Текст книги "Грешные души"

Автор книги: Леонид Влодавец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

– Вы себя плохо чувствуете? – заботливым тоном произнес Владислав. Этого Сутолокина уже не могла перенести. Она пробормотала что-то вроде: «Да, мне, кажется, нездоровится», встала из-за стола и неверными шагами пошла в корпус.

«Нимфоманка». Поставив этот диагноз, Котов, как ни странно, тут же охладел к даме и почувствовал отвращение к самому себе. Не обращая внимания на стариков Агаповых, начавших с подозрением принюхиваться к котлетам и рассуждать о вкусной и здоровой пище времен культа личности, он смел в желудок все, что находилось в тарелке, и направился в номер.

Сутолокина услыхала его шаги еще на лестнице. Она лежала у себя на кровати, уткнув пылающее лицо в подушку и с ужасом думая, что дверь в комнату за собой не заперла. Однако, прислушиваясь к шагам и в смятении представляя, что будет, если он, этот дьявольский Владик, вдруг возьмет да и войдет сюда, к ней, она тем не менее не встала и не повернула ключ в замке. Шаги послышались совсем близко. Еще секунда – и Котов остановился напротив двери тридцать второго номера. Сердце Александры Кузьминичны билось так, что, казалось, расшибется вдребезги о грудную клетку… Одна мысль сверлила мозги несчастной дамы: «Постучит или не постучит?» Она была готова простить все, даже если бы кавалер вошел без стука.

Котов действительно стучать не стал, но и входить к ней без стука – тоже. Он отпер ключом свой тридцать первый и совершенно спокойно вышел на балкон – полюбоваться закатом.

Из тридцать третьего доносились хохот, звон посуды и визг – Колышкин и Лбов уже начали активный отдых с Эллой и Людой. Пока эти четверо находились на стадии выпивки. В перерыве они тоже вышли на балкон и задымили сигаретами. Котов никогда не курил и дыма не переносил, но замечание соседям делать не хотелось. Во-первых, устное замечание, скорее всего, не подействовало бы, во-вторых, оно могло вызвать драку, а в-третьих, Владислав, будучи привержен идеалам демократии, не хотел нарушать права людей травиться никотином. Следуя известной заповеди каратистов «Если можешь не драться – не дерись» и будучи убежденным, что избить в первый же день отпуска двух человек – вполне достаточно, Котов ушел с балкона и закрыл за собой дверь.

Он вышел из номера и спустился к шахматистам. На доске оставалось по одному королю и по одной пешке, и какая из пешек раньше проходила в ферзи, понять было сложно. Глубокомысленные рассуждения последователей Бронштейна и Ботвинника Котову были чужды, и он зашагал по большому кругу вокруг дома отдыха…

Когда Владислав вышел из номера, Сутолокина вновь сжалась от предчувствия, что он войдет к ней без стука, но и это предчувствие ее обмануло. Александра Кузьминична на несколько секунд успокоилась, а потом неожиданно для самой себя разозлилась. Заперев наконец дверь и задернув окно шторой, она разделась и стала разглядывать себя в зеркале платяного шкафа.

«А ведь я еще совсем ничего! – сделала она оптимистический вывод. – В моем возрасте большая часть женщин в СНГ – это квашни на слоновьих ногах. А у меня еще не синие ноги, и даже вены узлами не торчат. И грудь не похожа на вымя коровы-рекордистки. И на два пустых кошелька – тоже! Да я еще захочу – и заверчу этого Владика! Тоже мне, принц!»

Такой подход к собственным неудачам на любовном фронте у Сутолокиной выработался давно. В мыслях ей ничего не стоило стать остроумной, хладнокровной и беспощадной женщиной. Однако, когда дело переходило на реальную почву, ей, как правило, не везло. То есть даже не как правило, а вообще не везло, ибо Сутолокин Эдуард Сергеевич и по сей день оставался у нее единственным мужчиной. На работе, в компаниях, на отдыхе – словом, везде, где ей выпадало счастье оказаться одной, без мужа, она, когда ей хоть чуть-чуть начинал нравиться мужчина, тут же терялась и выглядела такой дурой, что объект ее устремлений убегал сломя голову. Иногда бывало, что и она кому-нибудь нравилась, но тогда она, совершенно изменившись, приобретала черты Снежной Королевы и изображала такую высокую степень недоступности, что мужики тут же перестраивались и мгновенно находили себе что-нибудь попроще. Другая бы женщина давно удавилась от злости на свою глупость, но Сутолокина по-прежнему жила и старела, убеждая себя, что все, что ей не удалось, – это ниже ее достоинства и стоит ей только захотеть, как она будет строить египетские пирамиды из сраженных насмерть мужчин.

