Текст книги "Екатерина Медичи"

Автор книги: Леони Фрида

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 37 страниц)

Тот договор, пожалуй, можно считать самым рискованным за время правления Франциска, потому что он по-прежнему включал параграф о браке между Карлом Французским и дочерью (либо племянницей) императора. За дочерью самого императора в приданое давали Нидерланды, за племянницей – злополучный Милан, в качестве свадебного подарка. В свою очередь Франциск согласился передать сыну часть наиболее важных герцогств: Ангулем, Шательро, Бурбон и Орлеан. Генриха едва удар не хватил, когда он услышал подробности договора. Его младший брат мог стать таким же могущественным, как и он сам, да еще и получить в союзники императора! Дом Валуа оказался бы расколот. Без сомнения, старому недругу Франциска только того и надо было. Страна лишь недавно стала единой после долгих и мучительных веков феодальной раздробленности. Генрих, как и многие представители дворянства, опасался, что договор при Крепи вновь создаст ситуацию, которая может способствовать раздроблению Франции. Будучи вынужден подписать невозможный договор «из страха и почтения перед отцом», Генрих позаботился написать тайный отказ от него, по которому вся собственность французской королевской династии возвращалась назад. Трое членов его близкого окружения – Франсуа де Гиз, Антуан де Бурбон и брат последнего, граф Энгиенский – засвидетельствовали этот отказ.

Невозможно представить, как торжествовала герцогиня д'Этамп. Манипулирование ослабевшим королем, умелый подрыв авторитета дофина и его партии дали ей возможность надеяться, что после смерти Франциска она не утратит своего положения. Ради этого, вероятно, она пошла даже на государственную измену. Хотя явных свидетельств против нее не было, считается, что герцогиня передавала императору секретные сведения. Она отправилась в Брюссель с королевой Элеонорой и Карлом – праздновать подписание договора. Холодные отношения между Франциском и дофином превратились в ледяные. Генрих почти не виделся с отцом и при дворе подолгу не появлялся. В отместку Франциск демонстративно осыпал дарами и проявлениями любви младшего сына.

Генрих начал потихоньку готовиться к тому дню, когда он сам наденет корону. Однажды вечером после ужина он сидел с друзьями, распивая вино. Считая, что он находится среди своих, дофин заметил, что «когда он станет королем, то произведет таких-то и таких-то людей в маршалы, пожалует орденами», добавив, что вернет ко двору коннетабля Монморанси. Франсуа де Вьевиль (один из закадычных друзей дофина, впоследствии маршал Франции), вспоминавший об этом событии, заволновался, что разговор могут подслушать, и, желая предупредить Генриха, сказал «ты делишь шкуру неубитого медведя». Сам же постарался немедленно исчезнуть. Чутье не подвело его. Королевский шут Брианда, сидевший незамеченным в алькове у окна столовой, бросился к своему господину. Вообразив, будто принц грозится узурпировать владения короля, он обратился к тому просто как к Франциску Валуа и рассказал о Генрихе. Франциск отправил в покои сына вооруженных людей, но принц и его друзья, предупрежденные об опасности, уже сбежали, не дожидаясь прибытия стражи. Король, разъяренный их побегом, обратил гнев на остатки брошенного ужина. Пажи и дворяне разбежались, выпрыгивая из окон, и немудрено: Франциск расшвыривал ножи, тарелки, попадая в слуг, опрокидывал мебель и срывал гобелены со стен. Генрих не появлялся при дворе в течение месяца, пока не утих гнев отца, и друзьям его не разрешили вернуться.

