Текст книги "На крыше мира"

Автор книги: Леонид Стоянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

В САРЫТАШЕ

Машина, разрезая светом фар темноту, пересекала Алайскую долину. Она осторожно пробиралась по узкому снежному коридору, который образовался после расчистки дороги.

Капитан Мороз сидел в кабине, придерживая Чена у себя между коленями. Машина часто буксовала. Приходилось делать остановки, пограничники брались за лопаты, расчищали снег. Вдали светились огоньки Сарыташа, всё приближаясь и радуя перемерзших людей предстоящим теплом.

Склонившись к мальчику, Мороз спрашивал: «Тебе не холодно, Чен?». И плотнее кутал его шубой.

Сделав короткий поворот, машина легко пошла под гору по хорошо расчищенному широкому шоссе. Они въезжали на территорию участка Сарыташ.

У ворот детского сада машина остановилась. Капитан взял мальчика за руку и повел. Он слегка волновался. За два месяца очень привязался к Чену. Хорошо ли ему здесь будет? Кажется, заведующая славная.

На пороге их встретила Елена Николаевна.

– Заходите же, скоренько, не напускайте нам холода… – проговорила она, закрывая за гостями дверь на крючок.

– Ну, покажись, какой ты? – обхватила Елена Николаевна Чена за плечи, заглядывая ему в лицо. – Ух, какой черноглазый! Вы перемерзли, наверное, пойдемте ко мне. Сейчас я вас напою горячим чаем, согреетесь, – хлопотала она, стараясь скрыть свою радость.

Они вошли в соседнюю, теплую, хорошо натопленною комнату– Пахло молоком.

– Ой, молоко сбежит! – кинулась она к печке.

Открыв дверцу маленькой духовки, Елена Николаевна вытащила оттуда кастрюлю.

– Видите, как у меня удобно: и греет, и варит. Это всё Прокопыч. Есть у нас такой каменщик… Что же вы не раздеваетесь, Дмитрий Михайлович? – спросила она всё еще стоявшего в нерешительности капитана и, подойдя к мальчику, стала помогать ему расстегивать ватную куртку.

– Теперь полезай на диван, поближе к печке. и грейся. Вот так!

Капитан снял полушубок, ушанку и, сложив одежду на стул, остановился посреди комнаты. Он смотрел, как Елена Николаевна хлопотала возле Чена.

– Я, кажется, и не поздоровался с вами, – сказал капитан, улыбаясь, когда к нему подошла Елена Николаевна.

Он несколько дольше задержал в своей руке мягкую, горячую руку хозяйки, разглядывая ее глаза с большими зеленоватыми зрачками.

Елена Николаевна вся вспыхнула.

– Ух, какие у вас холодные руки! – шутливо вскрикнула она и потащила его к дивану. – Сейчас будем пить горячее молоко. Я совсем забыла!

Поставила перед диваном табуретку, накрыла ее салфеткой, расставила стаканы, нарезала хлеб.

– Будем ужинать по-походному! – засмеялась она, усаживая мальчика рядом с капитаном. – Ты понимаешь по-русски? Как тебя зовут?

Мальчик посмотрел ей в глаза и заулыбался

Мороз с грубоватой нежностью погладил Чена по голове и пододвинул ему стакан молока.

– Пей, Чен, пей!

Елена Николаевна заметно волновалась. Она уже давно их ждала. Еще месяц назад Чернов сказал ей, что капитан хочет привезти к ним китайского мальчика.

Она обратила внимание на то, с какой доверчивостью Чен прильнул к капитану. Славный мальчуган! Видно, он уже крепко привязался к Дмитрию Михайловичу.

Эта мысль была приятна Елене Николаевне. Ощущение какой-то необычайной теплоты охватило ее. Они сидели втроем, пили молоко, болтали о пустяках. Потом Чена уложили на диван, н он, свернувшись в комочек, крепко уснул.

– Устал с дороги, – сказала Елена Николаевна, заботливо прикрывая его пуховым платком. – Мальчик, наверно, доставил вам много хлопот. Ведь на заставе за ним некому было смотреть?

– Как некому? А я?

– Вы?

– О, мы очень подружились! Мне даже грустно с ним расставаться… Я и не думал что так привяжусь к нему.

