Текст книги "Офицерский мятеж"

Автор книги: Леонид Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

Часть вторая ЗАГОВОРЩИК

Глава первая Дорога в один конец

Петра Сухова вызвал к себе командующий Шестым флотом адмирал Джеймс Гамильтон Кобурн. Вот такое звонкое было у него второе имя. Вызвал без объяснения причины. Пришлось лететь, оставив свой новый корабль на старпома.

В последние недели старик прочно окопался на головной базе Шестого флота в Нарвике – в том, что выстроен на планете Фенноскандия. Эта малонаселенная водная планета находилась далековато от солнца, и почти всю поверхность ее океанов сковывали вечные льды.

Город–крепость Нарвик поднимался изо льдов скальными уступами. Его крутые черные стены, увенчанные радарными решетками и зенитными батареями, массовый зритель не раз видел в голливудских фильмах. Именно так, по мнению режиссеров и продюсеров, должен выглядеть замок галактического злодея или инопланетного агрессора.

Из космопорта в Нарвик Сухова доставил глайдер береговой охраны. Летели на рассвете. Ледяной туман сгустился в непроницаемое облако в сотни километров длиной. Поднимающийся из–за ледяного панциря бледный диск солнца только к вечеру испарит туман, что дышал сейчас на людей убийственным холодом. А пока солнечные лучи лишь расцветили ледяную взвесь слабым желтоватым сиянием.

Машина неслась при нулевой видимости на одном радаре – чего проще врезаться на полном ходу в горный пик или хотя бы распороть о верхушку брюхо. Не о такой смерти мечтал славный военмор. Однако обошлось.

На посадочной площадке командира «Котлина» встречал адъютант командующего в чине кавторанга. Одет он был в утепленный комбинезон с капюшоном и все же, стоя на пронизывающем ветру, промерз до костей.

Отдали честь, поздоровались. Адъютант прихватил Сухова за локоть и повлек за собой.

– С–скажите с–спасибо туману, – пробормотал он сквозь плотную ткань ворота, что закрывала ему рот.

– За что? – осведомился Петр. Холодрыга начала пронимать и его.

– Б–беляны редко нап–падают, п–пока не расп–погодится. – У адъютанта уже зуб на зуб не попадал.

Военмор краем уха слышал о легендарных белянах – крылатых хищниках весом до полутонны. Они взлетали с помощью биологического реактивного движка и набрасывались не только на огромных полярных птиц, но и на все, что поднималось в воздух: глайдеры, боты и гравиплатформы.

Адъютант командующего подвел Петра к толстенным, броневым дверям штабного бункера, вызвал охрану и побежал отогреваться.

По пути к кабинету адмирала Петра Сухова проверили три раза. Сетчатка глаза и генетическая карта – пройденный этап. Эти методы безнадежно устарели. Современные спецы научились до последней клеточки и цепочки ДНК подделывать человеческое тело – мама родная не отличит. Проверять следовало личность. Так сказать, бессмертную душу.

Сухов знал, что уникальная психограмма человека давно расшифрована и поддается имитации. Самое очевидное и вроде бы самое простое – проверить человека на знание собственного прошлого: так называемого неформального «вчера», всяких там интимных деталек, о которых никогда не говорят посторонним людям. Но для успешной проверки нужно иметь под рукой кого–то из близких или хотя бы хорошего знакомого, который знает эти самые детальки.

Более трудоемкий, но и гораздо более реальный путь – проверка с помощью личностного теста. Человека помещают в «музыкальную шкатулку» и опрашивают несколько часов, сопоставляя нынешние ответы с полученными в прошлые проверки. При этом делают поправку на возрастные и ситуационные изменения. Одно плохо – слишком долгая история. А комфлота ждать не любит…

Потому Петра Сухова проверяли по укороченной и малоэффективной схеме – трижды проделали одну и ту же процедуру: брали образец ДНК и сверяли с имеющейся в базе данных генкартой, требовали старый и новый пароль, а еще спрашивали, как называли преподавателя баллистики в Морском кадетском корпусе. По сути, делали все это лишь для очистки совести и для галочки.

