Текст книги "Грешные души"

Автор книги: Леонид Влодавец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

Котов вспомнил, что представлялся женатым, и спросил:

– А вы хотите выйти за меня замуж?

– В этом нет ничего невозможного, тем более что вы холостой – это я знаю как дважды два.

– Тем не менее я женат.

– Не выдумывайте. Надя Пробкина, у которой от вас дочь, – это всего лишь «помощница по хозяйству», не более. Вы ее не любите, да и спите с ней от случая к случаю.

– Кто вам сказал, что у нее дочка от меня?! – Для самого Котова это было новостью.

– Сама и сказала, ведь она моя двоюродная тетка…

– Вы совсем на нее не похожи, – усомнился Владислав, но крыть было нечем. – Так это она посоветовала вам меня охмурить?

В его голове, привыкшей выстраивать логические схемы, уже возникло объяснение: Пробкина, зная, куда он поехал отдыхать, решила подсунуть ему свою гулену племянницу, а заодно и самой пристроиться, и дочь пристроить…

«Отрицательный потенциал растет, – отметил Тютюка, – подозрительность, враждебность… Это хорошо!»

– Неужели вы думаете, что мы с Иркой специально ждали, когда вы переплывете озеро? – усмехнулась Таня. – Знаете, я все-таки разочаровалась в вас. Вы не рыцарь, а так… обычный мужичонка. Будьте добры высадить меня на то место, откуда увезли.

– Простите… – неуверенно пробормотал Котов. – Я вас обидел…

– Да, обидели, и, по-моему, вы правы: нам незачем встречаться. Я не однодневка. Курортного романа не будет. К берегу, пожалуйста!

– Таня! – вскрикнул Котов, теряя самообладание. – Я дурак! Простите меня!

– Нет, – как можно безжалостнее проговорила девушка, – все. Больше мне с вами не о чем говорить! Вы будете разворачиваться?

– Неужели я вас так отпущу?!

Котов, ощущая в себе смесь любви и ненависти к этому жестокому существу, готов был на крайние меры. Он потянулся к Тане, но получил такую оплеуху, что отлетел обратно на банку.

– Прочь! – рявкнула она, вбивая осиновый кол в самолюбие Котова. – Слизняк, мокрица, дрянь! Не прикасайтесь ко мне! Вы думаете, что я вас умолять буду? Идите вы к черту!

И, ослепительно вспыхнув золотистыми волосами на полуденном солнце, Таня прямо в платье бросилась в воду. Брызги окатили Котова, промочили его майку и шорты. Он оторопело смотрел, как все его надежды и мечты уплывают в прямом и переносном смысле. Татьяна плыла так быстро, как не плавают мировые рекордсменки. Само собой, тут не обходилось без Тютюки.

Лодка, в которой сидел, пригорюнившись, пристыженный и «поставленный на место» Владислав, дрейфовала по глади озера. Котов переживал.

До того момента, пока Таня, проплыв метров пятьсот в рекордном темпе, не исчезла в прибрежных кустах, Котову казалось, что все это поза, каприз, кривляние. Когда она исчезла, Владислав понял: он одной фразой, возможно, погубил свой счастливый брак, своих законных детей, свою старость, наконец, ибо воочию увидел себя одиноким и забытым, никому не нужным. С другой стороны, его обуяла ярость. Бабы нынче пошли взбалмошные, дикие, без чувства юмора! Едва к ним начинаешь относиться по-человечески, как они начинают садиться на шею, изображать из себя бог знает что и вообще выпендриваться.

В ярости он погреб на свой берег, к лодочной станции, решив, что хватит джентльменства. Он убеждал себя, что все бабы – дряни и стервы, которых нужно брать тепленькими, а не вести с ними душеспасительные беседы. Едва привязав лодку и отдав весла заведующему, он широкими шагами двинулся к пляжу, рассчитывая найти там Сутолокину. Здесь он не собирался церемониться и был почти на сто процентов уверен в победе.

