Текст книги "На крыше мира"

Автор книги: Леонид Стоянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

ПОСЛЕ ПОЖАРА

Савченко видел, как отброшенное кем-то в сторону бревно ударило по ноге его жену. Он подбежал, когда ее подняли с земли. Варя не могла ступить на ногу. Осторожно поддерживая жену, Савченко повел ее на пригорок, где возле глухой стены склада Елизавета Карповна бинтовала Исмаилу руки.

– Эх! Как же это тебя, Варюша, угораздило! Очень больно?

– Нет, нет, ничего!..

– Опирайся крепче.

Серьезного ничего не оказалось. Савченко помог жене дойти до квартиры, уложил в кровать и, нежно прикоснувшись рукой к ее волосам, сказал:

– Ну, Варя, я должен вернуться туда. Ты уж извини. Постарайся уснуть.

Варю всегда трогало заботливое отношение мужа. Они были уже немолоды. Отечественная война застала их в Донбассе. В первых же боях Савченко был ранен и направлен в тыл. Не успели обосноваться в Харькове, как пришлось эвакуироваться дальше. Почти три месяца мытарств – и вот они на Памире. За всю совместную жизнь они не знали, что такое ссора. Савченко всегда был чутким, отзывчивым, нежным…

Варя открыла глаза. Нога болела меньше. Со двора долетал еще шум голосов и в окно были видны отсветы утихающего пожара.

Варя хотела было встать, чтобы приготовить ужин, но почувствовала, что смертельно устала.

«Отчего случился пожар? Отчего так тревожно стало в последние дни?» – уже засыпая, думала она.

На месте пожарища осталась большая груда золы, среди которой то тут, то там вспыхивали и мгновенно гасли искры. Несколько рабочих были оставлены на дежурство. Они заливали водой кое-где тлеющие угли. После пожара ночь казалась особенно темной. Усталые от необычного напряжения люди разошлись.

Исмаил шел, и сердце его ликовало. Несмотря на сильную боль в руках, несмотря ка пожар, который он воспринял, как большое несчастье, сердце его готово было выскочить из груди. С той минуты, как Фатима, увидев его с забинтованными руками, кинулась и обняла его, это сердце положительно не давало ему покоя. Руки его были забинтованы, он ничем уже не мог помочь, однако метался вокруг пожарища, стараясь быть поближе к Фатиме. Не зная, куда девать свою энергию, он раз десять забегал на электростанцию, внимательно следил за приборами, прикасался забинтованной рукой к дизелю, выслушивал мотор и удовлетворенный снова мчался туда, где боролись с огнем люди.

Теперь, когда всё кончилось и ночь поглотила последние искры огня, Исмаил вернулся к себе на электростанцию и, хотя путь к ней можно было избрать более короткий, он всё же решил пройти мимо дома Бакира Кулатова.

В доме горел свет и в окно было видно большую часть комнаты.

Угрюмый Бакир сидел на деревянном топчане, служившем ему постелью, – Фатима на низенькой скамеечке. Они о чем-то разговаривали. Бакир погрозил дочери пальцем, а Фатима вдруг в смущении закрыла косынкой лицо.

Если бы эта ночь длилась вечно и не надо было идти на электростанцию, Исмаил не шелохнулся бы, так он был счастлив. «О ком это они говорят? – думал он. – Уж не обо мне ли?»

«Ах, как нехорошо подглядывать в чужие окна, – спохватился вдруг Исмаил и сделал шаг в сторону. – Даже если там сидит любимая девушка?» – нерешительно прибавил он.

А в это время Фатима вспоминала случай в Оше. Она тогда училась на курсах трактористов. Исмаил временно работал в мастерских при Управлении. В воскресенье они пошли в сад. Гуляя, вышли к реке Ак-буре и пошли вдоль берега. Это было солнечным утром в начале лета. Город утопал в яркой зелени. Река шумела среди камней, неся с гор мутные ледяные воды талых снегов.

