Текст книги "Одлян, или Воздух свободы"

Автор книги: Леонид Габышев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 31 страниц)

ЧАСТЬ №4
ВОЗДУХ СВОБОДЫ
1

«Воронок» въехал в зону. Малолетки выпрыгнули из чрева и огляделись.

Шофер закурил.

Мимо проходил коренастый майор среднего роста лет сорока пяти. Стрельнув по новичкам – хотел пройти, но, заметив Глаза, остановился.

В колонию два-три раза в месяц привозят новичков, и будет время на них насмотреться и узнать ближе, но лицо малолетки, без глаза и со шрамом на полщеки, привлекло внимание.

– О, орел, откуда ты? – спросил майор, подходя к Глазу и всматриваясь в него.

– Из Одляна.

– Как доехали?

– Доехали с комфортом, как на «Волге»!

Майор и шофер улыбнулись. Майор еще раз посмотрел на Глаза и пошел к трехэтажному корпусу. Глаз проводил его взглядом.

На вахте отворилась дверь, и вышел молодой лейтенант с красной повязкой на рукаве. На повязке белыми крупными буквами написано: дпнк. Он завел малолеток на вахту и закрыл в пустую комнату.

Их переодели в колонийскую робу и повели на второй этаж вахты по крутой деревянной лестнице. Остановились перед дверью с табличкой: «Зам. начальника по режиму».

В кабинете заместителя начальника колонии по охране и режиму майора Беспалова заседала приемная комиссия.

Первым вошел Васин. Долго не задержался. Вторым Глаз. Поздоровался, снял шапку и посмотрел на членов комиссии. За столом – знакомый майор. С одной стороны от него – старший лейтенант, начальник производства, с другой – молодая женщина, директор школы. На стульях рядом со столом – воспитатели.

Начальник режима спросил: «Фамилия?» – и посмотрел на Глаза.

– Петров, – ответил Глаз.

– За что к нам?

– За старое преступление срок добавили, а потом сюда.

– Сколько классов кончил? – спросил майор, листая его дело.

– Я пойду в восьмой класс, – не на вопрос ответил Глаз.

– Так, в восьмой, – майор помолчал, – давайте его в шестое отделение. – Майор посмотрел на старшего лейтенанта. Тот кивнул.

Глаз вышел. Малолеток быстро распределили по отделениям и сводили в столовую.

Глаз и Васин попали на третий этаж.

Воспитатель шестого отделения в гражданской одежде. Он поговорил с Глазом, записал его данные и повел в шестнадцатую комнату. Когда он зашел, парни встали.

– Вот новичок, будет жить у вас, я сегодня на отбое не буду.

Воспитатель ушел, а Глаз остался в тесной комнате. Вдоль двух стен стояли четыре двухъярусные кровати, одна посредине.

Ребята разглядывали новичка.

– Откуда? – спросил Глаза высокий белобрысый парень.

– С Одляна.

– За что?

– Мне за старое преступление срок добавили и сюда.

– Сам откуда?

– Из Волгограда.

Хотя Глаз в Волгограде жил всего четыре месяца, но здесь, в Вологодской области, решил быть волгоградцем. Земляков как из Тюмени, так и из Волгограда будет немного.

В комнату заходили посмотреть на новичка. Спрашивали, откуда. Вдруг земляк?

Весть, что один новичок из Волгограда, быстро облетела колонию. Зашел коренастый парень.

– Ты из Волгограда?

– Да, – ответил Глаз и заметил – многие вышли. Парень имел вес.

– Где жил?

– В Заканалье.

– С тракторного кого знал?

– С тракторного? Нет, не знал.

Парень поговорил и вышел – общих знакомых нет. В комнату зашли ребята.

– Как у тебя кликуха? – спросил белобрысый.

– Глаз.

– Глаз! – воскликнул он, и ребята засмеялись. – Во! У тебя кликуха что надо!

Поболтав, ребята разошлись, а к Глазу зашел еще земляк. Сели на кровать. Общих знакомых тоже нет. Земляк вышел.

К Глазу подошел сухощавый парень и спросил:

– Земляк?

– Да.

– Не общайся с ним.

– Почему?