Однако Сутолокиной на пляже не оказалось, и Котов решил идти в корпус. За время переходов он несколько успокоился, поэтому, убедившись, что Сутолокина у себя в комнате, решил повременить с генеральным наступлением и зашел к себе, чтобы умыться, ополоснуться под душем, поменять промокшую и уже успевшую пропотеть за два дня майку…

В то время как под душем его страсть медленно остывала и в голову возвращался разум, по коридору почти крадучись шел Заур Бубуев. Он убедился, что его знакомые «по рыночным структурам» Колышкин и Лбов отправились на прогулку со своими кралями, и решил попытать счастья…

ГРЕХОПАДЕНИЕ СУТОЛОКИНОЙ

Александра Кузьминична на пляж не пошла, потому что опять разыгрались какие-то нервные боли во всех мыслимых и немыслимых местах. Позавтракав в присутствии Котова, послушав бабку и деда, она решила полежать, возможно даже поспать, так как ночь, проведенная без сна, все-таки сказывалась. Она действительно заснула и проспала почти все то время, что Котов путешествовал на лодке.

Проснулась Сутолокина от шагов, которые узнала сразу же. Она услышала, как Котов входит в свой номер, начинает мыться в душе. Едва подумав о нем, она тут же ощутила какой-то странный, веселый и бесшабашный настрой, который пропитал все ее существо.

«А вот сейчас встану, войду к нему и скажу, что он мне нужен!» – прокатилась шальная мысль, заставив все тело испытать приятный ознобчик. Сутолокина даже не удивилась собственной смелости: «Господи, да что я, невинная девочка? Все бабы в отпусках гуляют, и мужики делают то же самое… Почему этим шлюшкам из тридцать третьего можно, а мне нельзя?» Оставалось только встать, но что-то мешало. Может быть, какой-то потусторонний, от плюсовиков идущий стыд, а может быть – нежелание покидать свою постель. Сутолокина прикрыла глаза, на секунду забылась, вспоминая сон. За эту секунду или, может статься, чуть больше, она успела пережить все заново, во всех деталях просмаковав тот восхитительный кошмар… Из забытья ее вывел легкий скрип открывшейся, а затем закрывшейся двери и тихий лязг ключа. Все еще находясь под впечатлением воспоминаний, она не сразу поняла, что все это уже происходит наяву. Сутолокина даже не открыла глаз, но услышала шаги. Мягкие, неуверенные. Александра Кузьминична тем не менее была убеждена – пришел Котов! Сердце пустилось в пляс от восторга, она учащенно задышала, не разжимая век, обратила лицо в потолок и, подавляя последние остатки стыда и смущения, прошептала одними губами:

– Пришел… Иди ко мне…

Сутолокина услышала – открыть глаза она по-прежнему не решалась – горячее дыхание мужчины, шорох снимаемой рубахи, легкий стук сброшенных на пол кроссовок, бряцанье пряжки брючного ремня и опять шорох. Визитер явно остался в костюме Адама, не было никаких сомнений в серьезности его намерений. Но Сутолокина даже из любопытства не открыла глаз. Босые ноги прошлепали по полу, легкая простыня, по грудь прикрывавшая Александру Кузьминичну, неожиданно слетела на пол… Когда халат был распахнут, она успела еще подумать, не слишком ли старомодные на ней трусы, но это было уже не существенно: уверенные пальцы зацепились за резинку, и они съехали куда-то к лодыжкам. Матрас скрипнул под удвоившейся тяжестью, что-то мохнатое навалилось на Сутолокину…

Теперь, когда она слышала скрип своей кровати – точно такой же, как тот, что не давал ей спать всю ночь, – он казался ей едва ли не пьесой для виолончели, исполняемой Ростроповичем. Сутолокина заорала от восторга…

Как раз в это время Котов вышел из душа. Сквозь шум воды он не расслышал, разумеется, начальной стадии мероприятия, но восторженный вопль Сутолокиной мимо его ушей не прошел. Сперва он подумал, что дама кричит во сне. Однако уже через несколько секунд до него долетели звуки «скрипичной пьесы» и самодовольное рычание, испускаемое неизвестным мужчиной.

«Вот те на!» Котов даже сел на кровать от удивления. До него начало доходить, что он во второй раз – впрочем, скорее всего, в третий! – остался в дураках.

Тем временем в тридцать втором номере Сутолокина по-прежнему лежала с закрытыми глазами, предоставив себя в безраздельное владение гражданину, которого принимала за Котова. Гражданин этот отнюдь не сбрасывал темпа. Его можно было назвать стахановцем, ударником, долбящим отбойным молотком податливую породу.