Они поднялись по крутой насыпи на мост и услышали крики. Большая, тяжело груженная арба, на которой сидела старуха с двумя детьми, на спуске к реке зацепилась за столб и накренилась, готовая вот-вот свалиться. Исмаил подбежал к ней, подставил свое могучее плечо под арбу и выровнял ее. Сильный он!

– Я, Бакир Кулагов, плохо сторожил эту ночь, – прерывая ее мысли, произнес удрученно старик.

– Зачем так говоришь, отец! Все знают, что ты честный работник.

– Нет, Фатима! Плохо твой отец сторожил, о другом думал, – сокрушался старик. – Как смотреть завтра в глаза людям буду?!

– Успокойся, отец! Завтра всё расследуют, найдут виновного.

– Так-так, – поднимаясь, грустным голосом проговорил старик. – Пойду, обойду еще раз участок.

Чернов не спал. Нервное возбуждение после пережитых событий этой ночи мешало уснуть. Приезд Казакова, разговор с ним, собрание, пожар – всё это с новой силой вставало перед ним.

Почему место начальника техотдела предложили именно ему? Ведь все в Управлении знают, что он не любит кабинетной работы и сам попросился на участок. Работать непосредственно с людьми на производстве для него дороже всякого повышения. И потом этот Казаков, неприятный какой-то человек…

А тут еще пожар. С каким трудом заготовляли сено… В своих людях он уверен. Однако, не мешало бы разобраться, что это: неосторожность или умышленный поджог? Жалко старика Кулатова, а придется наказать.

Проснулся Владимир Константинович с тяжелой головой и когда вышел во двор, солнце уже поднялось над гребнем гор. С крыш капало. У стен домов на солнечной стороне с оттаявшей земли поднимался пар.

К Чернову подошел доктор Крымов, солидный, полный мужчина в больших роговых очках. В разговоре Владимир Константинович узнал, что тот вызван из Оша на заставу к капитану Морозу.

Они подошли к складу, возле которого стояли Казаков и Савченко. Чернов сдержанно поздоровался.

Савченко раскраснелся и расстегнул ворот ватной куртки – так припекало.

– Что, пригревает? – спросил доктор. – Здесь и зимой можно загореть, как на курорте. Удивительный край! Вы в Джилянде бывали?

– Проездом. Ведь я здесь недавно.

– Советую побывать и искупаться зимой на открытом воздухе в речке. Получите большое удовольствие!

– То есть, как это в речке, зимой? – удивился Савченко.

Казаков и доктор рассмеялись. Савченко смотрел на них непонимающе.

– Вы вот послушайте, как это было в первый раз со мной, начал доктор. – Как-то мне пришлось выехать зимой в кишлак Ак-тай-ляк,

Только мы спустились с уклона, вблизи Джилянды, как что-то случилось с машиной. Не то в карбюраторе, не то с зажиганием что-то разладилось – не помню, но, как это бывает у шоферов, стоп, остановились! Ну, ничего не поделаешь, встал я и пошел к начальнику участка. Тогда там Викторов был, помните, Владимир Константинович? Ярый охотник. Конечно, с радостью принял, в горах всегда рады свежему человеку, затащил к себе. А я, знаете, в горах уже больше недели пробыл, помыться захотелось. «Тазик бы мне да воды теплой, хоть лицо, шею, руки освежить», – говорю ему. Он молча снимает мохнатое полотенце, подает мне мыло и приглашает во двор. «Вот видите, дорожка пошла через речку Токуз-булак? Перейдете мостик и потом по той же стороне шагов через двести можете выкупаться, мое почтение!» Я так и вытаращил на него глаза. Смеется он надо мной, что ли? А он:-«Только осторожно-воду попробуйте, не обожгитесь!». Пошел я. Подхожу к этой самой речке. Вид, знаете ли, как на картине Судковского: горы, вокруг снег, над речкой пар стелется… Серой запахло. А солнце – так и жжет! Из трещин в скале ручейки выбегают, собираются в лужицы, из них – в речку. Я ткнул пальцем, интересно же! Да как вскрикну – кипяток! Вот так попробовал! Чуть палец не обварил. Ну-ка, батенька, думаю себе, это ты подшутить изволил! Даже рассердился было, что время потратил. Смотрю, чуть ниже бережок сухой. Пошел. Песок теплый, даже горячий. Присел. Жарко стало. Сбросил я с плеч полотенце, шапку, потом и пальто снял. Тепло. Что ж сидеть! Дай хоть лицо вымою. И знаете, что получилось? Вода – как шелк! Горячая, чистая, что слеза. Стал я снимать с себя барахлишко, остался в чем мать родила и полез в эту самую «ванну»! Выкупался, носки освежил, платок носовой, на песке погрелся. Над горой тучка проходила, снежок пошел редкий, крупный. То на плечо упадет снежинка, то на спину. Изумительно! Курорт! Просто от души советую побывать там., Вот какие тут, на крыше мира, чудеса бывают! Экзотика.