Сухов впервые лично встретился с комфлота. Высокая честь. Однако от такой внезапной чести явно попахивало опасным заданием. У Петра Ивановича на такие вещи нюх был отменный.

Адмирал Кобурн занимал кабинет заместителя начальника базы по снабжению. Тот был публично повешен два месяца назад. Вешали, разумеется, его безмозглого клона – казнить самого преступника не велит доведенный до абсурда гуманизм. А вот пожизненно гнобить вора в одиночной камере со всеми удобствами – вполне гуманно.

Кабинет, в отместку за прегрешения его бывшего владельца, был напрочь лишен былой роскоши и напоминал обиталище следователя военной прокуратуры. Главным его украшением служил висящий на стене военно–космический флаг ООН – белое полотнище с голубыми лучами, которые испускала помещенная в центр флага галактика Млечный Путь. Безбашенные военморы, которым флаг казался слишком мирным, случалось, пририсовывали под звездной спиралью скрещенные абордажные сабли.

Адмирал сидел у стены за квадратным столом, обшитым карельской березой – драгоценные пластины отдирать не решились. Перед столом выстроились четыре стула с низкими спинками. Петру они показались детскими.

– Господин адмирал! Капитан третьего ранга Сухов по вашему приказанию прибыл.

– Рад вас видеть, Пиотр, – произнес в ответ Кобурн и зашевелился на венском стуле, вроде бы собираясь встать, чтобы поприветствовать военмора, но в последний момент раздумал. – Вольно. Садитесь.

Петр Сухов выбрал стул прямо напротив адмирала, сел с опаской – выдержит ли его вес. Тот скрипнул, но устоял.

– Вы довольны кораблем, Пиотр? – осведомился Кобурн приличия ради.

– Спасибо, господин адмирал. Не жалуюсь, – коротко ответил капитан третьего ранга.

– Вот и славно. Ведь фрегату «Котлин» поручается ответственная миссия, – заговорил комфлота торжественно. Если вслушаться как следует, в голосе его звучала и нотка печали. – Вы должны проникнуть в звездное скопление Дриады, незаметно проскочить мимо хаарских патрульных судов и в назначенном месте подобрать десантный катер с разведроботами.

На Сухова дохнуло холодом. Дриады – гиблое место. Оттуда не вернулся еще ни один корабль.

– Вопросы есть, господин капитан третьего ранга?

– Так точно, сэр.

– Слушаю.

– Фрегат – слишком крупная цель. Не проще ли послать к точке рандеву глиссер?

Кобурн зажмурил глаза и сосредоточенно потер переносицу. Можно подумать, что ответ на этот очевидный вопрос не был заготовлен заранее.

– Катера малы и быстроходны, но в бою совершенно беззащитны. И вдобавок их командиры еще не нюхали пороху – в отличие от вас, матерого моряка.

Сухов хотел возразить адмиралу, что задача корабля – не победить в схватке, а избежать ее. В глубоком хаарском тылу у любого нашего корабля шансы прорваться с боем минимальны. Но по выражению адмиральского лица понял, что решение давным–давно принято.

– Еще вопросы?

Кобурн с любопытством следил за реакцией русского военмора. Поиграв желваками, Петр выдавил из себя:

– Нет, сэр.

– Тогда я хочу дать вам добрый совет.

– Слушаю, сэр.

– Когда поднимете на борт роботов, тотчас поместите их в санитарный изолятор. Не позволяйте им разговаривать с командой и сами не идите с ними на контакт. Поверьте: это окажется не так уж просто. Сенсорный голод любого сделает говорливым.

Наверное, у Сухова было удивленное лицо, и Кобурн пояснил:

– Существуют две опасности. Во–первых, весьма вероятно, что роботы будут располагать совсекретной информацией и что–то разболтают. Тогда слушателей придется изолировать. Жаль в такое время терять опытных бойцов. И во–вторых, эти роботы могли попасть в руки хаарцев. Тогда они уже перепрограммированы и стали оружием врага. А значит, смертельно опасны для вашего корабля. Это понятно?

– Так точно, сэр. – отчеканил Петр.

– Координаты и время получите в оперативном отделе. Свободны.

– Есть, сэр.

