Текст книги "Дангу"

Автор книги: Леонид Глыбин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

ОН – ЧЕЛОВЕК

В этот год зима в Гималаях оказалась особенно суровой и необычно длинной. Морозы день ото дня крепчали. В пещере стоял лютый холод, и кангми жались к кострам. Живительное тепло огня да вода из почти замерзшего озера – вот и все, что оставила им зима. Однако огонь давал лишь внешнее ощущение тепла, а ледяная вода хоть и утоляла жажду, но вовсе не согревала. Еда, которая могла согревать изнутри, которая придавала силу и энергию всему организму, давно кончилась. Долгая зима заставила кангми съесть все запасы раньше времени и не позволяла выйти из пещеры на охоту. Многометровая толща снега, завалившая всю округу, была непроходимым препятствием.

Голод все сильнее и сильнее давал себя знать. Съедалось все, что могли сокрушить мощные челюсти. Женщины и дети собирали ореховую скорлупу, остатки съедобных корней и тонкие ветки кустов, мужчины грызли кости и остатки шкур убитых животных. Все ели нефритовую муку. Но что она могла прибавить к скудному меню? Ее питательная ценность была ничтожна. Чтобы дожить до весны, нужно было мясо. Только оно могло спасти положение. Крики младенцев, яростно сосавших пустые груди матерей, оглашали пещеру, перекатывались эхом от стены к стене. Кангми сильно отощали, шерсть висела на них клочьями. Они молча грелись у огня или ворча бродили по пещере с факелами в руках, разыскивая хоть что-нибудь съедобное. Взрослые мужчины-охотники, эти могучие представители рода, которым приходилось особенно тяжело от мук голода, иногда громко ссорились из-за найденной в камнях старой кости или куска шкуры с засохшими жилами и кусочками мяса.

Предводитель должен был принять решение. Он сделал это, когда Дангу, сохранивший еще достаточно энергии, чтобы каждый день выбираться из пещеры на разведку, принес ему неутешительные вести – кругом по-прежнему непроходимые снега.

– Пусть все слушают, что говорит Вангди! – крикнул предводитель хриплым голосом на всю пещеру.

Когда кангми сгрудились вокруг большого костра, не сводя напряженных взглядов со своего нангсо, тот встал на камень, чтобы лучше видеть всех членов клана, и сказал:

– Нга наш покровитель, родич и брат. Нга сердится и сделал сильный холод. Лишил кангми хорошей еды. Надо напоить его кровью одного из кангми. Тогда Нга станет добрым. А тело жертвы все употребят в пищу.

Толпа лохматых существ не шелохнулась. Никто не вскрикнул, не побежал. Даже младенцы перестали кричать, словно им передались напряжение и нарастающий страх взрослых. Десятки горящих глаз по-прежнему не отрываясь смотрели на своего предводителя.

– Сейчас Вангди пойдет в святилище и спросит Нга, кто тот кангми, которого следует положить на жертвенный камень, чтобы жили другие.

Он медленно обвел взглядом соплеменников. И каждый, с кем он встречался взглядом, опускал глаза вниз. Вангди спрыгнул с камня, взял в одну руку дымящий факел и, сжимая нож в другой, не торопясь двинулся по коридору к святилищу.

Каннибализм был достаточно широко распространен среди древних людей. Археологи и антропологи имеют доказательства, что первобытные люди не гнушались поедать останки своих собратьев. Во многих пещерах и на стоянках находили человеческие черепа с выломленным основанием у большого затылочного отверстия. Это было сделано, без сомнения, для того, чтобы полакомиться мозгом. Однако людоедство проявлялось далеко не всегда, чаще всего в экстремальных условиях. Во всяком случае так было у кангми.

Десятки глаз неотрывно смотрели в темноту коридора, в котором скрылся Вангди. Тишину нарушало лишь потрескивание горящих дров да шуршание песка, углей и мелких камешков под тяжестью переступавших с ноги на ногу кангми. Внезапно, заставив многих вздрогнуть от неожиданности, со свода пещеры ухнула вниз одна из погруженных в зимнюю спячку летучих собак. Она с тревожным писком сделала несколько кругов, едва не задевая за головы кангми своими трепещущими крыльями.

Наконец послышался шум шагов, и на освещенную главным костром площадку вышли Вангди и Лочен. Вангди остановился у выхода, опершись о камень, а Лочен вышел вперед на середину зала. Он оказался как бы в центре амфитеатра, где вокруг него стояли или сидели на камнях и сбитых сталагмитах кангми. Все внимание было теперь сосредоточено на нем.

