Текст книги "Офицерский мятеж"

Автор книги: Леонид Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)

Глава шестая Внутренний голос

Капитан третьего ранга Петр Сухов летел на трансгале к своему второму дому – на жаркую планету Малайя. Спроси сейчас Петра: «Куда ты летишь, моряк? К кому так спешишь?», он бы ответил без малейших сомнений: «К ней. К моей Марусе».

Трансгалактический гиперлайнер «Катти Сарк» тащился едва–едва – за каждый прыжок преодолевал по двести парсеков. Военмору стало невтерпеж, несмотря на тысячи фильмов на выбор и бесплатные коктейли, которые были в его распоряжении. Сухов поднялся из кресла в салоне первого класса и отправился прямиком на капитанский мостик.

Перед началом полета капитан трансгала пожелал пассажирам спокойного путешествия и представился: Сергей Павлович Беринг. «Почему бы одному русскому моряку не помочь другому русскому моряку?» – подумал Петр. Моряки дальнего плавания обычно уважают военный флот. Многие из них сами служили когда–то или мечтали служить.

У Петра Сухова на пути встал стюард. Он узнал знаменитого военмора, улыбнулся и попросил автограф, а потом вежливо посоветовал вернуться на свое место. Капитан третьего ранга с трудом уговорил стюарда вызвать кого–нибудь из пилотов. Из командного отсека к Петру вышел второй пилот: сухопарый индус с большими карими глазами, темной до черноты кожей и прической, похожей на два сложенных вороньих крыла. Сухов попросил встречи лично с капитаном Берингом. Индус был непреклонен:

– Правила гиперполетов запрещают контакты пассажиров с капитаном судна.

Сухов не собирался отступать. Переговоры тянулись бы еще долго, но в люке командного отсека показалась колоритная фигура. Это был типичный морской волк: в старинной капитанской фуражке с крабом, с кирпичным, иссеченным ветрами лицом, с жесткой седой бородой и зажатой в зубах курительной трубкой из верескового корня.

– Капитан Беринг к вашим услугам. Чем обязан, сэр? – произнес он на дробленом, раскатистом английском. У капитана был сиплый бас.

– Капитан третьего ранга Петр Сухов. Прошу нарушить священные правила… – Военмор не договорил, ибо Беринг приглашающе махнул рукой:

– Не стойте в дверях – тут жуткий сквозняк. Заходите–заходите, – заговорил по–русски, но тоже с сильным акцентом.

– Благодарю вас, сэр.

Командная рубка поражала своими размерами. Большущая, как спортзал. «Зачем здесь столько места?» – подумал Петр. Полдюжины вахтенных офицеров сидели вдоль переборок у пультов, упершись глазами в экраны. Середина рубки была пуста, если не считать лифтовую площадку. Колодец аварийного лифта вел в спасательный отсек с катерами и шлюпками.

Как выяснилось, капитан трансгала любил общаться с интересными собеседниками, чтобы коротать полет со множеством мелких прыжков, нудных подлетов и осторожных причаливаний. Суда на таких маршрутах прозвали «подкидышами», даже если этот подкидыш был размером с гору. И на прием и выгрузку пассажиров у трансгалов уходило больше времени, чем на сами прыжки.

Беринг разместил гостя в свободном кресле у экрана переднего обзора. Вахтенные были заняты делом и на Сухова внимания не обращали. Капитан же в управление полетом не вмешивался. Пока жареный петух не клюнет.

– Скажите мне, Петр Иванович, – начал Беринг после пары пустопорожних, произносимых ради приличия фраз. – Вот вы – боевой офицер и знаете ситуацию не понаслышке. Ради чего мы грыземся с хаарцами? Что не поделили?

– Большой империи всегда тесно. Это раз. Хаарцы все чаще нарушают наши границы. Это два.

– А вот нарушив границу, что они делают? Минируют дороги? Топят наши корабли? Минералы казенные выгребают из недр? Плюют и мусорят на перекрестках?