Петр Сухов вышел в коридор с ощущением, что его новенький корабль ни с того, ни с сего отправляют на убой. С другой стороны, ему оказано высокое доверие – поручено особо сложное и ответственное задание. Понимай как хочешь…

– Он же нас на верную гибель посылает, сволочь! – узнав о полученном приказе, воскликнул старпом Бульбиев. – И сам при любом раскладе в выигрыше: или хаарцам фитиль вставит, или гадких русских упокоит.

– Думаю, меньше всего он хочет нашей смерти, – возразил Сухов. – Просто мы – лучшие. Если кто и вытащит роботов из глубокого хаарского тыла, так это мы. Ну а что потерять нас ему не жалко, спорить не стану.

Фрегат «Котлин» был готов к рейду – хоть сейчас отчаливай. Однако до времени «Ч» оставалось двое суток. Легче легкого впасть в то душное состояние, когда время замерло и стрелки часов почти не двигаются, а в голову лезут идиотские мысли.

Чтобы экипаж не слонялся без дела, Сухов объявил полную приборку. А когда отведенное на аврал время истекло, он осмотрел корабль от носа до кормы, лично проверяя качество работы. Обычная процедура согласно многовековой традиции – провести белой тряпочкой по каждой подозрительной поверхности и глянуть, не осталось ли на ней следов.

В результате досталось на орехи всем – даже кибер–уборщикам, которые не сумели протереть внутренние швы воздуховодов. За них получил нагоняй корабельный кибернетик младший лейтенант Пупырский, который вовремя не подправил их тупые заводские программы, которые не учитывают корабельную специфику.

На вторые сутки ожидания Сухов устроил экипажу контрольную проверку: фрегат отражал одну за другой атаки трех стай хаарских гиперторпед. Тренировка очередная, но далеко не последняя. Век живи – век учись…

Вместо компьютерных симуляторов командир «Котлина» предпочитал тренировать людей в реальном космосе, используя учебные боеприпасы – с настоящим движком, но без боевого заряда. Попадание такой торпеды не повредит обшивку фрегата, зато вызовет у экипажа звон в голове и впечатляющий зуд в одном месте.

Этот звон и зуд порождают особые излучатели, что смонтированы на фрегате местными умельцами. Как показывает опыт, это едва ли не самое эффективное средство обучения моряков – даже тупых и упрямых.

Сухов был уверен, что, как ни натаскивай военморов на самых расчудесных тренажерах и симуляторах, в реальной боевой обстановке они будут действовать по–другому. Человеческий фактор никто не отменял: у людей, вот незадача, имеются нервы, и нервы эти перед лицом мчащейся на тебя смерти порой приходят в негодность, и тогда в организме неопытного воина начинается полный раздрай.

Русские вообще не слишком доверяли электронике, считая, что настоящие военморы обязаны иметь не только светлую голову, но и умелые руки. Экипаж должен знать свой корабль до последнего винтика и уметь им управлять в любой ситуации. Если позитронные мозги откажут, человеку придется вести огонь и управлять реактором в ручном режиме. В результате на русских кораблях не использовали в полной мере Корабельный Мозг, и ни одна умная железка не могла заменить командира из плоти и крови. Всем известно: если чувствуешь себя незаменимым, за плечами отрастают крылья.

На сей раз экипаж со своей задачей справился. На высоте были БЧ–пять Гурко и БЧ–шесть Шамраева. Корабль всякий раз успевал уклониться от гиперторпед, а затем их метким огнем сбивали зенитчики.

Сухов выстроил личный состав «Котлина» на верхней палубе и поблагодарил за службу. Военморы ответили троекратным ура. Потом капитан третьего ранга обратился к своему экипажу:

– Друзья мои!

Обращение было непривычным – чуть слышный рокот прошел по рядам.

– Нам предстоит опасный поход. Я договорился с начальником связи флота. В виде исключения нам сегодня предоставлена многоканальная тахионка. Каждый из вас сможет поговорить со своими семьями с пультов командной рубки. По пять минут. Командиры БЧ сейчас выстроят очередь. Одно прошу: пожалуйста, не расстраивайте родных, не прощайтесь навек. Я верю в наш успех. Вольно! Р–разойдись!