– Масть у него. Я с тобой потом поговорю. Меня зовут Денис. Я живу в пятнадцатой комнате. Ты в какой класс пойдешь?

– В восьмой.

– Ну, нормально. Я тоже в восьмом.

Денис вышел.

Скоро в коридоре раздалась команда:

– Приготовиться к построению!

Парни потянулись в туалет курить. Через несколько минут дежурный воспитанник прокричал:

– Строиться на вечернюю поверку!

Глаз вышел в коридор. Воспитанники строились в две шеренги вдоль стены. Белобрысый стоял, навалившись на стену, и тихо пел:

В каморке папы Карло у камина

Валялся в жопу пьяный Буратино…

Глаз улыбнулся и встал в строй.

На этаже в ночь дежурил пожилой контролер [13]. Он сосчитал ребят, а воспитатель сказал несколько слов о прожитом дне, и парни после его команды: «Отбой!» – хлынули в комнаты, создав в дверях давку.

К Глазу подошел парень с красной повязкой на рукаве, на повязке жирная надпись – КВП, и спросил:

– Куришь?

– Курю.

– Пошли.

Зашли в туалет. Закурили. И те же вопросы. Глаз увидел Пирога. Он курил и мыл руки. С Пирогом Глаз жил в одном отряде в Одляне. Пирог был рогом отряда санитаров. Увидев Глаза, он поздоровался. Отворилась дверь, и дежурный воспитанник зашел в туалет. Несколько ребят курили. Он крикнул на них, и они выскочили.

– Пирог, – сказал дежурный, – тебя что, не касается?

– Да щас я.

Он часто затягивался сигаретой.

– Пошел вон, раньше надо было курить, – закричал на Пирога дежурный.

Пирогу перед Глазом неудобно. В Одляне на него не кричали. А здесь кричат и гонят из туалета.

Пирог бросил окурок и вышел.

Глаз с активистом курили, и на них дежурный не кричал. Активист – Толя Макаров – самый авторитетный в шестом отделении.

Контролер закрыл Глаза в комнату. Воспитанники спали под замком. Одна кровать, что стояла посредине, – свободна, и Глаз, раздевшись, лег на второй ярус. Ребята поговорили и скоро заснули. Глаз уснуть не мог. Ворочался с боку на бок. За два часа он не понял, что за зона? Режимка, а кулака, чувствуется, нет. За счет чего поддерживают порядок?

Утром заиграла труба, и дежурный в коридоре закричал:

– Подъем! Приготовиться на физзарядку!

Малолетки лениво поднимались и натягивали робу. Глаз с непривычки замешкался и вышел последним. Воспитанники, не успев построиться, двинули на выход.

Физзарядка проходила возле корпуса. Парни, ежась от холода, минут пять помахали руками и разошлись по этажам. Дневальные принялись за полы, а ребята, заправив кровати, пошли умываться.

В колонии был закон: до завтрака не курить. Кто закурит – нарушение.

Парни, свободные от уборки помещений, ждали построения в столовую.

После завтрака ребята в туалете закурили все разом. От дыма стало сизо. Глаз курил и замечал на себе взгляды – новичок.

После перекура ребята надели телогрейки, и вскоре их повели на утренний развод. Он проходил на том же месте, где и физзарядка.

Напротив ребят стояли воспитатели, кто пришел на подъем, начальник производства и дпнк. Ждали начальника режима Беспалова. Сейчас он исполнял обязанности начальника колонии. Но вот из дверей вахты показалась его плотная фигура. Он быстрыми шагами подошел к воспитанникам и стал к ним лицом.

Дпнк, громко скомандовав: «Колония, смир-но!», четкими солдатскими шагами подошел к майору, вскинул руку и замер. Беспалов молниеносно вскинул свою – и она от рывка закачалась.

– Товарищ майор! Воспитанники колонии в количестве ста восьмидесяти девяти человек на работу построены. Один воспитанник болен, один находится в дисциплинарном изоляторе. Докладывает дежурный помощник начальника колонии лейтенант Цветков.

Лейтенант встал рядом с майором, а тот, сделав паузу. хрипловато и негромко сказал:

– Здравствуйте, товарищи воспитанники!