«Приятно говорить с человеком, у которого есть чувство юмора. Лишь бы не пришлось шутить с утра до ночи», – подумал Петр.

– Никто не знает, зачем они к нам лезут. Может, считают эту часть Галактики своей вотчиной. А может, им приспичило сделать в наших краях что–то такое, о чем мы и помыслить не в силах. Если б мы сумели увидеть это действо, то все равно ничего бы не поняли и даже слов нужных не подобрали.

– А почему мы до сих пор не начали с ними переговоры? Ведь худой мир лучше доброй ссоры.

– Это вопрос не ко мне, капитан. Будь моя воля, я посадил бы дипломатов за круглый стол. Если надо, силой принудил. Но, как говорится, бодливой корове… – Сухов развел руками.

– Жаль, что такие, как вы, здравые люди не правят миром, – посетовал Беринг.

– Дипломаты должны договариваться, военные – готовиться к битве, а…

– А политиканы – врать, делать глупости и разжигать войны, – закончил капитан трансгала.

Оба рассмеялись.

– Каждый должен выполнять свою работу, – заметил Петр. – Ту, что умеет делать лучше всего. Только благодаря профессионалам мир еще не погиб.

– Вот это верно, – согласился хозяин рубки.

За спиной его возник стюард в белоснежной форме. Он катил столик с закусками. Стюард поставил столик рядом с пультом и замер в ожидании дальнейших приказов. Капитан легонько ему кивнул, и тот испарился. Беринг сунул руку в бездонный карман белого кителя.

– К кому спешишь, моряк? – спросил он, протягивая Петру фляжку: настоящий ямайский ром.

Сухов не любил сладкие напитки, но обижать капитана отказом не стал. Сделал добрый глоток, вернул фляжку. Ром обжег горло и горячей волной покатился по пищеводу. Сам же капитан Беринг пить не стал – он был на службе.

– К девочке моей…

– Вот и славно, – пробасил Беринг.

И глядя, как на экране переднего обзора медленно растет золотистое пятнышко Малайи, они душевно, на два голоса исполнили русскую народную:

– Ро–о–оди–на! Еду я на Ро–о–одину! А она–а–а мне нра–а–авится, хоть и не краса–а–авица. Ла–ла–ла–ла–лала. Эй, началь–ник!

Маруся Кораблева ждала Петра не на планете Малайя, а на орбитальной станции «Новый Пинанг». Ей удалось попасть туда, не истратив ни доллара на взятку. Маруся раздобыла специальный пропуск в космодромной комендатуре. Героическому военмору Сухову симпатизировали многие.

Маруся стояла на балконе Первого терминала в развевающемся темно–красном платье. Каштановые волосы ее, прибранные в пучок, растрепались от порывов ветра, что влетали на балкон из центральной шахты. «Пинанг» был во власти сквозняков. Маруся стояла, будто на океанском пирсе, встречая настоящий плавучий корабль.

Пассажиры, прибывшие на «Катти Сарк», поднимались на трех эскалаторах со второго уровня. Стройную фигурку Маруси Кораблевой Петр приметил издалека. Сердце ёкнуло. «Не может быть. Померещилось. Без билета на трансгал сюда не попасть». Но нет. Это точно была она, его ненаглядная Маруся.

Сухов не выдержал – ринулся вверх по ступеням. Пассажиры не спешили посторониться. Они приходили в себе после «морской болезни», порожденной гиперскачками. Мысленно чертыхаясь, военмор застрял в людях и чемоданах. Наконец эскалатор вынес его в просторное фойе верхнего зала ожидания.

Маруся бежала ему навстречу. Петр пошире раскинул руки, будто она могла проскочить мимо, и поймал…

«Еще один день прошел – ну и… хрен с ним!» – вспомнил Сухов поговорку кадетских времен. Эту фразу надо было произносить каждый вечер, получив в курсантской столовой положенный в добавок обрыдлому питательному желе кусок сливочного масла и крутое яйцо.