Погружаясь в глубину хаарской территории, фрегат шел на всех парах. Он делал прыжок за прыжком – почти без перерыва. Это было грубым нарушением полетных инструкций, но, как говорится: война все спишет. Если экипаж успешно справится с заданием, на детали никто не станет обращать внимание, если же «Котлин» не вернется из рейда – никто не узнает, как было дело и что именно погубило боевой корабль.

Военморы тяжело переносили такую гипергонку. Они передвигались по коридорам, пошатываясь и держась за стены. У многих кружилась голова, десятки людей тошнило, кто–то лежал пластом. Экипаж, несмотря ни на что, пытался нести вахту.

Лекарства от этой «морской болезни» не было. Корабельный врач Максим Лукашин, перебарывая собственную слабость и тошноту, ходил от больного к больному и утешал вместо корабельного священника:

– Уже недолго осталось терпеть, братцы. Скоро это безобразие кончится. Потерпите. Еще совсем немного…

Люди не роптали: чем быстрее корабль доберется до цели, тем меньше шансов, что его засечет враг. Лучше быть хворым, чем мертвым.

Петр Сухов с завидной регулярностью мерил фрегат шагами – проходил из конца в конец. И кто бы знал, чего стоили ему эти «прогулки»! Старпом тоже совершал обход. Он заглядывал в каждую рубку, отсек, кубрик и каюту и рассказывал что–нибудь веселое. Если военморы еще были в силах говорить, они пытались шутить в ответ. Если ребята могли только молча слушать, то моргали, показывая свою благодарность.

Придя в каптерку к боцману Павло Ставриде, Бульбиев обнаружил матерого космического волка лежащим пластом на койке. Каплейт сказал:

– А историю про хрен и торпеду ты слыхал?

Ставрида с трудом шевельнулся и серыми губами прошептал:

– Не помню…

– Тогда слушай. Капитан говорит боцману: «Иди развесели команду, на нас идет торпеда – это трындец». Боцман спускается на палубу: «Эй, братва! Спорим, я хреном наш крейсер разнесу!» – «Не–е–е–е, – отвечают ему, – не бреши». Боцман расстегивает ширинку, высовывает свой прибор – хрясть о палубу… Капитан подплывает к боцману среди обломков: «Ну, ты шутник! Торпеда–то ведь мимо прошла».

У Павло от смеха началась икота – пришлось отпаивать водой.

Затем старпом добрался до старлея Ивана Прохазки. Главный механик, стиснув зубы, долго стоял на вахте и потерял сознание прямо в машинном отделении. Матросы отнесли его в каюту. Доктор привел старшего лейтенанта в чувство и строго–настрого запретил вставать до следующей вахты.

Бульбиев начал свой рассказ:

– Два молодых лейтенанта, механик и штурман, поспорили, кому тяжелее служить. И решили поменяться постами. На одну вахту. Штурман стоит в машинном отделении, дуреет от рева дизелей. К нему подбегает матрос: «Господин лейтенант! У правого дизеля греется главный упорный подшипник!» – «Прибавить оборотов!» – командует штурман. «Господин лейтенант! Проплавим подшипник – все под суд пойдем». – «Ну, хрен с тобой, – отвечает лейтенант, – пойдем на мостик, с механиком посоветуемся». Поднимаются в ходовую рубку. Там царит ночь, горят слабые огоньки подсветки приборов. Над картой склонился механик и сосредоточенно чешет затылок. «Слушай, лейтенант, – говорит штурман. – В машине проблема – греется главный упорный подшипник правого дизеля». «И немудрено, – отвечает механик. – Второй час по суше идем…»

Прохазка открыл глаза:

– Это про меня.

Убедившись, что главный механик помирать не собирается, каплейт Бульбиев побрел в БЧ–шесть к старлею Шамраеву. Гордый сын Кавказских гор отказался покинуть отсек и сидел на полу, привалившись спиной к переборке. От него требовалось командовать прыжками – сейчас на фрегате не было человека важнее.