Ребята, набрав воздуха, дружно и громко ответили:

– Здравия желаем, товарищ майор!..

Беспалов обошел воспитанников, вглядываясь в их лица, и, подойдя к воспитателям, стал что-то говорить.

Лейтенант подавал команды отделениям, и ребята, проходя через вахту, шли в производственную зону.

Воспитанники шестого отделения, зайдя в цех, вначале покурили. Затем построились. С ними поговорил мастер, и они приступили к работе.

Мастер пригласил Глаза в кабинет.

– В нашей колонии мебельная фабрика. Мы выпускаем столы, тумбочки. Шестое отделение собирает тумбочки. Работа нетрудная. Первый день у нас новички не работают. Иди осмотрись, а завтра приступишь, – закончил мастер и посмотрел в окно. Из окна виден весь цех.

Глаз слонялся по цеху, к работе не приглядываясь. Увидав стенгазету, стал рассматривать карикатуру. На ней изображен парень, разбрасывающий гвозди. Ниже шли стихи:

Сорил гвоздями Эмих с размаху,

Он гвозди гнул, он их кидал,

А если кто попросит Федю пару гвоздиков,

Наш Федя с удивленьем отвечал:

«Какие гвозди? Какого сраму?

Сегодня пусто, нет ничего».

– Эй, новичок, помоги мне, – обратился к Глазу воспитанник, шкуривший тумбочку,– я вон на плитку смолу поставил, ты помешивай ее, чтоб она быстрее стала жидкой.

На электроплитке стояла алюминиевая миска со смолой. Глаз взял обломок шпона. Чем дольше он мешал, тем гуще становилась смола. Наконец он понял: парень его надул. – Смола жиже не становилась. Он отошел от плитки, и ребята засмеялись.

Глазу работа не понравилась. С детства не любил возиться с деревом, а здесь придется выполнять ненавистную работу. В Одляне обтягивать локотники, подбирать их по одинаковой текстуре, да и просто таскать диваны, хоть и тяжело, но интереснее. А здесь надо крутиться вокруг тумбочки.

На съем несколько десятков метров шли строем. Около деревянной избушки – производственной вахты – остановились. Начальник караула, толстый, невысокого роста пожилой старшина, их пересчитал, тяжело дыша, и пошел к вахте. За ним ребята. Здесь их обыскали. Шмон, правда, поверхностный. Проверяли карманы и бегло прощупывали одежду.

На этаже ребята умылись, переоделись, сходили в столовую, покурили, и воспитатели отвели их в школу. Школа находилась напротив вахты, рядом с корпусом, и парни телогрейки не надевали.

На перемене Глаз увидел Томильца и рассказал ему о Могиле. Томилец, учился в пятом классе.

– Забегай к нам. У нас в классе ни одного активиста. А всего нас девять.

– Мало букварей в этой зоне?

– Мало, – Томилец засмеялся и пошел в класс.

В восьмом классе двадцать с лишним человек. Глаз сел за первую парту – остальные заняты. В школе каждый день шло по четыре урока и час самоподготовки.

После занятий, в корпусе, к Глазу подошел Денис, и они пошли курить. В туалете встали к забранному решеткой, но без жалюзи окну, и Денис сказал:

– Ты, я вижу, парень ничего. Будешь жить с нами. В нашем отделении все живут группами. В других отделениях все идет в общий котел. Там не кентуются, а живут комнатами. Кулака в зоне нет. Но если будешь борзеть – отдуплят. Воров нет. Зону, как видишь, актив держит, хотя в КВП не так много людей. Половина активистов – липовые. Но в КВП не всякого примут. Активисты нужны авторитетные, как и на тех зонах. Там был вором, или положняком [14], а здесь, чтоб жить легче, вступает в актив. В общем, здесь такой принцип: обмани ближнего, а не то тебя обманет дальний. Крутиться надо. Основные нарушения: двойки, или пуговица расстегнута, или матом ругнулся. Если активист услыхал, пошлет в воспитательскую. Чтоб сам воспитателю нарушение доложил.

– А если не пойти?

– Пойдешь, или как щенка затащат. В общем, поживи, оглядись. Держи хвост пистолетом.

