Текст книги "На крыше мира"

Автор книги: Леонид Стоянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

С большой предосторожностью отряд приблизился к последнему выступу, метрах в пятидесяти от площадки, которая и называлась Орлиным гнездом. Дальше тропинка, теряясь в расщелинах, делала крутой поворот над обрывом. Отсюда хорошо была видна часть площадки. Наблюдая из-за укрытия, капитан Мороз заметил на ней рюкзак и чьи-то ноги, обутые в горные ботинки. Остальные скрывались за выступом скалы. Как видно, «путешественники» чувствовали себя здесь в безопасности.

Товарищ капитан! Давайте мы их… гранатами… – шепотом предложил один из молодых бойцов.

– Экий ты горячий, Джанашвили, – сдержанно улыбнулся капитан Мороз. – Тебе бы всё гранатами. Это дело несложное, да их живыми надо взять. Понятно?

Начальник заставы взглянул на часы. Скоро начнет темнеть. А тогда задача осложнится.

– Вот что, товарищи, – решительно сказал он. – Взять в лоб мы их не можем. Они перестреляют нас прежде, чем мы доберемся до площадки. Их надо отвлечь с той стороны входа. Эту задачу берусь выполнить я.

– Товарищ капитан! – вырвалось сразу у нескольких бойцов.

– Слушайте, – продолжал он. – Когда-то я был неплохим туристом. Знаю эти места. Над Орлиным гнездом есть еще одна тропа. Вот по ней-то я и думаю пробраться… Только мне надо помочь.

Лукаш с готовностью сорвался с места.

– Отставить, товарищ Лукаш. Со мной пойдет Джумаев. Он природный горец и лучше выполнит задание, чем ты.

– Эх! – только и нашел что сказать огорченный ординарец.

Капитан Мороз отдал распоряжение о дальнейших действиях и, взяв с собой всё необходимое для того, чтобы взобраться на почти отвесную скалу, вместе с Джумаевым скрылся в расщелине.

Потянулись мучительные минуты. Стояла гнетущая тишина. Бойцы, задирая головы, с тревогой поглядывали наверх. Но там ничего не было видно.

Прошло с полчаса.

На площадке зашевелились. Ноги исчезли, кто-то потащил к себе рюкзак и вскоре в пропасть полетела консервная банка. «Члены экспедиции» подкреплялись.

И вдруг взгляды пограничников устремились вверх. Высоко над их головами, цепляясь за выступы гранита, передвигались две фигуры. Капитан впереди, шагах в десяти за ним Джумаев. Они находились как раз над Орлиным гнездом, но оттуда их увидеть не могли: мешал нависший над площадкой выступ. На это и рассчитывал капитан.

Соединенные друг с другом крепкой веревкой, они. казалось, плыли по воздуху вдоль скалы. Сердца бойцов учащенно забились. А вдруг сорвутся! Затаив дыхание, они смотрели туда, где жизнь двух их товарищей зависела сейчас от личной воли, мужества и умения. Цель была ясна – капитан и Джумаев намеревались закрыть единственный выход из Орлиного гнезда в горы.

Всё ниже и ниже смельчаки. Капитан повис на руках и ищет ногой опору. Но что это! Зачем они спускаются по эту сторону выступа? Ведь их заметят! «Куда же вы?!» – чуть было не закричал Лукаш. Он не знал, что другого пути не было. Об этом капитан не сказал. Он сознательно шел на риск. «Кто не рискует, тот не побеждает!» – говорят военные. Бойцы замерли, следя глазами за каждым движением своих товарищей.

В это время на площадке послышались голоса, гулко стукнулась о камни консервная банка и в воздухе хлопнули один за другим три выстрела. Забыв об осторожности, пограничники бросились по тропинке к площадке. Никто из них не увидел, как капитан Мороз покачнулся и стал сползать вниз по крутому склону. Веревка натянулась, – Джумаев с трудом удерживал ее, боясь выпустить раненого капитана, и сам цеплялся за камни. Между бойцами и засевшими в укрытии врагами завязалась ожесточенная перестрелка.

…Расстреляв все патроны и увидев, очевидно, что деваться некуда, нарушители вышли с поднятыми руками на тропинку. Но их было… трое. Видимо, раненый капитан и Джумаев слишком поздно перекрыли выход из Орлиного гнезда и бородатый предводитель успел проскочить и скрыться в горах.