Когда Сутолокина заголосила во второй раз, до Котова наконец целиком дошло, что он – полное ничтожество. Мало того, что сегодня дважды упустил Таню, так он еще и прохлопал совсем уж на все готовую бабу. Пока он, дурак, размышлял, стоит ли одерживать легкую победу, явился кто-то шустрый и одержал ее. Котова охватила ярость. Несколько раз он порывался выскочить в коридор, чтобы, вышибив дверь этой девичьей светелки, отдубасить всех, кто там находился. Впрочем, здравый смысл подсказывал, что подобная акция будет выглядеть смешно и нелепо, ибо Сутолокина, в конце концов, не его жена, не его любовница, да и вообще ничего конкретного ему не обещала. Лупить же счастливца, который был более решителен и вовсе не знал о намерениях Котова, было еще глупее.

Наконец Сутолокина открыла глаза и выскользнула из кровати… Вот тут она вынуждена была ахнуть еще раз, но уже не от восторга.

«Боже мой! – застывая от ужаса и стыда, безмолвно взвыла Сутолокина. – Да это же обезьяна какая-то! Срам!»

Возможно, она вцепилась бы в небритую рожу Заура Бубуева, однако необходимость срочно забежать в душ была сильнее. По счастью, в горячей воде недостатка не было, и Сутолокина извела на мытье полфлакона шампуня, а также истерла немало мыла. Она ополаскивалась и под горячей водой, и под холодной, но, когда выходила из душа, ощущала себя выпотрошенной и вываренной в крутом кипятке.

На ее кровати, никуда не торопясь, лежал мохнатый и голый снизу доверху Заур Бубуев, очень довольный собой и жизнью.

– Слушай, как тебя зовут, а? – спросил он с максимальной нежностью, на которую был способен. – Такая женщина! Сколько тебе лет, слушай?

– Вон отсюда! – прошипела Сутолокина. – Немедленно убирайтесь!

– Зачем? – удивился Бубуев. – Не понравилось, да?

– Я сейчас вам голову расшибу! – Сутолокина взялась за спинку стула, но тут же сообразила, насколько глупо все получилось и насколько она сама виновата.

– Зачем голову, слушай? – развел руками Заур. – Я тебя бил, да? Насиловал, да? Сама звала: «Иди ко мне!» Я Валю искал, жену. Она горничная здесь, знаешь? Думал – тут. Дверь открыта, стучать не надо. Захожу – ты лежишь. Хотел идти – а ты говоришь: «Иди ко мне!»

Крыть было нечем. Сутолокина поняла, что вся вина лежит на ней. Желание бить Заура по голове прошло.

– Извините меня, – пробормотала она, – но все же уйдите. Я должна пережить, осмыслить то, что произошло.

– Пожалуйста, – великодушно согласился Заур, – скажи, как тебя звать, а?

– Саша…

– Э, хорошее имя, слушай. Нежное. Саша-а… Замуж хочешь, а? Поедем со мной, женой будешь!

– Я замужем… – захлопала глазами Сутолокина, – у меня двое детей… И я даже не знаю, как вас зовут…

– Заур Бубуев меня зовут. Поедешь, нет?

– Но вы же сказали, что Валя – ваша жена! – спохватилась Сутолокина.

– Да, конечно, ну и что? Она говорит: «Ты мусульманин или нет? Почему я одна жена, а? Второй жены надо».

– Не может этого быть! – возмутилась Сутолокина.

– Почему не может? Валю спроси, она тебе сама говорить будет. Она сказала: «Вот, видишь, женщина? Будем с ней жить, она мне как бабушка будет!» Честно! Не веришь? Клянусь!

– Сколько вам лет, Заур?

– Мне? Сорок два, кажется. Паспорт потерял.

– Я старше вас на четыре года, – пробормотала Сутолокина, – а Валя совсем молоденькая…

– Это ничего, – понятливо покачал головой Заур. – Все хорошо: и молоденький, и старенький…

– Я попрошу вас, Заур, уйдите, пожалуйста. – Сутолокина присела рядом с кривоногим Бубуевым. – Я должна подумать.

– Хорошо, пожалуйста. Думай. – Заур начал одеваться. – Я ночью приду, да?

