Текст книги "Дангу"

Автор книги: Леонид Глыбин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

ЛИЦОМ К ЛИЦУ

Григорий проснулся перед самым началом рассвета, когда небо на востоке над грядой гор еще не начало розоветь и звезды не погасли. Было очень тихо. Ночную тишину лишь изредка нарушали отдаленные звуки трещоток – каракари да выкрики сторожей: «Хабрдар! Хабрдар!»

Григорий зашевелился, забормотал:

– Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе… Царь небесный, утешитель, Дух истины, вездесущий и все наполняющий, сокровище благ и податель жизни, приди и поселись… – Он закашлялся, потом встал, перекрестился, нащупал халат, надел его и тихонько вышел, чтобы не разбудить Дангу. Тот спал богатырским сном, хотя обычно реагировал на малейшие шорохи и звуки, видимо, обилие вчерашних впечатлений его утомило.

Григорий неторопливо пересек двор караван-сарая, осторожно обойдя нескольких людей, которые спали на циновках, брошенных прямо на землю, завернувшись с головой в белые покрывала, завернул за угол дувала к отхожему месту. Внезапно кто-то рванул ему руки назад, лихорадочно скручивая их веревкой. От неожиданности Григорий потерял равновесие и повалился на бок. В следующее мгновение во рту у него оказался кляп. Чьи-то руки набросили на голову мешок. Наступил полный мрак. Потом Григорий почувствовал, как его подняли, перетащили через дувал, взвалили на лошадь и привязали к ней. Похитители изредка обменивались шепотом репликами, но понять ничего было невозможно. Григорий услышал приглушенный звон сбруи, лошадь пошла. Тренированное кавалерийское ухо безошибочно определило, что в сопровождении едут четыре всадника. Один время от времени удалялся, потом возвращался к группе. «Видать, дорогу разведывают, диаволы», – подумал Григорий.

Прошло довольно много времени. Лошади прибавили ходу, подгоняемые всадниками, которые теперь громко разговаривали на незнакомом россиянину языке, смеясь и перебивая друг друга.

От неудобного положения у лежащего поперек лошади Григория кровь прилила к голове. Связанные руки ломило, кляп раздирал рот… Лошади зацокали по камням. Послышалась громкая команда, и все остановились. Григория отвязали, грубо дергая за веревку, и он неуклюже свалился на каменные плиты. Сдернули с головы мешок, и яркий утренний свет ударил ему в глаза. Он обалдело заморгал, замотал головой, замычал – свело скулы. Вокруг стояла толпа пестро одетых разбойников.

Они захохотали. Один из них наклонился к Григорию и, чикнув ножом, разрезал завязки кляпа, потом освободил рот.

– Встань, кафир! – крикнул он и легонько пнул Семенова.

Григорий приподнялся на колени, потом, шатаясь, с трудом выпрямился во весь рост и осмотрелся.

Он находился на широком прямоугольном дворе, вымощенном большими черными каменными плитами. Двор был окружен со всех сторон полуразрушенными стенами с аркадами и колоннами. В глубине Григорий заметил высокую фигуру застывшего в танце идола с четырьмя руками.

– Господи прости!

В углах дворовой колоннады стояли ажурные беседки из белого камня, арки венчались ступенчатыми башенками.

– Никак дворец, что ль, какой? – сам себе сказал Григорий.

Еще он успел заметить справа широкую каменную лестницу, которая, как ему показалось, вела ко входу в высокую башню, сужавшуюся кверху, сплошь украшенную фигурами и украшениями. «Ни дать ни взять разверстая пасть чудища-юдища, – подумал он. – А ступени яко челюсти».

Все было сильно разрушено и носило печать запустения. Валялись упавшие плиты и камни – части стен и колонн, все заросло лианами и плющом, сквозь пол замощенного двора пробивались ростки бамбука, вдоль стен раскинули свои могучие кроны несколько баньянов. Повсюду прыгали и резвились обезьяны.

