Текст книги "Дангу"

Автор книги: Леонид Глыбин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

БАДМАШ В ЯРОСТИ

Кряхтя и охая, Бадмаш привстал, затем с трудом сел. Было очень больно.

– Шакал вонючий! Чуть шею не сломал, – бормотал афганец, осторожно ворочая головой.

Его ярости не было предела. Такого унижения, да еще в присутствии подчиненных, он никогда не испытывал. Он опять грязно выругался.

– Арэ, Али! Пока я не расправлюсь с этой обезьяной, я не успокоюсь, Валла-билла! И не уйду из Кашмира! Нет, не уйду! И этот ублюдок еще отдаст свои бриллианты и будет рыдать и умолять меня сохранить ему жизнь.

Страх, вызванный неожиданным появлением пришельца и его решительными действиями, прошел, и Али, приосанившись, ответил Бадмашу:

– Да будет так, хузур! Но у нас много добычи, в Кашмире она станет мешать.

– Я знаю, – злобно сплюнув и сверкнув глазами, сказал Бадмаш. – Для этого я и ездил к перевалу Пир-Панджал, чтобы переправить добро туда, поближе к Индии. Я нашел там в глухом лесу укромное место.

– Но все равно в Кашмире опасно. Ведь субедар Мансур-хан постоянно тебя здесь ищет. Он знает о твоих претензиях на владычество и не даст нам спуску. И не забывай, что мы захватили Кутиб-ханум, дочь хана Галдана, ее евнухов, слуг, невольниц. Это опасная добыча.

– Мы за нее потребуем хороший выкуп, – важно возразил Бадмаш.

– Когда еще мы его получим! – пожал плечами Али.

– Да замолчи ты, трус! – рявкнул афганец. – Впрочем, ладно, продолжай. Чего ты хочешь?

– Я предлагаю вот что: перевезем все добро следующей же ночью в Нагабал, а затем через Пир-Панджал спустим в Индию и быстро продадим в Лахоре. Нам нужны деньги.

– А эта проклятая обезьяна? – Бадмаш сжал кулаки и вскочил. Его красивое лицо налилось от гнева кровью.

– Вернемся и расправимся с ним.

– Тхик! – промолвил, чуть подумав, Бадмаш. – Ты меня уговорил, Валла-билла! Неси вина и сладкого.

– Арэ! Арэ! – хлопнул в ладоши Али.

И тотчас как из-под земли вырос главный повар.

– Чего изволит хузур?

– Сангари и халву.

– Как скажет хузур! – И повар исчез.

– Позволь обратиться, – угодливо склонился перед афганцем Али. – Еще одна новость.

– Ну, говори! – лениво махнул рукой Бадмаш, устраиваясь поудобнее на ковре и потирая шею.

– Когда ты был в длительном отъезде и мы после успешной атаки на Зоджи-Ла перевезли все награбленное сюда, мне рассказали Айша и Сюй Цинь – две старухи, приставленные к невольницам и Кутиб-ханум, – что… что… – Он остановился, с опаской поглядывая на Бадмаша.

– Почему остановился, продолжай! – приказал афганец.

– …Что на перевале исчезла самая красивая невольница по имени Дарья.

– Что? – Бадмаш нахмурил брови и вскочил. – Куда же она делась? Может быть, ее случайно убили?

– Хузур! В том-то и дело, что нет! Я последним уходил с перевала и все там напоследок обыскал. Прикончил четырех раненых, но женщины нигде не видел ни живой, ни мертвой.

– Но где же она?

Али потупил голову, немного помолчал, а потом сказал:

– Наши люди видели ее в Сонамарге в компании этого фаренги и коричневой обезьяны.

– Что? Что ты сказал?

Бадмаш взмахнул рукой. Пиалы, бутылки, блюдо с халвой – все, что принес на подносе повар, покатилось со звоном на землю.

– Хузур! Более того! Они теперь пользуются здесь в Шринагаре покровительством Парвеза, личного ювелира субедара Мансур-хана.

– Пошли быстро в зенану! – крикнул Бадмаш, и оба почти бегом устремились в главный зал храма. Два чаукидара, охранявшие вход, почтительно склонили головы и стукнули об пол копьями. Миновав зал, Бадмаш и Али повернули налево в длинный коридор с каменными колоннами, в конце которого находилась зенана. Евнух у двери посмотрел вопрошающе.