Старпом слышал, что Джавдет Шамиль–оглы Шамраев не любит грузин. Почему – никто не знал. И вот Бульбиев очень кстати вспомнил анекдот про грузина:

– Грузин–кадет стоит на вахте. Капитан спрашивает: «Сколько у нас на румбе?» – «Адын я на румбе!» – отвечает кадет. «Идиот! – приходит в ярость капитан. – Какой курс?» – «Пятый курс, бакинский мореходка».

Шамраев издал булькающий звук, и каплейту на секунду показалось, что начальник гипер–команды кончается. Слава Космосу, лишь почудилось. Шамраев всего–навсего пытался засмеяться.

Следующим на маршруте старпома была БЧ–два старлея Хвостенко. Его комендоры лежали влежку, а сам своенравный уроженец Крещатика сидел по–турецки на контейнере с умными головками ракет. Рвани такая – разнесет «Котлин» на кусочки. Вот только незачем головкам взрываться, пока они под присмотром.

Хвостенко был высоченный и худой – сущая жердина. И даже в сидячем положении его лысоватая макушка едва не касалась вмонтированного в потолок тусклого светильника. Старпом знал, что начальник БЧ–два давно метит на его место, но ничего против старлея не имел. Придет время – станет Хвостенко отличным старпомом. Не самое это кормное место на военном флоте.

– Зачем пожаловали, Семен Петрович? – басовито спросил Хвостенко. – Проверяете, склеил я ласты или нет?

– Анекдот про хохла думал рассказать, да надо ли?..

– Ну сыпьте, коли пришли.

– Матрос спрашивает капитана, старого морского волка: «Капитан, а правда, что вас акула укусила?» «Правда, матрос», – отвечает капитан. «А куда?» – «А вот это – неправда!..»

– Кто ж там хохол? – не понял старлей.

– Оба, наверное, – пробормотал Бульбиев и не выдержал – прыснул, глядя на недоуменное лицо Хвостенко.

В каюту к младшему лейтенанту Гурко в БЧ–пять старпом едва добрел – в коридоре потемнело в глазах и колени вдруг оказались из ваты. Но в кармане Бульбиев держал склянку с нашатырем. Старое, надежное средство от преждевременной смерти. Нюхнул раз, другой – и снова можно в бой.

Зенитчик лежал на койке и раз за разом прикладывался к бутылке с водой.

– Хреново, Вася?

– Восполняю потерю жидкости, Семен Петрович. Рвало при каждом прыжке.

– Ёшкин кот… Могу поддержать тебя анекдотом.

– И на том спасибо.

Гурко протянул Бульбиеву бутылку. Тот сделал добрый глоток, вернул емкость и приступил к делу:

– Рейс. Утро. Просыпается моряк. Не открывая глаз, щупает рукой слева от себя, затем шарит справа. Так никого не найдя, он приподнимает одеяло и говорит туда: «Ну, что стоим? Кого ждем?»

Василий Гурко подавился водой. «Видно, я неправильно рассказываю, – подумал старпом. – Так ведь можно пол–экипажа загубить… длинным моим языком».

Лейтенант Ваня Чонг из минно–торпедной части делал упражнения. Он стоял на одной ноге, а второй выписывал кренделя над головой. Начальнику БЧ–три помощь была не нужна.

– Проходите, Семен Петрович. Чего стоите в дверях как неродной? Я готов.

– К чему, Ваня?

– Слушать байки. Уже весь экипаж знает, что старпом ходит по кораблю и травит байки во здравие.

– Черт подери! – воскликнул Бульбиев. Хотя чего тут странного? Даже Земля слухами полнится, а «Котлин» – тесный кораблик. – Ну ладно, Ваня… У старого капитана запор. Он приходит к проктологу и просит, чтобы тот его осмотрел. Проктолог смотрит и молчит. Капитан с волнением спрашивает: «Доктор, что там у меня?» – «Да–а, батенька! – восклицает проктолог. – Неудивительно, что вы покакать не можете! Дырочка–то срослась! Всю задницу вам зализали!»

На последнем издыхании Бульбиев добрался до командной рубки. Командир БЧ–один старлей Иванов–Третий лежал в противоперегрузочном кресле с закрытыми глазами. Совсем измаялся штурман.