Капитан спешно послал двух человек в погоню. Но сумерки в горах сгущаются необычайно быстро. И вряд ли можно было в такой темноте рассчитывать на успех.

Начальник заставы был легко ранен в плечо. Лукаш очень искусно перевязал рану, повозился так долго и так жалостно причмокивал при этом языком, что капитану пришлось на него прикрикнуть.

На мосту пограничников встретили с нетерпением ожидавшие дорожники. Капитан пригласил их переночевать к себе на пост.

В Маркан-су добрались поздно. Но, несмотря на усталость после трудового дня и неожиданных волнений, многим не спалось. В большой просторной комнате люди лежали вповалку. Места на койках и скамьях хватило не всем. Расположились на полу, на постланных в ряд матрацах.

Пулат чувствовал себя героем. Он привел отряд, он помогал ловить диверсантов, он сразу догадался, что это люди подозрительные! Возбужденным шопотом Пулат делился с товарищами своими впечатлениями.

– Так бежал! Чуть мимо отряда не пробежал – такой разгон взял! Думал, остановиться не смогу!

Всю ночь шел снег. Утром, после горячего завтрака, приготовленного гостеприимными пограничниками, вся бригада во главе с Савченко приготовилась в обратный путь. Подвезти людей к месту вызвался на своей машине начальник заставы.

Перед тем, как ехать, капитан отвел Савченко в сторону.

– Так что вы думаете, Василий Иванович, о пожаре? – спросил он. – Что удалось установить?

Савченко замялся было, боясь показаться смешным в глазах капитана, и неохотно рассказал:

– Занялся было расследованием, да, видно, плохой из меня следователь. Эти крашеные спички имелись у многих людей. У приезжих.

– А в своих вы уверены?

Вопрос немного смутил Савченко.

В старых кадровых работниках – да, уверен. Новые… тоже как будто вполне надежные люди…

Он помолчал, перебирая в уме всех людей, работавших на участке. Ни о ком нельзя было подумать ничего дурного. А хорошо ли он знает всех людей своего участка?

– Вот что, Василий Иванович, – прервал молчание капитан. – Мы просим вас помочь нам. Понаблюдайте за фермой. Кто там останавливается, кто ходит туда из ваших людей, в какое время бывает. Только сделать это нужно, сами понимаете, осторожно…

Прощаясь, Мороз крепко пожал руку бригадиру дорожников.

НА НОВОМ МЕСТЕ

Установилась настоящая зима. Кругом навалило такие сугробы, что пришлось расчищать дорожки. А снег всё сыпал густыми, крупными хлопьями. Снежинки падали медленно, как бы нехотя. В белом мелькании скрылись горы, очертания домов.

Сережа чуть не сшиб с ног мать. Он влетел в комнату красный, как кумач, весь в снегу. Ирина даже испугалась: не случилось ли чего-нибудь?

Мама! Ух и снег идет красивый! И, знаешь, и уже могу бегать!

– Побегаешь тут. Прямо за сердце тебя хватает, – буркнула Аксинья Ивановна.

– Это только сначала, бабушка! А потом ничего!

Первые два дня Сережа чуть не плакал: только попробуешь бежать – что-то сжимает грудь и мешает дышать – как в противогазе, когда он пробовал его надевать. Сережа знал, что это вызывается высокогорностью, мама объяснила, – в горах высоко, воздух разрежен. Но хоть и знаешь, от того не становится легче. Постепенно Сережа немного привык к высокогорным условиям и вот сегодня даже пробежался по-настоящему, как дома, на Украине, почти не запыхавшись.

Он уже успел побывать везде. Всё рассмотрел, обо всем расспросил. Кладовщик Мухтар обещал ему дать лыжи. У бригадира Савченко есть собака, Нерон. Она совсем не злая.

Ирина одевалась и с ласковой улыбкой слушала оживленную болтовню сына.

– Ну, что ж, пошли, что ли? – скомандовала Аксинья Ивановна. – Коль начальство вызывает, опаздывать не годится.

Секретарша в приемной Чернова попросила подождать.

Владимир Константинович занят.

Аксинья Ивановна поджала губы. «То приди сейчас, то ожидай! Показывает, что начальник!»

И хотя ждать пришлось совсем недолго, и как только из кабинета Чернова вышли посетители, начальник сразу же пригласил их к себе, Аксинья Ивановна настроилась воинственно.