Когда Заур вышел, Сутолокина уткнула лицо в подушку и заревела. Кажется, от стыда. Впрочем, она в этом себя убеждала, но до конца убедить не могла. Очень возможно, что это были слезы радости…

Тютюка, будь он в данный момент в материальной форме, подпрыгнул бы от восторга. Замерив отрицательный потенциал Сутолокиной, стажер обнаружил, что этот потенциал равен семидесяти пяти процентам. Готовая продукция, черт побери! Что касается Заура, то у того залетело аж за восемьдесят. Впрочем, у него и до этого было немало. Поднялся минус и у Котова, немного, но поднялся.

Котов, слушая, как удаляются шаги Бубуева, чуть не лопнул от зависти. Ему захотелось узнать, кому удалось его опередить. Он встал, надел кроссовки и вышел в коридор. Тут уже было пусто. Котов прибавил шагу, но тот, кто шел впереди, быстро миновал все пролеты до первого этажа, и, когда Котов оказался в вестибюле, там находилось несколько мужчин, и все они выходили во двор. Среди них был и Заур Бубуев, но Котову почему-то показалось, что уж этот-то никак не может быть соблазнителем Сутолокиной. Слишком неинтеллигентно выглядел гость с Кавказа. Подозрения пали на представительного, спортивного вида мужчину лет пятидесяти. Что-то было в нем отставное, генеральское или хотя бы полковничье. Котов догнал его, прошел мимо и украдкой глянул в лицо. Тютюка, находясь в своей пылинке, не знал, что предпринять.

С одной стороны, стажер мог, если бы захотел, устроить драку. Для этого за глаза одного короткого импульса – Котов был как взведенная пружина. Но Тютюка очень беспокоился, как бы не напортачить. А ну как Котов своим маваши-гири угробит бедолагу? А у того, согласно замерам, плюс за семьдесят перевалил.

С другой стороны, можно было как-нибудь по-тихому указать Котову на Бубуева и дать возможность поквитаться. Это опять вызвало бы драку, но тут оказывалось, что мордобой не только не накидывал Котову минуса, но и прибавил бы плюса. Отчего так получалось, было не очень ясно, но такая информация к Тютюке пришла. Вероятно, в каком-то аспекте действовало известное хрестоматийное правило «Минус на Минус дает Плюс».

Так Тютюка ничего и не придумал. Поэтому Котов благополучно миновал генералоподобного мужчину и, убедившись, что у того симпатичное, мужественное лицо, несколько успокоился.

«Что я переживаю? – подумалось ему. – Она же старая, ей как раз такой нужен…»

Владислав зашагал в направлении столовой.

НЕПРИЯТНОСТИ ЗАУРА БУБУЕВА

Заур пошел в общежитие обслуживающего персонала. Он хотел найти Валю и сказать ей, что выполнил ее поручение. Однако в это самое время из-за поворота аллеи прямо на него вышла знакомая четверка.

– Какая встреча! – расплылся Колышкин. – Заурчик!

– Наверно, долг привез? – подхватил Лбов. – Верно, дарагой?

Бубуев похолодел. Колышкин и Лбов нежно, но очень крепко обняли его за плечи и заставили изменить направление движения.

– Никита, Андрей….. – пробормотало «лицо кавказской национальности», – кое-чего нету…

– Да ты шутишь! – ухмыльнулся Колышкин. – Прямо так-таки и нету? Такой мелочи? Ну ты жмо-от…

Как-то незаметно все пятеро оказались довольно далеко от людных мест, в гуще кустов, совсем скрывших их от посторонних взоров.

– Соска, – мотнул головой Колышкин, – походите по округе, погуляйте… Присмотрите…

– Понятненько… – скорчила гримасу Соскина. – Пошли, Элка!

Когда девицы ушли, Зауру стало еще хуже. Он начал трястись.

– Слушай, ты мужчина, нэт? – пародируя кавказский акцент, спросил Лбов. – Мужчина, да?

– Мужчина… – пробормотал Заур, хотя ему больше всего в этот момент хотелось умереть и в следующий раз родиться цветком или, на худой конец, – женщиной.

– Не-ет, – покачал головой Колышкин, – ни хрена ты не мужчина, Заурчик! Мужчина слово держит, себя уважает. Ты просил отсрочку, верно? Просил?!