Нарядившись соответствующим образом и наложив на лицо боевую раскраску, Сутолокина пошла на танцы. Однако там, кроме двух десятков мальчишек и девчонок, годившихся Сутолокиной в дети, никого не было. Во всяком случае, там не было никого, кем она могла бы заинтересоваться. Так, конечно, думала сама Александра Кузьминична. На самом деле там не было никого, кто мог бы заинтересоваться ею.

Сутолокина вернулась в номер, не закрыв дверь, упала на койку и, вытащив из-под подушки детектив, принялась его дочитывать.

А Котов, сделав три больших круга терренкура, обнаружил, что на футбольном поле собралось человек десять мужиков, которые с увлечением двенадцатилетних школьников гоняют мяч. Он тут же вписался в игру, забил гол и не ушел с площадки, пока игра не закончилась. Было уже одиннадцать часов вечера.

Пылинка с чертями на борту все это время сидела у Котова в волосах. Еще в самом начале игры Тютюка спросил у своего шефа:

– Может, погоним его отсюда?

– Зачем? – возразил мудрый Дубыга. – Пусть носится и самоутверждается. Победитель – это победитель, он разгорячится, и его потянет на подвиги…

Когда же Котов, набегавшись, пришел в номер, смыл футбольную грязь под душем и заснул сном праведника, Тютюка заметил, что клиент, похоже, устал и ни на что не способен.

– Способен, способен, – возразил офицер. – Часика три поспит, мы его разбудим и отправим к Сутолокиной…

НОЧЬ

Тем временем в тридцать третьем номере гулянка перешла в завершающую стадию. На одной из кроватей поскрипывали Соскина с Колышкиным, на другой – Шопина со Лбовым. Котова, дрыхнувшего без задних ног, которые он оттопал на футболе, это мероприятие никак не беспокоило. А вот Александре Кузьминичне, которую детектив не только не усыпил, но, наоборот, лишил сна, вся «музыка», доносившаяся из веселого номера, действовала на нервы, и не только на них. Ритмичный скрип, не оставлявший никаких сомнений, доносился и в семейную обитель Пузаковых.

Пузаковы, в основном, уже спали. Кирюша, которому отец за день вырезал из веток лук, свисток и десять стрел, оперенных вороньими перьями, набегавшийся и накупавшийся, тихонько посапывал со счастливой улыбкой на лице. Марина Ивановна, сумевшая составить из цветов и веток какую-то затейливую икебану, вволю искупавшись и позагорав, тоже отдалась Морфею. Впрочем, перед Морфеем она побывала в объятиях законного супруга. Кирюша на это время получил свободу и с индейскими воплями носился по освещенной лампами площадке, изредка пуская стрелы в щит с непонятной надписью: «Когда кругом раздевают – мы обуваем!» После того, как долг супруга перед супругой был исполнен, Пузаков отловил чадо, привел в номер и запихал в постель. Так что Марина Ивановна уже спала, Кирюша тоже успел заснуть, а Владимир Николасвич вынужден был слушать отзвуки рэкетирской оргии.