– Осел! Ну-ка позови старух, живо!

Евнух поклонился и исчез внутри помещения, из которого, несмотря на позднюю ночь, доносились смех, женские голоса, звон посуды. Оттуда торопливо выскочили две женщины. Одна – уйгурка Айша в темно-зеленом халате и белых шароварах, вторая – совсем старая, морщинистая китаянка Сюй Цинь в длинной стеганой безрукавке поверх желтого платья. Обе остановились, с испугом посматривая то на Али, то на Бадмаша.

– Это правда, что у вас на перевале пропала одна невольница? – грозно спросил афганец, сверкая глазами.

– Говорите, не бойтесь, – с мягкими нотками в голосе добавил Али. – Хузур хочет все знать. Он вам ничего плохого не сделает.

Женщины переглянулись. Потом Айша сказала:

– Джи хан! Это правда. Среди наших невольниц была одна белая девушка дивной красоты, как молодая луна в месяц рамазан. Она была из Северной державы белого царя русов. С реки Итиль.

– Джи хан, джи хан! Очень белая и очень красивая, – прошамкала китаянка. – Пропала на перевале. Мы думаем, что ее убили, – она покачала головой. – Очень, очень красивая!

– Пусть его шайтан заберет! Эта вонючая обезьяна говорит, что чужое брать нельзя, а сам берет то, что по праву победителя принадлежит мне, – крикнул Бадмаш, топнул ногой и, изрыгая ругательства, бросился вон из храма. – Еще смеет называть себя раджей! Самозванец!

Пробегая по коридору, он в ярости сбрасывал с постаментов небольшие каменные фигурки индийских божеств, падавшие со страшным грохотом.

Выбежав во двор, Бадмаш остановился.

– Ты говоришь, она связана с этой компанией? – спросил он Али, который все время был рядом с ним.

– Да, хузур.

– И она действительно так красива, как говорят эти старухи?

– Я не видел, но так они говорят.

– Как ее зовут?.. Дарья, говоришь? Река, значит?..

Бадмаш сжал кулаки, затопал в истерике, выкрикивая что-то нечленораздельное, потом набросился на Али:

– Пошел вон отсюда, собака! Плохо мне служишь. Ничего вовремя не говоришь!

Тут он вспомнил об унижении, которому его подверг Дангу, и рассвирепел еще больше. Он хватал все, что попадалось под руку – кувшины с водой, бутылки с вином, подносы, уставленные блюдами и пиалами, – и швырял на каменные плиты пола, яростно топча мешанину из еды и осколков посуды. Вдруг так же внезапно Бадмаш успокоился и поманил Али, который лежал на полу, всем своим видом выражая рабскую покорность. Он знал крутой нрав хозяина.

– Ладно! Вставай! Прощаю на этот раз! Подойди ко мне, слушай, что скажу…

Али встал на колени, быстро подполз к Бадмашу, наклонил голову.

– Прости, господин, – льстиво прогнусавил он. – Я твой верный слуга, исправлюсь, не погуби!

Он осторожно поднял ногу афганца и поставил себе на затылок.

– Ладно, ладно! Вставай, – совсем уже мирно произнес Бадмаш. – Слушай, мы завтра утром сделаем налет на караван-сарай Кальяни и захватим эту девушку! У нас сейчас много людей! А?

– Хузур, этого делать нельзя никак!

– Почему? Разве я не силен? Разве я не претендую на трон Кашмира, а?

– Господин! Сейчас не время. Мы уже устроили переполох из-за этого фаренги. Теперь караван-сарай наверняка охраняется, а дом Парвеза – уж точно. Может быть, девушка там. Люди субедара сейчас настороже.

– Но я хочу иметь эту девушку. Она принадлежит мне. Как и весь этот гарем, – он махнул рукой на храм. – Это все мое! Не так ли?

– Да, хузур! Это верно, она твоя по праву. Это твоя добыча. Но подожди немного. Мы выберем более удобное время для похищения. И я хочу тебе дать вот какой совет: завтра переоденься стариком, чтобы тебя никто не узнал, и сходи к караван-сараю Кальяни, посмотри на девушку сам. Может, она тебе не понравится, и все на этом кончится.

– Вах ва! Мне по душе твой совет! – Бадмаш захохотал, хлопнул Али по плечу. – Ты все-таки хорошо мне служишь. У тебя голова прекрасно работает. Вот тебе от меня подарок. – Он сунул руку за пояс, порылся там и вынул золотой перстень: – Лови!