– Где ж я, Господи? И что со мной? – воскликнул Григорий, обращаясь на урду к окружавшим его людям.

– Это храм кафиров, – презрительно ответил один из них. – А привезли тебя сюда по приказу нашего господина, всемогущего Бадмаш-ака!

В это мгновение из низкого полуразрушенного строения выскочил человек и закричал:

– Хузур срочно выехал по важному делу в Шупиян, вернется после третьей стражи! Тащите этого фаренги во-о-о-н туда. – Он показал рукой в угол двора, где стояла храмовая сторожка.

– Хорошо, хорошо, Али джи!

Двое не церемонясь подхватили Григория за связанные руки и быстро поволокли вперед так, что он едва успевал перебирать ногами. Его с силой втолкнули в открытую дверь. Он упал на пол, застланный соломой. Скрипнули двери, звонко щелкнул засов, и Григорий остался один.

В голове сразу забились мысли, лихорадочно сменяя одна другую: «Что за людишки? Кто таков Бадмаш-ака? И зачем посадили под арест? Аль погубить хотят? Да и как там детки мои, Никитка да Дарьюшка? Чтоб схоронили мешок мой с добром да берегли его пуще глаза! Господи, спаси душу раба твоего Григория! Кто ж козни строит? Может, Парвезу хочется отнять бриллианты?»

В сторожке стояла полутьма, свет едва пробивался сквозь маленькое, забранное решеткой оконце под потолком. Становилось жарко. Связанные сзади руки болели и ныли. «Кутузка добра, не выбраться», – подумалось Семенову.

Чертыхнувшись, Григорий перевернулся на бок, поднялся и шатаясь подошел к двери. Пнул ее несколько раз и крикнул:

– Эй, ироды-бусурмане проклятые! Пить дайте! Пани, пани! Руки развяжите! Моченьки моей нету!

Ответа не было.

Через некоторое время снова грохнул ногой в дверь и снова закричал, заголосил, мешая русские слова с урду.

Снаружи что-то зашуршало, потом щелкнул засов, дверь приоткрылась, и усатый детина с ножом в руках и пистолетом за поясом молча поставил на пол пиалу с водой.

Григорий шумно выдохнул:

– Шайтан забери! Руки развяжи, еще раз говорю! Как же пить-то буду?

Он повернулся спиной к усачу и пошевелил пальцами:

– Развяжи, ну! Быстро!

Тот оторопело поглядел на него, потом оттолкнул, вышел и закрыл дверь. Было слышно, как он говорил с кем-то. Потом дверь вновь открылась, и усач чикнул ножом по веревкам. Бежать пленнику все равно было некуда.

– Ух-х-х! Господи, хорошо-то как! – Григорий начал сгибать и разгибать руки, разминать их.

За полуоткрытой дверью виднелся еще один караульный. Усач ткнул Григория пальцем и осклабился:

– Ладно уж! Пей!

Григорий схватил пиалу и жадно выпил всю воду. Встал, потоптался, снова сел. Время тянулось томительно. Час проходил за часом. Больше всего удручала неопределенность…

Вернемся ненадолго назад к тому моменту, когда после пропажи Григория Дангу осторожно разбудил Дарью и сказал ей об этом.

– Господи! Господи! Да что ж это? – растерянно забормотала девушка и расплакалась, всхлипывая. Она уже успела привыкнуть за эти дни к Григорию, как к отцу родному. Чувствовала и понимала, что нашла в нем защитника и умудренного опытом человека, с которым не страшно на чужбине. Всегда с ним можно было и поговорить, вспомнить о родной стороне. И вот теперь его не было рядом. И мечты о возвращении домой рухнули.

Слезы заливали Дарье лицо. Она медленно опустилась на колени, уткнулась в постель и тихонько завыла. Дангу смущенно стоял рядом, переминаясь с ноги на ногу. Удивительно было видеть, как плачут ми – взрослые люди. Никогда за всю свою жизнь среди кангми он не видел не то что плачущую женщину, но даже слезинки на их лицах.