Нельзя сказать, чтобы его это сильно раздражало. Пузаков, как многие люди, считающиеся в миру положительными и деловыми, морально устойчивыми и прекрасными семьянинами, был не чужд некоторым слабостям. Еще в детстве он, будучи в пионерском лагере, обнаружил достаточно удобную щель в перегородке, отделявшей туалет для мальчиков от туалета для девочек, и тайно проводил весьма интересные для себя наблюдения. Уже будучи женатым, Пузаков любил, когда в его доме останавливались супружеские пары из числа его родственников и родственников жены – ему нравилось, лежа в соседней комнате, слышать то, что происходило между гостями. Наконец купив видеомагнитофон – «чтоб Кирюше мультики показывать» – Пузаков приобрел у одного из знакомых кассету с записью такой крутой датской порнухи, что даже когда смотрел ее по десятому разу, очень стеснялся. Поэтому сейчас, слыша долетавшие через стены и коридор скрипы, шелест, ахи и вздохи, Владимир Николасвич улыбался не менее счастливо, чем его спящий сын. Он знал: если что – крутобокая Марина Ивановна его в беде не оставит…

– Ну что, начинаем будить? – спросил Тютюка, когда в тридцать третьем наступил перерыв и послышался храп Никиты Лбова.

Дубыга несколько задержался с ответом, и в тот самый момент, когда он уже хотел дать приказ стажеру, пришел внезапный сигнал по экстра-связи из Большого Астрала:

– Офицеру второго ранга первого уровня Дубыге срочно прибыть в точку «Зет».

– Так, – проворчал Дубыга, – сиди здесь и не рыпайся. Наблюдай. Я скоро!

Дубыга испарился, а Тютюка, как примерный стажер, продолжил наблюдение. Как-то незаметно пролетели первые полчаса, уже намного заметнее – вторые, третьи заставили стажера беспокоиться, а четвертые – волноваться. Когда минуло два с половиной часа, он рискнул дать запрос по экстра-связи.

– Продолжайте наблюдать! – ответили ему. – В точку «Зет» Дубыга не прибыл, выясняем причины.

За это время гуляки из тридцать третьего успели проснуться, поржать, а затем зазвякало стекло бутылок и стаканов. Еще немного ржания и хихиканья, визг Соскиной, которую кто-то в темноте укусил за ляжку, легкая возня – и снова наперебой заскрипели койки.

Сутолокина, которая было задремала, от визга Соскиной проснулась и, в ярости ворочаясь на своей односпальной кровати, скрежетала зубами. В телепатическом диапазоне в пространство несся вихрь несфокусированных сигналов: «Кобели! Проститутки! Это же надо – ни стыда, ни совести!» Все это составляло основной смысл сигналов и стало надоедать Тютюке, который, как и все астральные субъекты, плохо переносил воздействие информационно-несущего излучения с высоким процентом иррациональной информации. Конечно, можно было отключиться от Сутолокиной или вообще вырубить ее, чтобы заснула, но Тютюка был исполнительным стажером и приказ «наблюдать» выполнял честно. Так прошел еще час, за окнами появились проблески рассвета.

– Стажеру Тютюке! – рявкнула экстра-связь. – Дубыга в ближайшие трое суток на объекте не появится. Временно остаетесь за него. Действовать по обстановке, соблюдать инструкции, вести предобработку реликтовых интеллектов в соответствии с плановыми заданиями по количеству и в соответствии с утвержденными стандартами по качеству. Конец связи!

Стажер всей своей астральной сущностью ощутил страшное одиночество. Он ведь только подмастерье, выполняющий отведенную ему функцию. Сверхзадача, поставленная начальством, ему не по плечу. Правда, он в тысячи раз сильнее, чем любой из реликтовых, как дети гордящихся тем, что умеют посылать в космос примитивные зонды, взлетать на две-три сотни километров за пределы атмосферы и считающих самым мощным оружием энергию синтеза гелия из водорода.

Бедняги! А какие примитивные у них представления о борьбе Плюса и Минуса! Ангелы в белых одеждах и черти в саже с рогами и хвостами… Котлы, сковородки ада, геенна огненная, сера кипящая… Хотя, конечно, кое-кто из них просто поражает точностью догадок, но средний-то уровень! Где-то кто-то уже понимает, пусть и неосознанно, необходимость Великого Равновесия, а другим – вот этим четверым за стеной, которые опять проснулись и скрипят, – не подняться выше страха перед милицией. Тютюка же ощущал ту ответственность, тот Великий Страх, который должен был хранить вечно. Он – защитник Великого Равновесия, Минус на Минус дает Плюс. И он, Тютюка, здесь, в этом смешном реликтовом мире, принял под контроль зону, оставшуюся после ухода в Высшие Уровни великих и мудрых Ужуга Жубабары и Зуубара Култыги. Зону, в которой беспорочно действовал Дубыга. Что там с ним приключилось – неизвестно. Но зона должна работать, и теперь это зависит только от стажера Тютюки.