– Ну, просил… Андрей, слушай, я «Волга» покупал. Не рассчитал. Долги залез, совсем плохо. Денег нет.

– Ну, знаешь, проблемы твои. Ты нам обещал, что за отсрочку будет с процентами. Обещал, верно? Обещал?! – И Колышкин вроде бы легонько стукнул Заура тыльной стороной ладони по животу, но у того сразу сбилось дыхание.

– Не расслабляйся, – тренерским тоном заметил кандидат в мастера по боксу. – Держи пресс!

С этими словами Андрей сунул кулаком под ребра Зауру.

– Зачем бьешь? – охнул Бубуев. – Сильный, да? Мурату скажу!

– Что ты, что ты – имитируя сильны испуг, замахал руками Колышкин. – Не говори, родной, а то мы в штаны со страху написаем!

В этот момент Лбов очень больно, хотя и не в полную силу, двинул Бубуева кулаком по спине.

– Не горбись! Прямо корпус держи! – посоветовал Колышкин. – Вообще-то, Заурчик, с Муратом мы уже все выяснили. Ты ему тоже не платишь. Мурат сказал: «Заур говорит, что вам платит. У вокзала я не хозяин». Честный у тебя земляк, хороший. А мы уж думали, что он решил нас от вокзала попятить. Так что он нам тебя отдал. Ему жулики не нужны. Вообще-то, мы люди культурные и интеллигентные. Живем в новую эпоху. К рынку переходим, в светлое царство капитализма. А при капитализме главное – плати. Ты понимаешь это, чурек? Понимаешь? Понимаешь?!

– Ай! – скривился Заур. – Зачем бьешь? Больно!

– Это называется серия по корпусу, – пояснил Колышкин. – Серию в голову покажу попозже. Садись!

– Ногами бить будешь? – садясь и сжимаясь в клубочек, выдохнул Заур. – Я отдам, понимаешь?! Очень быстро отдам! Но сейчас – нету.

– Какой ты все-таки нервный, подозрительный, – посетовал Колышкин. – Давай уточним позиции. Никита, скажи-ка, милый, когда этот господин последний раз отстегивал?

– Та-ак… – напряг память Лбов, – в мае!

– А на сколько отсрочку просил?

– На месяц вроде бы…

– Интересное кино, верно? – закатил глаза Колышкин. – А нынче уже июль. Мы тебе говорили, Заурчик, что ты должен все отдать до тридцатого июня? Говорили?

Лбов, как футболист по мячу, дважды пнул Заура по бедрам.

– Ну конечно, нам нетрудно и самим было зайти, – вздохнул Андрей, – но мы уж решили отдохнуть, развеяться. Даже обрадовались, когда ты тут появился, думали: есть еще у людей совесть! А ты, оказывается, пустой пришел. Обидел ты нас, Заурчик, очень обидел… Не знаю уж, что с тобой делать.

– А давай, командир, – предложил Лбов, доставая из кармана кусок капронового шнура, – узелок за ухо – и на солнышко…

– Вонять будет, – заметил Колышкин, – отдых нарушится. Нет, я все-таки очень добрый человек. Неудобно как-то из-за мелких бабок каких-то в лесу пейзаж портить. Представляешь, завтра утром люди тут гулять будут – а на дереве дерьмо висит! Потом прокуратура всякая приедет, ментура… Лишние расходы. Нет, покамест поживешь еще, Заурчик. Отдашь ты нам уже побольше – еще десять процентов набежало. Значит, дорогой корешок, ждем мы тебя первого августа, понял? При себе иметь или деньги, или собственную голову в авоське, понял?!

– Понял! Понял! – обрадованно завопил Бубуев.

– Плохо понял, – прищурившись процедил Колышкин, сильным пинком сбивая сидящего Бубуева на бок, а второй отвешивая точно в беззащитный копчик. – Обрати внимание, дорогой, по роже мы тебя не били. Даже костей, по-моему, не поломали. А это значит, что мы тебя просто воспитывали. Ты пойми, чурка с глазками, если ты бабки к условленному дню не добудешь, разговор будет построже. А сейчас мы уйдем, но ты отсюда уберешься как можно дальше, мы ведь отдыхаем – пойми это! Если сегодня мы тебя еще раз увидим – нервы могут не выдержать… Мы идем обедать, вот тебе время на смыв. Не успеешь – нырнешь в озеро, понял?