Прошло несколько минут. Дангу решил попытаться успокоить девушку и нерешительно притронулся к ее сотрясающимся плечам. Она вздрогнула и повернула лицо. Мимолетная надежда, что это небесный защитник, ангел-хранитель пришел на помощь, тут же исчезла. Дангу, лишь Дангу! Дарья всхлипнула: снова она осталась одна-одинешенька в этом опасном и враждебном восточном мире. Что может этот юноша, пусть и могучий да ладный с виду? Что с того, что он княжич? Как он защитит ее? Себя бы защитил. Она-то знала все коварство и жестокость мусульман. Слава Богу, прошла весь Туркестан.

Стоя на коленях, она перекрестилась и начала истово молиться:

– Ангел Божий, хранитель мой святый, для охранения мне от Бога с небес данный! Прилежно молю тя, ты мя ныне просвети и от всякого зла сохрани, к благому деянию настави и на путь спасения направи. Аминь!

Повторив несколько раз молитву, она облегченно вздохнула, отвернулась, потихоньку высморкалась в платок, вытерла слезы, поднялась с колен и, повернувшись к Дангу, тихо сказала:

– Так жалко дядю Гришу! Чего делать-то? Пропадем тут в одночасье.

– Не пропадем, если будем вместе, – ответил юноша. – Ты будешь советовать Дангу и поможешь разобраться в сложностях этого странного мира ми. И Дангу защитит тебя. Пошли искать Григо!

Он улыбнулся и неловко погладил Дарью по голове. Она ответила ему радостной улыбкой. Прежде всего Дангу вернулся в комнату, где они спали, взял котомку Григория и повесил ее через плечо. Он инстинктивно чувствовал, что ее нужно беречь. Потом решительно взял Дарью за руку и уже намеревался покинуть караван-сарай, как в ворота вошел Нанди.

Узнав о том, что произошло, он велел Дангу и Дарье никуда не уходить и бросился со всех ног сообщить неприятное известие Парвезу. Через полчаса хозяин прибыл в караван-сарай. Убедившись, что драгоценности фаренги в безопасности, ювелир вызвал владельца караван-сарая, почтенного Хамрани. Они, жестикулируя, долго обсуждали случившееся и в конце концов сошлись во мнении, что это почти наверняка дело рук банды Бадмаша. Парвез нисколько не сомневался в этом, считая, что о бриллиантах каким-то образом стало известно жадному афганцу. Но так или иначе надо было постараться выяснить, где Григорий и жив ли он. Парвез приказал Нанди взять лошадь и поездить по окрестностям Шринагара, поискать Григория или хотя бы попытаться узнать что-либо о нем. Тот не мог быть очень далеко. Парвез был в этом уверен. Дангу и Дарье он предложил пока побыть у себя дома, где была охрана. На том и порешили.

Время тянулось томительно и долго. Час тянулся за часом, а новостей все не было. Дангу и Дарья использовали этот день, чтобы поупражняться в разговорном урду с многочисленными домочадцами и прислугой Парвеза. Наконец к вечеру вернулся Нанди. Ему удалось выяснить, что действительно похищение Григория организовано по приказу Бадмаша. Многие считают, что он со своей бандой обосновался где-то в районе селения Авантипур, в десяти косах от Шринагара на восток по падишахской дороге. Его видели там много раз. Там и надо, вероятно, искать Григория.

Дангу заявил, что немедленно отправляется на поиски. Парвез попытался уговорить его подождать до утра, но безуспешно. Юноша сказал, что ночью искать лучше, так как не мешают ми – люди. Ювелиру все же удалось убедить Дангу взять в помощники Нанди, так как без помощи чужеземцу не найти дорогу в Авантипур. А сам Нанди стремился изо всех сил помочь Дангу.