В этот самый момент небо осветилось первыми лучами восходящего солнца.

ГОСТЬ ВАЛИ БУБУЕВОЙ

Котов прекрасно выспался, и солнечные лучи ласкали его мускулы во время утренней пробежки. «Адидас-торшн» мягко пружинили, дыхалка работала отменно. Он пробежал круг, второй, третий, ощущая с радостью, что все у него работает как надо, что он не сдает, что он превосходит тех, кто не имеет воли заставить себя вылезти в седьмом часу из-под одеяла, тех, у кого болит голова и трясутся руки с похмелья. Он ощущал себя тем самым сильным и всесторонне развитым человеком, которого, увы, кое-кто так и не сумел вырастить…

А вот Сутолокина не выспалась совершенно. Заснуть ей удалось не раньше трех часов утра, а поскольку окно номера выходило на восток, то солнце разбудило ее много раньше, чем следовало. Она задернула штору, попыталась вновь заснуть, но мысли все время возвращали ее к вчерашним переживаниям. Ненависть к себе и еще большая ненависть к Котову пережигались у нее в сердце!

Пузаковы проснулись, потому что солнце разбудило Кирюшу и он стал требовать, чтобы все пошли купаться. Ни Марина Ивановна, ни Владимир Николасвич на озеро не хотели, они предложили Кирюше пока побегать во дворе – но ни в коем случае не ходить без них на озеро! Когда Кирюша спросил, почему они не могут пойти с ним сейчас же, папа и мама ответили, что им нужно кое о чем поговорить. Кирюша с луком и стрелами вышел во двор, где пенсионеры разыгрывали партию из матча Ботвинник – Таль, там с ним повстречался другой мальчик – его по странному совпадению звали Вовочка. Лука у Вовочки не было, но зато он знал очень много слов, которых еще не знал Кирюша. Первым из них было слово, прозвучавшее в следующем контексте:

– Твои, что ли, тоже трахаются?

Кирюша отрицательно помотал головой, но Вовочка довольно быстро объяснил новому приятелю, что понимается под словом «трахаются». После этого они пошли стрелять из лука.

Четверка из тридцать третьего опохмелилась, ей стало хорошо и весело. К вящему недовольству Сутолокиной, из их обиталища вновь послышались хохот, визг и иные сопутствующие звуки. Из-за стены, где чета Пузаковых исполняла свой супружеский долг, тоже слышалось что-то ритмично-скрипичное, и нервы Александры Кузьминичны опять разыгрались. Она умылась, оделась и, прикинув, что до завтрака успеет искупаться, направилась к озеру.

На пляже никого не было. Сутолокина даже обрадовалась этому, потому что вчера ей показалось стыдным идти туда, где все или дочерна загорелые, или уже подрумяненные, а она будет белой вороной. Кроме того, купальник у нее был немного устаревший, хотя надеть современный она ни за что не решилась бы. Плюс ко всему Александра Кузьминична не умела плавать.

Раздевшись, она вошла в воду, поеживаясь и оплескивая себя ладонями. Затем рискнула присесть по шею, откинула голову, подставив лицо солнцу. Прохлада воды ее совершенно успокоила, солнце – воодушевило. Жмурясь, она наслаждалась этими природными ласками, но тут внезапно послышался шумный плеск. Это Котов, закончив пробежку и разминку, приступил к водным процедурам. Он даже не обратил внимания на торчавшую из воды голову Сутолокиной, а она – по счастью, вероятно, – не успела разглядеть пловца, который, рассекая зеркало озера, поплыл на противоположный берег. Котов вновь оказался в той же бухточке, где повстречался с «натуристками». На сей раз тут было пусто, трава была холодна от непросохшей росы, а солнце освещало лишь небольшой пятачок поляны. Тем не менее Котову очень хотелось – хотя разумом он понимал, что это невозможно, – снова увидеть ту самую девушку Таню. Он сидел на прогреваемом солнечными лучами пятачке с грустной усмешкой, но тут его внезапно тронула за плечо теплая и мягкая рука… Перед Котовым стояла Таня.