Али ловко поймал драгоценность, сверкнув глазами и удовлетворенно хмыкнув, поцеловал и надел на палец.

– Да ниспошлет Аллах владыке благополучие! Спасибо!

– Позови сюда Махмуда и Шакли, мы обсудим мой костюм для завтрашнего представления. Ха-ха-ха! И надо наконец хорошенько выпить, чтобы забыть эту вонючую обезьяну, – и Бадмаш поежился, потирая шею.

Ранним свежим утром, когда жара еще не опустилась на просыпающийся Шринагар, к воротам караван-сарая Кальяни подошел, прихрамывая, босой, немного сгорбленный старик, одетый в длинную рубашку навыпуск и шаровары серого цвета, очень грязные и поношенные. Огромная копна черных волос на голове, заплетенных в небольшие косички, борода, густые косматые брови и большие усы придавали ему несколько устрашающий вид. За спиной висела небольшая котомка, в руке он держал длинную суковатую палку. Его можно было принять за бродягу – авара или нищего попрошайку – бхикшу, каких было немало на дорогах Кашмира.

В воротах караван-сарая стояли два сипая. Они внимательно посмотрели на старика, но пропустили его. Он не торопясь прошел во внутренний двор, где уже просыпались постояльцы. Они убирали свои топчаны, сворачивали в аккуратные валики покрывала. Несколько человек мылись у источника, кто-то приводил в порядок одежду и вещи, в дальнем углу богомольцы совершали утренний намаз, в съестной лавочке на большом очаге кипели в чанах утренние яства, заспанные мальчишки разносили в пиалах холодную воду, дымящийся овощной кари, лепешки, горки кислого тамариндового варенья и ласси с тростниковым сахаром в высоких чашках. Надо всем висел негромкий гул голосов переговаривающихся людей, кашель, звон посуды.

Старик остановился, осматриваясь и прислушиваясь к голосам, подождал немного, потом двинулся в сторону съестной лавочки, схватил за руку пробегавшего мимо него мальчишку и спросил:

– Скажи-ка, тут остановились фаренги?

– Да, бабуджи! Их было трое. Но вчера один исчез, а двое других – очень высокий мужчина и красивая девушка – ушли в дом к Парвезу. Девушка так плакала…

– Шайтан! – выругался старик. – Эта обезьяна была тут.

Он сунул монету словоохотливому мальчишке и заковылял прочь из караван-сарая. Он знал, где находится дом Парвеза, и, не теряя времени, поспешил туда, лихорадочно соображая, как ему увидеть Дарью.

Через полчаса он подошел к нужному дому. Вооруженный стражник, стоявший у входа, вопросительно посмотрел на него. Старик жалобно заныл, стараясь как можно естественнее изобразить обездоленного, несчастного бродягу:

– Господин! Да будет тебе удача во всех делах, да благословит Аллах субедара Кашмира, блистательного Мансур-хана! Да будет ниспослана милость Аллаха на дом благочестивого Парвеза и всех домочадцев и на тебя, храбрый воин, тоже!

Видя, что стражник не гонит его и благосклонно слушает, старик льстиво продолжал:

– Скажи мне, несравненный, стоящий на страже как лев, не здесь ли живет белая красавица фаренги из Северной державы?

Стражник получил от Парвеза лишь один приказ – от ворот не отходить и никого не впускать. Что же касается вопросов прохожих, то здесь указаний от хозяина никаких не было, и поэтому он простодушно ответил:

– Да, девушка живет здесь.

Первая часть задуманного плана удалась, глаза старика радостно сверкнули под мохнатыми бровями.

– О могучий и мужественный воин! Дело в том, что я проделал большой путь сюда из той самой Северной державы белого царя русов, откуда пришла эта девушка. У меня есть для нее письмо. Не позовешь ли ты ее сюда, отважный страж! Не бойся, я совершенно безобидный человек, у меня нет никакого оружия. Я передам ей это послание и тихо удалюсь. – Он сунул руку за пазуху, вынул оттуда кусок пальмового листа и помахал им.

Стражник кивнул головой:

– Давай сюда твое письмо, я отнесу его, – и протянул руку.

– Нет, нет, что ты! – быстро проговорил старик. – Мне приказано передать ей послание прямо в руки!