– Ну, как устроились, товарищи? – приглашая женщин садиться, спросил Владимир Константинович.

– А чего же, устроились… не на курорт приехали. Потеснимся, – сдержанно ответила Аксинья Ивановна.

– Комната для приезжих – дело временное. Мы вам дадим квартиру, небольшую, правда. Как раз окнами против детского сада.

Чернов взглянул на Ирину. – Сейчас ее ремонтируют.

«Гм, а он, как будто, и ничего, заботливый», – уже теплее подумала Аксинья Ивановна.

– Понимаем, где уж тут в горах аппартаменты разводить… Мы – люди простые. И на том спасибо! – вслух сказала она.

Ирина поправила едва заметную прядку волос, выбившуюся из-под аккуратно завязанного платка. Ее словно вычерченные губы, чуть опущенные в уголках, дрогнули в улыбке.

Чернов спросил ее:

– Ну, как ваше впечатление о Сарыташе?

– Еще не разобралась. Я ведь украинка, привыкла к степным просторам… А в таких горах – впервые. Мне кажется, что я не смогу полюбить их!

– Почему же? Разве наши горы не красивы?

– Красивы, – согласилась Ирина. – Но в них есть что-то холодное… Как у некоторых людей: и красив человек, а сердце холодное…

Да, есть такие люди, – с неожиданно прорвавшейся горечью проговорил Чернов.

Ирина удивленно посмотрела на него.

– Есть люди, которые любят только себя, – жестко продолжал он и, усмехнувшись, невесело пошутил. – Должно быть, все женщины любят только себя.

– О, нет, что вы? – покачала головой Ирина.

И вдруг страстно сказала:

– Только женщины и умеют любить, забывая себя, жертвуя всем… Если бы мне сейчас сказали, что надо отдать жизнь, отказаться от всего… ради любимого человека, то я, не раздумывая… – Она вдруг замолчала и заметно смутилась.

Владимир Константинович невольно залюбовался ею. Ирина раскраснелась, ее большие глаза оживились. Поймав на себе его пристальный взгляд, она еще больше зарделась.

«Что это я разболталась о любви?»-подумала Ирина. Спокойное, открытое лицо Чернова, голос, весь его вид привлекали ее и внушали доверие. Он казался ей простым и сердечным. Может быть, это и вызвало ее на такой откровенный разговор. Ирина, испытывая неловкость, посмотрела на свекровь.

Аксинья Ивановна сидела по прежнему спокойная, но по слегка приподнятой брови и по глазам ее Ирина прочла немой вопрос: «Что это ты, голубушка, так разворковалась?»

Чернову понравилась непосредственность молодой женщины, но, заметив ее смущение, он перевел разговор на другую тему:

– Елена Николаевна уже с вами говорила о работе? Не возражаете?

– О, нет, конечно! Я так рада. Я думала, что здесь мне нечем будет заняться, и уже пришла в уныние.

– Что ж, товарищ начальник, только невестка работу получила? А я как же? – вмешалась Аксинья Ивановна.

– А может вы еще отдохнете с дороги?

– Время сейчас такое, что нечего сложа руки сидеть. Совесть не позволит. Не на горы же ваши я приехала любоваться.

Чернов с уважением склонил голову, подумал.

– В столовую заведующей пойдете?

«Ты смотри! Как по мыслям читает!» – изумилась Аксинья Ивановна.

– Пойду. Или сказал кто, что я столовой заведывала?

– Нет А вы, значит, работали в столовой? Очень хорошо, Аксинья Ивановна Как говорится, вам и тарелки в руки.

Только ведь вот чего… Требовать я буду.

– Требуйте.

– И от тебя в случае чего.

– И от меня требуйте.

Ну, значит, договорились, – сказала Аксинья Ивановна, поднимаясь. – Пойдем, доченька.

«Хорошая семья», – решил Чернов, оставшись один. Он надел шапку, меховую куртку и, сунув в карман коробку папирос, вышел из кабинета.

Не обиделась бы только Варя Савченко, что на ее место назначил нового человека. Впрочем, Варе трудно сразу и столовой заведывать, и в клубе работать. Она сама об этом поговаривала.