Капитан стал рассказывать о мальчике. Елена Николаевна налила по стакану крепкого чая. поставила варенье. Было уже поздно, но они не замечали этого. Впервые за всю свою холостяцкую жизнь Мороз испытывал сейчас какое-то особое, еще незнакомое ему чувство. Приятно было смотреть на эту женщину, следить за ее движениями, слушать се голос, ловить на себе взгляд ее зеленоватых глаз. Мороз сам себе удивлялся, что так долго засиделся, хотя ему нужно было еще повидаться с Черновым. Но он медлил, оттягивал расставанье.

– Скажите, Елена Николаевна, а как же Чей у вас всё же будет? Ведь в детском саду только дошкольники! И потом как у вас с питанием?

– Не беспокойтесь, Дмитрий Михайлович! Продуктами мы обеспечены. А что касается Чена, то у моей помощницы тоже мальчик, Сережа, такого же возраста, как и Чен. Только он сейчас болен. Я уверена, что они подружат и не будут скучать.

– Да? Вот и хорошо. Я вас прошу, вы уж присмотрите за моим Ченом?

– За вашим? Он теперь и мой тоже… – глаза Елены Николаевны заискрились. – Мне кажется, что я его уже полюбила…

– Ну, спасибо. – Капитан задержался на минутку. Он почувствовал вдруг желание попрощаться как-то теплее с этой женщиной, но вместо того сказал:-А архарьего мяса мы вам всё же доставим для подкрепления! – И, засмеявшись, он сбежал с крыльца.

Шагая через двор к конторе, Мороз улыбался: как никогда, ему было легко и радостно.

Уже поздно вечером начальник заставы сидел в конторе участка с Черновым и Савченко.

– Красные спички, Василий Иванович, не дают нам в руки никаких доказательств, – говорил капитан.

– Но все-таки… Нам удалось установить, что такие спички были только у приезжих, – возразил Савченко.

До сих пор он немножко гордился тем, что установил это именно он, а теперь, оказывается, его усилия ни к чему.

– Приезжих у вас на участке было в тот день человек двадцать пять, не так ли? Не будем же мы ставить под подозрение всех этих людей?

– Конечно, всех подозревать не станешь… – разочарованно пробормотал Савченко.

– Странно, – задумчиво продолжал капитан Мороз, – на ферме отравили овец, здесь же обнаружены ампулы и здесь же спички… Странно. Я вас как-то просил установить наблюдение за фермой. Как там?..

– На ферму мы послали двух каменщиков, сказал Чернов. – Там надо исправить печи и выложить перегородку в помещении склада. Работы им хватит недели на две.

Что за люди? Можно на них положиться? – спросил капитан.

– Вполне. Это неразлучные друзья: Савелии Шутов и старик Прокопыч.

– А-а, знаю их, – кивнул Мороз. – Ну, что ж, узнали они что-нибудь интересное?

– И ничего особенного, – сказал Савченко, – На ферме останавливаются иногда колхозники-животноводы, руководители колхозов, приезжал зоотехник из Оша, один раз ночевал председатель Мургабского райпотребсоюза Байбеков… У Салиева останавливался

– Байбеков? Он, кажется, был здесь и в день пожара… – вспомнил Чернов. – Тоже помогал тушить.

– Да, он был, – подтвердил Савченко.

Насколько я понимаю, у Байбекова никаких дел на ферме нет. Что он, в гости ездит к сторожу? – спросил Мороз.

Чернов и Савченко признались, что не интересовались, в каких он отношениях со сторожем фермы.

Надо поинтересоваться, – заметил Моим роз. – Скажите, пожалуй, вашим каменщикам, пусть понаблюдают. Только как бы они там не выдали себя!

– Нет, Прокопыч – хитрый старик

Начальник заставы поднялся.

– Как ваше плечо, Дмитрий Михайлович? – спросил Чернов.

– Пустяки. Зажило. – Капитан помрачнел. – А вот старика мы подобрали в плохом состоянии, Цоя… Умер вчера…

– Умер? М-да-а… Таким молодцом оказался старик! В его годы!

– Да, он помог нам поймать крупную дичь. Это была его месть, так он мне сказал… Жалко старика.

Не отдыхая, капитан Мороз этой же ночью уехал на заставу.