Сейчас все было с точностью до наоборот. Каждый уходящий день приближал конец недолгого отпуска и расставание с Марусей. Петр Сухов и так виделся с ней урывками: любимая продолжала работать в своем треклятом госпитале, и прогуливать службу не могла. А посему Петр вынужден был мучительно ожидать Марусю с каждого дежурства, без дела слоняясь по квартире.

На улице пронзительно вопили кошапли. Сухов высунулся в открытое окно. Так и есть: сидят на газоне средь высокой оранжево–зеленой травы и, глядя на гоняющуюся друг за другом парочку бледных лун, отвратительно орут – соревнуются, кто громче и пронзительнее. Самому противному из кошаплей достанется самка. Во дворе живет только одна – на полдюжины ненасытных самцов.

Сухов не понимал, за что можно любить взъерошенные комки шерсти с длинными клювами, но и отвращения к ним не испытывал. Закрытые окна из пуленепробиваемого пластика надежно изолировали от посторонних звуков. Но Петру очень уж хотелось вдохнуть полной грудью порыв свежего ветра, а не глотать кондиционированные воздуся, которые лишены жизненной силы и, по сути, мертвы. Покушения военмор не боялся – нельзя жить в постоянном страхе. А потому окно у него в комнате всегда было нараспашку.

Скоро истечет отпуск по ранению. Затем пройдет еще пара недель – и придется лететь на Новую Британию, принимать фрегат «Котлин». А пока его почти укомплектованный экипаж сидел на берегу. Скучная береговая служба шла своей чередой и никакого экстренного участия в ней капитана третьего ранга не требовала. Каплейт Бульбиев отлично справлялся и не ждал подсказок.

Без любимой Маруси Сухову все было не в радость. Смотреть фильмы не хотелось, читать – тем более. Все, что требовало хоть каких–то интеллектуальных усилий, пошло под запрет. Жара. Тоска. Самое время бездумно послушать музыку, выглохтить банку–другую пива – и на боковую.

Проигрыватель наполнил небольшую квартиру Петра нежными переливами. Чудный – аж на четыре октавы – голос полузабытой Карины Золиной вышибал из головы последний остаток мрачных мыслей. Однако сейчас чрезмерная нежность раздражала, как и переливы. А слушать песни былых войн и походов – совсем не то настроение.

Петр Сухов негромко скомандовал, и киберсистема «Домовой» сменила запись. По комнатам поплыли заводные ритмы.

Петр был в одних трусах, несмотря на распахнутые настежь окна. В этих широтах на Малайе круглый год пекло. Он бродил по квартире – никак не мог угнездиться.

Военмор страсть как не любил долгое ожидание. Не выносил физически – с далекого детства. Память в минуты ожидания снова и снова возвращалась к самому страшному в его жизни дню.

Жила семья Суховых в двухкомнатной квартире в центре города Мариуполя. Семилетний Петя Сухов сидел на старом ковре перед большими напольными механическими часами с задремавшим маятником и секундной стрелкой и терпеливо ждал, когда вернется домой отец. Чтобы убить время, мальчик расставлял на полу солдатиков: не умеющих ходить – старинных, что выплавлены из олова, и пластмассовых – тех, что поновее, а также совсем новых – из «живого» пластика. Они могли двигаться по команде хозяина, стрелять малюсенькими пульками и петь строевые песни, однако Петя куда больше любил безгласных и недвижимых «старичков», что достались ему по наследству от дедов и прадедов.

Ивана Сухова в его законный выходной срочно вызвали на завод. Батя сказал, что на обещанный футбол они пойдут в другой раз. Случилась авария, и нужна его помощь. Мать встревожилась: уж она–то хорошо знала, что на самом деле это может быть вовсе не авария, а очередная диверсия.

Диверсии в русских землях случались довольно часто. С одной стороны, на ослабевших русаков наседали неисчислимые полчища ханьцев, и бомбы взрывали обезумевшие от отчаяния патриоты. С другой стороны, покоя который век не давали неистребимые и безжалостные муслимские моджахеды. Сынишка этих раскладов, разумеется, не знал, но настроение матери уловил.