Противостояние отца и сына продолжалось – осенью 1544 года король изгнал со двора Диану де Пуатье, ибо дофин сместил с хлебной должности одного из приживальщиков д'Этамп во время кампании против англичан в Пикардии. Темпераментная герцогиня то обрушивала на Франциска поток обвинений, то расточала ему пылкие ласки, намекая, что тот может их лишиться, если не поквитается с любовницей сына, и король наконец решился выслать Диану. Та отправилась в свой замок в Анэ, а следом за ней – Генрих, демонстративно проводя там много времени. Фаворитка Генриха не получала разрешения вернуться ко двору до следующего года. Екатерина торжествовала, видя позор соперницы, а дофин запретил ей разговаривать с д'Этамп.

Отсутствие Дианы открыло перед Екатериной череду светлых дней. Она расцвела и наслаждалась благосклонностью короля. Очевидно, что, несмотря на убывающие силы, Франциск был в состоянии оценить достоинства невестки и те блага, которые она принесет Генриху, когда станет королевой. Король недвусмысленно намекал: восхищение и почет, достающиеся Диане, по праву должны принадлежать Екатерине. До чего же приятно, после бесчисленных сцен между воюющими фаворитками, иметь рядом с собой женщину преданную и здравомыслящую, никогда не демонстрирующую прилюдно свой гнев и обиды! На Рождество в тот году король осыпал невестку подарками и особыми милостями. В числе прочих даров были рубин и бриллиант ценой в 10 тысяч экю. Екатерина, беременная на сносях дочерью Елизаветой, была избавлена от бесконечных советов соперницы касательно здоровья и воспитания младенца-сына. Для нее настало счастливое время! Обычно страдавшая от недостатка внимания, она купалась в благосклонности короля и, к его удовольствию, 2 апреля 1545 года подарила ему внучку.

Когда Карл и Генрих вместе отправились под Булонь, пытаясь изгнать англичан, захвативших город в 1544 году, между братьями словно бы установилось перемирие. Франциск, старавшийся заниматься делом, чтобы отвлечься от проблем со здоровьем, сопровождал сыновей. Генрих и его брат едва разговаривали друг с другом с момента подписания мира при Крепи, но постепенно дух братства стал брать свое, особенно во время военных операций. В августе 1545 года разразилась эпидемия чумы. 6 сентября Карл и кое-кто из молодых вельмож ворвались в дом, обитатели которого умерли от этой болезни. По-юношески самоуверенный, он решил заглянуть внутрь, хотя его и умоляли не трогать там ничего. Смеясь, молодой принц воскликнул: «Ни один из сыновей Франции еще не умирал от чумы!» – и вместе с друзьями начал крушить все вокруг, биться подушками и разрубать пополам матрасы. Его вера в королевский иммунитет против смертельных болезней оказалась безосновательной. К вечеру он заболел и три дня спустя умер.

Эта скоротечная болезнь заставила двадцатичетырехлетнего принца страдать от сильного жара, жестоких болей и рвоты. Едва услышав о болезни брата, Генрих бросился к его постели, но его не пустили. Трижды он боролся с преграждавшими ему путь, желая пробиться к брату, а когда Карл умер, утрата повергла Генриха в глубочайшую скорбь. Мир при Крепи теперь лишился смысла, и угроза раздела страны, созданная неразумием Франциска, наконец-то миновала. Старый король впал в меланхолию, которая не оставляла его до конца дней. Теперь стало необходимо учить дофина – которого он так долго держал в отдалении – управлять государством. Однако Генрих вскоре разочарованно убедился, что отец по-прежнему находится под влиянием мадам д'Этамп и ее клики. Генрих отказался посещать заседания совета, заявив, что не хочет быть опозорен неверными политическими шагами отца, когда унаследует трон.

7 июня 1546 года был подписан мир, по условиям которого Англия соглашалась вернуть Булонь через восемь лет за два миллиона экю, выплаченных в рассрочку[27]27
  Некоторые историки называют цифру 800 000 экю.