Старпом рухнул в соседнее кресло, вытер со лба пот, кое–как отдышался и произнес чуть слышно:

– Слушай сюда… Капитан входит в командную рубку. «Штурман, как приборы?» – «Семь, капитан», – отвечает штурман. «Что семь?» – не понимает капитан. «А что приборы?»

Иванов–Третий захохотал. Обход был закончен. «Кто бы мне чего рассказал?» – подумал каплейт Бульбиев и разрешил себе отключиться. Он не слышал, как штурман рассказывал ему байку про злого старпома. Рассказывал медленно, то и дело облизывая растрескавшиеся губы:

– Злой старпом проверяет приборку. Все блестит, везде чистота, придраться не к чему. Тогда он лезет рукой за комингс, стирает пальцем оставшуюся там пыль и со злорадной усмешкой поворачивается к матросу. «Ты знаешь подходящую случаю русскую пословицу?» «Так точно! – отвечает матрос. – Свинья везде грязь найдет!»

На третий день рейда «Котлин» миновал широкую пограничную зону, куда время от времени как бы случайно заплывали юнитские корабли. Теперь фрегат несся по глубинным секторам Великого Хаара – той вражеской территории, где нарушителей топили без жалости. До сих пор оттуда возвращались лишь единичные корабли ВКС ООН.

«Котлин» шел гиперзигзагом, чтобы сложнее было отслеживать его траекторию. Тахионные радары хаарцев и мириады рассыпанных меж звезд гипердатчиков непрерывно прощупывали гиперпространство в поисках упорядоченных колебаний. Колебания эти – своеобразное эхо каждого прыжка. По ним можно отследить любой скачущий корабль. Такая изломанная траектория, понятное дело, удлиняла рейд, однако переть напрямик было слишком опасно.

Тошнота выворачивала людей наизнанку. Несмотря на усилия кибер–уборщиков, почти во всех отсеках воняло рвотой. Люди не могли ничего есть и пить – организм тут же возвращал все обратно. В конце концов они настолько ослабели от голода и обезвоживания организма, что все чаще теряли сознание. Корабельный врач Лукашин битком набил лазарет и еще десятка два военморов подключил к капельницам прямо в кубриках и каютах – для внутривенного питания.

Петр Сухов понимал, что экипаж не железный и скоро некому станет управлять кораблем. Но другого пути он не видел – надо было гнать, гнать и гнать «Котлин», пока гипер впереди еще свободен от хаарских мин и торпед.

Вернувшись в командную рубку после очередного обхода вверенного ему фрегата, капитан третьего ранга обнаружил там доктора. Максим Лукашин оказывал помощь Бульбиеву, которого начало рвать уже не желудочным соком, а кровью.

Старпом безвылазно находился на боевом посту, терпел нестерпимое и наконец свалился. Сейчас Семен Петрович, скорчившись, сидел в командирском кресле. Доктор сделал ему укол, пытаясь расслабить мышцы желудка, снять начавшиеся судороги. Пока не помогало. Лицо у старпома было серо–зеленое, его усеивали бисеринки пота, которые сливались в ручейки и стекали по лбу, щекам и подбородку.

– Пе… Пе… – силился что–то сказать командиру Бульбиев.

– Да помолчи ты, ради бога, – остановил его Петр и принялся стирать носовым платком пот со лба старпома, чтоб не заливал глаза. – Мы идем по графику. Остались последние сутки.

– Господин капитан… Петр Иванович! – взмолился тут Лукашин. – Помилосердствуйте. Люди не выдержат. Еще час–два – и у нас будут первые потери. Надо остановиться и передохнуть. Надо переждать. Хотя бы одну вахту.

Командир «Котлина» и сам понимал: так продолжаться не может. Что лучше: погибнуть от хаарских торпед или убивать своих людей непрерывными прыжками? Так вопрос не стоял. Как выполнить задание, не теряя людей? Ответа на этот вопрос Сухов не знал. Помочь могло только пресловутое везение.

Немало людей на Флоте уверены, что русский военмор Петр Сухов – невероятный везунчик и сумеет выпутаться из самой безвыходной ситуации. Впрочем, никто не спорил со старинной русской поговоркой: везет тому, кто везет. Капитан третьего ранга Сухов, без сомнений, заслужил свое везение. При этом Петр твердо знал: полагаться на везение, когда от твоих действий зависят чужие жизни, – преступная глупость. Ведь всякое везение когда–нибудь да кончится.