Отец обещал кровь из носа вернуться к обеду. Время шло, а Иван Иванович не появлялся и даже не звонил. Мать пыталась связаться с мужем, но его мобильник был отключен. Позвонила начальнику – один хрен. Связалась с женой начальника – та была в панике и тоже ничегошеньки не знала.

Мать вся извелась от ожидания. Когда за окнами стемнело, она не выдержала и, несмотря на строгий запрет Ивана Сухова, понеслась в порт. Сынишка остался дома один.

Петя утомился снова и снова переставлять на позициях солдатиков, выстраивая их то в походный порядок, то для фронтальной атаки, то в глубоко эшелонированной обороне, и включил телик. Черноглазый красавец–диктор бодрым голосом уверял горожан, что авария на испытательном стенде будет устранена в считаные часы. Диктор мальчику не понравился, потому что явно врал. ЧП случилось вовсе не на стенде, а на воде. Это Иван Сухов успел сказать домашним, пока натягивал свитер и брюки.

Мальчишка знал, что орбитальный буксир с готовой монтажной секцией стартует с акватории Азовского моря. Пересадочную станцию для гиперлайнеров собирали на земной орбите из отдельных блоков, а потом – уже готовенькую – переносили в нужную точку Галактики с помощью пары гипертолкачей.

Петя перещелкивал телевизионные каналы, пока не наткнулся на программу «Новости дня». В комнате появился толстяк в расстегнувшейся на животе рубашке. Его пухлые щеки были залиты румянцем, широко расставленные глаза лихорадочно блестели, кудряшки, обрамлявшие лысину, намокли от пота и норовили встать торчком. Он облизывал губы и тараторил:

– Только на нашем канале можно узнать новости без вранья, передергивания и прикрас. Мы расскажем вам всю правду о террористической атаке на Мариупольский завод «Гипермех». Сегодня в десять пятнадцать группа боевиков неизвестной принадлежности вывела из строя заводскую охрану на центральной проходной и взяла в заложники дневную смену монтажников в составе шестнадцати человек. Затем боевики заминировали Небесную пристань, готовую к отправке секцию и буксир, который должен был поднять ее на орбиту. До сих пор они не выдвинули ни одного политического или финансового требования. Полицейский спецназ дистрикта Новороссия и группа «Бета» плотным кольцом окружили территорию завода…

Петя внимательно слушал диктора, но не сразу понял, что речь идет о его папе. А когда мальчик уразумел, что злые боевики могут сделать папе больно, перепугался. Ему захотелось бежать из дома и предупредить отца. Он не сообразил, что и мама может погибнуть. С мамой ничего случиться не могло – на то она и мама…

– В эти минуты взвод флотских саперов с помощью одного из рабочих пытается обезвредить минное заграждение, что установили террористы. Только сделав в нем проход, можно подобраться к самой бомбе. Как нам только что стало известно, на пирсе обнаружены умные взрывные устройства, которые знают в лицо своих хозяев и не дают приблизиться к себе чужакам. Саперам пришлось прекратить работу.

Петя вскочил на ноги, подбежал к входной двери, открыл ее и скатился по лестнице. В городе царила тревога. Люди с испуганными лицами спешили по улице. Мимо Пети в сторону порта пронеслась карета «скорой помощи» – медицинский глайдер с красными крестами на бортах.

И вдруг впереди грохнуло, да так, что дрогнула земля и уши заложило. Над крышами домов в небо поднялось грязное желто–бурое облако. Люди больше не бежали в порт, а только оттуда. Их обгоняли «скорые помощи», летящие из порта одна за другой. Пете было страшно, но он продолжал идти.

Мама отыскала его по вшитому в рубашку маячку. Мальчик стоял у полицейского поста перед центральной проходной завода «Гипермех» и вглядывался в каждого человека, появляющегося в воротах.

Анна Сергеевна Сухова занялась поисками сына, выйдя от Ивана Ивановича – из городской больницы. Папа каким–то чудом остался в живых. Но Сухов–старший получил при взрыве бомбы тяжелую контузию, сильно ударился позвоночником о пирс, на время оглох и ослеп.