Словоохотливый доктор закончил свой рассказ как раз в ту минуту, когда Чернов уже начал терять терпение. Его ждали дела.

– Ну, что же, пойдемте, Владимир Константинович! – сказал Казаков. Мне пора ехать. Лидия Львовна, наверно, уже готова.

Они молча пошли рядом и у каждого из них не было никакого желания начать разговор первым.

У дома уже стояла легковая машина. Лидия суетилась, заполняя ее свертками, узелками, какими-то банками. Она как раз вышла на крыльцо с тяжелой корзиной, которую еле удерживала в руках.

«Опять – посылки. И когда она успела все это приготовить!» – с досадой подумал Чернов.

– Лида! Зачем ты так загрузила машину? – недовольным тоном спросил он. И только хотел помочь ей, как его опередил Казаков.

– Нет, нет! Ничего, услужливо подхватил он корзинку: – Это мне нисколько не помешает.

Чернов вошел в дом. Внешне безучастно он наблюдал, как деятельно Казаков помогает собираться в дорогу его жене.

С горечью смотрел Владимир Константинович на возбужденное веселое лицо Лидии. Она была уже не здесь…

– Как ты думаешь, Володя, надеть мне боты? – беззаботно спросила она мимоходом и это было всё, о чем она нашла нужным посоветоваться с ним.

От глаз Чернова не ускользнуло, каким взглядом окидывает Казаков его жену. «Ишь, каким фертом вертится!» – неприязненно подумал он. Ему было противно смотреть на самодовольную, предупредительную улыбку этого человека, на его приторную вежливость, смотреть, как он надевает перчатки, обтягивая каждый палец; неприятно, как он всё время касается Лидии, принимая от нее свертки. Когда Лидия на минуту оставила их одних, Казаков изучающе глянул на Чернова.

– Владимир Константинович! Кроме докладной о пожаре, вы больше ничего не передаете начальнику дороги? – любезным тоном спросил он.

– Я просил бы подбросить нам сена.

– А может быть, вы всё-таки подумаете о предложении…

– Я уже сказал вам: мое нынешнее место меня удовлетворяет, – сухо ответил Чернов.

– Что ж дело ваше, растягивая слова, проговорил Казаков. – Смотрите, не прогадайте…

Чернов не ответил, вынул папиросу, закурил. Отсюда, где он сидел на диване, была видна часть спальни, туалетный столик, лицо Лидии, разгоревшееся, оживленное… Да, она красива. Ей радостно сейчас, что она уезжает. Уезжает на всю зиму. В своей белой пушистой шубке она кажется совсем юной. И Владимир Константинович на мгновение увидел в ней прежнюю Лиду…

Тогда был осенний прохладный вечер. Они вдвоем сидели на маленьком деревянном крылечке. На ней была накинута белая шубка и Лида зябко поводила плечами. И, как всегда, чуть насмешливо, но с какой-то неловкой улыбкой ома тогда сказала:

– Ты, может быть, не поверишь, по я еще никогда не любила.