Видя, что стражник заколебался, Бадмаш прибавил:

– Я дам тебе рупию, Валла-билла! Все, что у меня есть.

Стражник удовлетворенно хмыкнул, что-то крикнул во двор и буркнул старику:

– Сейчас придет!

Вскоре за дувалом раздался голос. Стражник встрепенулся:

– Давай монету! И стой по эту сторону калитки. Понял? Во двор не входи и передавай, что хотел!

Старик закивал.

Калитка заскрипела, открылась, и Бадмаш охнул, потрясенный красотой Дарьи.

– Что ты хотел, старик? – спросила девушка.

– Прости, красавица, ради Аллаха милостивого и всемогущего! – забормотал тот растерянно. – Я вижу, что я ошибся и попал не в тот дом. Мне нужна черная девушка, а ты белая как снег.

– Но постой, – грозно вмешался в разговор стражник, – ведь ты хотел… – Он не договорил, осекся и почтительно повернулся – позади Дарьи выросла громадная фигура Дангу. Старик вздрогнул, втянув голову в плечи, и, не сводя глаз с юноши, начал пятиться.

– Ты что здесь делаешь, Дарьюшка? Пойдем, ведь Григо надо лечить. – Он повел девушку обратно во двор, не обращая внимания на старика, который все дальше и дальше отступал назад, а затем повернулся и побежал, что-то бормоча. Стражник остался в полном недоумении.

СТОЛКНОВЕНИЕ

Тр-р-р-ам, тр-р-р-ам, тр-р-р-ам – разносилась время от времени короткая дробь барабана, перекрывая шум пестрой бурлящей толпы на Бори-Базаре. Затем слышался гнусавый голос зазывалы:

– Эй! Эй! Уважаемые кашмирцы! Мы продаем и покупаем шали и шафран! Оптом! Оптом!

Зазывала с барабаном сидел в проходе между двух белоснежных палаток – тамбу, большой и маленькой. Из большой палатки вылез невысокий тщедушный человечек. Загорелое до красноты морщинистое лицо и светлые волосы выдавали в нем европейца. Он начал прохаживаться перед палаткой, поправляя белую тряпку, натянутую между двух высоких кольев. На полотнище было написано по-английски:

Saffron and shawls merchants Co. England

Немного пониже эта же надпись повторялась на урду.

– Эй! Эй! Уважаемые кашмирцы! Подходите, пожалуйста! – снова понеслось над базаром после короткой дроби барабана.

Человечка со сморщенным лицом звали Николас Кондрелл. Он был английским купцом и возглавлял небольшую компанию, название которой и красовалось на белой тряпке. Всего год назад он получил фирман за подписью его величества падишаха Фарруха Сийяра на исключительное право беспошлинной торговли шафраном и кашмирскими шалями. Воспользовавшись услугами делийской фактории, могущественной объединенной английской компании, торгующей с Ост-Индией, он успел уже организовать четыре больших каравана из Кашмира, переправив товар в суратскую факторию для отправки кораблями в Англию. Дело его процветало и разрасталось, и он взял себе в компаньоны рыжего долговязого Джона Гибсона, невесть откуда появившегося в Дели шотландца с бледным испитым лицом и длинным унылым носом.

Николас Кондрелл был отъявленным мошенником и негодяем. Из Англии за ним тянулся целый шлейф грязных дел и преступлений. Несколько раз он сидел в тюрьме по обвинению в жульнических махинациях при продаже земельных участков в графстве Дербишир и снабжению кораблей ворованными со складов Адмиралтейства продуктами. Выйдя из тюрьмы после очередной отсидки, он сколотил шайку мосс-труперов и занялся грабежами. После нескольких убийств, спасаясь от британской фемиды, которая угрожала ему виселицей, он с помощью своих дружков-матросов, таких же отпетых негодяев, бежал в Индию на одном из кораблей Ост-Индской компании.

Григорий уже больше часа бродил вместе с Нанди по базару, когда до его слуха донеслись выкрики зазывалы. Россиянин встрепенулся. Кажется, это то, что он искал несколько дней. Ему попадались отдельные торговцы то шалями, то шафраном. Но этого было мало. Нужна была большая партия товара и того и другого для задуманного им каравана в Дели.

После похищения прошло несколько дней, и Григорий пришел в себя. Раны зажили. Он привык к невзгодам – в Туркестане ему приходилось терпеть всякое.