– Доброе утро, – нашелся Тютюка. Никакого плана действий у него не было.

– Здравствуйте, – ответил Котов, усиленно хлопая глазами, чтобы убедиться – перед ним не мираж. – Вы опять загораете?

– Да, а вы по-прежнему переплываете озеро?

– Переплываю, – кивнул Владислав. – Прошлая встреча так неожиданно прервалась… Я надеялся на новую и, кажется, не ошибся. Вы опять вместе с Ирой?

– Сегодня я одна.

– И вы не боитесь, что опять появятся хулиганы?

– Вы же здесь. Я видела, как вы плыли через озеро.

– Так вы тоже пришли сюда из-за меня?

Котов обнял ее за плечи. Таня не отстранилась и спросила тихонько:

– Вы не слишком самоуверенны?

– Мне кажется – нет… – Котов поцеловал один голубой глазик, пугливо сбежавший под пушистые реснички, потом второй. Нимфа, е-мое! Лесная нимфа!

Тютюка, честно говоря, не знал, что заставило его быть столь безжалостным к искусственному материально-астральному образованию «Таня». Вероятно, сенсорные ощущения субъекта, в котором временно разместилась сущность Тютюки, очень понравились стажеру. Таня самоотверженно и бесстыдно принялась целовать Владислава. Ну, это уже не могло вызвать у Котова каких бы то ни было сомнений, и уже через несколько секунд Владислав повалил Таню на травку…

«Внимание! – раздалось предупреждение из „тарелки“ – пылинки, сидевшей в Таниных волосах. – Дистанцируйтесь от искусственного объекта! Размягчение пограничного слоя! Размягчение пограничного слоя!»

– Нет! – Совершенно неожиданно, отшвырнув от себя Владислава – а это было непросто сделать даже крепкому мужику! – Таня вскочила на ноги и со скоростью спринтера помчалась в лес. Котов подумал было, что это игра, рванулся следом… Но Тани уже не было, она исчезла бесследно.

Неизвестно, кто после этого волновался больше: Котов, минут десять бегавший по лесу и разыскивавший свою исчезнувшую партнершу, или Тютюка, который только сейчас понял, какой опасности подвергался. Дело было, конечно, не в утрате невинности или иных реликтовых предрассудках. Тютюка, как и все астральные субъекты, не имел пола и половых проблем. Его сущность можно было разместить где угодно, хоть в мужчине, хоть в женщине, хоть в носороге. Однако при этом материальная оболочка изолировалась от привнесенного астрального. Пограничный слой между материальным носителем и астральной сущностью не позволял Тютюке утратить связь с Большим Астралом и вместе с тем давал ему возможность управлять Таней. Размягчение пограничного слоя означало, что сущность Тютюки могла постепенно быть втянутой на материальный носитель и он, утратив свойства астрального субъекта, превратился бы в реликтовый интеллект! Причем в данном случае это усугублялось тем, что он оказался бы внедренным и растворенным в искусственном образовании, не имеющем никакого официального статуса в сообществе реликтовых! Ни паспорта, ни прописки, ни фамилии, ни отчества… Нет, отчество, кажется, было, Дубыга представил ее как Татьяну Александровну. При всем этом Таня не имела бы даже четкой памяти, не говоря о том, что все сведения о себе она сообщила ложные, выдуманные Дубыгой. В лучшем случае ее бы приняли за идиотку и отправили в психбольницу, а в худшем – за мошенницу или воровку.

Но самое главное – Тютюка как оформленная сущность перестал бы существовать и вырваться из этого тела уже не смог бы. Ему пришлось бы ждать, пока эта девица состарится и утратит материальный носитель. Но тогда ему придется идти в Астрал на общих основаниях… Не дай, как говорят здешние, Бог, чтоб его перехватили плюсовики – термообработка с обдувом на протяжении тысячи лет! А свои, если все-таки сумеют выдернуть его отсюда, снова загонят на нулевой уровень, заставят по новой проходить учебный курс, практику, а потом стажировку первого уровня…

«Вот сучка! – переплывая озеро в обратном направлении, размышлял Котов. – Черта с два я еще попадусь! Она же издевается надо мной. Конечно, никаких сомнений быть не может! Наверняка в прошлый раз нарочно подговорила эту свою подружку выскочить в самый неподходящий момент. И сейчас увидела, что я уже снимаю плавки, – и в кусты! А потом в компании таких же замотаек начнет хвастаться, как ловко дурила „мужика лет под сорок“. Ну, попадись она мне еще раз – из принципа изнасилую!»