– Все понял, – прохрипел Заур.

– Пошли, Лоб!

Колышкин и его дружок исчезли в кустах. Где-то неподалеку они встретились со своими подругами, и до лежащего на полянке Бубуева донесся дружный хохот четырех глоток.

Кряхтя, Заур встал, ощущая гудение и боль во всем теле, отряхнулся и заковылял прочь. Жизнь, такая прекрасная после победы над Сутолокиной, показалась ему ничтожной, ужасной и гнусной. Он жалел, что его не убили до смерти. Валлаги, его избивали, а он только стонал и пытался увернуться. Вот что значит расслабиться и разгуливать здесь без кинжала! Посмотрим, как бы тогда вели себя эти сволочи! Заур с удовольствием представил себе, как он всаживает большой, острый как бритва кинжал в живот Колышкину, и ему стало полегче. Месть! Вот о чем следовало думать мужчине! Надо смыть позор со своего рода! Привезти сюда всю родню, подпалить этот проклятый курятник и р-рэзать!

Однако стали приходить и более трезвые мысли. Он представил себе большую, хорошую, гибкую резиновую дубинку, которой его лупили в отделении милиции, когда он в первый раз, по дурости, решил пожаловаться на Колышкина. «Да ты пьяный!» – заорал дежурный. «Какой пьяный, слушай!» Заур был еще молодой, это два года назад было. Тут ему и всыпали. Нет, надо идти к Мурату. Обещать ему любые деньги – только бы отомстил. Он земляк, он поймет. Да, но ведь Мурат ему сказал: «Не ходи на вокзал, слушай! Там своя компания. Торгуй у нас, базар хороший, слушай. Плати только – все о'кей будет!» Пожалел денег, вах! Сейчас пойдешь к Мурату, а Мурат скажет: «Тебе говорили, Заур. Старших слушать надо! Ты земляк, да, но мне тут надо и дела делать. Был бы со мной – я бы тебя не дал в обиду. А ты решил умным быть – и дураком остался. Нет, дорогой, крутись как хочешь. У меня времени нет тобой заниматься. Твои долги для меня – тьфу, понял?» Вариант мести с привлечением родственников тоже был неприемлем. Отец и дед еще не простили женитьбы на Вале, но еще больше – ее побега. «Ты не джигит! – сказал дед. – Ты баба! Такой жене, которая уходит, голова резать надо!»

Заур доплелся до общежития, поднялся, постучал в комнату Вали.

– Открой! – крикнул он громко. Валя отперла не сразу, что-то там у нее заворочалось, зашуршало. Встала на пороге, перегородив широкой фигурой вход в комнату.

– Что пришел? – спросила она с явным намерением не пускать его.

– Поговорить надо, плохо мне…

– Здесь говори, все свои!

– Пусти, женщина, а?!

– Я тебе сейчас пущу… – угрожающе прошипела новоявленная Гюльчатай.

Заур был довольно массивный, хотя и низкорослый, но Валю сдвинуть с места не смог. Ответным толчком она отбросила его от двери.

– Говори, чего надо, и вали отсюда!

– Тебя надо, слушай.

– Все сказал? Что, вторую жену нашел?

– Нашел, да. Саша зовут, тридцать второй комната, как говорила.

Валя несколько оторопела. Заур воспользовался этим и проскользнул в комнату. Здесь было несколько предметов, которые сразу насторожили его. Например, мужские брюки, висевшие на спинке стула. Да и задернутые шторы, сквозь которые чуть пробивалось солнце, тоже о чем-то говорили. Заур понял: свершилось нечто страшное и позорное.

– Где он? – В глазах кавказца сверкнул кинжальный булат. – Говори! Где мужик?!

Валя тем временем пришла в себя и тут же поняла, что лучший вид обороны – это наступление.

– Ты сам себе нашел! – заорала она так, что задребезжала люстра. – Я пошутила насчет второй жены, а ты и рад стараться?! У-у, кобель черножопый!