[Закрыть]. С естественным чувством облегчения после окончания войны Екатерина и Генрих в начале осени вместе выехали в свою первую официальную королевскую поездку, чтобы проинспектировать укрепления на восточных границах Франции. Холодная осенняя погода, рождение двоих детей с разницей всего в четырнадцать месяцев, все придворные передряги сказались на дофине, и она серьезно заболела. Генрих отложил поездку и решил остановиться в Сен-Марке, чтобы жена могла оправиться от болезни. Екатерине, право же, стоило заболеть, чтобы дать мужу повод побыть с ней, проявить нежность и заботу. Но крепкая конституция не позволила ей проболеть долго.

8 феврале 1547 года до французского двора дошло известие, что 27 января скончался король английский Генрих VIII. Мадам д'Этамп ворвалась в покои королевы Элеоноры с криком: «Новость! Новость! Наш главный враг умер!» Встревоженная королева, думая, что речь идет о ее брате-императоре, была близка к обмороку, пока не узнала, что он в добром здравии, хотя все предпочли бы смерть императора смерти Генриха. Рождество и Новый Год уже были омрачены недомоганием Франциска, но, услышав о кончине человека, на протяжении всей его жизни бывшего то соперником, то союзником, король стал еще печальнее и задумчивее. Он боялся, что вскоре последует за своим заклятым врагом. Этому способствовала предсмертная записка Генриха VIII, в которой, судя по рассказам, тот напоминал французскому королю, что и он не вечен.

Напряжение усилилось, когда один из молодых родичей короля, граф Энгиенский из дома Бурбонов, вхожий в круг его личных друзей, неожиданно погиб во время игры в снежки в замке близ Манта, где жил тогда двор. Франциск устроил бой между двумя сторонами, одну возглавили Генрих и Франсуа де Гиз, другую – граф д'Энгьен и его сторонники. Во время игры, где ни одна из партий не могла одержать победу, д'Энгьен остановился отдышаться и присел внизу под окном. И тут, как пишет очевидец, «какой-то злодей выкинул из окна сундучок для белья, который упал на голову сиру д'Энгьену и… через несколько дней тот умер». Некоторые заподозрили, что случайность была подстроена, но это представляется маловероятным. В бурных забавах того времени люди довольно часто получали ранения и даже погибали, но нелепая кончина несчастного молодого человека вызвала у Франциска новый прилив скорби. На закате его правления им овладело беспокойство, и он перемещался из одного прекрасного дворца в другой, якобы для того, чтобы поохотиться, но на самом деле не находя себе места.

Наконец в Рамбулье пятидесятидвухлетнему Франциску пришлось остановиться. Охваченный лихорадкой, он был прикован к постели. Абсцесс «в нижней части тела» беспокоил его много лет; в 1545 году было произведено прижигание, вышло много гноя, но полное выздоровление не наступило. Абсцесс открывался снова и снова, прежде всего потому, что король никак не мог отказаться от ночных утех с женщинами. Короля пользовали «китайским деревом», старый приятель и союзник, язычник Барбаросса, предлагал в качестве снадобья ртутные пилюли, ибо в то время верили, что они помогают при сифилисе. Современные медики полагают маловероятным наличие у Франциска сифилиса, ибо рассудок короля оставался ясным до конца его дней. Наиболее вероятной причиной недуга была гонорея, которая, если ее не лечить, способствует возникновению инфекций мочевого пузыря и мочевыводящих путей. К моменту смерти король мучился болями в желудке, одном легком, почках и горле. В одном все лекари сходились, определяя его состояние: «внутренности у короля сгнили». Пережив несколько обострений болезни за последние пять лет, Франциск был вынужден признать, что умирает, и послал за дофином, который, оставив Екатерину ухаживать за отцом, сам проводил время у Дианы в Анэ.