2

В шестом отделении самый авторитетный из активистов – Толя Макаров. Только и слышно в коридоре: «Макаров, в воспитательскую», «Макаров, к Беспалову». Он нужен всем. Без него не решался ни один вопрос. Он был представлен к досрочному освобождению. Срок – пять лет, больше половины отсидел. Воспитатель на него чуть Богу не молился: он для него опора. Толя вокруг себя объединил активистов и не поддерживающих порядок, но и не нарушающих режим ребят. Их было человек десять, рослых и сильных, и попробуй не подчинись. Сам Макаров – душа-человек. На провинившихся не кричал, а убеждал их, что они не правы, и посылал в воспитательскую. Авторитетом он пользовался заслуженным

Во втором отделении лидер Вова Шевченко. Он тоже представлен к досрочному освобождению. Кто из них старший, они так и не разобрались. Между собой спорили по пустякам.

На третий день после прихода Глаза они повздорили между собой. После завтрака все курили в туалете, а Шевченко и Макаров стояли рядом и сжирали друг друга глазами. И Шевченко сказал:

– Что ты, Толя, ее дерешь. К Новому году будешь дома.

– Ты свою подальше от меня держи, а то фуфло вон какое, – парировал Макаров.

Шевченко не сдержался и ударил Макарова. Тот ответил. И в тесноте туалета они стыкнулись. Кругом ребята, и размахнуться неловко. За Макарова сразу вступились друзья. Они хотели придержать Шевченко, но его кенты кинулись на них.

Постепенно в драку втянулись оба отделения. Глаз стоял в туалете, рядом с выходом, и курил. Ему тоже захотелось подраться. Наши дерутся, думал он, и надо помочь. Но кого ударить? Со своего отделения он знал в лицо не всех, а в туалете, сизом от дыма, разве поймешь, кто свой, а кто чужой. «Вот если кто ударит меня, – решил он, – буду знать, кого бить». Только он это подумал, как парень со второго отделения замахнулся на него. Глаз ждал удара, чтобы кинуться на обидчика, но парень, занесший руку, в последний момент передумал. Бить не стал: все-таки новичок и в драку не ввязывается. Глаз вышел в коридор. Контролер звонил по телефону…

Дежурный по вахте выскочил за уходящим начальником караула и в нескольких словах объяснил. К вахте шел дпнк и, узнав про драку, сказал начальнику караула:

– Быстро на этаж. – А дежурному:

– Звони воспитателям.

Он метнулся к машине. Около нее стояли шофер и механик колонии, оба крепко сложенные…

Драка из туалета переместилась в коридор. Контролер и воспитатель ничего не могли поделать с толпой малолеток, отчаянно дерущихся. С лестничной площадки распахнулась дверь, и вбежали два воспитателя, следом за ними начальник караула. Дверь на лестничную площадку осталась распахнутой, и теперь уже пять сотрудников колонии, объединившись, стали хватать дерущихся и выталкивать на лестничную клетку. Но и на лестничной клетке драка продолжалась.

Снизу по лестничному маршу стучали кованые сапоги: бежали дпнк, шофер и механик. Они протиснулись на этаж и, хватая самых отчаянных, выталкивали на лестницу.

Глаз заметил, как шофер – он привез его на «воронке» из вологодской тюрьмы – оттолкнул двух дерущихся и, схватив в охапку третьего, потащил на лестничную клетку. Оказалось, это был не шофер, как думал Глаз, а механик колонии Алексей Андреевич Степанов. На подмогу бежало еще несколько сотрудников колонии с майором Беспаловым во главе. Беспалова звали Павел Иванович, а кличка на зоне – Павлуха. Воспитанники меняются – кличка остается. Когда они забежали на третий этаж, драка была почти прекращена и всех вытолканных с этажа увели на вахту. Воспитанников закрыли по комнатам. Павлуха с начальником караула повели на вахту Шевченко и Макарова.

Развод на работу задержался. Павлуха, узнав, из-за чего произошла драка, в дисциплинарный изолятор посадил только двоих – зачинщиков. С остальными поговорил, взял слово, что драки больше не будет, и их отвели на работу.

Шевченко и Макарова вместо досрочного освобождения отправили на взросляк.