– А меня? – спросил он, привлекая ее к себе.

Она высвободилась, положила руки ему на плечи и посмотрела прищуренными, смеющимися глазами.

Тебя? Тебя я люблю, как сумасшедшая! – И, засмеявшись, спрятала лицо у него на груди и долго не хотела поднять его.

А когда ом, с ласковой настойчивостью, откинул ее голову и заглянул ей в глаза, Лида была по-девичьи смущенная и счастливая! Да, тогда они были очень счастливы на том деревянном расшатанном крылечке. С тех пор это ощущение не повторялось никогда. Никогда больше Лидия не говорила, что она любит его, как сумасшедшая, и никогда больше не было у нее такого лица…

Может быть, он сам в этом виноват? Очерствел, привык к их сдержанным, холодноватым отношениям, сам никогда больше не говорил жене нежных слов?..

Лидия вышла из спальни. От нее пахло духами. Все втроем они сошли с крыльца к машине. Чернов снял с шубки прицепившуюся черную нитку и посмотрел на жену долгим, грустным взглядом.

– Тебе не будет холодно? Надела бы пуховый платок.

– Нет! Мне жарко, – возбужденно воскликнула она.

– Не беспокойтесь, Владимир Константинович. Я полностью отвечаю за доставку вашей супруги в целости и сохранности. Можете положиться, – расшаркался Казаков.

Чернов не взглянул в его сторону.

– Садитесь, Лидия Львовна! – раскрыл дверцу Казаков.

– Лида, ты, может быть, забыла что-нибудь в комнатах? – спросил Чернов, посмотрел жене в глаза.

– Нет, всё здесь, – сказала она, усаживаясь в машину.

Он думал, что Лидия догадается, войдет с ним на минуту в дом, чтобы попрощаться наедине. «Уезжает, с таким легким сердцем… Нет. Не любит она…» – горько усмехнулся про себя Чернов.

Лидия подала руку. А когда он, задержал ее, заглянул в глаза, она потянулась к нему, подставляя щеку. Владимир Константинович поцеловал ее и, выпрямившись, сказал:

– Ну… вот, значит.

– Что же ты привета не передаешь папе и маме?

– А? Да, да, конечно. Талочку крепко поцелуй за меня… – с оттенком грусти проговорил он.

А когда машина тронулась, он быстро сделал несколько шагов ей вслед и остановился, опустив голову.

«Ну, вот ты один теперь, как старый бобыль…» И, не заходя в свою квартиру, Владимир Константинович побрел к конторе.

САВЧЕНКО СТАНОВИТСЯ СЛЕДОВАТЕЛЕМ

Утром Бакир решил убрать следы пожара. Он чувствовал себя виноватым в случившемся и потому хотелось поскорее навести во дворе порядок. Попробовал было вытащить одно обгоревшее полено, но не смог-верхние крепко прижали его к ряду. Бакир стал тащить другое, оно подалось, но где-то зацепилось сучком.

Наконец старик его вытащил. И вдруг, на куче осыпавшейся с бревен корыте тронутой пожаром, он увидел выкрашенные в красный цвет спички. Их было две штуки, одна из них сломанная.

Как будто кто ударил по голове, так зазвенело и застучало в висках Бакира. Наклонился, поднял… Уж не злоумышленник ли уронил в темноте?

Старик держал найденные спички на ладони так, будто они жгли кожу. Вытащил из кармана старенький цветной платок, бережно завернул в него находку и чуть не бегом поспешил в контору.

В дверях он столкнулся с Савченко.

– Товарищ парторг! – взволнованно сказал Бакир. – Вернитесь-ка на минутку. Важное дело есть.

Они вошли в контору и Бакир осторожно развернул свои платок. Савченко увидел две ярко-красные спички.

– Что это? – не понимая еще, что за ценность могут представлять эти две спички, спросил он.

– Нашел, товарищ парторг.