Екатерине горько было видеть своего защитника и благодетеля в столь плачевном состоянии; она сердечно заботилась о нем, пока 20 марта не прибыл дофин. После того как Франциск исповедовался, прослушал мессу и причастился, он с жаром обратился к Генриху, признаваясь, как много ошибок сотворил за время своего правления, заклиная сына избегать их повторения. Он предупреждал дофина от чрезмерного увлечения женщинами, дабы те не обрели над ним неограниченную власть, как это случилось с ним самим. Еще несколько дней король провел, беседуя с сыном о прошлых ошибках и давая советы, как лучше править королевством. Умолял не возвращать ко двору Монморанси и остерегаться семьи Гизов, «чья цель – раздеть его догола, чтобы хватило детишкам на одежки и всем родичам на рубашки». Король просил сына позаботиться о королеве Элеоноре, признав, что был плохим мужем для этой славной женщины, а также вверил его заботам герцогиню д'Этамп, говоря: «Она, конечно, настоящая дама… но ты сам не подчиняйся чьей-либо воле так, как это делал я».

Фаворитке, ожидавшей в соседней комнате, было отказано в желании увидеть любовника. Она прождала до 29 марта, то и дело восклицая: «Да поглотит меня земля!», но, убедившись в тщетности всех попыток, спешно уехала в свой замок в Лимуре. Прослышав о временном улучшении здоровья короля, попробовала вернуться, надеясь на чудо, но чуда не случилось, и дофин сердито отослал ее прочь. Франсуа де Гиз расхаживал кругом, ожидая, когда начнется новое царствование, бормоча: «Старый любезник кончается». Король попросил соборования и провел последние несколько часов, слушая чтение Священного Писания. Когда мог, заговаривал с Генрихом; сын, растроганный, попросил у отца благословения, и тот так крепко стиснул его в объятиях, что дофин «едва не потерял сознание». И вот между двумя и тремя часами пополудни 31 марта 1547 года Франциск I Французский, король-рыцарь, король Возрождения к северу от Альп, начавший правление столь славно, но навлекший на державу столько бед, наконец испустил дух. Все признали, что смерть его послужила образцом для окружающих.

Екатерина, близко сдружившаяся с Франциском в течение последних лет, и особенно во время болезни, почти все последние дни провела в приемной, порой просто сидя на полу и рыдая. Она не только потеряла свою надежную пристань и оплот против Дианы, но еще и горевала о человеке, который тринадцать лет назад привез ее во Францию и поддерживал, когда она была никому не нужна. Екатерина научилась у Франциска многому, что необходимо для укрепления монархии. Она стала свидетелем его отваги, оптимизма и терпения. Видела, как он справляется с придворными делами и внутренними интригами. Супругу дофина вдохновляло увлечение свекра искусством и строительством. Несмотря на все ошибки Франциска, его молодая ученица хорошо усвоила уроки, и впоследствии, когда ей в одиночку пришлось защищать Францию и монархию, она делала это с именем Франциска на устах и его образом перед глазами. Она приняла решение увековечить имя человека, сделавшего ее из дочери богатого купца королевой Франции.

ГЛАВА 4.
СУПРУГА В ЗАТМЕНИИ

«Ибо ни одна женщина, любящая мужа, никогда не сумеет полюбить его шлюху»

1547-1549

Екатерине было двадцать восемь лет, когда она стала королевой Франции. Иностранка, все еще говорившая по-французски с легким итальянским акцентом, за эти годы сумела привлечь к себе сердца многих. Ее любили более всего из благодарности за рождение наследника трона, но также из сочувствия к женщине, которой пренебрегают, – и никогда так сильно ее не жалели, как сейчас. С первых же дней правления Генриха Диана получила гарантии того, что привилегии королевской фаворитки останутся при ней. Совершенно чуждая страсти, зато полная чувства собственного достоинства и высокомерия, она теперь перестала скрывать, что ее чувства подстегивала жадность. Она не могла насытиться богатствами и тщеславием. Для удовлетворения своих нужд ей приходилось держать нового короля в жесткой узде. Екатерина поняла, что, несмотря на звание королевы, она сейчас так же беспомощна, как и прежде, если попытается встать между Генрихом и Дианой. Ее роль и влияние во время короткого правления мужа сосредоточились лишь на одной функции: материнстве. Она стала «супругой в затмении». Везде, где только можно, Диана занимала центральную ступень, оттесняя Екатерину в угол: вынашивать и рожать детей – наследников трона. По мере развития событий Генрих научился полагаться на преданность жены и ее трезвые суждения, но все еще исключал ее из круга доверенных лиц, особенно в первые годы. Один историк писал: «Все вокруг нее двигалось, она безмолвствовала. Политические движения умирали возле ее порога, а ее жизнь оставалась тихой жизнью замужней итальянки».