Еще не зашло солнце, когда, поужинав, Дангу и Нанди выехали на лошадях из ворот Парвеза и двинулись по падишахской дороге в Авантипуру. Строго говоря, на лошади ехал только Нанди, ведя другую под уздцы: Дангу не решился сесть на животное – ему казалось, что он слишком тяжел. Он бежал рядом с лошадью; долгий бег был для него привычен.

Спустя два часа уже в полной темноте они подъехали к Авантипуру. Нанди остановился у опушки дубовой рощи и спешился.

– Авантипур там, – Нанди махнул рукой вправо, где виднелись огоньки редких жилищ. – Тут видели несколько раз Бадмаша.

Дангу кивнул. Нанди было непонятно, как можно искать пропавшего человека ночью. Но Дангу оказался в своей стихии. В нем заговорил великолепный охотник. Он снял с себя серапу, оставшись лишь в набедренной повязке. Проверил состояние колчана с дротиками, осмотрел ножны с кинжалом. Потом велел Нанди ждать его здесь и бесшумно исчез в темноте ночи…

Сиреневые сумерки начали обволакивать окрестные горы, затявкали и завыли шакалы, предвкушая ночную охоту, снизу из долины потянуло прохладой, когда возле заброшенного храма у подножия поросшей лесом горы Шергол послышалось цоканье лошадиных копыт по камням. Чаукидары поспешно открыли ворота, и во двор въехала группа всадников во главе с Бадмашем. Он слез, кряхтя, с лошади и бросил поводья подбежавшему Али:

– Дело сделано! – Коротко хохотнул красным от бетеля ртом и добавил: – Приготовь мне поесть и выпить. Я устал. Хвала Аллаху, ему одному!

Он направился быстрыми шагами к помещению, а его спешившиеся спутники, разминая после длительной скачки уставшие члены, повели лошадей в дальний угол двора, где возле полуразрушенных построек за каменной изгородью находился большой загон.

– Хузур! Сейчас все будет сделано! В лучшем виде, – ответил Али, угодливо приседая. – Могу я доложить еще кое-что? – бросил он вслед уходящему Бадмашу.

– Ну что там? – Афганец остановился, повернувшись вполоборота. – Говори, да поживее!

– Мы схватили по твоему приказу, хузур, того фаренги! Он здесь.

– Что-о-о? Только одного? Я же говорил – обоих! Проклятые собаки! Почему не схватили его спутника и вещи? Где этот парень?

Лицо Бадмаша покраснело и исказилось от гнева. Он размахнулся и изо всех сил ударил Али кулаком по лицу так, что тот упал.

– Хузур! Ты велик, как пророк! – трусливо завыл Али, валяясь на земле и пытаясь поставить ногу главаря себе на голову. – Не погуби, не погуби! Вокруг караван-сарая Кальяни были люди субедара. Чтобы взять обоих, надо было поднимать шум. Это было опасно.

– Опасно, опасно! – взревел Бадмаш и пнул Али. – Пошел вон!

– Аллах велик! Аллах велик! – воя, извивался в ногах у афганца Али.

– Ладно! – Бадмаш внезапно успокоился. – Встань, мы поговорим с этим фаренги после еды. Валла-билла!

– Как пожелает хузур!

Бадмаш не торопясь прошествовал в свои покои, устроенные в самом дальнем углу храмового двора среди каменных глыб, поросших кустарником. Там двое слуг уже расстелили ковер и поверх него дастархан. Афганец устало сел, щелкнул пальцами:

– Эй! Воды!

Вынырнул слуга с большой чашей, наполненной теплой розовой водой и тазиком. Бадмаш помыл руки, вытер о протянутое полотенце. Али негромко отдавал приказания, и прислуга споро суетилась вокруг, сменяя одно блюдо другим по мере насыщения владыки. Сам Али время от времени подливал вина в его быстро пустевший бокал. Бадмаш скоро захмелел. Лицо его раскраснелось. Ужин подходил к концу.

– Али! Принеси-ка джалеби! – Сладкое было одной из слабостей владыки. – Да не забудь и хукку, – приказал он хриплым голосом.

