зарево горящих озер нефти по неделям освещает на десятки верст Ап-шеронский полуостров,– отмечает хроника того времени,– и кажется, что предприниматели вступили между собой в состязание по истреблению драгоценных даров природы».

Нефтяное изобилие поражает приезжающих в Баку американцев. С одним из них, буровым мастером из Пенсильвании, Шухову удается познакомиться поближе. Американец утверждает, что буровые скважины на его родине куда менее продуктивны, чем здешние, и к тому же гораздо быстрее истощаются. Вряд ли общее состояние нефтедобывающей промышленности Баку могло произвести на Шухова в то время более отрадное впечатление, чем на одного из деятелей нефтяной промышленности – В. И. Рогозина, который говорил: «Все бакинские затеи и претензии имеют вид арабских сказок; здесь все грандиозно на вид… А в действительности заводы работают в 1/4 силы, буровые – в 1/7, нефтепроводы – в 1/5. Для чего все сооружено, на каких расчетах все основано – добраться логикой и цифрами невозможно. Все, что здесь совершается, совершается без счета и расчета: у него фонтан, и у меня будет фонтан, у него завод, и у меня будет завод. Так и настроили заводов и навертели дыр в земле. Когда приезжаешь к Балаханам, то множество вышек производит грандиозное впечатление. Въедешь, и начинается разочарование: одни стоят потому, что некому продать нефти, другие потому, что не доведены до конца, третьи вновь бурятся, и кое-где есть действующая буровая».

Город закопченных птиц

Каждая эпоха озарена своим светом. Эпохи масляных светильников и плошек, лучин и сальных свечей, керосиновых ламп и газовых фонарей, сменяя друг друга, уступают место нашему времени, залитому ослепительным светом электричества. Семидесятые годы прошлого столетия – пора господства в России осветительного горючего, именуемого фотогеном. Именно фотоген, который позднее выступает под более привычным для нашего слуха названием «керосин», был в те годы основным продуктом переработки нефти.

Еще в то время, когда именитые ученые с европейским именем смотрели на нефть как на материал, годный лишь для «обмазки колес и других махин», русские мужики – крестьяне графини Паниной – братья Дубинины поставили в горах Северного Кавказа, близ Моздока, завод, который работал над «превращением черной нефти в белую». Последователей у Дубининых не нашлось, поддержки у властей они не получили, и дело заглохло.

Еще одна глава из истории фотогенного производства нредставлена сохранившимися ко времени приезда Шухова в Баку развалинами в пятнадцати верстах от города, у подножия грязевого вулкана Бог-Бога. Старожилы утверждали, что это остатки фотогенного завода, на котором инженер Воскобойников вел перегонку нефти в тридцатых годах прошлого столетия.

В 1859 году в Баку возникает фотогенный завод Закаспийского торгового товарищества, возглавляемого предпринимателями Кокоревым и Губониным. Завод построили в Сураханах рядом с храмом огнепоклонников, где были выходы горючего газа, то есть дарового топлива. Технология по немецкому образцу предусматривала перегонку фотогена из кира (затвердевшие пески, пропитанные нефтью). Аппаратуру доставили из-за границы в Поти, а оттуда 800 верст везли на лошадях в Баку.

Однако производство оказалось убыточным, и завод закрыли бы, если бы магистр химии Московского университета В. Е. Эйхлер не посоветовал использовать для перегонки вместо кира колодезную бакинскую нефть. Дело пошло на лад. Но первые жестянки с фотогеном, отправленные в Тифлис, вернулись обратно. Прозрачный товар еще в пути стал краснеть, а затем принял бурый цвет. Только обработка щелочами и раствором соляной кислоты помогла получить довольно светлый продукт, названный фото-нафтилем.

В Баку все настойчивее поговаривают о том, что производить фотоген или керосин из. нефти – не такое уж хитрое дело. Мещанин Джеват Меликов, бывший служащий завода Витте на острове Святом (ныне остров Артема), где выделывался свечной парафин из кира и челекен-ского озокерита, отваживается самостоятельно соорудить нефтеперегонный завод. Поначалу Меликова с его затеей поднимают на смех. Ему стоит немалых трудов образовать товарищество с основным капиталом всего 300 рублей.

Пуск нового завода (это громкое название присвоено кубу и холодильнику, поставленным под открытым небом) собирает целую толпу. Когда из холодильника вытекает струя прозрачного фотогена, сомнения рассеиваются. Возникает новое товарищество – теперь уже с основным капиталом в 2 тысячи рублей. Партнеры первым делом спешат избавиться от Меликова. Ему еще удается построить нефтеперегонный завод в Грозном на средства откупщика Мирзоева. Но, пустив установку, Меликов вновь оказывается лишним.

Нефтяная горячка, вспыхнувшая на Апшероне после отмены откупа, породила массу мелких перегонных установок. Заводы появляются даже на квартирах. Никаких приспособлений для полного сжигания нефти нет, и копоть толстым покровом осаждается на бакинских домах. Уступая протестам возмущенных жителей, городские власти закрывают доморощенные предприятия, разрешив впредь строить перегонные заводы не ближе чем в двух верстах от города. Так возникает Черный город, дурной славой соперничающий с Шайтан-Базаром. «Здесь все закопчено, даже птицы черные» – такова молва об этом районе.