ОБВАЛ

Было еще совсем темно, а возле конторы уже раздавались голоса людей. Призывники собирались выехать пораньше: с ночи стал срываться снег, может забить дорогу. Надо прискочить два опасных места: в ущелье и на Тал-дыке. С этого перевала, высотой почти в три с половиной тысячи метров над уровнем моря, дорога сползает в долину, извиваясь по склону замысловатыми зигзагами. Серпантины-крутые повороты дорог-всегда доставляли много хлопот. Зимой малейший ветер заносил их снежными сугробами. Рабочие из Акбосаги уже вторые сутки расчищали здесь шоссе. В помощь им высылались люди из Сарыташа.

Подвезти их на перевал решили в машине, на которой уезжали в Ош призывники.

Трое призывников с вещевыми мешками стояли уже возле машины. Исмаил задержался прощаясь с матерью. Сидя по-восточному, на корточках, и обхватив голову руками, она тихо причитала.

– Мама! Перестань горевать. – Исмаил подошел к матери и опустился рядом, – Тебе будут помогать. Молодых коз продай, а старую с козленком обменяй у Мухтара на дойную. Я вернусь, свадьбу сыграем… Ты еще внучат няньчить будешь!..

Он отнял ее руки от лица, прижал к груди и так постоял мгновение с закрытыми глазами

– Пора…

Возле машины стояло много народу. Кто-то из женщин всхлипывал. Исмаил искал глазами Фатиму. Она стояла рядом с Варей Савченко. Исмаил бросился к ней и остановился в нерешительности. Варя подтолкнула Фатиму навстречу ему. Исмаил, позабыв об окружающих, торопливо целовал девушку, ощущая на своих губах слегка солоноватый привкус ее слез. Он чувствовал теплоту и дрожь ее тела. Наконец, он оторвался, взглянул на Фатиму заблестевшими глазами.

– Ты будешь ждать меня, Фатима?

Фатима рыдала, не в силах выговорить ни слова.

Не надо, дорогая! Не надо. Я вернусь…

Вот и уменьшилась наша семья на пять человек хороших ребят, – грустно сказал Чернов, когда машина с призывниками скрылась за поворотом.

Начинался обычный трудовой день. Некогда было задумываться и грустить. Погода портилась. Дорога была в плохом состоянии, а из Управления каждый день звонили: «не сорвите продвижения колонны…».

Еще на рассвете группа рабочих во главе с Пулатом ушла в ущелье расчищать шоссе от выпавшего за ночь снега. Остальных рабочих мастер Быков направил на перевал.

Ветер гнал сплошную череду темных, низко, почти над самой головой проносившихся туч. Они цеплялись за острые вершины гор, беспорядочно сползала со склонов, клубились, внезапно обрушивались густым снегопадом и уносились дальше. Мгла рассеивалась, становилось ненадолго светлее, появлялись смутные очертания оголенных, чернеющих скал, и снова налетал снежный вихрь, оставляя на шоссе горбатые сугробы. Работать было трудно. Ветер забивал дыхание, слепил снегом глаза, леденил тело.

В ущелье находилось девятнадцать человек. Люди работали, не разгибая спины. Никто не знал, который час. Часы были только у мастера Быкова. Принявший на себя обязанности бригадира Пулат чертыхался. Куда запропастился мастер? Чего он торчит вверху на перевале? Люди голодные, давно пора обедать. И табак вышел.

Пулат посмотрел на небо. Солнца не было видно. Окутанные серыми тучами, по обе стороны ущелья высились почти отвесные скалы.

Справа повис над ущельем наметенный ветрами огромный сугроб. Не раз на него с опаской поглядывал бригадир. «Как бы его убрать оттуда?».-

Пулат! Ты бы сходил на перевал, поторопил мастера, – окликнул его Абибулаев.

– Пожалуй, надо сходить, – согласился Пулат. – Вы, ребята, делайте привал. Вон там и костер можно разжечь, – показал он на небольшой грот в скале, метрах в ста от того места, где они работали.

Рабочие повеселели; с размаху втыкая в снег лопаты, они гурьбой двинулись вниз по шоссе.