Снег продолжал падать. «Вот и зима», – подумал Владимир Константинович. Он посмотрел на мальчика, возившегося во дворе с собакой. Сын новой воспитательницы. Какие хорошие у него глаза, грустные, серьезные и светлые… Приятно смотреть, как барахтается в снегу мальчишка. Дочку бы сюда, Талочку. Взять бы ее и покатать на санках по этому пушистому снегу…

А Лидия не пишет…

АКСИНЬЯ ИВАНОВНА

Аксинья Ивановна поднялась чуть свет. Тихонько, чтобы никого не разбудить, особенно Сережу («Постреленок, так чутко спит») затопила плиту, поставила греть воду для умывания.

Вот они и пристроились, наконец. Окончились мытарства. Правда, забрались на самый край света, где кругом одни горы прямо в небеса упираются, ну, да ничего, зато тихо. Натерпелись от бомбежек и переездов достаточно. Аксинья Ивановна вынула из чемодана черное шерстяное платье, единственное, которое удалось захватить впопыхах.

Уже одетая, она присела у стола. Долго сидела, шелестя бумажками, – перебирала свои документы, справки с места работы, приказ о премировании в день восьмого марта, какие-то письма…

Из дому вышла она, когда невестка и внук уже поднялись.

Только на рассвете перестал идти снег. Всё было закутано в пушистую, белую пелену. Солнце старалось пробить толщу низких серых туч, и они кое-где уступали, бледнели и открывали маленькие оконца голубого неба, в которые мгновенно устремлялись яркие солнечные лучи Тогда на снег было больно смотреть, так ослепительно сверкал он.

Возле столовой Аксинья Ивановна встретила Варю Савченко. Они познакомились уже накануне. Аксинья Ивановна поздоровалась за руку, внимательно разглядывая Варю. Заметила, что та хромает.

– Ушибла ногу, что ли?

– На пожаре обожгла…

– А-а… слыхала.

На крыльце столовой лежал снег. Его притоптали ногами. Было скользко. Аксинья Ивановна поджала губы, смолчала. В столовой у порога было мокро и грязно от нанесенного снега.

За одним из столиков сидели несколько рабочих. Аксинья Ивановна подошла к ним, поздоровалась и строго спросила молодого парня в ушанке:

– Ты поел уже?

– Поел, – от неожиданности вскочив с места, ответил тот.

– А чего сидишь в шапке? Работы нету?

– Сейчас завтрак, – в замешательстве пробурчал парень, стащив с головы шапку. Остальные тоже сняли.

– А ты голову сегодня не разбил?

– Не-ет… – опешил парень.

Варя, удерживая смех, низко нагнула голову. Подошли девушка-официантка и повариха.

– Ну, остерегайся, а то разобьешь. Надевай-ка свою шапку, дружок, и вон там, видишь, веничек в углу, а если поискать – и лопата найдется. Возьми да пойди крылечко пообчисть хорошенько. Оно, гляди, и голова целая останется. Да быстренько! Небось, не старик, вроде меня.

Оторопелый парень подхватился и через минуту па крыльце застучала лопата.

– У вас лопаты при кухне есть? – спросила Аксинья Ивановна повариху.

Девушка сбегала, принесла.

– Вот. Как раз на троих. Ну-ка, молодые люди, немного физкультурой займитесь. Перед крыльцом площадку очистить надо, да как следует.

Рабочие переглянулись, взяли лопаты и вышли во двор. На крыльце раздался дружный хохот. В столовую донеслось:

– Вот так мамаша! Выполняй, ребята, команду!

– А ты кем здесь, голубушка, работаешь? – спросила Аксинья Ивановна девушку.

– Я подаю на стол и убираю посуду, – ответила та, смущаясь.

– Очень хорошо. А халаты у вас есть?

– Есть.

– А почему не надеваешь?

Грязные. Постирать некому.

Тут уж покраснела Варя.

Некому? – удивилась Аксинья Ивановна. – Ах, бедные! А ты что же, стирать не умеешь?

– Умею… – потупилась девушка.

Аксинья Ивановна повернулась к Варе.

– Пойдем посмотрим еще кухню.

Кто это? – шопотом спросила у Вари повариха.

– Новая заведующая столовой.

– А-а, – уважительно протянула девушка.

Аксинья Ивановна не пропустила ничего

Заглянула во все уголки, борщ попробовала, котлеты. Когда они возвратились в зал и уселись за чистый стол, вошел Чернов.