Много позже Петр Сухов узнал, что саперов, которые стояли рядом с его отцом в момент взрыва, так и не нашли. Слишком страшная история, чтобы отмечать этот день как второе рождение.

Наконец диск закончился и музыка стихла. В воцарившейся тишине Сухова вдруг осенило: если он немедленно не сходит в море, быть беде.

Море по нынешним временам – это мелководье космического океана, самый крайчик звездной бездны. То место, где ты, ничтожная крупинка мироздания, в кои–то веки чувствуешь себя Человеком.

Петр Сухов поставил недопитую банку «Степана Разина» на стол и быстро оделся. На маленький пригородный космодром он примчался через пятнадцать минут. Глайдер у него был хоть и старенький, но надежный, с форсированным движком.

Ворота космодрома по ночному времени были заперты. Чтобы поднять сторожа Сергеича с продавленной кушетки, пришлось изрядно посигналить. Капитан третьего ранга хотел дать старику полусотенную купюру за причиненное беспокойство, но Сергеич отказался:

– С русских моряков денег не берем. Почту за честь… – Прозвучало как фраза из исторического фильма. О каком–нибудь Ушакове или Нахимове. Старик тоже, наверное, геройских фильмов о русском флоте насмотрелся.

– Скоро ли ждать назад? – осведомился сторож, провожая Сухова к катеру.

– Вот продышусь как следует…

Петр сам не знал, сколько времени потребуется на то, чтобы «продышаться». Он не собирался мчать на границу Дальнего Космоса. Ему хотелось погонять вокруг планеты, развеяться, провентилировать мозги и, мягко приземлившись, увидеть наконец Марусю.

Сергеич со своей вышки глядел, как по команде с наручного компа со скрипом отъезжают в стороны плохо смазанные половинки ворот и белоснежный катер медленно выплывает из персонального суховского ангара размером с хоккейную площадку.

Космический катер был именован в честь любимой подруги военмора – «Марией». В отличие от глайдера, он был новехонький и напичкан электроникой снизу доверху – нежданный подарок от самого богатого русского на Малайе.

Господин Васильев–Пятый владел горнодобывающими комбинатами и сетью термоядерных станций на океанском берегу. После того, как Сухова наградили Военным крестом и он должен был получить под команду фрегат «Котлин», промышленный магнат одарил «славного моряка морского же скорлупкою». Так звучал тост Васильева–Пятого в «Славянском базаре» – лучшем русском ресторане Нового Пинанга, где был устроен грандиозный банкет в честь доблестного экипажа геройски павшего в бою корвета «Джанкой».

«Скорлупка» по имени «Мария» была шестой или седьмой по скорости среди плавсредств, летающих под флагом Малайи, и имела запас хода до границы звездной системы и обратно. Целых два года можно было проплавать на катере без дозаправки воздухом и водой, благо он был снабжен регенераторами последней модели.

Получить разрешение на полет было плевым делом – в космопорте сегодня дежурил давний знакомый Сухова, отставной военмор Джей Вонг. Этот совсем еще молодой ханец жутко обгорел при крушении эсминца «Хайнань» и был списан на берег еще пять лет назад. В диспетчеры его взяли только благодаря ходатайству Флота.

Петр вырулил катер на стартовую позицию, ближнюю к ангару. Военмор повернул ключ зажигания. Стартовые ускорители опалили керамобетон. Они без труда обеспечат «Марии» вторую космическую скорость.

На катере было смонтировано отличное антиперегрузочное кресло. Оно обнимало пилота с любовью – как Маруся Петра в те дни, когда была в хорошем расположении духа. Антигравитаторов на такие «скорлупки» не ставили – слишком дорогое удовольствие. Да и какой полет в космос без перегрузки? Баловство одно.