– Нга, великий и могучий родич кангми, сердит. Это правда. Нга хочет… – сказал Лочен и замолк, моргая от яркого света костра.

– Пусть Лочен продолжает!

– Почему Лочен замолчал? – сразу раздалось несколько нетерпеливых голосов.

Животный страх смерти уже незримо витал среди кангми, как чернокрылая летучая собака. Ритуальной жертвой сейчас мог стать любой из них.

– Нга хочет, – продолжал Лочен, – Нга хочет… чтобы на жертвенный камень положили сына Джигме, юного Рамро!

Громкий вопль облегчения из многих глоток разорвал тишину и потряс всю пещеру. Но его перекрыл низкий и могучий рык вызова, прозвучавший по другую сторону главного костра пещеры, оттуда, где в окружении своей семьи стоял Джигме. Он был страшен. Черная шерсть поднялась на нем дыбом, гребень макушки налился кровью, из оскаленной пасти брызнула слюна, глаза сверкали.

– Вангди плохой нангсо, – рявкнул он, – Нга сердится на него. Хочет его крови. Джигме отнимет Тхаму у Вангди и возьмет ее себе. Рамро не положат на жертвенный камень. На жертвенный камень положат Вангди! Вангди слаб, как щенок лисицы! – прохрипел он, сотрясаясь от злобы.

И прежде чем кто-либо успел опомниться, Джигме одним прыжком перемахнул через костер и швырнул камень в Вангди, целясь ему в голову. Но тот успел отклониться, и камень ударился о стену пещеры. Все бросились в разные стороны, ибо знали ярость и чудовищную силу Черной горы.

В следующее мгновение оба соперника уже кружили друг против друга на согнутых ногах, вздымая тучи песка. Каждый крепко сжимал в руке нефритовый нож, выбирая момент для смертельного удара. Черная гора был массивнее и выше Вангди, однако Вангди обладал большей подвижностью и ловкостью.

Постепенно все кангми сгрудились вокруг соперников, напряженно ожидая исхода поединка.

Скрежеща зубами и рыча, Вангди и Джигме продолжали кружить, подпрыгивая, делая ложные выпады и отскакивая. Сила и мощь одного уравновешивались стремительностью и маневренностью другого, и для победы здесь можно было воспользоваться лишь мимолетной ошибкой врага.

И это случилось. Вангди споткнулся об острый камень и на какое-то мгновение слегка распрямился. Джигме тут же вонзил свой нож в бок противника. Но Вангди успел в последнюю секунду увернуться, и нож лишь неглубоко вошел между ребер. Взревев от вида и запаха хлынувшей крови, Черная гора, позабыв всякую осторожность, ринулся на врага. И тут же нож Вангди по рукоять вошел в предплечье Джигме.

Снова началось бесконечное кружение обливающихся кровью смертельных соперников. Через некоторое время Вангди начал хрипеть, и стало ясно, что он слабеет. То ли нож задел легкое, то ли сказались потеря крови и голод, но прыжки предводителя стали не такими упругими, дыхание участилось, и он стал время от времени опасно распрямляться, оставляя грудь незащищенной. Маленькие злобные глазки Джигме, спрятавшиеся под косматыми бровями, замечали все. Еще несколько прыжков – и Черная гора молниеносным ударом ноги выбил нож из руки противника. Вангди зашатался. В следующее мгновение Джигме оказался у него за спиной, с ревом устрашения ударил ногой под колени, схватив за волосы, запрокинул голову соперника, открывая горло, и поднял нож, издав победный рык.

Но тут пещеру огласил новый мощный рык вызова. Остолбеневшие зрители увидели, как Дангу подобно молнии набросился на Джигме. Нож, занесенный над горлом несчастного Вангди, не успел опуститься. Юный князь Никита Боголюбов сделал неуловимое движение, и нож Черной горы упал на песок. С яростным ревом Джигме обернулся и, оставив Вангди, набросился на нового, неожиданно появившегося врага. Соперники сплелись тесным клубком, упали и покатились по песку, нанося друг другу страшные удары и укусы. Здесь был лишь один путь к достижению победы – добраться до горла врага. Первому это удалось сделать Джигме. Он был более силен и массивен. Храброму юноше, наверное, пришел бы конец, косматые руки уже сжимали его шею. Но рана, нанесенная Вангди, не давала Джигме использовать всю мощь своей хватки. Это почувствовал Дангу. Изнемогающий от чудовищного напряжения и полузадушенный, он собрал последние силы, яростным рывком левой руки разорвал смертельные клещи и, выхватив другой рукой нож из ножен, вонзил в горло черного косматого чудовища.