– Ну, как дела?

Аксинья Ивановна категорически заявила:

– Столовой принимать не буду!

– Что случилось, Аксинья Ивановна?

– Принимать нечего. Инвентарь никуда не годится. Бак проржавел, посуда – смотреть стыдно, вешалок нет, крыша протекает.

– Крышу починим, вешалки сделаем…

– Посуду, железки эти, надо заменить на фаянсовую.

– Фаянсовая посуда у нас есть, только мы ее на склад сдали, на хранение. – пояснила повариха, – по праздникам берем.

– Видали такое! – возмутилась Аксинья Ивановна. – Да человеку каждый день должен быть что праздник! Ишь, выдумали – по праздникам. Завтра же снести посуду сюда!

В столовую шумно вошли четверо рабочих с лопатами и вениками.

– Всё выполнено, товарищ… – они запнулись.

– Заведующая, – спокойно помогла нм Аксинья Ивановна-

– Натянули вы нам нос, Аксинья Ивановна – засмеялся Чернов. – Я считал, что столовая в порядке.

– Хорош порядок!

Аксинья Ивановна осталась в столовой, а Чернов и Варя вышли. Варя была очень смущена.

Ну, что? Нагнала жару? – дружески сжал её руку у кисти Чернов. – Вы не смущайтесь, Варя. Видать, хорошая старуха, энергичная.

– У меня было так мало времени…

Я знаю. Займетесь теперь целиком клубными делами.

Вернувшись к себе в общежитие, Варя всё еще переживала неприятности со столовой. Она не слышала, как постучали в дверь. Снимая с обожженной ноги валенок, она поморщилась. Нога всё еще болела. Стук раздался снова, более настойчивый и громкий. Решив, что это стучит соседка, Варя крикнула, не поворачивая головы:

– Войдите!

В комнату вошел мастер Быков с двустволкой за плечами и убитым зайцем, подвязанным к поясу.

Здравствуйте, – поздоровался он.

С валенком в руке, Варя недоуменно посмотрела на неожиданного посетителя.

– Простите, я, кажется, не вовремя… Я» собственно, по поручению вашего мужа…

– Что-нибудь случилось? – вскочила испуганная Варя. – Что с ним?

– Да с ним ничего, не волнуйтесь. Я насчет политучебы.

– Политучебы?

– Перед отъездом в Маркан-су товарищ Савченко сказал, что мы можем обратиться к вам за помощью. У нас в кружке прорабатывают сейчас диалектический материализм. Может быть, у вас есть что-нибудь популярное. Все-таки трудно изучать эту философию.

– Ах, вот в чем дело, садитесь, – предложила Варя.

– У вас перевязана нога. Я слышал, вы пострадали на пожаре? – усаживаясь, спросил Быков.

– Уже почти прошло, – ответила Варя, снова надевая валенок. – У меня есть хороший конспект. Могу дать на некоторое время.

– Большое спасибо. Скажите, я прошлый раз слушал ваш доклад о международном положении. Откуда у вас такой материал?

– Как откуда? Из газет, из последних известий по радио.

– Но ведь Сталинград почти взят. Это ужасно. Я понимаю, для успокоения людей…

– То есть, что значит – для успокоения? Известия по радио – это официальные правительственные сообщения. Еще позавчера муж сам слушал на радиостанции: идут бои на улицах, за каждый дом, но город не сдают.

– Да, изумительный героизм! Ваш муж бывает на радиостанции? Наверно, радиолюбитель. Я вижу у вас и радиожурналы. Ваш муж дружит с радистом?

– Нет, так… увлекается радио.

– Я тоже очень люблю радио. Но здесь в горах иметь приемник запрещено… Товарищ Савченко надолго уехал?

Не сказал. На неделю, может быть.

Вы, наверно, скучаете в одиночестве?

– Некогда скучать.

Хотя, ведь верно! Вы же наша единственная общественница. Наш духовный пастырь! И Быков засмеялся мягким, негромким смехом.

Варя начинала чувствовать себя неловко. Пришел за конспектом, расселся, уставился своими черными глазищами и завел какие-то непонятные разговоры. Не найдясь, что ему ответить, и еще больше оттого смущаясь, Варя встала и прошла в конец комнаты. Быков поднялся.

До свидания, – протянул он руку.