Чтобы понять Францию и двигавшие страной внешние и внутренние силы, понять, что чувствовала и видела Екатерина, когда через двенадцать лет ее муж умер, нужно разобраться в основных чертах царствования Генриха II, познакомиться с кругом дворян, которым он благоволил, которых награждал и чествовал. Пока Генрих был жив, эти дворяне проявляли абсолютную преданность королю, но, наделяя друзей таким влиянием и силой, он создал чрезвычайно сложную ситуацию для Екатерины, когда настал ее черед править страной.

Французский народ приветствовал начало правления Генриха. Всем смертельно надоели последствия нездоровой политики Франциска, подчинявшегося жадной фаворитке, когда мощь и трезвость суждения изменили ему, особенно во время последней схватки с императором. Манера держать себя и поведение нового короля вызывали расположение. Люди знали о Генрихе немногое – он был доблестен на поле брани, любил охоту и спортивные состязания. От отца он частично унаследовал вечное желание покрасоваться и страстность увлечений. Маска респектабельности еще не слетела с лица молодого монарха, правда об его отношениях с Дианой пока не стала достоянием публики. Венецианский посол кратко описывал Генриха незадолго до вступления на престол, упоминая, что привязанность, установившаяся между ним и фавориткой, напоминала «привязанность между матерью и сыном <…> и эта дама взяла на себя труд учить, поправлять и наставлять <…> его». Люди находили бывшего дофина «мало охочим до женщин», – видимо, по сравнению с постоянным сексуальным голодом его отца. Посол изучил также его личность и способности и нашел, что он «не слишком тороплив в ответах, когда к нему адресуются, но весьма решителен и резок в суждениях. Пообещав что-либо, он всегда постарается исполнить. Разум его не слишком остер, но люди такого склада обыкновенно наиболее успешны. Они подобны осенним плодам, что созревают поздно, зато дольше хранятся <…> Он увлечен замыслами по поводу Италии <…> и обещает итальянцам, озабоченным этими делами, покончить с неурядицами. Деньги он тратит бережно на достойные цели».

Не прошло и суток после смерти Франциска, не миновал еще положенный срок между кончиной старого монарха и публичным провозглашением нового, как Генрих, переводя дух и привыкая к положению неограниченного правителя Франции, уже начал избавляться от министров старого режима и раздавать милости и привилегии своим друзьям и соратникам. Возглавлял этот список Анн де Монморанси, «первый барон Франции». Коннетабль провел в ссылке шесть лет, пребывая в своих обширных лесных владениях со дня позорной отставки. Уже 24 апреля Генрих и коннетабль заперлись вдвоем на два часа в Сен-Жермен-ан-Лэ и, когда вышли оттуда, Монморанси стал главою личного совета короля, ответственным за все правительственные дела.

Теперь он являлся самым главным лицом в стране после самого Генриха, как в военных делах, так и в гражданских. Он быстро занял недавно освобожденные апартаменты мадам д'Этамп, где она жила при покойном короле. Должность главы совета стала наивысшим достижением для человека, который, будучи ультраконсерватором, обладая немалыми способностями военачальника, тактика и организатора оборонительных мероприятий, все же не проявил ни особого военного гения, ни хорошего политического чутья.