Идолов, перед которыми все преклонялись, Павлуха сверг. В отделениях о драке поговорили и забыли. Но постепенно вылуплялись новые авторитеты. В шестом лидерство захватил кент Макарова, Слава Смолин. Он был среднего роста, чернявый, симпатичный. Учился в восьмом классе. В колонии – второй год. Срок – четыре года. Если Макаров редко на кого повышал голос, то Слава зачастую кричал на получивших нарушения.

Глаз жил около двух недель и пока не получил ни одного нарушения. Отделения боролись между собой за первые места. После драки ни второе отделение, ни шестое на призовые места не рассчитывали.

Глаз по прибытии в колонию отправил домой письмо. И ждал ответа. Ответ пришел. Глаза вызвал воспитатель. Звали его Георгий Николаевич, и работал он заведующим клубом, а воспитателя замещал.

Георгий Николаевич держал в руках письмо.

– Вот, тебе мама написала, – он посмотрел на Глаза, потом на письмо, как бы чего-то не решаясь сказать. – Как у тебя дела?

– Хорошо.

– Привыкаешь?

– Понемногу.

– Нравится наша колония?

– Ничего, хорошая, – ответил Глаз, глядя на письмо.

– Коля, – понизил голос воспитатель, – тебе письмо. – Он замолчал, вновь посмотрел на Глаза. – У тебя дома неприятность, – он опять помолчал, – но, я думаю, – воспитатель стал говорить медленно, – ты не упадешь духом. – Георгий Николаевич вновь сделал паузу. – У тебя умер отец.

Глаз ждал, что воспитатель скажет что-то неприятное, но никак не ожидал, что скажет ЭТО.

Георгий Николаевич протянул письмо. Глаз взял и вышел. Прочитал. Достал сигарету и пошел в туалет. Не верилось, что отец умер. В Глазе теплилась надежда: отец поможет освободиться раньше. Он не столько в это верил, сколько утешал себя, хотя понял еще в Одляне: на зоне помощи ждать неоткуда, не поможет ни Бог, ни отец. В тюрьме, в зоне надо надеяться только на себя. Надежда на отца – иллюзия. А теперь и последнее утешение умерло вместе с отцом.

Глаз не смирился с наказанием. Иногда ему казалось, что его жизнь – длинный кошмарный сон. И когда-нибудь он проснется. Но сколько ни просыпался, тюремная решетка напоминала бытие.

Глаз курил, и ему захотелось побыть одному. Но одному побыть невозможно, только в дисциплинарном изоляторе. Надо сделать нарушение, и дадут десять суток [15].

В тюрьме он к карцеру привык – отсидел пятьдесят суток. В карцере он нашел свою прелесть – одиночество. Но не более пяти суток.

А в зоне не так просто получить желанного одиночества. Получить можно, но будет нарушение на отделение, и актив ополчится на него.

«Да разве можно активу или начальству объяснить, что я просто хочу побыть один, и потому посадите меня в дизо. Активисты засмеются и скажут: «Что, зона не по зубам?» «Нет, зона по зубам, но сейчас мне хочется одиночества» , – думал Глаз.

Он стоял и курил, не решаясь, что предпринять. Или завтра на разводе подойти к начальнику режима и сказать, чтобы посадили в дизо, или остаться в отделении и пережить смерть отца на людях? Глаз бросил окурок и хотел выйти, но к нему подошел Слава Смолин. Из левого нагрудного кармана у него торчала шариковая ручка, а из правого выпирала пачка сигарет. Он достал ее.

– Закуривай.

Глаз взял сигарету. Прикурили.

– Что ты такой грустный? – спросил Слава.

– Так, ничего, – отнекивался Глаз.

– Да ты скажи, что такое?

– Письмо получил. Отец умер.

– Отец умер! Это, брат, плохо. Но ничего, все перемелется. Сегодня интересное кино, немного развеешься.

Слава поговорил с Глазом, стараясь его утешить, и они вместе вышли из туалета.

Была суббота. В колонии два раза в неделю – в субботу и в воскресенье – показывали кинофильмы.

Воспитанники собрались в клубе. Он находился на третьем этаже. Шестое отделение сидело позади всех. Глаз скользил взглядом по лозунгам и плакатам. На одном, прибитом под самым потолком, над аркой, написаны ленинские слова: «Из всех искусств важнейшим для нас является кино».