– Где нашел?

– Там, – кивнул головой Бакир в сторону пожарища.

Лицо у Савченко сразу стало озабоченным.

– Вот как! На участок, кажется, таких спичек не привозили-

– Нет, товарищ парторг.

– Так, так… Спасибо, Бакир. Это очень важно, но пока об этом никому говорить не надо.

Выйдя из конторы, Савченко быстро прошел к складу.

– Послушай, Мухтар? – спросил он кладовщика. – Мы получали когда-нибудь крашеные спички?

– Крашеные спички? – удивленно переспросил Мухтар. – Получали. Желтые. Прошлой зимой, кажется.

– А теперь, недавно?

– Нет. У нас только простые. Но когда я был с начальником в Оше, на базе отпускали красные…

– Красные?

– Ну да, красные, У начальника прикурить нечем было, ему одну такую коробку завскладом дал.

«И у начальника такие. Фу ты, чорт! Дело запутывается», – с досадой подумал Савченко.

– А ты не знаешь, кто тогда получал на базе такие спички?

– Постой. Савченко, что ты меня всё про спички спрашиваешь? – Кто получал, кто не получал! – заартачился Мухтар, недовольный тем, что его оторвали от дола.

– Погоди… Не горячись. Припомни, кто получал такие спички. Раз спрашиваю – значит надо.

– Такие спички? Управлению отпустили, Мургабский участок получил… Потом, кажется, Хорог. Да вот шофера приезжали, останавливались на ферме, тоже такие спички видал!..

– Ну, хорошо, Мухтар. Я тебя вот о чем попрошу: ты о нашем разговоре не болтай!..

Кладовщик от удивления открыл рот да так и застыл, глядя вслед удаляющемуся Савченко.

«Я, кажется, превращаюсь в незадачливого следователя. Может, лучше просто сообщить куда следует? Да, чорт его знает, вдруг всё эго окажется безосновательным: две обыкновенные спички. Еще засмеют…» – так думал Савченко, поднимаясь по косогору на ферму. В сторожке он застал только жену сторожа.

Саида в первую минуту растерялась, когда дверь неожиданно открылась и на пороге появился парторг участка, но потом, смахнув с табуретки пыль, предложила сесть.

– Джабара нет дома?

– Он на складе. Убирает. Позвать?

– Пожалуй, позовите!

У Савченко мелькнула было мысль поговорить с женой сторожа. Женщины более разговорчивы, могут иногда сболтнуть лишнее. Но тут же раздумал – хотелось без свидетелей осмотреться в комнате. Как только за Саидой закрылась дверь, Савченко быстро окинул взглядом комнату. Он сразу увидел на столе коробку спичек Открыл ее и разочарованно бросил обратно. Там были простые белые спички. На плите лежала еще коробка. Но и там тоже оказалось несколько обыкновенных спичек.

За дверью послышались шаги и через минуту в сторожку вошел Джабар.

– Приятный день! – поздоровался сторож.

– Здравствуй. Ну как, тихо стало на ферме?

– Тихо, товарищ Савченко! Вот только ночь беспокойная была. Несчастье у нас!..

– Да… Несчастье большое! Ваши люди тоже были на пожаре. Спасибо, помогли тушить.

– Все пошли. Только мы со старухой не могли оставить ферму… Саида! Налей гостю молока!

Саида достала с полки кувшин молока, налила полный граненый стакан. Савченко с удовольствием отпил несколько глотков.

– Кажется, к го-то из ваших даже руку обжег? – спросил он у Саиды.

– А это Сайдали, шофер из колхоза «Заря востока». У пас председатель кооперации из Мургаба, Мирза Байбеков, с двумя машинами останавливался, – охотно пояснила жена сторожа. – Утром уехали.

Джабар бросил быстрый, свирепый взгляд на жену. Та сразу осеклась.

Савченко пил молоко. Он заметил заминку в разговоре, но ничего не сказал.

– А у вас очень вкусное молоко, Джабар! Спасибо.