Наряду с новыми почестями, Монморанси получил компенсацию за утраченные доходы, которых не получал все годы ссылки. Ему выплатили около 100 тысяч экю и назначили губернатором Лангедока. Официально Франциск не лишал его губернаторства, но на деле во время изгнания коннетабля Лангедоком правили другие. Монморанси держал королевскую печать и следил, чтобы никакие дела не вершились без его предварительной санкции. Генрих позволил старику многим распоряжаться от своего имени, и людям казалось, что коннетабль вообще старается отстранить короля от административной деятельности и все за него решает. Подобно большинству педантов, он обладал способностью замечать мелкие детали, и ничто не ускользало от его взгляда. Держался он так высокомерно, будто знал все на свете. На советах постоянно прерывал говоривших, какого бы высокого сана они ни были, и высказывал свое мнение по поводу ведения всех дел. Его автократическое поведение и рьяный надзор за королем вскоре стали всех раздражать. «Он еще надменнее, чем прежде, и вызывает ненависть в мужчинах и женщинах – во всех без исключения», – подмечал посол итальянского герцогства Феррара. Иностранные посланники вскоре начали жаловаться на то, что этот придира постоянно ставит им палки в колеса и замедляет дела, цепляясь к мелочам. Тем не менее Генрих как будто даже был благодарен своем ставленнику за возможность не вникать в мельчайшие подробности правления, а коннетаблю только того и надо было.

Несмотря на сварливую натуру и тиранические повадки, Монморанси обладал, по крайней мере в глазах Екатерины, многими достоинствами: он не стремился набивать свои карманы и не собирался продвигать своих родственников, чем не гнушались все прочие из окружения Генриха. Вместо этого коннетабль всецело посвятил свою жизнь двум вещам: благополучию короля и безопасности Франции. Екатерина оказалась достаточно проницательной и поняла: пусть старик ведет себя напыщенно и порой нелепо, пусть он поощряет роман Генриха и Дианы, – главное, что он стоит в стороне от прочих вельмож, вьющихся вокруг Генриха. Папский нунций писал о Монморанси в то время: «Этот человек – истинный француз, он служит своей стране словом и делом, я не знаю никого, кто мог бы с ним сравниться <…> Не думаю, чтобы когда-нибудь он позволил увлечь себя… каким бы то ни было замыслом, который не благоприятствует его королю».

Среди членов семьи Монморанси, получивших привилегии от Генриха, были трое его племянников Шатильонов: Гаспар де Колиньи, ставший много лет спустя причиной кровавой резни, из-за которой мрачная слава Екатерины дожила до наших дней. Среди всех племянников, сыновей сестры Монморанси, Гаспар отличался умом и способностями. Будучи вдохновенным военным деятелем, он стал генерал-полковником пехоты. Его старший брат Одэ, кардинал де Шатильон, получил больше привилегий и переехал в апартаменты дяди в Сен-Жермен. Франсуа д'Андело, третий брат, также получил милости от короля.

Диана вряд ли особо приветствовала возвращение Монморанси – ее соперника за досуг и внимание короля, – но между этими людьми всегда существовало безоговорочное понимание и договоренность работать в одной упряжке на благо Генриха. Диана и королева Элеонора с огромным удовлетворением наблюдали, как их недруга, мадам д'Этамп, прогнали со двора. Герцогиня жила теперь в своем замке Лимур, изнывая от страха быть наказанной за разнообразные преступления, вызванные ее алчностью. Наконец, вернув драгоценности и большую часть подарков Франциска, представлявших собой неотчуждаемую собственность королевского дома, она с облегчением поняла, что ее не собираются ни тайно уничтожить, ни открыто предать суду за измену. Генрих, видимо, из уважения к воле умирающего отца, не стал расправляться с герцогиней. Конечно, владения бывшей королевской фаворитки существенно уменьшились, но все равно она легко отделалась. Благодарная за это, она провела остаток жизни в безвестности. Полученные от мадам д'Этамп драгоценности и владения Генрих немедленно передал своей возлюбленной Диане, которая не стремилась более преследовать бывшую соперницу. Ей было чем заняться помимо этого.