В клуб зашел заместитель начальника колонии по учебно-воспитательной части Александр Дмитриевич Плотников. Дпнк скомандовал:

– Колония, встать! Смир-но! Товарищ капитан, воспитанники колонии для просмотра кинофильма собраны. Докладывает дежурный помощник начальника колонии лейтенант Дмитриев.

Плотников здоровается с воспитанниками, и они дружно отвечают:

– Здравия желаем, товарищ капитан!

Капитану подали переходящий красный вымпел. Сейчас он его вручит отделению, занявшему за прошедшую неделю первое место.

Слава Смолин сидел сзади Глаза и, положив руку на плечо, тихо сказал:

– Пойдешь получишь вымпел. Скажешь несколько слов, что постараемся его удержать.

Александр Дмитриевич, подняв вымпел, громко сказал:

– При подведении итогов за эту неделю первое место присуждено шестому отделению.

– Ну, иди, – подтолкнул Слава Глаза.

Глаз подошел к заместителю начальника колонии, левой рукой принял от него вымпел, а правую ему крепко пожал капитан. Держа перед собой вымпел, Глаз сказал:

– В следующую неделю мы постараемся занять первое место, и вымпел останется у нас.

Ребята тихонько засмеялись, услыхав от новичка такие заверения, а капитан сказал:

– Ну что ж, желаю шестому отделению на следующей неделе опять занять первое место.

Глаз сел и отдал вымпел Славе.

– Молодец. – сказал тот.

Парень, сидевший в первом ряду, заиграл на баяне мелодию «Красной гвоздики», и колония, встав с табуретов, запела :

 
Взгляни, мой друг, земля в расцвете,
Живет-живет цветок огня,
Тот, что дороже всех на свете
И для тебя, и для меня.
Красная гвоздика – спутница тревог,
Красная гвоздика – наш цветок.
 

Спев первый куплет и припев песни, воспитанники сели.

3

Больше недели Глаз чувствовал внимание со стороны ребят. Так их настроил воспитатель.

Жил Глаз в колонии второй месяц, и подошло время принимать его в коллектив. К новичку приставляли члена комиссии внутреннего порядка, или, как по-другому называли – режимника, и он должен был рассказывать новичку о порядках зоны и приобщать его к колонийской жизни. К Глазу был приставлен белобрысый Панков, но он с Глазом мало разговаривал.

Вечером колонию собрали в клубе. На сцене восседал президиум во главе с начальником режима Беспаловым.

Первым в коллектив принимали Васина. Они с режимником поднялись на сцену и остановились у противоположных стен.

Режимник начал характеризовать новичка:

– За месяц, проведенный в колонии, Васин не особо-то хорошо себя зарекомендовал. В школе получил две двойки. На производстве работает спустя рукава. Ругается матом, как сапожник. Я думаю, его рановато принимать в коллектив.

По залу прошел говорок. Теперь Васин должен сказать о себе.

– Ну, мне два месяца до восемнадцати остается. Я хочу уехать на взрослый.

Активисты загудели и с мест выкрикивали недовольства. А он стоял, не переживая, примут его в коллектив колонии или нет.

Встал режимник со второго этажа и спросил Васина:

– Что ты на взрослый, это понятно. Вот скажи, как собираешься дальше себя вести? Как будешь работать и учиться?

Васин молчал. Из зала выкрикивали, чтоб отвечал.

– Как буду себя вести? Я считаю, что я нормально себя веду.

Поднялся активист с третьего этажа и громко сказал:

– Он считает, что ведет себя нормально. Он спокоен – через два месяца восемнадцать. Раз ему ни до чего дела нет и работать не обещает хорошо, надо дать ему суток десять и пусть подумает, как жить дальше.

В президиуме встал Павлуха.

– Я согласен. Васину надо суток десять подумать над своим поведением. Иди, отсидишь, и тогда будем принимать в коллектив.

Васин сошел со сцены, и дпнк повел его в дизо. Двух других новичков и Глаза приняли в коллектив колонии единогласно.