Когда требуемое было подано, афганец поудобнее устроился среди подушек, затянулся из хукки, выпустил дым, хлебнул из бокала, кинул в рот несколько кусочков печенья и лениво пожевал.

Жаркая предмуссонная майская ночь вступила в свои права. Неумолчно стрекотали цикады, на черном бархатном небе мерцали яркие звезды, неслышно сновали туда-сюда летучие мыши.

– А-а-а-ли! Приведи-ка сюда того фаррррренги, – заплетающимся языком пробормотал Бадмаш.

Два разбойника бросились исполнять приказ. Они вытащили несчастного Григория из сторожки и поволокли к главарю.

– Туда его! – Он махнул на каменный столб, стоявший возле полуразрушенной стены под густым развесистым баньяном. – И разденьте!

С Григория содрали халат, сапоги и прикрутили веревками к столбу.

– Ироды проклятые! Чтоб вам пропасть в геенне огненной! – закричал Семенов, пытаясь вырваться. – За что вы меня?

– Собака! Кафир вонючий! – Бадмаш мгновенно рассвирепел, лицо его побледнело. Он даже как будто бы протрезвел. Потом вскочил и, подбежав к россиянину, начал его бить наотмашь по лицу. – Ну-ка, скажи, кафир, как ты оказался на перевале Зоджи-Ла, когда мои молодцы захватили караван из Джунгарии, и почему у тебя оказались бриллианты, которые везли в этом караване в подарок несравненному падишаху Фарруху Сийяру?

– Так вот в чем дело! – Григорий мотал головой, стараясь спасти от жестоких ударов Бадмаша глаза и зубы. По лицу текла кровь, а афганец, рыча от злобы, продолжал бить.

– Наш человек у Парвеза нам все рассказал. Такие бриллианты могут принадлежать только хану Галдану. А ты – нищий и вор! Я посажу тебя на кол!

Он схватил Григория за горло и стал душить. Потом отпустил.

– Говори, собака!

– Мухтарам! Бриллианты принадлежат русскому радже Никите Боголюбову, – с трудом зашевелил разбитыми окровавленными губами Григорий.

– Какому еще радже? Где он? – Бадмаш удивленно отстранился от Григория, а потом повернулся к Али: – Что он мелет?

Али пожал плечами, потом плеснул из пиалы водой в лицо россиянина и крикнул:

– Где бриллианты? Говори быстрее, кафир!

Григорий молчал.

– Ты у меня заговоришь сейчас, – злобно прошипел Бадмаш, выхватил из костра пылающую головню и прижал к телу Григория. Вопль боли огласил весь двор.

– Господи! Господи! – кричал Григорий. – Спаси, дай силы!

– Где бриллианты?

В ответ доносились лишь стоны и причитания. И снова в ход пошла головня. И снова крики россиянина. Его тело совсем обмякло и повисло на веревках. Казалось, что он потерял сознание. Али снова плеснул ему в лицо водой и потряс за волосы, приводя в чувство.

– Грязное отродье! Ты будешь говорить или нет? Где бриллианты? – крикнул Бадмаш.

Григорий открыл глаза и молча уставился на своего мучителя.

– Ну хорошо же! Арэ! – Афганец поманил усатого разбойника. – Позови сюда Мардана, и пусть он принесет свой черный ящик. Сейчас заговоришь, – криво усмехнулся афганец, глядя на Григория.

Через некоторое время из храма выбежал невысокий старичок, в красном халате и с высоким красным же тюрбаном на голове. Его подгонял усатый. В руках старик держал ящик из черного лакированного дерева с дверцей и несколькими щелями сверху. Он приблизился к Бадмашу и опустился перед ним на колени, придерживая ящик под мышкой. Потом почтительно наклонил голову:

– Джи хан, хузур!

Бадмаш показал на Григория:

– Вот этого!

– Хорошо, хузур! – пробормотал старик.