Надо сказать, что Александра Кузьминична в это время уже покинула пляж. Умиротворенная прохладной водичкой, завернув мокрый купальник в полотенце, она не спеша шла по дорожке в направлении второго корпуса. Навстречу ей, солидно и с чувством собственного достоинства, двигалась дежурная горничная Валя Бубуева, за которой странной походкой спешенного кавалериста пытался угнаться некий гражданин в широких штанах, цветастой рубахе и с очень плохо выбритой физиономией. Ростом гражданин был значительно ниже Вали.

– Валя-а… – нудил гражданин, – не спеши, слушай, я нэ могу так быстро, да-а…

– Ну и не ходи за мной, – проворчала Валя, – отстань, люди смотрят…

– Валя-а, ты мне жена, нэт? Зачем бегаешь, а?

– Я в разводе с тобой, понял?

– Какой развод, слушай! Поедем домой, а?

– Ты мне что обещал? – притормозив и подбоченясь, перешла в наступление Валя. – Ты обещал, что у тебя две жены будет, даже четыре! А я два года с тобой одна прожила! Что, ни одной дуры больше не нашел, так?

– Обижаешь, слушай! Зачем тебе мои жены, а? Плохо, что я одну тебя люблю, да?

– «Люблю!» – передразнила Валя. – Я что, трактор, за всех пахать одна? Вот заведи сперва еще одну, тогда приеду.

– Денег нет, слушай! Калым большой! Я бедный – «Волгу» покупал, у меня одни долги сейчас.

– Вот и трахайся со своей «Волгой», – посоветовала Валя. – А я женщина свободная, у меня есть права человека. Понял, Бубуев?

– Валлаги, я зарежу тебя, слушай!

– Я тебе так зарежу, – прищурилась Валя, – штанов не удержишь!

– Дед говорил – не бери русскую, плохо будет. Отец говорил – не бери гяурку, дурак будешь. Очень верно, дурак! – самокритично вздохнул Бубуев.

Как раз в этот момент мимо прошла Сутолокина и кивнула Вале: «Здравствуйте!»

– Здрасте-здрасте… – ответила Валя и, подождав, пока Сутолокина удалится на дистанцию, сказала:

– Вот, Заурчик, видишь бабку? Возьми такую в жены, она будет тебе посуду мыть, стирать, ходить в магазин, прибираться, а я буду, как Гюльчатай – любимой женой. Ну, изредка могу ей помочь, не сволочь же.

– Она старая, слушай, ей сорок лет… Зачем такая, а?

– Дешевле возьмут. И потом, она мне как мама будет…

– Бисмилла-ар-рахмани-р-рахим! – вздохнул Бубуев. – Хорошо, будем делать!

– Поклянись!

– Валлаги, биллаги, таллаги! Клянусь матерью! – И с этими словами Заур Бубуев повернул обратно.

– Ох, уродище! – хохотнула Валентина. – Он же, дурак, и впрямь решил Сутолокину уговорить!

Александра Кузьминична, однако, уже успела подняться к себе в номер, и Заур потерял ее из виду. Зато он узрел спускающихся из корпуса Колышкина с компанией и почувствовал себя не очень уютно. Конечно, вроде бы здесь был не базар, но кое-какие деньжата у Заура имелись, и ему очень не хотелось, чтобы Колышкин или Лбов обратили на него внимание. Бубуев шмыгнул за спину одного из старичков, записывавших размещение фигур в партии Ботвинник – Таль, чтобы после завтрака начать все сначала.

Рэкетиры его не заметили. Честно сказать, им было вовсе не до того.

– Все! – с твердой решимостью припечатал Колышкин. – Отметили приезд – и теперь только культурный отдых. Иначе форму потеряем.