Екатерина, снова беременная, в первые дни правления мужа наблюдала, как он щедро награждал друзей за преданность дофину, проявленную во времена отцовского правления. Кроме коннетабля, милости удостоились все его закадычные приятели. Семья Гизов немедленно почувствовала преимущества царствования Генриха. Франсуа, граф д'Омаль, старший сын Клода, первого герцога Гиза, был одним из лучших друзей Генриха. Известный под именем Le Balafre (Меченый) из-за жуткого шрама на лице, полученного во время булонской кампании против Англии, он всегда имел неограниченный доступ к королю. Они очень часто играли в мяч – любимую игру Генриха. Франсуа стал участвовать в заседаниях тайного совета, сделался распорядителем Королевской охоты, а вскоре после этого король даровал ему титул герцога д'Омаль. Новое герцогство было того же ранга, что у старшего принца крови, Антуана де Бурбона, и теперь это вызывало бесконечные протокольные прения с Бурбонами по вопросу о праве старшинства. Брат Франсуа, Шарль, сделавшийся архиепископом Реймским еще в девятилетнем возрасте, также получил место в совете и кардинальскую красную мантию во время коронации Генриха.

Вместе братья составляли отличную команду, и Шарль, человек недюжинного ума, снискал всеобщее признание своей искусной внешней политикой и ловкой дипломатией, – причем даже от врагов. Их дядюшка Жан, тоже кардинал, заседал в совете вместе с племянниками. Сестра, Мария де Гиз, вышедшая замуж за короля Шотландии Якова V, в 1542 году овдовела и правила королевством в качестве регентши при малолетней дочери Марии[28]28
  Впоследствии – королева Мария Стюарт.


[Закрыть]. Диана, изо всех сил старавшаяся установить близкие связи с семьей Гизов, состояние которых непрерывно росло, выдала Луизу, одну из своих дочерей, за второго из братьев Франсуа, Клода, маркиза де Майенна. Заручившись таким образом покровительством семьи Гизов, она «уравновесила» отношения с коннетаблем. Итак, с самого начала стало ясно, что младшие князья Лотарингские будут оказывать огромное влияние на Генриха.

Король не забыл также об отце и сыне Сент-Андре, когда раздавал посты и назначения своим друзьям, и наградил обоих местами в совете. Жак де Сент-Андре, неизменный спутник юности Генриха, сделался маршалом Франции и занял пост главного камергера, в связи с чем получил право ночевать в королевских покоях. Такая близость к персоне его величества давала Сент-Андре тем больше власти и престижа, чем больше людей обращались к нему с просьбой о королевской аудиенции. В дополнение он получил пост губернатора в Лионе, Бурбоннэ и Оверни. Его отца Генрих наградил губернаторством в Брессе. Младший Сент-Андре вырос жадным, распутным и себялюбивым, он сильно переменился с тех пор, как в юности дружил с Генрихом. Все его мысли были заняты заботой о личном обогащении, а семья его нимало не беспокоила. Бурбоны, первые принцы крови после сына самого Генриха, с беспокойством наблюдали, как узурпируются их права. Им, правда, тоже кое-что перепало, но места в Совете были жалкой подачкой по сравнению с богатствами и почестями, раздаваемыми остальными.

Несомненно, более всех привилегий и наград получила обожаемая Генрихом Диана де Пуатье. По мере роста могущества Дианы увядала ее репутация. «Ее честное имя было наконец опозорено, но не в связи с распущенностью, а из-за жадности <…> алчность стала синонимом ее имени. О ней говорили лишь в связи с нажитыми ею богатствами».