Одного удара оказалось вполне достаточно. Из раны фонтаном хлынула кровь, и Джигме начал медленно оседать на песок. Потом упал на спину. Из оскаленной пасти и ноздрей пошли красные пузыри. Он захрипел, задергался, загребая руками и ногами, выгнулся, снова упал. Конвульсии еще некоторое время сотрясали тело. Вскоре они стихли. Джигме был мертв.

Дангу уже стоял на ногах, тяжело дыша, и не спускал глаз с поверженного врага. В первый миг он почувствовал необъяснимое смятение ЧЕЛОВЕКА, впервые убившего своего собрата. Но в следующую секунду сердце Дангу захлестнула волна дикого, яростного торжества победителя. Если бы все Джигме в мире угрожали сейчас его отцу, ни один не ушел бы целым. Странным образом смешались в сердце юноши воинственная кровожадность дикаря и самая нежная и преданная сыновняя привязанность.

Дангу поставил ногу на тушу Джигме, и пещеру огласил громкий радостный клич победы. Раздувая ноздри и сверкая глазами, юноша взмахнул ножом и прокричал:

– Никто не смеет трогать Вангди! Дангу великий воин! Дангу первый брат владыки Нга! Дангу победил могучего Джигме! Ах-хаг! Ах-хаг!

В ту же секунду обезумевшие от голода кангми, рыча и воя, набросились на еще теплый труп сородича, того, кто несколько минут назад наводил ужас на всех обитателей пещеры.

Сильные яростно отталкивали более слабых; кто впивался зубами, кто лихорадочно пытался отрезать ножом приглянувшуюся часть, кто хватал руками горячие внутренности, вывалившиеся из вспоротого кем-то живота. Над всей этой копошащейся массой лохматых, перемазанных кровью существ с горящими глазами в холодном воздухе поднимался теплый, тяжелый дух крови, мяса и экскрементов. Треск сдираемой кожи, хруст и чавканье были теперь единственными звуками, нарушавшими тишину пещеры. Вокруг основной группы едоков кружили и суетились женщины, подростки и старики, стараясь улучить момент, чтобы урвать кусок и для себя.

Еще раз гордо выкрикнув победный клич, Дангу нырнул в толпу кангми и через несколько минут выбрался из нее, держа в руке отрезанную голову Джигме. Это была самая лакомая часть. Она принадлежала по праву победителя юному Никите Боголюбову. Никто не пытался оспаривать этого – законы клана не нарушались. Дангу отошел в сторону, присел на камень и приготовился утолить голод. Никогда за свои восемнадцать лет он не пробовал еще человеческого мяса и мозга. Он лишь видел несколько раз, как это делали взрослые кангми в святилище, когда приносились человеческие жертвы владыке Нга.

Дангу взялся за нож, чтобы отрезать кусок, и вдруг почувствовал, что его охватила какая-то необъяснимая волна отвращения. Запах человеческого мяса и крови вызвал у него омерзение. Его передернуло, он выронил нож, а через несколько секунд голова Джигме с глухим стуком упала на песок. Некоторое время юноша сидел с закрытыми глазами, покачиваясь из стороны в сторону. Он не мог разобраться в своих ощущениях, не мог понять, что с ним происходит. Он просто умирал от голода и вместе с тем не мог съесть ни кусочка. И тут словно молния озарила его душу. Он четко осознал, что НЕ МОЖЕТ И НИКОГДА НЕ СМОЖЕТ ЕСТЬ ЧЕЛОВЕЧИНУ.

Дангу тяжело вздохнул, встал, взял голову Джигме за волосы и, подойдя к раненому Вангди, возле которого хлопотала Лхоба, тихо опустил свой трофей перед ним и сказал:

– Дангу не будет это есть. Дангу лучше умрет. Вангди пока еще нангсо клана и мой отец – ата. Пусть Вангди съест самый лучший кусок. Это его право.

ВЕСНА ПРИШЛА

Морозы наконец кончились. А еще через несколько дней пришло настоящее тепло. Началось интенсивное таяние снега, кругом потекли ручьи. Те из кангми, кто еще не совсем ослаб от голода и мог двигаться, теперь бродили по поляне около пещеры, выкапывая из-под снега прошлогодние желуди, орехи, коренья и клубни растений. Наиболее сильные и удачливые охотники уже ловили мелких грызунов, просыпавшихся от зимней спячки. Охота на более крупную дичь была еще невозможна из-за нерастаявшего толстого слоя снега. Но теперь голод кончился.

Дангу вместе со всеми набирался сил, радостно вдыхая трепещущими ноздрями теплый весенний воздух, напоенный ароматами распускающихся под лучами яркого солнца деревьев и кустов. Скоро ему повезло, и с помощью дротика он смог убить косулю.