В грязовецкой колонии не били. Нарушителя активисты прорабатывали, и это было унизительно. Тем более – парня посылали докладывать о нарушении воспитателю. Глаз это почувствовал на себе, получив двойку. На перемене к нему подвалил Смолин.

– Ты что, Глаз, – заорал он на него, – к занятиям не готовишься? На самоподготовке мух не считай. Смотри мне, если еще одну получишь, – Смолин замолчал, не договорив, съедая Глаза взглядом.

В корпусе Смолин зашел в шестнадцатую комнату и сказал:

– Глаз, на полусогнутых беги докладывай воспитателю, что получил двойку.

Глаз молча смотрел на Славу.

– Что, не ясно? Пошел! Шустро! Ну!

– Не пойду я докладывать, – спокойно ответил Глаз.

– Что? Не пойдешь? Пойдешь!

Смолин схватил Глаза за ворот куртки и за руку и вытолкал в коридор.

– Пошли! Не пойдешь?!

Глаз сопротивляться не стал. К Смолину на помощь сейчас же придут активисты. Да и по коридору проходили воспитанники, а возле дверей, у тумбочки, стоял дежурный контролер. И Глазу было стыдно, что его, как щенка, тащат к воспитателю. А Смолин, толкая в спину, приговаривал:

– Ишь ты. Обшустрился. Не пойдешь!

Смолин отворил дверь воспитательской и втолкнул Глаза. Георгий Николаевич сидел за столом.

– Что такое, Петров?

– Да ничего, – сказал Глаз, застегивая на вороте пуговицы.

Как ему сейчас не хотелось докладывать о двойке. Но говорить надо.

– Я двойку получил.

– Сам пришел в воспитательскую?

– Нет.

– А почему сам не пришел?

Глаз не ответил.

– У нас ребята нарушения сами докладывают воспитателю. Так что знай. По какому предмету получил двойку?

– По алгебре.

– К следующему занятию подготовься и исправь. Ты свободен.

Смолин Глаза невзлюбил. Новичок, а борзеет. Глаз в школе, на перемене, ругнулся матом. Активист из другого отделения сделал ему замечание и записал. Смолин в корпусе сказал Глазу:

– Иди в воспитательскую.

Глаз пошел, хотя идти не хотелось, и доложил. На этот раз Георгий Николаевич дал ему наряд вне очереди. На другой день Глаз вымыл в комнате пол.

Полы в колонии по очереди мыли все воспитанники. За исключением уборщиков территории. Их в каждом отделении было два.

Шестое отделение закончило работу. Цех подметен, и ящик с мусором стоит возле курилки.

К Глазу подошел кент – Валя Соколов – и сказал:

– Пошли отнесем.

Вытаскивать мусор из цеха очередности не было. Добровольцы всегда находились. Но активисты вытаскивали реже.

Пройдя через двери производственной вахты, парни спустились в кочегарку. Она темная от копоти, и только паровой котел, выкрашенный в коричневый цвет, выделялся.

– Сюда валите, – сказал молодой кочегар, указывая рукой.

Ребята перевернули ящик, и кочегар сказал:

– Во, молодцы.

Он достал из кармана пачку «Беломора» и закурил.

Глаз, глядя на него, спросил:

– Разрешите закурить?

Кочегар протянул пачку. Глаз взял папиросу, сказал: «Благодарю» – и положил ее в карман.

– Что, недавно у нас? – спросил кочегар.

– Да, второй месяц.

– Откуда сам?

– Из Волгограда.

– О! Хороший город. Все собираюсь туда в отпуск съездить, Мамаев курган посмотреть, да все как-то не получается. Этим летом постараюсь обязательно.

– Съездите. Город хороший. Не пожалеете.

Кочегар Глазу понравился.

В следующий раз, когда выносили мусор, Глаз поздоровался с кочегаром и подошел к нему.

– Ну как, хорошо в кочегарке работать?

– Неплохо. Время свободное есть.

– Давно работаете?

– Да нет, с лета.

Глаз достал пачку дешевых сигарет и протянул.

– Закуривайте.

– Спасибо. Я только «Беломор». Хошь моих?

– Давайте.

Глаз взял папиросу.

– До конца много?