– Шали и шафран! – повторил Григорий. – Господь Бог наш пресветлый дает мне что надобно!

Он покрепче прижал к плечу заветную котомку и повернулся к Нанди:

– Эй! Друг индейской! Пошли-ка туда, посмотрим, что там скупают да продают, может, и нам что перепадет!

Они быстро двинулись к центральной части Бори-Базара, энергично проталкиваясь через бурлящую людскую толпу.

Однако оставим пока Григория с его купеческими делами и вернемся немного назад и посмотрим, что происходило в доме Парвеза после того, как Дангу принес туда спасенного друга.

Домочадцы Парвеза окружили раненого Григория, выражая ему сочувствие, восхищаясь храбростью его спасителя. Ведь победить самого Бадмаша, наводившего страх на весь Кашмир, – большая удача и доблесть. После краткого рассказа Дангу и комментария Нанди Парвез проникся еще большим уважением к этим фаренги из Северной державы.

– Ты просто молодец! Ты как Гаруда, который спас от смерти Раму! – Он похлопал Дангу по руке.

Нанди радостно закивал. Теперь он просто боготворил русского юношу.

А Дарья? Если ТОГДА, на перевале Зоджи-Ла, Дангу привлекал ее физически, то ТЕПЕРЬ она увидела его благородство и мужество. Если в первые дни знакомства она относилась к нему с легким чувством превосходства, даже с некоторой долей иронии, наблюдая, как он коверкал слова, постигая русскую речь, или чего-то не знал, простого и обыденного из их жизни, а узнавая, удивлялся как ребенок, то теперь все было по-иному. Она осознала, что Дангу не просто полудикий юноша, пусть и красивый собой, но гордый и благородный потомок древнего русского рода, достойный носить имя своих предков.

Стоит ли говорить, что выбор Дарьи был сделан? Дангу встретил горячий взгляд, полный благодарности и восхищения и чего-то еще, чего он пока не мог понять, но смутно почувствовал. Как отрадно было ему услышать ее голос, похожий на нежное пение весенней птицы – прияки, несравнимый с голосами женщин-кангми – грубыми, больше похожими на лай лисиц или тявканье шакалов… Пока слуги помогали Григорию прийти в чувство, Парвез отдавал распоряжения. Нужно было устроить для фаренги праздничную трапезу. Для них это будет весьма кстати.

Когда Дангу вошел в комнату Григория, тот, уже вымытый и облаченный в чистый халат, лежал на чарпаи, а над его ранами хлопотала Дарья. Глядя на нее, Дангу вспомнил другую женщину, которая на укромной площадке под перевалом Зоджи-Ла так же склонялась над умиравшим Григо.

– Хорошо все будет, дядя Гриша! Поправим тебя, Пресвятая госпожа Владычица Богородица отставит всякую рану да язву смертоносную, – ласково нашептывала она, ловко перевязывая большой ожог на его руке. – Приидет к тебе здоровьичко, да и на Расею-матушку все вместе двинемся. Как-нибудь доберемся милостию Божьей! И Никитушка-спаситель всех хранить да оберегать нас будет! Вот! Вот он – тут! Господи благослови! – Она перекрестилась.

– Спасибо, детушки мои! Все будет так, Бог даст! – с благодарной улыбкой ответил тихим голосом Григорий.

Он уже в который раз давал себе клятву во что бы то ни стало вернуться домой вместе с Дарьей и Никитой…

Итак, волею судьбы-повелительницы Дангу и Дарья оказались во власти любви. Этому способствовало все – весна и юность, красота и благородство. Каждое утро под благовидным предлогом изучения русского языка они уединялись в благоухающем саду, и Григорий, окончательно поправившийся после пыток у Бадмаша, ласково улыбаясь, все понимая, благословлял их:

– Ступайте дети мои, да хранит вас Господь Бог!

Вместе с русским языком они изучали и постигали великий, всепобеждающий язык любви. Он был так прекрасен, в нем было столько неожиданного и волнующего, и постигался он так легко – ведь здесь распоряжалась сама Природа. Дарья потихоньку напевала чудесные русские песни, и Дангу слушал, весь трепеща, заглядывая в глаза, которые казались ему бездонными, как озеро. Он гладил ей руки и волосы и рассказывал о своей удивительной жизни с кангми, а она – о своей жизни на великой русской реке Волге, о своей семье, об отце и матери. Он со вздохом вспоминал о Лхобе и Вангди, Зуке и Ямсо, о жизни в пещере, задумывался о настоящих родителях.