Обтерев губы платком, Савченко вытащил папиросу. Потом стал щупать свои карманы.

– Вот досада, кажется, спички забыл! У вас можно курить?

– Пожалуйста! Спички? Да вот они, на столе, – Саида услужливо подвинула коробку спичек.

– Постойте, вот беспамятный! Я же свою в боковой карман спрятал. – И, достав коробку,

Савченко вынул одну из найденных Бакиром красных спичек… – Я от своей прикурю, моя красивее!

– У нас тоже такие есть, – похвалилась Саида. – Мирза три коробки дал.

– Саида! Иди принеси дров. Печку пора топить, – хмуро приказал жене Джабар.

Возвращаясь на участок, Савченко с досадой думал о том, что узнал он очень мало. Одно ясно: красные спички были и у Байбекова. Что это за человек?

БЫКОВ ВЫСТУПАЕТ В РОЛИ РАДИОЛЮБИТЕЛЯ

В ущелье Хатынарт люди расчищали дорогу от снежных сугробов, работая группами на некотором расстоянии одна от другой.

Молодежная бригада во главе с Пулатом закончила расчистку на своем участке и взяла «на буксир» соседнюю группу «старичков».

Прокопыч молча глянул на подошедших, а работавший в нескольких шагах его подручный Савелий запыхтел еще сильнее. Сгребая снег лопатой, как снегоочистителем, к краю шоссе и потом перебрасывая его могучим взмахом по другую сторону кювета, он нажимал, чтобы не отстать от товарищей.

Работа подходила к концу. Кое-кто из соседней группы, воткнув лопаты в снег, стал раскуривать цыгарки. Вдруг оттуда послышалось:

– Эй, каменщики! Поднажать надо, не задерживать! Может и нас в подмогу возьмете?

Прокопыч повернул голову и молча пожевал губами, продолжая свое дело. Он сразу узнал насмешливый голос старшего рабочего Ивана Рябцева. Еще осенью тот посмеялся над ним. Прокопыч тогда доказывал, что дорожник из него никудышный. «Где же мне да на лопатку! Молоток – вот это мой инструмент. Тут давай посоревнуемся, а лопатой я не мастак!» Но на лопату всё же пойти пришлось и Рябцев не упускал случая подтрунить над каменщиками.

Прокопыч хотел было сказать в ответ Рябцеву что-нибудь язвительное, но передумал и только усиленней заработал лопатой. Сзади уже подпирали подошедшие машины.

Слегка прихрамывая, по дороге прошел мастер Быков. Он осматривал сделанную работу и отдавал распоряжения на следующий дань. За плечами у Быкова было охотничье ружье. Как видно, прямо отсюда он собирался на охоту.

Прокопыч со скрытым восхищением поглядывал на первоклассное ружье Быкова. Давно уже мечтал купить такое.

– Эх, и ружьецо!.. – Он даже причмокнул языком.

Савелий толкнул Прокопыча локтем под бок.

– Голодной куме хлеб на уме. Ты обрати внимание на другое. На пожаре не был. дескать, ногу натер, а на охоту отправляется. Не нравится мне почему-то этот Быков.

Но Савелий ошибся. В этот день Быков не охотился. Вечером он сидел за столом в сторожке Джабара и потягивал из кружки хмельную бузу. Саида, стоя у плиты, жарила солонину.

– Что сегодня так долго возишься, Саида? Товарищу мастеру пора уходить, – поторопил Джабар.

– Сейчас подаю.

– Парторгу не нравится новый радист, – пристально взглянув на Быкова, сказал Джабар. – Не доверяет парторг новому радисту. Я разношу молоко, кое-что слышу.

– Это интересно, – оживился Быков. – Надо будет зайти к нему на радиостанцию, познакомиться. Он мог бы здорово пригодиться!

Саида подала мясо. Они молча принялись за еду.

– Ты почему до сих пор не покормишь коз? Не слышишь – голодные кричат!