– Попроси там повариху, пусть побольше картошки напечет! Аппетит сильно большой! – крикнул Абибулаев вслед уходившему бригадиру. Рябцев, помоги мотор завести. Снегоочиститель подальше от этой ямки поставлю, – сказал он, показывая рукой на глубокую расщелину, которая вплотную подступала к узкой ленточке дороги.

– Эх ты, насмешливо ответил Рябцев. – Тракторист, а ручки крутнуть не умеешь, как следует. Пока мы с тобой будем тут возиться– и перерыв кончится. Ну, давай уж, помогу.

Рябцев направился к Абибулаеву, на ходу поплевывая в ладони. И никто из них не мог знать, что эта задержка будет стоить им жизни.

Не успел Пулат дойти до Хатынарта, как его остановил глухой гул, похожий на отдаленный гром. Пулат побледнел. Сознание подсказало ему причину этого необычного грохота, но он не хотел верить страшной догадке. Обвал! Неужели в ущелье?!

От Хатынарга приближалась грузовая машина Пулат стоял бледный, растерянный. В глазах его застыл ужас Машина круто остановилась. Из кабины вышел Чернов.

Ты слышал? – не здороваясь, крикнул он.

– Обвал, товарищ начальник, – задыхаясь, проговорил Пулат.

– Как ты думаешь – где? – Чернов тоже был бледен и напряженно всматривался в горы.

– Не знаю… Боюсь, что в ущелье.

– Едем туда!

Они бросились к машине.

Пулат ехал, стоя в кузове. Тесемки от шапки развязались. Ветер рвал меховые наушники, свистел в ушах. Пулат не чувствовал холода. Глаза его, не отрываясь, смотрели вперед. Он хотел как можно скорее увидеть и боялся.

Они приближались к ущелью. Дорога сделала поворот и Пулат вскрикнул. Это был крик ужаса… и облегчения.

Там, где работала его бригада, лежала гора снега. Да, это была настоящая гора высотой с трехэтажный дом! Она заполнила зиявшую прежде рядом с дорогой расщелину и всю узкую часть ущелья. Но рабочие… рабочие стояли у ее подножья, опершись на лопаты, и был у них сейчас вид людей, только что избежавших смертельной опасности.

Машина резко остановилась. Пулат больно ударился грудью о кабину, спрыгнул в сугроб и имеете с Черновым и шофером побежал к рабочим.

Стояла мертвая тишина.

Ветер срывал мелкие снежинки и кружил их над ущельем. Все молча глядели на чудовищную массу снега и каждый боялся сказать первое слово.

– Спасибо, товарищ бригадир, – сказал, наконец, Пулату пожилой рабочий, – во-время ты нас отпустил отдохнуть, а то бы крышка! Как чувствовал. А вот Абибулаев с Рябцевым… не успели.

Раскапывать надо, а мы стоим, – горячо вскричал кто-то из молодых рабочих. – Может, они живы еще!

– Раскапывать, – горько повторил Пулат, – Да тут работы на месяц нашими силами.

– А где Быков? – спросил Чернов. – В Хатынарте сказали, что он ушел сюда. Разве он не приходил?

– Быков? Нет, не приходил.

– Не попал ли и мастер под эту шапку?

Все снова заволновались.

Чернов наконец овладел собой и собрался с мыслями. Распорядившись на всякий случай рыть тоннели в снегу, он вернулся с шофером к машине.

Люди дружно взялись за лопаты, хотя никто не верил, что можно остаться в живых под этой тысячетонной громадой.

Чернов приехал в Сарыташ поздно ночью. Там уже знали о несчастье. Савченко поднимал все население на расчистку обвала. Он молча посмотрел в осунувшееся лицо начальника участка.

– Я людей посылаю на подмогу, – сказал он. – Надо?

– Да, посылайте, – хмуро приказал Чернов. – Работы там… Ущелье засыпано почти на треть. Своими силами никак не обойтись.

– Абибулаев… там? – тихо спросил Савченко.

– Там… И Рябцев гоже.

– Вот как странно устроена жизнь, – с горечью продолжал Чернов. – Там погибли люди, а я сейчас думаю о другом: как бы дорогу открыть автоколонне. Не жестоко ли, Василий Иванович?

– Людей жаль, Владимир Константинович. Но и правительственное задание выполнить надо, – мягко отвечал Савченко. – Война…

Всю ночь сидели в маленьком кабинете Чернова. Думали, советовались, искали выход.