Развитие и совершенствование техники на нефтеперерабатывающих заводах тормозила акцизная система взимания налогов, введенная после отмены откупа. Акцизная пошлина зависела от времени перегонки. Закончив перегонку, обычно, не теряя ни минуты на охлаждение нефтяных остатков, сливали их и тут же загружали в горячий куб сырую нефть. Поэтому на перегонных установках часто гремели взрывы, вспыхивали пожары, и страховые общества единодушно отказывались принимать нефтеперегонные заводы «на страх».

Слишком быстрая перегонка приводила к тому, что большая часть легких погонов оставалась в мазуте. Качество керосина резко ухудшалось. Он получил на рынке нелестное прозвище «бакинской бурды» и, конечно, не мог конкурировать с дешевым и доброкачественным американским керосином.

Керосин, или, пользуясь еще одним термином того времени, осветительные масла,– основная товарная продукция нефтеперерабатывающей промышленности. В 1887 году бензина было выпущено в 40 раз меньше, чем осветительных масел. Производству керосина подчинялась, в сущности, вся технология нефтепереработки. Не случайно Баку называли «керосиновым городом».

Д. И. Менделеев, изучавший нефть с начала шестидесятых годов, доказал возможность получения из нее весьма ценных химических соединений. В семидесятых годах В. И. Рогозин сооружает нефтеперегонный завод сначала в Балахне Нижегородской губернии, затем – Константиновский завод на Волге, в 30 верстах выше Ярославля. Пользуясь рецептурой, разработанной в лаборатории его завода Менделеевым, Рогозин налаживает производство минеральных смазочных масел – олеонафтов – из нефтяных остатков. Эти масла завоевывают широкое признание не только в России, но и в Европе. Хорошо зная, что стране требуется все больше смазочных масел для железных дорог, пароходов, механических заводов, Менделеев считает, что нельзя отождествлять нефтяное производство с керосиновым, перерабатывать нефть на керосин, а все прочее называть остатками. Эта ошибка объясняется не только инертностью и косностью бакинских нефтепромышленников, но и пагубным влиянием акциозной системы. Толкуя вкривь и вкось туманные правила акциза, чиновники мешают совершенствованию производства, облагают налогом вторичную перегонку, переработку мазута на смазочные масла, производство асфальта. В стараниях наладить более полную и разностороннюю переработку нефти усматривается попытка надуть казну, выпуская тот же керосин под видом смазочных масел.

Русское техническое общество[1]1
  Русское техническое общество, основанное в 1866 году, играло заметную роль в»жизни дореволюционной России. Его отделения были в Москве, Киеве, Харькове, Баку, Нижнем Новгороде, Казани и в других городах.


[Закрыть] полностью поддерживает предложения, выдвинутые Менделеевым. Нелепый акциз на нефть в 1877 году, незадолго до приезда Шухова в Баку, наконец, отменяется. Возникают новые акционерные общества. Строятся крупные нефтеперегонные заводы. Однако к началу восьмидесятых годов вся нефть по-прежнему перерабатывается в перегонных кубах периодического действия, а керосин все еще остается единственным товарным продуктом бакинской промышленности.

Итак, какую сторону русской нефтяной промышленности ни возьми, везде окажешься лицом к лицу с техническими проблемами, настоятельно требующими разрешения. Может быть, проще всего использовать опыт заокеанской нефтяной промышленности? На этот счет Шухов не питает особых иллюзий. То, что пишет об Америке такой знаток нефтяного дела, как профессор Менделеев, звучит не очень обнадеживающе: «Будь в какой другой стране такая оригинальная и богатая промышленность, какова нефтяная, над научной ее стороной работало бы множество людей. В Америке же заботятся добыть нефть по возможности в больших массах, не беспокоясь о прошлом и будущем, о том, как лучше и рациональнее взяться за дело… Нашим бакинским или западноевропейским техникам нечему учиться у американцев относительно перегонки…»

Надо полагаться целиком на свои силы и знания. Что ж, может быть, это к лучшему. Шухов нисколько не жалеет, что, поддавшись уговорам Бари, приехал в Баку. Здесь подлинное раздолье для инженерной деятельности, простор для человека пытливого ума. В каком другом краю так удивительно сочетаются сказочные богатства природы и архаичная, изжившая себя техника?

Пылкие надежды Бари к этому времени несколько тускнеют. Познакомившись поближе с бакинскими нефтепромышленниками, он составил о них не очень лестное мнение. У этих людей на уме лишь одно – нажить деньгу. Но идти на какие-то расходы – об этом они и слышать не хотят. Бакинские промышленники не видят дальше собственного носа. У кого здесь можно получить настоящий заказ? Вот разве что Нобель. Этот, видать по всему, ставит дело на современный лад…