Текст книги "В стране Черного Лотоса"

Автор книги: Леонард Карпентер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Конан с трудом остановил своего разгоряченного коня в дюжине шагов от упавшего противника и соскочил на землю.

Человек ворочался, с трудом приходя в себя после удара. Его шлем отлетел при падении. Открылось лицо с разбитым и кровоточащим носом. Подойдя поближе к лежащему, который тщетно пытался нашарить рукой меч, сорвавшийся с пояса вместе с ножнами, киммериец понял, что не ошибся: на него глядели уже знакомые ему узкие, раскосые глаза выходца из Кхитая.

– Ну, губернатор, я знал, что нам еще суждено встретиться. – Занеся над головой меч, Конан продолжал: – Я был бы рад предложить тебе поединок, но, к сожалению, на формальности нет времени. Так что прими мои извинения!

Клинок сверкнул в воздухе и с силой вонзился в перекошенное от ужаса лицо Фанг Луна, проткнув голову насквозь и войдя еще на пядь в землю под затылком.

Не дожидаясь окончания агонии, Конан вернулся к своему коню и поправил седло. Вдруг за деревьям послышался цокот копыт. Вскочив в седло, киммериец двинулся навстречу приближающемуся всаднику. Им оказался взволнованный шариф.

– Ах, Конан… значит, вы остались живы… – Офицер заставил себя растянуть губы в улыбке, чтобы скрыть выражение недовольного удивления. – Лихо у вас все получилось. На чужом коне вступить в бой с противником в доспехах – для этого требуется недюжинная смелость.

Шариф не переставал обшаривать глазами окружающие заросли.

– А где же сам командир мятежников? Ему удалось уйти, я так понимаю? Жаль, жаль, что преследованием не занялись более опытные наездники из моих подчиненных. Но они занялись другими членами этой банды. Жаль, даже допросить будет некого. Тарим! – воскликнул Джафар, наткнувшись наконец взглядом на лежащее на земле тело в доспехах.

– Нет, тариф ему не удалось уйти. – Незаметно вынув ятаган из ножен, Конан стал аккуратно приближаться к офицеру. – Я не думаю, что есть смысл представлять вам его, ибо вы вместе с ним спланировали эту ловушку, чтобы убить меня. Но это еще не самое страшное ваше преступление. Скольких солдат вы предали, загубив их жизни…

– Что вы имеете в виду, сержант? Мы ведь сражаемся по одну сторону…

Джафар, увидев обнаженный клинок в руках киммерийца, немедленно выхватил из ножен меч.

– Ты что, сдурел, варвар? – крикнул офицер. Но вместо того чтобы встретить противника лицом к лицу, стал разворачивать лошадь, собираясь броситься наутек.

Тяжело дышавшее от духоты животное не сразу сообразило, что от него требуется. Воспользовавшись паузой, Конан настиг Джафара. Киммериец не стал бить в затянутую панцирем спину врага. Северянин всем телом бросился на тарифа. Упав на землю, они сцепились в отчаянной схватке.

Силы привыкшего к рукопашным Конана и изнеженного туранского аристократа-кавалериста были явно неравны. Через несколько мгновений могучий варвар встал на ноги, держа в руках окровавленный кинжал Шарифа. Закинув кинжал подальше в кусты, Конан повернулся навстречу послышавшемуся стуку копыт еще одного коня, приближавшегося к опушке, где только что он убил двух своих врагов.

Через несколько мгновений в заросли влетел Юма на взмыленной лошади. Мгновенно оценив обстановку, чернокожий сержант остановился над телом шарифа и скорбно произнес:

– Какой ужас! Наш всеми уважаемый шариф Джафар… убит в бою с мятежниками…

– Ага, – тяжело дыша, подтвердил Конан. – Но ты не беспокойся, я отомстил за его смерть. Там, за кустами, лежит труп командира мятежников. Это Фанг Лун, как я и предполагал. Но боюсь, что теперь вряд ли кто-нибудь сможет с уверенностью опознать его.

Киммериец вытер о траву свой ятаган и направился собирать по зарослям оставшихся без всадников лошадей.

Юма с трагическим выражением лица встретил троих оставшихся в живых всадников из эскорта. Они остановились, не веря своим глазам.

Резкий голос Юмы вывел их из оцепенения:

– Отличная работа, ребята. Ни один из напавших на нас мятежников не ушел живым. К сожалению, тариф Джафар трагически погиб. Его смерть вынуждает меня, как старшего по званию, принять на себя командование отрядом, Итак, нужно похоронить наших погибших товарищей, и – вперед, продолжаем наш путь в Аграпур!