Вслушиваясь в разноголосое пение птиц, жадно всматриваясь в зелень леса, голубизну бездонного неба с плывущими по нему облаками, он испытывал необыкновенную радость. Кончено сидение в полутемной пещере с закопченными сводами. Впереди новые впечатления, охота, новые места и, возможно, встречи с ми, острое любопытство к которым у Дангу по-прежнему не утихало.

По законам всех кланов кангми в первое полнолуние после начала таяния снега тотемы Нга полагалось выносить из пещер. Это было частью весеннего праздника босар.

И вот настала торжественная ночь для клана Цзун. При ярком сиянии луны Лочен и Вангди осторожно вынесли тотемы Нга и поставили на нгатхо – плоский обломок скалы, подобие алтаря, лежавший посередине поляны недалеко от пещеры. Она была окружена со всех сторон высокими деодарами с подлеском из дуба и зарослей грецкого ореха и сообщалась с внешним миром узким, извилистым ущельем, заросшим терновником и ежевикой, заваленным камнями, что делало ее совершенно недоступной для редких в этих местах тибетцев.

Летом поляна превращалась в марг – луг. Это был настоящий ковер из трав и цветов. Белые, красные, желтые, синие примулы, фиалки, анютины глазки, гвоздики, маргаритки, выглядывавшие из травы и папоротников, наполняли воздух благоухающим ароматом и были необычайно красивы. Лес вокруг дремал в заколдованном сне, с ветвей деревьев-богатырей свисали седые бороды красноватых и бело-желтых мхов и лишайников, а плющ свивал чудесные беседки среди поваленных бурями исполинских стволов и скал. Но сейчас еще не было и в помине этого буйства красок и запахов. Пока на поляне там и здесь лежали лишь острова нерастаявшего снега.

К центру поляны постепенно собрались все кангми, ибо весенний праздник босар должен был начаться ритуальным танцем, в котором принимали участие все члены клана, и завершиться разбиванием одного из тотемов, после чего следовали радостные пляски охотников в честь прихода весны.

Вначале взрослые и дети образовали большой круг, в центре которого находился нгатхо с тотемами Нга. По команде Лочена все опустились на колени, а затем, протянув к алтарю руки, распростерлись ниц, коснувшись лицами земли.

Дох-вхор-р-р! Дох-вхор-р-р!

Гоннн, гоннн, гоннн!

Тегуу-у-у!

Нга, Нга, Нга! – разнесся по поляне громкий, нестройный хор хриплых низких мужских и тонких женских голосов.

Снова все выпрямились и встали, и опять распростерлись ниц перед нефритовыми тотемами:

Дох-вхор-р-р! Дох-вхор-р-р!

Гоннн, гоннн, гоннн!

Тегуу-у-у!

Нга, Нга, Нга!

Дангу с горящими от возбуждения глазами старательно повторял вместе со всеми элементы древнего обычая поклонения владыке Нга. Он хорошо знал ритуал, ибо уже не раз принимал в нем участие.

– Тин-бо! – раздалась громкая команда Лочена, и круг пришел в движение: все вскочили и двинулись друг за другом сначала в одну сторону, а через несколько минут в другую, подпрыгивая на одной ноге.

Крангма, крангма!

Нга, Нга, Нга!

Круг кангми ритмически двигался, ноги глухо топали, размешивая остатки талого снега на твердой земле, сверкающие глаза и вытянутые руки были устремлены в сторону алтаря:

Руху Нга, руху Нга!

Движение ускорилось, туловища ритмически раскачивались из стороны в сторону, быстрее, быстрее, дыхание участилось, топот стал громче. И вдруг ритм спал, но через несколько минут снова ускорился, повинуясь команде невидимого дирижера: вперед, вверх, быстрее, быстрее! Круг словно пульсировал:

Руху Нга, руху Нга!

Руху Нга, руху Нга!

Ритуальный танец продолжался около получаса, пока Лочен наконец не подал сигнал начать процедуру по-бар-до – Нга, разбивание тотема.

Лочен и Вангди медленно подошли к алтарю, приподняли один из тотемов, и тотчас же из круга выскочил заранее выбранный кангми, крепкий юноша. Он лег на алтарь спиной вниз, раскинув руки и ноги. Лочен и Вангди поставили ему на грудь тотем, и первобытный ритуал начался.