– Экипаж! Слушай мою команду! – приняв непростое решение, объявил Сухов по «Каштану». – Ложимся в дрейф!

– Ну, слава богу! Спасибо, голубчик, – бормотал врач, продолжая заниматься Бульбиевым.

До Петра его слова не доходили. Командир «Котлина» слышал сейчас лишь одно: щелчки запущенного им секундомера. Слабый, механический звук двигающейся стрелки, что отмеряет секунды нашей жизни. Секундомер – прибор древний и вроде бы совершенно безобидный, но порой он бывает опаснее психотропного излучателя.

Незримый прибор, который материализовался в недрах лобастой башки военмора Сухова, должен отсчитать четырнадцать тысяч четыреста секунд, прежде чем фрегат снимется с якоря.

Фрегат «Котлин» висел на краю безымянной звездной ямы где–то в созвездии Каракатицы. Военморы начинали приходить в себя. Они не думали ни о хаарских сторожевых кораблях и юрких гиперторпедах, ни о своем еще не выполненном задании. Они радовались возвращению в нормальное пространство – в тот привычный мир, где под ногами твердый пол, где кондиционированный корабельный воздух без сопротивления идет в легкие, где еду и воду можно проглотить, не боясь, что они тотчас выскочат обратно, где постепенно рассасывается туман в голове. Какое счастье – снова ощутить себя живым, полноценным человеком, способным думать, говорить, двигаться.

Кто–то поел впервые за пять суток: больных кормили бульоном с гренками или рисовой размазней. Кто–то просто лежал на койке, уставившись в потолок, и глубоко дышал.

Измученный «морской болезнью» каплейт Семен Бульбиев провалился в сон. Матросы перенесли его из рубки в старпомовскую каюту. Упал без сил и доктор Лукашин, который не сомкнул глаз все эти дни. А Петр Сухов сидел в командирском кресле перед пультом и смотрел на яркие огоньки далеких звезд.

Оптический умножитель сейчас мог продемонстрировать скопление Дриады во всей его варварской красе, увеличить изображение любого его светила до краев экрана, но командир фрегата предпочитал глядеть на мутный, расплывающийся кружочек на пределе видимости. Пусть Дриады остаются лишь желтым пятнышком в центре большого экрана.

Цак, цак, цак… – щелкали секунды. Как сонные улитки, ползли минуты. Часовая стрелка почти не сдвинулась с места с тех пор, как фрегат лег в дрейф. До конца вахты было еще три с небольшим часа.

Семилетний Петя Сухов сидел на старом ковре перед напольными механическими часами с задремавшей секундной стрелкой и терпеливо ждал, когда вернется домой отец…

Шаровое звездное скопление Дриады состояло из двух миллионов звезд и чудовищного количества темной материи – впрочем, кто ее мерил и вешал? Оно было прекрасно, это чертово скопление, – подходящее местечко, чтобы погибнуть красиво.

Фрегат «Котлин» крался в назначенную точку в четырехугольнике безымянных светил. Звезды сияли ослепительно – будто галактические прожектора. Звезды – предатели, звезды – тайные слуги Великого Хаара. Какая только глупость ни лезет в башку…

После очередного прыжка Дриады заняли половину экрана. Теперь от их сияния в командной рубке стало светло, будто в летний полдень в самом центре Сахары.

– Командир, мы – как куропатка на снегу, – говорил старпом Бульбиев. – Стреляй не хочу.

И чего он хотел от своего командира? Чтобы тот погасил звезды или сделал «Котлин» невидимым?

– Идем прежним курсом, – буркнул Сухов. – Еще вопросы есть?

– Никак нет.

– Иди поспи, Семен Петрович.

Стоило кораблю выпрыгнуть из гипера в глубине скопления, звезды разбежалась – как положено по законам перспективы. И все же космический простор был лишь видимостью. Больше гипердвижок включать нельзя – густота звезд грозила кораблю гибелью.

– Обшарь–ка горизонт, – приказал Сухов штурману Иванову–Третьему.