Он выпрямился, подошел к россиянину, который окончательно пришел в себя и внимательно смотрел на странные приготовления. Все, кроме Бадмаша, опасливо отошли в сторону. Старик поставил ящик на землю перед Григорием, вынул из-за пазухи длинную палочку и начал опускать ее в каждую щель ящика в одну за другой, напевая при этом и что-то выкрикивая. Потом быстро открыл дверцу и отступил на шаг. Вынул из сумки, висевшей на боку, флейту – басури и заиграл на ней. Из ящика медленно выползла огромная черная кобра. Она была раздражена тем, что ее так бесцеремонно разбудили. Но пение флейты Mapдана заставляло ее выполнить приказ, как она много раз делала это раньше. Змея свернулась клубком, потом поднялась перед Григорием, ее клобук раздулся, глаза загорелись красными злобными огоньками. Раскачиваясь из стороны в сторону, она словно выбирала место, куда вонзить смертоносные зубы.

A Mapдан все наигрывал на флейте, и темп становился все резче и быстрее.

– Ну что, скажешь, где бриллианты? – спросил Бадмаш.

Но Григорий молчал. Кобра все быстрее раскачивалась в такт музыке, все ближе и ближе поднимаясь к лицу Семенова. Она почуяла запах крови, и это разъярило ее еще больше. Музыка перешла на высокие ноты, на какой-то неистовый фальцет. Змея перестала качаться и замерла, повинуясь звуковому приказу Мардана. Не переставая играть, он махнул свободной рукой Бадмашу.

– Собака, где бриллианты? – рявкнул Бадмаш. – Змея ждет приказа Мардана, Мардан ждет приказа Бадмаша! Ты понял?

Григорий по-прежнему молчал. И в эту секунду что-то с легким свистом пронеслось в воздухе. Голова кобры, словно срезанная бритвой, упала на землю, а туловище в предсмертных конвульсиях начало бешено свиваться и развиваться. Все остолбенели. С кроны баньяна на каменные плиты двора мягко спрыгнул человек гигантского роста.

– Никитка! Сынок! Спаситель мой! – прошептал Григорий распухшими губами.

Один разбойник успел опомниться и схватился за меч, намереваясь броситься на незнакомца. Но Дангу молниеносным движением вырвал из колчана еще один дротик, и тут же разбойник рухнул с пронзенным горлом, захлебываясь собственной кровью.

Одним прыжком Дангу оказался около Григория и взмахом кинжала обрезал путы, которыми тот был привязан к пыточному столбу. Затем подскочил к Бадмашу и, схватив за горло, легко приподнял над землей.

– Ты спрашивал, какой еще раджа? Так вот он, которому принадлежат бриллианты! Это – я, русский княжич Никита Боголюбов. Спутник этого фаренги. Я пришел к тебе сам.

Бадмаш, хоть и отличался внушительной комплекцией, выглядел просто ребенком по сравнению с великаном Дангу. Он беспомощно барахтался, размахивая руками и ногами, и уже начал задыхаться, выпучив глаза и пуская изо рта слюнявые пузыри.

– Никогда не смей требовать чужое добро, это раз, и потом, почему ты так жестоко мучаешь моего Григо? Мы, кангми, так никогда не делаем.

Дангу усмехнулся, еще крепче сжимая свои стальные пальцы вокруг шеи афганца и вглядываясь в его стекленеющие глаза.

– Никитка! Сынок! Брось ты эту падаль, – негромко произнес россиянин. – Да простит его Господь Бог Всеспаситель.

– Поблагодари Григо, что остался жив, – пробурчал Дангу. – Ты – дрянь, ты хуже шакала.

Он разжал пальцы, и Бадмаш, почти бездыханный, мешком рухнул на землю. Али вознамерился было помочь своему господину, но, увидев, как Дангу положил руку на колчан с дротиками, застыл в немом ужасе.

Осмотревшись при свете затухающего костра и убедившись, что все спокойно, Дангу взвалил Григория на плечи и скрылся в ветвях баньяна.