Как-то раз он шутливо предложил Дарье изучать язык кангми. Она рассмеялась и некоторое время прилежно повторяла за ним странно звучавшие слова и фразы, стараясь их запомнить: «ту» – там, «гау» – амулет, «лга» – теперь, «бод-рха» – пусть так будет…

– Данг-чи-канг! – важно произнес Дангу и ткнул себя пальцем в грудь.

– Данг-чи-канг! – с улыбкой повторила Дарья. – Никита, Дангу. Сколько у тебя имен! Ты – как бог. – Она вздохнула и прижалась к его груди. – Как я люблю тебя, мой милый! – Она нежно поцеловала его.

Григорий между тем готовился организовать свое торговое дело. Он часто беседовал об этом с ювелиром, и тот дал ему много ценных советов. Парвезу и его домочадцам нравился этот добрый русский купец с открытой душой. Наконец настал день, когда Григорий вместе с Нанди отправился на Бори-Базар.

Россиянин подошел ко входу в маленькую палатку, пытаясь прочитать надпись на тряпке. Из палатки вылез Николас Кондрелл. Они молча уставились друг на друга. Англичанин несколько секунд как бы ощупывал глазами Григория, а потом, обернувшись, крикнул:

– Эй, Джон! Выйди-ка, тут, кажется, европеец объявился, черт меня побери! – И потом обратился к Григорию: – Mister… em-mm… what country are you from?

Видя, что тот не понимает, он перешел на урду:

– Кис мульк сэ бабуджи?

– Расейский я, купец, Григорий Семенов прозывать, скитаюсь по разным странам, – бойко заговорил тот на урду. – В армии служил, у его величества Петра Алексеевича, в казачьих войсках, да в полон взяли бусурмане-трухменцы. Так вот! – Он улыбнулся.

– Oh! This is what, Russian! – разочарованно протянул Николас. – Moscowite! – Сморкнулся в сторону, и лицо его передернулось.

В это время из тамбу, покачиваясь, выполз детина в белой грязной рубахе, клетчатой юбке и высоких кожаных ботинках на шнуровке. Он был слегка навеселе и что-то дожевывал, вытирая замасленные губы рукой.

– Джон Гиб… Гиб… сон! – представился он. – Приятно встретить европейца в такой дыре! Не хотите ли опрокинуть пиалку виски по этому случаю?

– Благодарствую! Пока нет, – вежливо отклонил предложение Григорий.

– Николас Кондрелл! – прогнусавил человек с морщинистым лицом, ткнув себя пальцем в грудь. И захихикал, обнажив рот, полный гнилых зубов. – Мы из Англии, торгуем здесь, а ты что продаешь, что покупаешь?

– Так вот шафран надобно купить. У вас, вижу, много…

Он снял с плеча котомку, вынул мешочек с золотыми монетами и подбросил на руке:

– Есть чем расплатиться! – Потом подошел к связкам шафрана, лежавшим под большим навесом, и стал щупать, отщипнул немного сушеной массы, потер в пальцах, поднес к носу, понюхал, чихнул, попробовал на вкус. По всему было видно, что он новичок в этом деле.

Николас и Джон, наблюдавшие за ним, быстро перекинулись между собой несколькими фразами на всякий случай по-шотландски.

– Мистер Григорио! – начал Кондрелл. – Мы можем продать тебе вот это, – он поставил ногу на большой тюк.

Дело заключалось в том, что хитрые кашмирцы подсунули англичанам один тюк негодного, пережженного шафрана, что могли распознать только большие знатоки. Надо было от него как-то избавляться, и тут словно сам Господь Бог послал покупателя. Англичане решили обдурить доверчивого россиянина.

Григорий осмотрел тюк, хмыкнул удовлетворенно и сказал:

– Хороший шафран! Почем просите, господа?

– Шафран отличный! Десять рупий за сер, уважаемый! – хрипло пробурчал Кондрелл и незаметно подмигнул Гибсону. Им шафран обошелся всего по пять рупий. – Здесь сто серов!

– По восемь возьму, согласны? – ответил Григорий, развязывая мешочек с золотом.