Варя почувствовала сильное пожатие и хотела выдернуть зажатые пальцы, но он не отпустил Кровь бросилась ей в лицо. Колючие глаза Быкова без стеснения разглядывали ее.

Я вас очень уважаю, – сказал он. – Возьмите от меня в подарок зайца.

– Что вы… – растерянно пробормотала Варя. – Зачем это?

Отвязав зайца и положив его на стол, Быков пошел к дверям.

– Конспект я принесу завтра, в конце рабочего дня, вечером. Вы будете дома? – И, не дожидаясь ответа, ушел.

Варя опустилась на стул. «Какой тяжелый человек!» – подумала она. – Неприятный…»

Со злостью посмотрела на подарок. «Отдам Елене Николаевне в детский сад. Будет детям на обед…».

ЧЕН

Выполнив очередное задание, отряд пограничников возвращался на заставу. Придерживая коней, всадники осторожно спускались по узкой и крутой тропе в ущелье.

В горах Памира наступала зима 1942 года. Накануне разыгралась метель и завалила снегом ущелья и проходы. Путь преграждали сугробы. Они висели над пропастью, прицепившись к гранитным уступам, как комья ваты на новогодней елке. Бойцам приходилось спешиваться, браться за малые саперные лопатки и расчищать себе дорогу.

Минуя опасные места, пограничники спустились в долину. Сразу стало очень холодно. Сюда не проникали лучи заходящего солнца. Высоко, в безоблачной синеве, ослепительно блестели белоснежные вершины. Дорога стала широкой, до заставы оставалось немного, кони сами перешли в рысь.

Вдруг конь старшины, ехавшего впереди отряда, шарахнулся в сторону, заплясал на месте и скосил испуганные глаза на огромный придорожный камень.

Там, в углублении между скалой и камнем, притаился мальчик. Лохмотья изодранной одежды едва прикрывали его худенькое тело. Темные настороженные глаза искрились, как у зверька.

– Вот так находка! – произнес удивленный старшина. – Ну-ка, Джумаев, посмотри, что это там за человек?

Ловко спрыгнув с седла, боец подошел к камню.

– Мальчишка, товарищ старшина! Посинел весь, замерзает…

– Забирай его с собой! Да заверни хорошенько в полушубок.

Но едва Джумаев подошел ближе, мальчик, испуганно вскрикнув, бросился бежать.

– Ух, ты, какой дикий! – Боец от неожиданности отпрянул в сторону.

Однако мальчик, пробежав несколько шагов, со стоном упал на дорогу.

Джумаев подошел и, ласково мешая с русскими таджикские и китайские слова, какие только знал, стал поднимать его.

– Видно, китайский мальчик, – сказал подошедший старшина.

– Так точно, товарищ старшина, китаец, – подтвердил Джумаев.

Он усадил мальчика к себе в седло, завернул полами полушубка и отряд продолжал свой путь.

Согретый полушубком, убаюканный цокотом копыт, мальчик заснул, прислонившись головой к груди бойца.

Было далеко за полдень, когда отряд подъезжал к погранзаставе.

Маленького китайчонка встретили удивленными возгласами.

– Это что за новобранец к нам прибыл?

– Где ты его взял, Джумаев?

Капитан Мороз подошел к группе бойцов, окруживших мальчика. Необычайная обстановка, вид военных, громкие их голоса так напугали мальчишку, что он прижался к стене, как застигнутый врасплох мышонок.

– Отставить разговоры! – полушутливо сказал капитан. – Накормить ребенка и уложить спать.

Мальчика повели в столовую, но накормить его оказалось не так просто. Один из бойцов присел перед ним на корточки с тарелкой каши.

– Ну-ка, отведай нашей, солдатской!

Мальчик заслонился ладонью, как от удара.

Поен протянул руку, желая погладить его по голове. Мальчик отпрянул. Глаза его сверкнули, как два уголька.

– Ишь какой! Еще нос откусит, – поднялся пограничник с тарелкой. – Не гожусь, видно, в няньки.

Как ни пробовали бойцы накормить мальчугана – ничего не получалось. Он упорно заслонял лицо ладонью.

В столовую вошел капитан Мороз.

Ну, что, накормили гостя?

Не ест, товарищ капитан!

– Гм… Что ж это ты, брат? – Капитан положил руку на голову мальчика. Тот сжался, но не отстранился.

– Вас он признает, товарищ капитан!