Если смотреть на Малайю из космоса, планета похожа на бадью с разноцветной начинкой: грязно–бордовая жидкость с оранжево–зелеными разводами. Поверху все это добро присыпано узкими полосами стирального порошка – белыми перьями облаков. Не самое аппетитное зрелище, однако бывают планеты и похуже.

Петр сделал пару оборотов вокруг Малайи и решил облететь две главные луны: Саравак и Сабах. На естественных спутниках издавна стояли зенитные батареи и приближаться к ним было запрещено. Но яхту «Мария» хорошо знали и сбивать, разумеется, не станут.

Дежурный оператор батареи на Сараваке вышел на связь, заорал чуть не на весь звездный сектор:

– Куда прешь?! Свербит? Жена, что ли, не дала?

– Грубый ты, – укоризненно ответил Сухов. – Невоспитанный… А меня уже нет.

«Мария» ускорилась и за считаные секунды ушла из запретной зоны. Серая, изрытая оспинами метеоритных кратеров луна осталась позади. А впереди был Сабах – белесо–голубой «камушек», словно выкатившийся из сказки о Снежной королеве. Эту ледяную глыбу Малайя захватила совсем недавно – по астрономическим меркам, вчера: десять тысяч лет назад. Сабах медленно испарялся в лучах солнца, но, как говорят жители Малайи: «На наш век хватит…»

Подойдя впритык к запретке, катер сделал мертвую петлю и пошел выписывать кренделя. Голубоватая луна мелькала на переднем экране – не разглядишь. «Мария» бесподобно слушалась руля. Эх, так бы с корветами да фрегатами управляться!

В эфире вдруг заголосили. В одну секунду раздались несколько встревоженных голосов, и поначалу Петр ничего не понял. Кричала какая–то женщина, заглушая мужиков–диспетчеров и дежурных офицеров.

Наконец Сухову удалось разобрать: что–то взорвалось в самом центре военного городка. Есть разрушения и жертвы. Военмор погнал домой. Еще с орбиты он позвонил Марусе. На всякий случай. С ней ведь не могло ничего случиться. Но мобильник не отвечал. «Абонент временно не доступен…» Петра окатило холодом.

Он взял себя в руки, связался с госпиталем и попросил к телефону старшую хирургическую сестру Марию Кораблеву. «Это очень важно!» – настойчиво твердил Сухов и уговорил–таки дежурную. Она ушла искать и надолго пропала. Включенный телефон позволял слышать взвинченные голоса врачей. Кто–то потребовал список раненых, ему ответили, что идут операции, и врачам не до того.

Наконец дежурная вернулась и произнесла испуганным голосом:

– Она ушла домой. – И повесила трубку.

«С ней все хорошо», – твердил Сухов, пока сажал катер.

Самонаводящаяся ракета типа «земля – земля», – уловил знакомые слова в полицейских переговорах. Бросив катер у ангара, военмор запрыгнул в глайдер и помчался в военный городок. «С ней все хорошо», – продолжал уговаривать себя, когда прорывался сквозь полицейское оцепление.

На месте своего дома Петр обнаружил воронку метров семидесяти в диаметре. Дно ее еще дымилось, и в воздухе висел кислый запах взрывчатки. Полицейские установили прожектора и все было видно как днем.

Ракета попала точно в центр дома, пробила крышу и, пройдя сквозь перекрытия как нож сквозь теплое масло, взорвалась на уровне фундамента. Попади такая в «Джанкой», от корвета и мокрого бы места не осталось.

Сердце оборвалось. Сухов опустился на тротуарный бордюр. В голове была одна мысль: «Маруся… А где Маруся?»

Соседние таунхаусы сильно пострадали: взрывной волной у них выбило окна и двери, стены тут и там были рассечены трещинами. Вокруг воронки полиция натянула полосатые бело–красные ленты. Редкая цепь полицейских должна была сдерживать зевак. Впрочем, те не пытались сунуться в воронку, нюхнуть кислятины курящегося дымка.