– Ну. гак что вы предлагаете, товарищи? – в который раз повторял Чернов, едва воцарялось молчание.

Бригадиры отводили в сторону уставшие, воспаленные глаза. Что можно предложить? Организовать расчистку ущелья собственными силами немыслимо – транспорта мало; рассчитывать на помощь машинами почти не приходится-ни погранзастава, ни Мургаб такой помощи предоставить не могут. К тому же много машин не удалось бы бросить сейчас в ущелье, они только загромоздили бы дорогу Нужны люди. Много людей! Без них ничего сделать нельзя. А где их взять?

– Все-таки надо послать машину на заставу, – предложил Савченко.

– Туда и обратно она проездит неделю, – угрюмо заметила Фатима.

При такой погоде – не меньше, – подтвердил мастер Аничкин.

Чернов рассуждал вслух.

Масса снега заняла по длине, примерно, метров двести и в высоту двадцать. Это тысяч шестьдесят кубических метров. Нужно не меньше пятисот человек, чтобы…

Пятьсот человек! – в отчаянии вскрикнула Фатима.

– Мы сможем мобилизовать человек семьдесят, – сказал Савченко.

– Да, пятьсот человек… – продолжал размышлять Чернов, – И работать им придется дней двадцать…

Чернов отложил карандаш и встал,

– Надо попытаться установить связь с Акбосагой, с мастером Розамамаевым.

– Но как же свяжешься? – недоумевал Аничкин. – Телефон не работает, очевидно, повредило обвалом, а пройти сейчас на ту сторону совершенно невозможно!

– Я это знаю. Надо поговорить с местными людьми, со стариками. Может быть, кто-нибудь знает дорогу в обход. Надо найти такую дорогу. И найти человека, который смог бы добраться до Розамамаева.

– Это очень трудная задача, – проговорил Савченко. – Но может быть, в самом деле…

– Всё, что нам сейчас предстоит сделать, – очень трудно. Но мы должны делать. Медлить нельзя ни минуты.

Вошел усталый, запорошенный снегом Пулат. Он только что пришел из ущелья. Все бросились к нему.

– Ну что?

Пулат безнадежно махнул рукой.

– Бесполезно. Еще копают, совесть велит…

Помолчав, Чернов спросил:

– Быкова до сих пор нет?

– Нет, – ответил Пулат. Когда рабочие садились в машину на перевале, он сказал им:

Вы поезжайте, а я через два часа тоже приеду к вам». Но он так и не приходил в ущелье.

– А на Хатынарте вы не спрашивали о нем?

– Спрашивал. Повариха говорит: был, взял узелок с едой и на лыжах пошел в ущелье.

– Странно. Может быть, вы разминулись с ним?

– Не могли мы разминуться… Дорога одна.

– Одна-то одна, а видать, всё-таки разминулись. Должно быть. тоже…

Савченко нахмурился и нервно зашагал по комнате.

– С рассветом – всем быть в ущелье, – приказал Чернов.

– Уже рассвет, Владимир Константинович, – заметил Аничкин.

Савченко сейчас был в таком состоянии, когда каждый нерв, каждый мускул были напряжены до предела. Ни спать, ни есть не хотелось. Он вышел во двор, вдохнул чистый морозный воздух. После прокуренной комнаты слегка кружилась голова. Было еще темно, хотя небо на востоке начинало бледнеть. Нигде не видно было огней, только в домике радиоузла сквозь ставни пробивался свет. «Что он там делает… этот тип? – с внезапно вспыхнувшим подозрением подумал Савченко. – Почему сидит ночами?»

Новый радист с первых же дней его приезда в Сарыташ не понравился ему. Молчаливый, угрюмый Пальцев почти ни с кем не общался. Он долго не мог наладить трансляцию последних известий и это многих злило.

ПАЛЬЦЕВ

Примостившись на табуретке возле приемника, Пальцев повернул ручку настройки. Всю ночь он провозился с трансляционной сетью и теперь, закончив работу, был как нельзя более доволен. Кажется, теперь уже не придется рабочим нарекать на него. Спать, собственно, уже было некогда и радист решил «пройтись» разок-другой по эфиру.