– Дайте ему чаю, – сказал Мороз, испытывая щемящую жалость при взгляде на измученное лицо ребенка.

Джумаев, лукаво поглядывая на мальчика, уселся напротив него и с аппетитом стал пить чан из расписанной узорами пиалы. Он громко откусывал сахар и с наслаждением жевал румяную лепешку. Бойцы поняли уловку Джумаева и с интересом наблюдали, что будет дальше.

Причмокнув, Джумаев взял кусок сахару и протянул его мальчику.

– Возьми. Ли, хороший, сладкий. Якши!

Черные, как смородинки, глаза ребенка с восхищением уставились на сахар. Вдруг он быстро протянул руку, схватил сахар и зажал его в кулаке.

Ешь, ешь, малец, – послышались растроганные голоса.

Мальчик, метнув недоверчивый взгляд вокруг. поднес сахар к губам, не решаясь попробовать, и, внезапно сунув в рот весь кусок, стал с таким хрустом грызть, что все испугались за целость его зубов.

Минут через пять он уже сидел на скамье против Джумаева, пил чай и с жадностью уплетал лепешку. Знакомство продолжалось.

– Тебя как зовут? – спрашивал Джумаев. – Я, моя, Керим, Керим! – тыкал он себя в грудь, – Твоя – Ким? Ши-Ен? Ли-Цян?

– Чен, – послышался тихий ответ.

– Чен, ишь ты! – заговорили бойцы.

– Откуда же ты, Чен? Оттуда? – показывали они в сторону востока. – Из Китая?

– Сньцзянь, – прошептал мальчик.

После обеда Чена помыли в бане, одели и привели к капитану. Самый маленький размер обмундирования, который с трудом разыскали на складе, всё же был очень велик для мальчика. В своем новом наряде Чен выглядел так комично, что капитан Мороз не мог сдержать улыбки. Он опустился на корточки перед мальчиком и заглянул ему в глаза. Взгляд Чена, доверчивый и умоляющий, остановился на лице начальника заставы. Морозу захотелось подарить что-нибудь мальчику, порадовать его. Но ничего не было подходящего. Подойдя к полке с книгами, капитан начал перебирать их, искать какую-нибудь книгу с картинками и неожиданно обнаружил тонкую детскую книжку – «Пионерский лагерь». Как она сюда попала, он сам не знал. Обрадованный удачей, Мороз дал книжку мальчику.

– Вот тебе, Чен, подарок от меня.

Мальчик протянул руку, глаза его засветились благодарностью, на лице появилась застенчивая улыбка. Книжка так ему понравилась, что он целыми часами простаивал где-нибудь возле окна, положив книжку на подоконник и рассматривая картинки.

Скоро к мальчику все привыкли. Особенно крепкая дружба завязалась между ним и начальником заставы. В свободные минуты капитан учил Чена русскому языку, объяснял значение картинок. Через две недели Чен уже знал много русских слов. Он произносил слова певуче, с китайским акцентом, смешно их коверкая.

Как-то перед обедом пограничники вышли на учебные занятия по стрельбе. У глухой стены была установлена деревянная мишень. Стреляли на расстоянии двадцати шагов из нагана. Чен стоял в стороне и с интересом следил за результатами стрельбы.

Подошла очередь стрелять Джумаеву. Пока тот целился, на глазах у всех в воздухе мелькнул какой-то блестящий предмет и со свистом вонзился в самую середину мишени, в черную точку. Раздосадованный Джумаев бросился к мишени. В центре круга торчал нож с простой деревянной ручкой. Эта шутка была неслыханным нарушением воинского распорядка.

– Кто это сделал? – строго спросил старшина.

Бойцы, не чувствуя за собой вины, недоумевающе переглядывались. Старшина повторил вопрос.

– Нет виноватых? Хорошо. Всем двенадцати человекам – наряд вне очереди: чистить конюшню.

На лицах бойцов отразилась обида.

И только старшина хотел подать команду: «Кругом марш», как к нему подбежал Чен и со слезами на глазах, запинаясь, проговорил:

– Товарищ старшина. Моя нож кидай.

– Так это ты бросил? – удивился старшина.

Бойцы окружили Чена.

– Ай, ловкач!

– Здорово! В самую точку попал!

– А ну, давай еще разок!