Этого Заур вынести не мог и набросился на Валю с кулаками. Впрочем, его слишком эмоциональный удар пришелся куда-то в мягкий бок, а вот ответная оплеуха, которой наградила его бывшая супруга, оказалась рассчитана точно: по носу, а заодно и по глазам. Ослепленный и разъяренный Бубуев всей массой бросился на Валю, свалил на пол, а затем попытался вцепиться в горло. Валентина, однако, ухватилась за его запястья и заорала что есть мочи: «Помогите, насилуют!» – сопровождая это таким истошным визгом, что никто не мог бы усомниться в справедливости ее слов.

К счастью для Валентины и к несчастью для Бубуева большую часть персонала составляли женщины. Человек пять здоровенных теток вломились в комнату и, дружно вцепившись в Заура, потащили его, осыпая градом ударов. После одного, нанесенного электроутюгом по макушке, Заур вырубился…

Пришел он в себя спустя час, не меньше, за решеткой в «уазике». В Новокрасноармейском отделении милиции разморенный жарой лейтенант спросил:

– Ну что, Бубуев, на «клубничку» потянуло?

– Я, начальник, с женой разговаривал…

– Чистая сто семнадцатая твой разговор. Ну как, оформлять будем? А?

– Сколько? – прохрипел Бубуев. По лицу его, распухшему и исцарапанному, пробежала тревожная волна.

– Цены поднялись… – вздохнул лейтенант. – Довели страну, сволочи!

– Начальник! – заранее взмолился Бубуев. – Нет денег таких… Я «Волга» покупал только-только. Дай поторгую – отдам!

– Не, так не пойдет, – отрицательно покачал головой милиционер, – пока ты там наторгуешь, эти деньги вполовину меньше стоить будут.

– С собой нет, начальник. Отпусти, а? Соберу!

– На, – милиционер пододвинул телефон к задержанному, – звони Мурату.

С колотящимся сердцем Заур ухватился за трубку и трясущейся рукой набрал знакомый номер.

– Мурата можно? Заур Бубуев говорит.

– Подожди… – ответили из трубки. Потрескало, затем тихий голос спросил:

– Заур? Чего хочешь, а?

– Муратик, дорогой, я в милиции, платить надо, иначе все, хана…

– Какой ты нехороший, Заур! Дай трубочку лейтенанту, пожалуйста.

У Заура на какое-то время отлегло от сердца. Он передал трубку милиционеру. Тот сказал:

– Слушаю. Так, понял. Так… Ага… Угу… Будет. Все, бывай здоров!

– Ну? – Заур с надеждой всматривался в улыбчивое лицо лейтенанта.

– Да как тебе сказать… – вздохнул лейтенант. – Не хочет он за тебя платить. Придется оформить по сто семнадцатой.

– Какой сто семнадцатый! – взвыл Бубуев, теряя самообладание. Он вскочил, но в это время сзади оказались два сержанта с красивыми, большими резиновыми дубинками. Били они не очень сильно, но очень больно, тем более что многие удары приходились по тем местам, которые уже пострадали от рэкетиров.

– В общем, так, – подытожил лейтенант, – ты, Заурчик, сядешь в КПЗ и подумаешь на досуге, как и каким способом отмазываться будешь. Если думать отчего-то разучился или борзота напала, это нестрашно. В КПЗ тебя думать научат. Ну а если случайно забыл, куда деньги положил, тебе помогут вспомнить, будь уверен. Конечно, если и впрямь обеднел, то придется тебя все-таки по этапу. Тогда признавайся поскорее, не мучай себя и других.

… Когда Заур, прихрамывая, вошел в двери КПЗ и сержант с лязгом закрыл за ним дверь, из провонявшей полутьмы донеслось:

– Привет, корешок, это не ты Заур Бубуев будешь?

– Я! – обрадованно воскликнул несчастный, надеясь, что тут окажется кто-то знакомый.

Тут же со всех сторон с нар, из темных углов повыползли обитатели этой страшной норы, по сравнению с которыми горьковские ночлежники из «На дне» смотрелись вполне интеллигентно.

– Староват, – прогнусавил кто-то разочарованно.

– Ничего, сойдет, – успокоил другой, и не меньше десятка рук вцепились в Бубуева. Он отбивался, брыкался, царапался, его били очень сильно и очень больно. Потом кто-то объявил:

– Приступим, господа!

И бедного Бубуева растянули на полу со спущенными штанами…