– Горизонт чист, командир.

– Хреновато…

Петр Иванович Сухов боролся с дремотой. Этот поход дорого ему дался.

– Командир, впереди пусто, – через час доложил старлей Иванов–Третий. – Позади еще пустее.

– Продолжай шарить, – подтвердил приказ капитан третьего ранга и клюнул носом.

Радары «Котлина» обшаривали пространство в поисках десантного катера. Пусто, пусто, пусто… И вдруг некий объект возник словно бы из ничего – всего в трех с половиной тысячах километров от фрегата. Выходит, до сей поры умело прикрывался щитом невидимости.

– Неопознанный корабль! Дайте ваш позывной, – потребовал Сухов по рации. – Через пять секунд открываю огонь на поражение!

Судя по форме и размерам, это был десантный катер серии «Афалина» – именно тот, что искал «Котлин».

– Пять… четыре… три… два… – чеканил Петр, пока с катера не дали ответ.

– Я – Зу–лу Ван–Зироу–Ту.

Это был позывной разведроботов.

– Вас понял.

– Дайте свой позывной, – потребовали с катера, продолжая полным ходом идти к фрегату.

– Я – Танг–гоу Сикс–Ван–Севен, – назвался Петр.

Облегчения Сухов не испытал. Он нутром чуял: самое худшее – впереди.

– Готовьтесь принять на борт, – объявили с катера.

– Дело в шляпе, – сказал Петру старпом.

– Не говори «гоп»…

На подлете к «Котлину» десантный катер был пойман приемным устройством и попал на нижнюю палубу. Катер этот имел собственное имя: «Мадлен». Интересно, что о столь женственном имени думали роботы?

Космическое пространство вокруг фрегата казалось чистым. Подозрительно чистым, как заметил Бульбиев. И фрегат «Котлин» повернул назад. Путь домой был неблизкий.

Дежурная группа была в боевых скафандрах – на случай внезапной атаки. К тому же гости могли принести на себе какую–нибудь заразу. Матросы держали в руках бластеры с заряженными батареями, но стрелять без приказа Сухов строго–настрого запретил. У ног санитара стояла канистра с распылителем и дезинфицирующим раствором.

Матросы взяли катер в кольцо. Ждали. Роботы покидать свою скорлупку не спешили. Время шло, люди занервничали. Стволы бластеров начали гулять, нацеливаясь то на люк десантного отсека, то на выпуклость рубки.

– Ша, архаровцы! – Петр вклинился в дежурную группу. – Валерьянки не допили?

Наконец катерный люк распахнулся. По лесенке на пол трюма беззвучно спустились двое. Темно–серые, без скафандров и какой–либо одежды, без ручного оружия, но с большим серебристым чемоданом.

В высоту роботы были под шесть футов, весом (по прикидкам Петра) – килограммов под двести. Формой тела они походили на людей: две руки с пятью пальцами, две ноги с гибкими ступнями. На безволосой голове имелось лицо с глазами и ртом. Нос и уши были лишь обозначены. Органов чувств у них, надо полагать, имелось много больше, чем у людей из плоти и крови.

– Счастливы попасть к своим, – сказал разведробот на чистом русском языке.

Санитар начал санобработку: из распылителя он орошал роботов вонючей беловатой жидкостью. Они терпеливо ждали, когда душ иссякнет. На полу образовалась здоровенная лужа. Наконец канистра иссякла. Тела роботов были покрыты молочными разводами.

Роботы отряхнулись как собаки, а потом представились. Хотя они были из одной серии и походили на однояйцовых близнецов, различать их оказалось проще простого – из–за вмятины на груди. Вмятину оставил то ли удар носорожьим рогом, то ли взрыв кумулятивной гранаты. Того, что с вмятиной, звали Пауль, другого, целехонького, – Зиберт.

– Я – командир фрегата «Котлин» капитан третьего ранга Петр Сухов. Рад видеть вас на корабле – живыми и… здоровыми.

– Мы тоже очень рады, – сказал Пауль. – Вот записи, – он протянул Петру чемодан. – Их надо поместить в аварийную капсулу. Если корабль и мы оба погибнем, капсула должна уцелеть. Слишком ценные сведения.