– Много, – ответил Глаз, – шесть лет. А вас как зовут?

– Анатолий.

– А меня Глаз. Кличка это. Слушай, Анатолий, – стал тихонъко говорить Глаз, чтоб парень и женщина-кочегар с парового котла не слышали, – вы смогли бы принести бутылку водки, если я вам дам деньги?

– Смог бы. Только не попадись.

– Не попадусь. Когда надо будет – сделаете?

– Сделаю. Только об этом – никому.

В школе и после отбоя Глаз думал, как достать денег. «А если попросить у Анатолия адрес и написать матери, чтоб она деньги на него выслала. Он получит и принесет водяры. Но где пить? В цехе до съема минут двадцать остается. За это время выпить можно. Но где? В туалете. Но ведь активисты могут зайти. Да-а. Надо с Денисом посоветоваться», – думал Глаз, ворочаясь с боку на бок.

После школы Глаз с Денисом курили в туалете.

– Я могу водяры достать. Я знаю одного вольнонаемного. Если будут деньги, он сделает, – сказал Глаз.

– А пить где будешь?

– Я на работе достану. В туалете, конечно. Но там, правда, опасно.

– В том-то и дело. Водяры достать трудно, а вмазать незаметно – еще труднее. Смолин сегодня пил. Ты знаешь об этом?

– Нет.

– А—а, их несколько человек пило. Они же, падлы, в туалет никого не пускали. Будто разговор вели. А ты что, не заметил?

– Не-е.

– Они могут пить. Они все могут.

– Я думал – он кайфанул.

– Кайфует он часто,– Денис помолчал.—Так что, Глаз, я не советую тебе водяры доставать. Спалимся и вольнонаемного подведем. В этой зоне тяжко крутиться. О водке забудь. Ацетончиком кайфануть можно. И анархию не поднять. Да и мало она кому нужна. Драку, только драку можно крепкую устроить. Но ее готовить тоже нет смысла. Та, когда ты пришел, вспыхнула стихийно. Смолиным да и всеми активистами многие недовольны. Но молчат. Но если терпенье кончится, Смолину роги свернут. Главное, чтоб не сконили. А то несколько человек ввяжутся в драку, а остальные будут стоять. На актив надо всем кинуться. Иначе одолеют. Лично мне этого не хочется. До конца срока немного остается. Вот так: сопи в две дырки и молчи. У нас на той зоне актив вообще оборзел. Водяру глушили по-черному. Положняков прижимать стали. Кулак страшный был. Потом, когда анархия поднялась, за щеку многим дали и опетушили. Но здесь такого не будет. По комнатам закроют, и все. Подожди, Смолин скоро вообще оборзеет. Но ему досрочно не освободиться. Сковырнут свои же. Или на взросляк спулят. Старайся, Глаз, не приносить нарушений, а то они тебя закнокают.

В шестнадцатой комнате жил Семен. До конца срока – меньше месяца. Работал на расконвойке. В Грязовце воспитанников, работающих за зоной, называли хозяйственниками. Как-то Семен подошел к Глазу и сказал:

– Базар есть, Глаз, пошли покурим.

Они зашли в туалет.

– Глаз, я слыхал, ты умеешь вставлять бабуши.

– Бабуши? – переспросил Глаз. – Сам-то я никогда не вставлял, но знаю. Ты что, хочешь вставить?

– Хочу. Надо побыстрей. Двадцать восьмого я откидываюсь.

Бабушами в тюрьмах и лагерях называются пластмассовые шарики, вытачиваемые чаще из зубных щеток. Они покрупнее плода гороха и вставляются в половой член под кожу. Чтоб был толще. Некоторые перед освобождением вставляют по две-три, и редко кто – четыре бабуши.

Глаз рассказал, как их надо вставлять, и Семен выточил из зубной щетки бабуши. Найдя на улице узкую стальную пластину, заточил конец. Чтоб кожу пробить.

Через несколько дней Семен с Глазом пошли покурить.

– Не получилось у меня, – с горечью сказал Семен.– Одному вставлять неловко. И времени было мало. Торопился. И молотка в комнате нет. Я коцем стукал. Ну и Бог с ними, с бабушами. Я стрептоцидом засыпал.