В полной тишине Лочен принялся выполнять замысловатые фигуры древнего танца. С каждым кругом он все ближе и ближе приближался к алтарю. Искусно манипулируя двумя ножами, он кружил вокруг молодого кангми, выкрикивая заклинания. Вот наконец закрутился, подпрыгивая, делая ложные выпады ножами то в живот лежащего воина, то в глаза, то подмышки. С каждым выпадом над толпой кангми проносилось восхищенное:

Ах-xaг! Ах-хаг!

Но кульминация наступила несколько секунд спустя. Схватив лежащий около алтаря камень, Лочен изо всех сил ударил им тотем Нга. Удар, еще удар – и нефритовый идол, расколовшись на куски, упал с груди невредимого юноши на землю. Взвыли ритуальные трубы торхи, загудели барабаны логдро, кангми бешено затопали по земле, Лочен в изнеможении повалился на алтарь. Сакральная церемония по-бар-до-Нга была закончена. Старый тотем владыки Нга ушел, чтобы в предстоящем охотничьем сезоне уступить место новому.

Круг снова задвигался в ритмическом танце и вдруг распался. В центре поляны осталось только несколько кангми. В то же мгновение по знаку Вангди загремели, загудели барабаны. Это женщины приглашали мужчин-охотников начать весенние пляски. Их участники должны были изобразить перед новым владыкой Нга и всеми присутствующими тех живых существ, на которых намеревались охотиться предстоящим летом.

На импровизированной сцене уже стоял наготове первый танцор. Это был молодой Тентар из семьи старого Санга. Он начал изображать джакгли – вепря. Наклонив туловище и встав на четвереньки, Тентар громко захрюкал, потом, оскалившись и потряхивая лохматой головой, стал прыгать то влево, то вправо, часто перебирая руками и ногами, опуская лицо к земле, как бы в поисках желудей и кореньев. Барабаны подхватили ритм. Еще прыжок, еще! Выше! Настоящий джангли! Сходство было поразительным. Импровизацию охотника поддержал звук трубы торхи, прозвучавший, как похвала.

Теперь, чтобы показать и свое искусство подражания, в пляску вступили братья Чакпо и Дорджи. Они стали истинными воплощениями гульманов – обезьян. Их прыжки по воображаемым деревьям и ужимки тоже были по достоинству оценены громким, одобрительным гудением труб.

Все новые и новые танцоры неутомимо и вдохновенно продолжали свои пляски. Напряжение на поляне не ослабевало.

В один из моментов, когда в плясках кангми произошел небольшой сбой, на середину в несколько прыжков выскочил Дангу. Он твердо знал, что теперь очередь за ним. Но его замысел был необычен. Он не будет копировать животных. Он изобразит поединок с воображаемым врагом. Не с жертвой будущей охоты. Нет – с равным и достойным противником. К этому его подтолкнула недавняя победа над страшным Джигме.

Радостные прыжки кангми были ничто по сравнению с танцем Никиты. Он скакал и прыгал по всей поляне, символизируя поединок с врагом, изображая одновременно победителя и побежденного. Это была схватка между жизнью и смертью. В одной руке Дангу держал нефритовый нож, а в другой толстую дубовую ветку – как дубину. Пронзая невидимого врага, увертываясь и делая ложные выпады, он парировал удары, сражался до изнеможения. Это был великолепный военный танец. Такого не исполнял еще ни один кангми из клана Цзун.

Гуп, гуп, хурр-р-ра! Гуп, гуп, бурр-р-ра! —

военный клич юноши походил одновременно на рев рассерженного медведя – риччхи, рык леопарда – тедуа и стоны пойманного козла – маркхора. Дангу весь ушел в свой танец-сражение. Сыпались удары ножа, дубина крушила и ломала все вокруг.

Потом Дангу превратился в погибающего. Он схватился за шею, выдергивая воображаемый нож. С душераздирающим воплем он повалился на землю и задергался в предсмертных конвульсиях. А потом затих. Сражение закончилось. Начался победный парад.

Как взлетающий орел – ропча, Дангу-победи-тель потрясал над головой сжатыми кулаками. Его ноги высоко поднимались в гордом триумфальном шествии. После нескольких шагов он высоко подпрыгивал, забрасывая пятки назад так, что они звучно шлепались о ягодицы. Он извивался как змея – шети, прыгал как гульман, носился как дикая собака – конгпо. Быстрей! Выше!

Зей, зей! Бурей, гох!

Имано, мано, гох!

Зей, зей, гох!

Кото, кото, гох!

Так кричал Дангу, заканчивая в экстазе свой победный танец под грохот логдро и завывания торхи.

И сегодня, как каждой весной, эти таинственные звуки приводили в трепет суеверных жителей глухих деревушек, доносясь издалека.

Круглая яркая луна да ряды седых вершин были единственными свидетелями радостного праздника кангми.