Среди хаоса звуков он улавливал станции разных стран. Вот говорит Москва… Плохо слышно. Забивают. А это Будапешт, Вена, София. Обрывки музыки. Чей-то низкий голос, подозрительно четко выговаривая русские слова, передает об окружении Москвы… Очередная утка немецкого командования, рассчитанная на то, чтобы сбить с толку людей. А вот выстукивает телеграф…

Пальцев повернул ручку настройки на более короткие волны. Приемник засвистел, послышались позывные. Шла перекличка шифрами, передача важных сообщений, неведомых никому, кроме людей, посвященных в особую, секретную азбуку. В этих звуках скрывался целый мир тайных взаимоотношений.

Но что это?

В комнате раздалась четкая, громкая передачи цифрового шифра. Для горных условий слышимость была настолько ясной и громкой, как будто передача проводилась где-то совсем рядом, не дальше семи – десяти километров от участка…

Да. Радист больше не сомневался. Где-то недалеко работал передатчик. А что, если это враг?

Пальцев схватил тетрадку и стал быстро записывать цифры, словно нанизывая их одну на другую… Долго сидел потом в раздумье, выключив приемник. Стало нестерпимо тихо, так тихо, что слышно было, как стучало и висках.

«Нервы, нервы, дружище! – успокаивал он сам себя. – Надо всё же об этом рассказать».

Ему вдруг стало душно в аппаратной, захотелось выйти на свежий воздух.

Савченко увидел появившуюся в дверях высокую и худую фигуру радиста.

Что это вы так налегке вышли, товарищ Пальцев, без шапки? – спросил Савченко, подходя ближе. Почему сидите так поздно? Или, вернее, рано…

Радист повернул голову в сторону приближающегося парторга и ничего не ответил на вопрос. «Странный тип…»-подумал Савченко, останавливаясь возле него, и тут только увидел действительно странное выражение его лица. При слабом свете электрической лампочки глаза на усталом лице радиста казались испуганными.

Вы нездоровы, товарищ Пяльцев?

Нездоров? Да. Впрочем, нет. Я-здоров. Вот только… зайдите-ка лучше в аппаратную.

Недоумевая, Савченко переступил порог вслед за ним.

То, что рассказал, сбиваясь и волнуясь, радист, вставило Савченко крепко задуматься… Да… В горах неблагополучно. Вряд-ли вблизи работала наша станция. Кажется, некому. Где-то затаились враги. Здесь, в глубоком тылу, тоже идет война. Надо быть настороже каждую минуту. Но кто? Кто? Неужели кто-то ходит среди них, может быть, разговаривает с ним, с Савченко, здоровается, шутит… Руки Савченко сжались в кулаки.

Он смотрел на цифровые записи в тетради. Сообщение врага. Как важно было бы расшифровать его. Надо немедленно сообщить Морозу.

Радист мучительно закашлялся, на лице его выступили багровые пятна. Савченко участливо посмотрел на него и словно почувствовал себя виноватым. Да ведь радист – совсем больной человек! Поневоле будешь хмурым и неразговорчивым.

– Вот что, товарищ Пальцев, – мягко сказал он, – перепишите мне эту шифровку и идите отдыхать. Нехорошо вы кашляете…

Радист махнул рукой.

– Я давно кашляю. Пойду в ущелье, немного поработаю. На воздухе мне легче.

– Э-э, нет. Лопатой вы не работник. Сделайте то, что я вас прошу, и идите домой.

– Нечего мне дома делать, – раздраженно пробормотал Пальцев.

В его словах Савченко неожиданно услышал прорвавшуюся тоску одинокого человека.

«Эх, не умею я еще распознавать людей! – сердито подумал Савченко. – Вот подозревал этого неприветливого человека, не расспросил, не узнал, что у него на душе… А он просто больной и, может быть, несчастливый человек. А кто-то другой, приветливый и добрый, творит у меня за спиной свои черные дела…»

– А еще скажу – думал я хуже о вас, Пальцев, признаюсь – ошибся. Как хорошо, что ошибся, – сказал он, пряча в карман листок с аккуратно переписанными радистом цифрами.

Савченко ушел, а удивленный Пальцев еще долго смотрел ему вслед и, может быть, впервые за свое пребывание в Сарыташе по-хорошему улыбнулся, как человек, вдруг почувствовавший, что он больше не одинок.