Сердито взглянув на мужа, Саида вышла во двор. Когда она возвращалась, Быков уже уходил, а Джабар собрался его провожать.

Саида с сердцем закрыла за ними дверь. Она невзлюбила этого молчаливого мастера с сердитыми черными, как ночь, глазами. Когда он приходит со своим ружьем, Джабар постоянно идет провожать его на охоту и часто подолгу не является домой. «Подумаешь! Товарища нашел. Охотник! За всё время ни одного убитого зайца не подарил. Видно – скупой! Впрочем, из него и охотник!.. Бузу только пить… Сколько всегда выпивает, а Джабар с него денег не берет!..»

– Так значит Савченко приходил? – говорил тем временем Быков, близко наклоняясь к Джабару.

– Да, мастер, приходил. И кажется мне, подозревает он что-то…

– Ты так думаешь? Придется мне познакомиться с ним ближе…

На участке уже зажглись огни, когда Быков, возвращаясь с охоты, подошел к домику радиостанции. Дверь оказалась запертой изнутри. Быков постучал. Радист Пальцев открыл дверь и остановился на пороге, закашлявшись глухим, отрывистым кашлем. Его бросающуюся в глаза худобу дополняли впалые щеки с нездоровым румянцем и взгляд мрачно поблескивающих из глубоких орбит глаз Прежнего радиста призвали в армию и Пальцев только недавно заменил его. Неприветливого и молчаливого Пальцева чуждались в Сарыташе и, не зная его прошлого, относились с некоторым подозрением. Оборудование на радиостанции было старое, потрепанное, запчасти доставали с большими трудностями. Бесконечные неполадки тормозили работу, приходилось самому изобретать, сидеть по ночам. Пальцев никак не мог наладить регулярные передачи. «Чорт его знает, сапожника какого-то прислали, а не радиста, – ворчали рабочие. – Последних известий, и тех не послушаешь». Пальцев это слышал и еще больше замыкался в себе.

– Вы стучали? – посмотрел он на неожиданного гостя.

– Я.

– Что вам угодно?

– Гм… Мне ничего не угодно, – замялся Быков. – Я просто познакомиться зашел. Слышу, новый человек появился, вот и зашел.

– Сюда вход запрещен.

– Ну, что за формальности! – засмеялся гость и шагнул через порог.

– Позвольте…

– Видите ли, я радиолюбитель, тоже увлекаюсь… Зашел, как товарищ к товарищу, посмотреть, как у вас тут, послушать, – сказал Быков, усаживаясь на табуретку возле стола с приемником. – Вы, кажется, усилитель ремонтируете? О, да вы тут новшества вводите! Интересно…

– Руками нельзя трогать.

– Послушайте, Пальцев! Я вижу, вы нездоровы. На кой чорт, спрашивается, вы над этой петрушкой здоровье свое гробите? Просиживаете ночи напролет! Наладьте трансляцию – и хорошо. Пока здоров-ты всем нужен, а как заболел, никто не вспомнит!

– У вас есть ко мне какое-нибудь дело? – сухо спросил Пальцев.

– Да нет же! Говорю, так просто зашел.

Скучища тут. Каждому новому человеку радуешься.

Минуту они изучающие смотрели друг на друга.

– Курите? – прервав молчание, спросил Быков и протянул радисту коробку папирос.

– Нет. Здесь курить нельзя. И потом… вы меня отрываете от работы.

– Сейчас уйду. Не ожидал, что вы встретите так нелюбезно… Я же к вам по-хорошему! Зашел с охоты, посидеть, поговорить, радио послушать. А вы…

– Я нахожусь на службе, – хмуро буркнул Пальцев.

Быков поднялся. Радист поймал на себе его колючий, испытующий взгляд.

– Ну, что ж. Я ухожу.

«Строит из себя службиста, или в самом деле! такой? – раздумывал Быков, выходя на шоссе. – Ладно, разберемся». Не заходя на участок, он направился обратно к себе на перевал.