– По рукам! – радостно крикнул Николас. При виде золота его глаза жадно засверкали. Гибсон нырнул под полог тамбу и через несколько секунд выбрался обратно, держа в одной руке бутылку шотландского виски, а в другой три пиалы.

– Выпьем за сделку! – воскликнул он, раздавая пиалы Николасу и Григорию и наливая спиртное.

– Отчего ж нет! Вот теперь выпьем, господа! – ответил россиянин. Он, не отрываясь, осушил пиалу, звучно выдохнул, хрустнул, закусывая куском жареной рыбы, вытер рукой усы и сказал:

– Господа англичане! Я могу купить у вас всю партию шафрана оптом по семь рупий за сер. Я хочу организовать торговое дело в Дели. Кроме того, я скупил бы у вас и кашмирские шали. О цене договоримся.

Николас и Джон переглянулись.

– Подожди! Мы сейчас посмотрим, сколько у нас шалей. Эй! Джон! Ну-ка лезь на склад и посчитай, – и Николас многозначительно подтолкнул его. – Да и я тоже, пожалуй, проверю, – и они оба исчезли за пологом большой палатки.

– Слушай, Джон! У него в мешочке не меньше пятидесяти тысяч. Ты понял? – зашептал Кондрелл.

– Да, сэр! Маленькая операция трик! И денежки будут наши!

– Ты правильно понял!

– Да, сэр! Вы мне дайте только знак.

– Ладно! Московит нам в Дели не нужен. Хоть и болван, но будет мешать. Давай, действуй! Я отвлеку его.

– Да, сэр!

– Мы согласны, мы согласны! – закричал Николас, вылезая наружу. – Но сначала давай рассчитаемся за этот тюк шафрана. А потом договоримся о другом товаре. Давай выкладывай денежки на стол. Ровно восемьсот рупий и ни пайсой меньше! – Он захохотал, отпил немного виски прямо из бутылки и уставился на Григория. Джон с постной физиономией уселся рядом.

– Я беру! – повторил россиянин.

Он не торопясь запустил руку в мешочек с монетами и начал их выкладывать в две стопки, громко считая. Выложив требуемую сумму, сказал:

– Вот, восемь монет, каждая по сто рупий одна к одной, проверь-ка!

Вдруг Николас дико вскрикнул и нырнул под стол, хватаясь за ногу:

– Меня, кажется, укусил скорпион! Вот тут, смотри! – и застонал, изображая укушенного. Григорий тоже нагнулся и на несколько секунд переключил свое внимание на хитрого англичанина. Этого было вполне достаточно, чтобы Гибсон неуловимым движением опытного шулера подменил монету на столе. Держась руками за ногу и громко охая, Николас скосился на Джона. Тот подмигнул: дело сделано. Кондрелл тут же перестал причитать и проговорил:

– Сейчас мы проверим твои деньги! – и принялся за монеты.

Григорий и Джон внимательно наблюдали за ним. Первый, чтобы удостовериться в правильности счета, второй – ожидая, когда напарник доберется до фальшивой монеты.

– Одна, две, три, четыре, пять, – приговаривал Николас, перекладывая монеты. Вдруг он замолчал, разглядывая одну из них, попробовал на зуб, сплюнул, потом стукнул по столу кулаком, вскочил и завопил: – Ты, вонючий московит! Ты обманщик! Фальшивая монета, вот!

– Yes! Yes! – поддержал его Гибсон. – Swindle! Swindle!

Николас схватил россиянина за горло и начал душить, выкрикивая ругательства.

– Что ты, что ты! – задыхаясь хрипел Григорий, пытаясь освободиться от цепких рук. – Я честный человек, это ошибка!

Они повалились, колотя друг друга, пыхтя, ругаясь, – и покатились по земле. Гибсон улучил момент, по-воровски ловко подхватил упавшую с плеча Григория котомку и закинул ее под полог палатки. Дерущиеся опрокинули стол, и монеты рассыпались по земле. Григорий и Николас все еще дрались, а Гибсон начал собирать деньги и засовывать в карманы, затем подскочил к зазывале, который, раскрыв рот от удивления, смотрел, как дерутся фаренги, и крикнул:

– Эй ты, дурак! Крути трещотку, вызывай сипаев!