Наконец военмор поднялся с пластфальта и побрел прочь от того места, где совсем недавно стоял его дом. Он не думал о том, что «внутренний голос» уже не впервые спас его. Мысль сейчас была все та же и только одна: «Где Маруся?» Она вспыхивала в его воспаленном мозгу, не получая ответа, снова и снова.

Когда его за плечи ухватили сзади чьи–то крепкие руки, Петр не остановился – он упорно продолжал идти сам не зная куда.

– Я тут, милый мой. Слава богу, ты жив!

Марусины слова возвратили его в мир.

– Деточка моя!..

Сухов подхватил ее на руки и закружил на улице, распугивая зевак.

– Твоя. Только твоя, – повторяла Маруся раз за разом.

Сухова допрашивал не констебль или следователь городской полиции, а офицер флотской контрразведки. Обстрел военного городка рассматривался как диверсия, направленная против военного флота ООН.

Лейтенант Койволайнен был медлительным и до крайности скрупулезным человеком. Вдобавок он оказался голубоглазым блондином – «идеальным представителем арийской расы». И рост имел соответствующий – под два метра.

Допрашивал контрразведчик военмора в гарнизонной гостинице – в номере, который выделили Сухову, пока он не подыщет себе новое жилье. Лейтенант расположился за обеденным столом, посредине которого высилась стопка чистых тарелок и неизменный хрустальный графин. Военмор сидел на потертом диване под громоздкой имитацией лосиных рогов. Маруся вяло копошилась на кухне – ждала, пока уберется незваный гость, чтобы подать поздний ужин.

Допрос тянулся уже почти час. Петр Сухов не мог понять, чего от него добивается въедливый финн. С первой минуты было ясно, что сказать капитану третьего ранга нечего. Но признать это и уйти ни с чем лейтенант не желал.

– Вы утверждаете, что вам никто не угрожал в течение календарного года?

– Так точно, – терпеливо ответил Петр, хотя терпение его стало иссякать.

Разговор шел по третьему кругу. Очевидно, лейтенант снова и снова перепроверял ответы военмора, пытаясь поймать его на лжи.

– И вы не замечали ничего подозрительного после вашего возвращения со Старой Земли?

– Так точно.

Койволайнен почесал розовый висок. Вся его кожа была розовой, как после сауны.

– Нестыковочка получается, господин военмор. – Голос контрразведчика из сонно–равнодушного стал ласково–подозрительным. – Вы ничего не рассказываете о покушении на вашу жизнь во дворе отцовского дома в Париже. Тогда могли серьезно пострадать вы и кондуктор Спиваков.

– Во–первых, вы меня не спрашивали о Париже. Во–вторых, дурацкую выходку пьянчужки я не считаю покушением. А если бы мне на китель капнул голубь – это тоже считалось бы нападением на командный состав Флота?

Контрразведчик оценил русский юмор.

– Если голубя специально напичкали дерьмом и навели на вас по спутнику, то да.

Сухов кашлянул в кулак. Койволайнен был непробиваем.

– Желай кто–то убить меня в Париже, я бы здесь не сидел и с вами не разговаривал. Устроив позицию на крыше дома, снайпер мог бы снять меня при любом выходе в город и незаметно ушел. Вряд ли один худосочный кондуктор загородил бы меня от пули.

– Я предлагаю вам снова напрячь мозги и подумать как следует: кто точил на вас зуб, кому вы мешали. Завтра я приду снова. Надеюсь услышать что–нибудь новенькое.

Наконец контрразведчик встал со стула, надел фуражку и, едва не задев тульей притолоку, вышел в коридор.

«Кто же на самом деле разнес мой дом? – подумал Петр. – И, главное, зачем? Убить? Припугнуть? К чему–то подтолкнуть? К чему?»

Маруся торжественно внесла в комнату блюдо с жареным кроликом. Петр Сухов достал из пакета бутылку коньяка «Слава». Следовало отметить очередной день рождения. Военмор родился сегодня не во второй и даже не в пятый раз. А вот его любимой к столь знаменательным событиям еще надо было привыкнуть.

У каждого человека – девять жизней, у военного моряка – и того больше.