– Ага, – поддакнул Никита, – совершенно с вами согласный, гражданин начальник!

– А этот, спортсмен, опять мешок лупит, – заметила Шопина, пытаясь стереть расплывшиеся тени уголком платка, – здоров!

– И не лень ему? – вздохнула Людмила. – С такой силой можно трех баб сразу обслуживать, а он, чудовище, мешок выбивает…

Котов отводил душу в спортгородке. На его «работу» глазели мальчишки, деловито спорившие, «уделает» ли Котов Брюса Ли.

Котов вспомнил, что пора переходить к водным процедурам. Он ополоснулся в душе, вернул спокойствие организму и потопал в столовую.

– Доброе утро! – приветствовал он соседей по столу.

– Доброе утро, – нехотя ответила Сутолокина. При взгляде на Котова она опять начала испытывать неловкость. У нее было ощущение, что Котов все понимает и издевается над ней. Как она ни старалась, воспоминания о том сладком кошмаре, который ей привиделся вчера, тревожили ее и не позволяли спокойно смотреть на Котова.

– Вы слушали сегодня радио? – спросила у Котова бабка Агапова.

– Нет, я его просто не могу слушать.

– И я тоже! – подхватил старик Агапов. – Не могу разобрать, чем радио «Россия» отличается от радио «Свобода». Злорадствуют все, сволочи!

– Стреляют везде, – вздохнула бабка. – Моя бы воля – я бы по Кремлю…

– Нинуля у меня в войну в политотделе работала, – как бы извиняясь, сообщил дед, – воин!

– Вот-вот, – буркнула Нина Васильевна, – мы, старухи, побоевитей вас будем! Вам бы только задницы греть, а воевать норовите других послать. И что я в тебе нашла? Мне вон в тридцать пятом красный донской казак лейтенант Зозулин руку и сердце предлагал! А я, дура, за тебя вышла! Сейчас была бы казачка. Всех внуков бы в горячие точки послала!

– Как вы страшно говорите! – покачала головой Сутолокина. – Ведь их там убить могут…

– А здесь не могут? – осклабилась бабка. – Ты, дочка, видно, плохо газеты читаешь. Преступность вон какая. Был бы товарищ Сталин, так он бы всех этих гадов за трое суток перебил. Прямо к стенке!

Воинственная бабка прицелилась пальцем в широкую спину Колышкина, мирно поглощавшего кашу.

– Нет уж, – сказала Сутолокина, – Сталина я не хочу.

– А ты при нем жила? – ехидно спросила бабка.

– Жила немного, я ведь сорок шестого года рождения…

– Господи! Жила она! Пешком под стол ходила… А я все помню. И до войны, и войну, и после. Было трудно, но мы победили!

– Спасибо, – сказал Котов, – приятного аппетита!

Он встал и вышел. Вослед ему донеслась еще одна бабкина фраза:

– Правда-то глаза колет!

Котову было наплевать. Он отправился на лодочную станцию и взял напрокат лодку. Несколькими мощными гребками он увел ее метров на двадцать от причала, развернулся и, неторопливо работая веслами, поплыл вдоль берега. Возвращались какие-то детские мечты о морских плаваниях, пиратах, необитаемых островах, робинзонах… Котов только усмехнулся своим мыслям.

Лодка скользила по воде, на которой лежала прохладная прозрачная тень прибрежных сосен. Сквозь зыбкую гладь изредка проглядывали водоросли, мелькали стайки мальков, и вода мягко журчала под днищем лодки. Все было мирно, приятно, и не хотелось думать, что есть сейчас такие идиоты, которым нравится палить друг в друга из автоматов, угощать минами и бомбами. Тем не менее бабка напомнила Котову о том, что все это есть. Ему даже стало не по себе. Он вдруг представил, что сейчас откуда-нибудь из-за леса на бреющем полете вынырнет самолет и начнет поливать огнем и бомбами мирные корпуса дома отдыха или людей, загорающих на пляже. Или, например, плывет он себе в лодочке, а какая-нибудь девушка с легким холодком в голубых прибалтийских глазах плавно ведет стволом винтовки с оптическим прицелом, и в перекрестье этого прицела – он, Котов, со всеми его детскими мыслями и благодушным, отпускным настроением…

А руки машинально продолжали работать, хотя Котов уже почти физически ощутил, как тонкий наманикюренный палец девушки-снайпера мягко потянул спусковой крючок и пуля, ввинтившись в воздух, пронеслась над озером и пронзила навылет от виска до виска его совсем еще не седую голову… И все! Нет Котова! Нет руководителя «Агат-Богата», нет программного обеспечения, нет ничего – только кукла из мяса и костей, никчемная и никому не нужная.