То, как бесстыдно Генрих осыпал любовницу драгоценностями, почестями, владениями и должностями, не смогло укрыться от глаз людей. И, хотя она владела теперь почти всеми богатствами и драгоценностями мадам д'Этамп, самый главный дар был еще впереди. Генрих позволил ей получать налоги со всех держателей должностей по всей стране, когда бы ни вводились новые посты. В дополнение к этому он дал ей права на так называемую выморочную собственность во Франции (т. е. ту, владельцы которой были не определены либо умерли, не оставив наследников – в том числе и собственность, конфискованную у еретиков). Генрих сделал Диану богаче, чем она сама ожидала, но по-прежнему продолжал изливать на нее золотой дождь. Он подарил ей замок Шенонсо, совершенно игнорируя тот факт, что он принадлежал французской королевской фамилии! Этот прекрасный замок в долине Луары считался настоящей жемчужиной замковой архитектуры, и Екатерина, которая надеялась получить его, не смогла удержаться от возмущенных слов в адрес Генриха – но безрезультатно. Был выкопан из архивов старый закон касательно налога на все церковные колокола в королевстве – и здесь неутомимая фаворитка наложила свою лапу.

Получив бесчисленные подарки и привилегии от любовника, Диана цепким взглядом следила за ростом своих богатств. Ежедневно являлся ее ревизор и сообщал о положенной ренте, выплаченной ренте, ремонтах, свободной собственности и так далее. Генрих был настолько заворожен любовницей, что, казалось, не осознавал той зависти и злобы, с какими люди смотрели на нее. До конца правления он продолжал осыпать ее богатствами, титулами и почестями – а также ее семью и сторонников. Один современник писал о Диане и остальных членах королевского кружка: «Ничто не минует их жадных аппетитов – так муха не минует клюва ласточки. Должности, звания, епископства – любой лакомый кусочек они жадно проглатывают».

Что касается самой королевы, Генрих не забыл о ней, но она получила мизерную порцию в сравнении с Мадам, – это обращение, обычно применяемое только к женщинам королевской семьи, Диана отныне предпочитала всем другим. Генрих дал Екатерине 200 тысяч ливров и право назначать мастеров каждой гильдии – привилегия, коей она уже пользовалась в правление короля Франциска. В то время как Диана тратила огромные средства на ремонт своих замков в Анэ и Шенонсо, Генрих позволил Екатерине подновить замок Турнель, где она любила останавливаться, будучи в Париже. Лувр должен был стать резиденцией королевской четы, и работы по реконструкции здания превратили старую средневековую крепость в ренессансный дворец, правда, пользоваться им еще было невозможно. В ответ на жалобы, что у нее нет подходящей загородной резиденции, чтобы принимать мужа, Екатерина получила замок Монсо-ан-Бри, близ Мо.

Наиболее же приятным даром, полученным Екатериной от короля, было то, что ее дорогие кузены, Строцци, заняли важные посты при дворе. Изгнанные из Флоренции во время режима авторитарного герцога Алессандро Медичи, Строцци жили как fuoriusciti – так называли итальянских изгнанников – при французском дворе[29]29
  Большая часть семейства Строцци сумела бежать от произвола Алессандро, но всех оставшихся изгнал или убил Козимо Медичи.


[Закрыть].

Четверо братьев оказались ныне вознаграждены Генрихом, желавшим сделать приятное жене. Они стремились вернуться домой и выбросить вон самозванца-правителя Флоренции, мертвой хваткой вцепившегося во все сферы управления республикой, и Генрих решил поощрить двоих старших братьев воинскими чинами. Он произвел Пьеро, старшего из братьев, в чин капитан-генерала итальянской пехоты. А Леоне, второго брата, сделал капитан-генералом галер Леванта. Это могло бы, когда придет время, выдвинуть двоих старших Строцци на лидирующие роли в любой кампании против Флоренции. Третий брат, Лоренцо, стал епископом Безье, а младший, Роберто, остался банкиром, хотя теперь отвечал за торговые займы и растущие фонды королевской семьи, когда было необходимо, и это был очень выгодный пост.