Старшина сердито посмотрел на Чена, хотел прикрикнуть на бойцов, потом брови у него разошлись и он задорно подмигнул оробевшему мальчику.

– Попадешь еще раз в цель?

– Попадешь, попадешь! – так и загорелся Чен.

Он стал бросать нож. И каждый раз без промаха попадал в центр мишени.

Бойцы рассказали начальнику заставы о ловкости Чена.

– Где же ты научился? – спросил капитан, усаживая Чена рядом с собой.

Мальчик низко опустил голову, плечи его дрогнули и, вместо ответа, расплакавшись, он уткнулся лицом в колени капитана.

В один из морозных дней наступившей уже зимы на заставе появился Цой. Застигнутый в горах метелью, он несколько дней с трудом пробирался среди глубоких снегов, таща на плечах убитого им архара. Начинали сказываться годы. Решив переждать метель на за-ставе, старик отдал барана на красноармейскую кухню.

Цой сидел с капитаном Морозом за неизменным чаепитием, когда на пороге кабинета появился Чен с книжкой в руках. Старый охотник порывисто вскочил.

– Чем! Ты…

От неожиданности мальчик отступил назад, потом глаза его расширились, губы задрожали и он бросился навстречу старику.

– Дедушка Цой!..

Капитан, взволнованный, молча наблюдал за встречей. А мальчик, стоя перед Цоем, о чем-то быстро-быстро заговорил на родном китайском языке. По мере того, как рассказывал мальчик, лицо старика мрачнело, голова опускалась всё ниже на грудь, и когда Чен, вдруг всхлипнув, расплакался, Цой обнял его и, прижимая к себе, проговорил по-русски:

Плакать не надо, Чен! Твоя хорошо делал. Ночь кончается рассветом, горе-радостью…

…Когда Цой бывал еще в Кашгаре, он останавливался в доме своего приятеля, старого башмачника Ван Мина. Там он встречал его племянника Чена, забегавшего частенько подкормиться. Семья Чена ютилась в крохотной хижине у речки. Отец его работал на кожеконном заводе. Завод вдруг стал и отец остался без работы. Мальчика отдали на обучение балаганному фокуснику и жонглеру. Чен учился у него опасному искусству – метать ножи. Старый пройдоха фокусник водил мальчика по людным улицам Кашгара. Все собранные деньги балаганщик брал себе, – Чену доставались две-три мелкие монеты, которые он, зажав в кулаке, приносил отцу.

В одно морозное утро в поселок нагрянули солдаты. Они выгнали жителей из хижин, окружили место, где стоял поселок, колючей проволокой и стали ломать ветхие хижины.

На месте поселка образовалось огромное голое поле – аэродром.

Люди решили просить защиты у городских властей. Пошел с ними в город и отец

Чена. Их встретили солдаты и полиция. Мальчик видел, как повесили его отца и жестоко избили мать. В ту же ночь она умерла. Рано утром дядюшка Ван Мин вдвоем с соседом похоронили ее.

Чен часто слушал рассказы дяди Ван Мина, приютившего его, о советской стране. Для мальчика это была сказочная страна. В ней– ни богатых, ни бедных, а особенно хорошо живут там дети. Так говорил дядя Ван Мин. И Чен решил уйти в эту страну…

Капитан задумчиво смотрел на маленького китайчонка.

Цой потянулся к пиале, отхлебнул глоток остывшего чая. Потом сказал несколько слов по-китайски и ласково погладил мальчика по голове.

– Моя уходить надо, капитана, – сказал он, поднимаясь.

– Куда же ты пойдешь, Цой, в такую темень? Переночуешь у нас и мальчику будет приятно побыть с тобой…

Капитан позвал ординарца.

– Лукаш! Отведи Цоя и мальчика в столовую. Скажи, чтобы их хорошо накормили.

Когда они ушли, капитан задумался. Какая же должна быть воля у ребенка, чтобы пережить такое горе и преодолеть трудный и тяжелый путь через горы? «Ночь кончается рассветом, горе – радостью», – сказал Цой. Мальчик заслужил эту радость. Надо как-то устроить его. Для начала, может быть, отвезти в Сарыташ, в детский сад?

Рано утром, ни с кем не попрощавшись, Цой ушел к себе к кишлак.

– Что-то наш старик сильно расстроенный ушел, – доложил Лукаш начальнику заставы. – Такой хмурый стал прямо-весь черный!