Тютюка взвился. «Тарелка» подняла тревогу: объект контроля находился в неуравновешенном состоянии, сущность выбрасывала массу иррациональной информации. Это было опасно, потому что отрицательный потенциал Котова начал резко уменьшаться. Еще чуть-чуть, и все промежуточные результаты предобработки пошли бы насмарку.

Тютюка действовал по инструкции. Он дал длинный импульс на сброс негативных ощущений, и у Владислава разом исчезла дурацкая мысль о прибалтийской снайперше. Котов улыбнулся и начал грести сильнее, разгоняя лодку. Тютюка короткими импульсами вывел его на курс, который привел лодку в уже знакомую бухточку. Стажеру почему-то очень хотелось, чтобы Котов еще раз встретился с Таней.

«Меня как магнитом сюда тянет, – усмехнулся Владислав, обнаружив, что лодка, прошелестев через камыши, въехала в бухточку. – Неужели влюбился?»

На сей раз Таня оказалась одета в легкое белое платьице с пояском и резиновые «вьетнамки». Странно, но от этого она произвела на Котова куда более возбуждающее впечатление, чем прежде, когда была совсем голой.

– Извините меня, – промямлил Котов, хотя всего час назад собирался обойтись с Таней совсем по-иному. – Я вел себя по-хамски.

– Я сама дала к этому повод, – повинилась Таня, – не сердитесь…

– Хотите прокатиться? – пригласил Котов – Честное слово, я буду очень корректен!

– Я вам верю. – Таня встала на нос лодки, а затем легкими шажками перебежала на корму. Котов навалился на весла, лодка выскочила из бухточки на озеро.

– А где ваша подруга? – поинтересовался Владислав.

– У нее дела в городе.

– И вы приехали одна?

– Да. Вы уже спрашивали об этом утром.

– Извините, забыл. У меня после утренней встречи все как-то смешалось в голове. Вам неприятно вспоминать про утро?

– Нет, вы можете удивляться, но мне приятно. Просто я испугалась чего-то. Я не бесстыдница, но и не ханжа. Если быть откровенной, то утром я могла наделать глупостей. Могла, но не наделала.

– А почему вы считаете, что то, что могло произойти, было бы глупостью?

– Потому что это было бы похоже на какой-то животный акт, по инстинкту, без любви, без человеческих чувств.

– Поэтому вы оделись?

– Да, в какой-то степени поэтому. Одно дело ходить голой, когда это не пробуждает сексуальных чувств, другое – когда наверняка знаешь, что к тебе относятся неравнодушно. А вы, наверно, подумали, что я просто очень легкодоступная женщина. Я сама была виновата, мне захотелось поцеловать вас… И вообще… В общем, я с трудом преодолела себя. Извините…

– Вы меня удивляете, – покачал головой Котов, – я даже не знаю, чего от вас ждать…

– Ждать не надо ничего. Когда ждешь чего-то и это не приходит, то разочаровываешься. А если нежданно приходит что-то хорошее, то это всегда – счастье. Вы мне очень нравитесь, Владислав, но я еще не разобралась в своих чувствах. Сколько вы собираетесь здесь пробыть?

– Осталось одиннадцать дней.

– Ну, у нас еще будет время встретиться.

– А стоит ли вообще встречаться? – прищурился Котов. – Я боюсь, что только разочарую вас…

– Больше всех вы разочаруете себя самого, – усмехнулась Таня. – Я понимаю, вы настроены на быстрый курортный роман: раз-два – и в дамки. А вы не боитесь, что потом будете себя упрекать за то, что упустили счастье всей оставшейся жизни?