Соседям по базару было пока не до того, что происходило у палаток фаренги до тех пор, пока не зазвучала трещотка. «Трр-р-р-р, трр-р-р-р, трр-р-р-р!» – понесся над базаром громкий, полный тревоги призывный ритмический треск…

«…Тр-р-р-р, трр-р-р-р!» – неистовствовала трещотка в руках зазывалы. Торговцы, расположившиеся по соседству, повскакивали с мест и, вытягивая шеи и оживленно переговариваясь, всматривались в сторону доносившихся звуков, пытаясь определить, что там произошло. Постепенно вокруг тамбу англичан собралась толпа любопытных.

Через несколько минут к месту происшествия прибыл смотритель базара с тремя сипаями. Грубо расталкивая столпившихся зевак: «Пошли вон, бездельники!» – сипаи растащили дерущихся и подвели к смотрителю, который важно уселся в тени зонтика на коврике.

– Мусульмане? – грозно спросил смотритель.

– Нет, нет – мы англичане! – угодливо заныл Николас, переводя дух и вытирая вспотевшее лицо рукавом рубахи.

– А я православный, русский! – ответил Григорий с достоинством, поправляя растерзанный халат.

– Проклятые кафиры! Вы почему нарушаете порядок и спокойствие на моем базаре, а?

– Мухтарам! – снова загнусил Николас. – Этот негодяй, – он показал пальцем на Григория, – пытался всучить мне фальшивую монету.

Гибсон закивал, поддерживая компаньона:

– Yes, yes, Siг! Это так! Он фальшивомонетчик! Вот! Вот эта монета! – Он сунул руку в карман, вынул горсть монет, порылся в ней и выудил одну. – Он покупал у нас шафран, мухтарам, и пытался обмануть.

– А ты что скажешь в свое оправдание? – спросил, нахмурившись, смотритель.

– Мухтарам! Я не виноват. У меня не было фальшивых монет. Все свои деньги я получил от личного ювелира субедара Мансур-хана – почтенного Парвеза за проданный ему бриллиант, – степенно ответил россиянин.

– Дай-ка сюда монету, – проговорил тимардар, протягивая руку Гибсону.

– Here you are!

Тимардар повертел монету, поскреб ножом, попробовал на зуб, сплюнул. Верно, фальшивая.

– Он хотел открыть свою торговлю шафраном и шалями в Дели, – добавил Кондрелл.

– Негодяй! Откуда ты и есть ли у тебя фирман на торговлю? – Тимардар подошел к Григорию и тряхнул его за ворот.

– Я пришел из Кашгара, мухтарам, а вообще я родом из России, Северной державы. И фирмана у меня нет.

– А у нас есть фирман, подписанный Его Величеством падишахом Фаррухом Сийяром, и есть дастак, его подписал мир – и – арз. – И Кондрелл вынул из кармана камзола два небольших свитка.

Смотритель базара взял документы, внимательно прочитал и тщательно обследовал. Печати и подписи были в положенных местах. Подлинность фирмана и дастака не вызывала сомнений. Тимардар приложил их ко лбу, потом поцеловал подписи и почтительно вернул свитки Николасу.

– Воля несравненного владыки для нас закон! Мира тебе и удачи, досточтимый фаренги! Хвала Аллаху, ему одному!

Потом он повернулся к Григорию:

– У тебя и дастака нет?

– Нет, мухтарам!

– Проклятый фальшивомонетчик! Ты будешь посажен на кол! Взять его!

– Постойте, постойте! – закричал Григорий. – Я не фальшивомонетчик! Деньги мне дал уважаемый Парвез джи, ювелир, который…

Ему не дали договорить. Повалили на землю, связали за спиной руки и поволокли, избивая, к выходу. Россиянин упирался, кричал, но все было бесполезно.

Николас злорадно хихикал, следуя некоторое время за Григорием и его конвоирами, пнул беднягу напоследок и вернулся к палаткам.

– Джон! Мы обзавелись золотишком и товар сохранили Гип, гип ура! А ты все монеты собрал после этого русского болвана? – спросил он, подозрительно поглядывая на Гибсона.

– Да, сэр! Вот они, все здесь, – и он протянул мешочек с золотом Николасу.

Тот высыпал содержимое на стол и начал сосредоточенно вслух пересчитывать монеты:

– Одна, две, три, пять, десять… сто… двести… пятьсот… шестьсот… по сто рупий каждая, итого шестьдесят тысяч! Ты слышал? Черт подери, шестьдесят тысяч!