ГЛАВА 15. ТРИУМФ

Могучий Ильбарс брал свое начало в Холджийских горах. Тающие ледники неприступных вершин и обрушивающиеся на склоны ливни питали бесчисленное количество тоненьких прозрачных ручейков. Сбежав вниз и оросив склоны ущелий и межгорные долины, эти ручьи сливались в реки, к которым шли на водопой дикие звери и домашний скот. Студеную воду набирал во флягу горец со стальными глазами и закованный в броню воин из заброшенного на край земли гарнизона. Отзвенев бесчисленными водопадами и прорезав непроходимые леса, эти реки сливались в один могучий поток великого Ильбарса.

В месте слияния крупных притоков земля была уже ровной и плодородной. Широкие долины плавно переходили в бескрайнюю степь. Извиваясь, неспешно текла по степи река, словно пульсирующая артерия в теле великого королевства. По этому водному пути двигались бесчисленные грузы, передвигались войска, переселялись целые племена. На берегах реки встали защищенные высокими стенами города – перекрестки водных и сухопутных караванных дорог – Самарра, Акит и столица, неустанно бьющееся сердце королевства – Аграпур.

Множество самых разных судов плавало по огромной реке: небольшие юркие торговые шхуны, баркасы рыбаков, лодки и паромы перевозчиков, военные галеры. Даже огромные галеоны высоко поднимались под парусом вверх по течению от моря Вилайет. Пожалуй, наиболее странными плавучими сооружениями были огромные плоты-баржи, сделанные из длинных бревен, заготовленных в дремучих лесах вокруг Тармиша.

Эти левиафаны предназначались лишь для того, чтобы один раз проделать путь вниз по течению, а затем им суждено было быть разобранными на бревна в порту Аграпура. Одни шли на стропила зданий, другие вновь превращались в корабли в виде килей и шпангоутов.

Эти огромные плоты брали на свою широкую палубу невообразимое количество пассажиров и груза. Неповоротливые и неспешные, они заставляли уступать им дорогу любое другое судно. Желающих поживиться товаром на борту отпугивала лучше любой охраны сама команда, вооруженная ножами и длинными шестами, более годящимися как оружие, чем как средство управления плотом. Да и сами пассажиры обычно были готовы постоять за себя и свой багаж.

И вот на палубу одного из этих не самых престижных и комфортабельных средств перевозки поднялся неожиданный пассажир. Плот только что отошел от берега и выходил на главный фарватер, и пассажиры еще не успокоились, устраиваясь поудобнее на своих местах в ожидании долгого путешествия. Среди всей этой суеты выделялся чиновник королевской канцелярии, евнух, одетый в роскошный наряд. На его голове отражала солнечные лучи расшитая золотыми нитками шапочка. Надменный вид и брезгливое выражение лица евнуха вызвали немало неодобрительных комментариев других пассажиров, впрочем, быстро замолкавших под взглядом здоровенного детины – слуги, сопровождавшего чиновника и его багаж в нескольких тюках и объемистой корзине.

Евнух явно кого-то искал. Он внимательно разглядывал пассажиров, обходя палубу, время от времени задавая кое-кому вопросы и морща нос от стоявшей на плоту вони, которую не мог развеять даже свежий ветер. Наконец какой-то погонщик мулов, расположившийся рядом со своими животными, на вопрос евнуха ткнул пальцем в сторону кормового помоста. Там дюжина человек с огромными шестами и веслами, изо всех сил налегая на свои орудия, с трудом поворачивали огромное судно в нужном направлении.

Подойдя к помосту, евнух громко спросил:

– Эй, моряки! Есть ли среди вас человек по имени Конан, сержант королевского экспедиционного легиона?

Матросы встретили это высказывание фырканьем и веселыми улыбками. Некоторые даже сплюнули и чертыхнулись, потешаясь над неуместностью вопроса глупого евнуха. Но самый здоровенный из них, одетый в грязные, едва узнаваемые обноски форменной туники и измятый армейский тюрбан, передал весло отдыхавшему напарнику и спустился к чиновнику.

– Я Конан, прибыл из Вендии. А это мой брат по оружию, сержант Юма. – Киммериец махнул рукой в сторону сидевшего у борта чернокожего приятеля, приветливо помахавшего им рукой и привычным жестом поднесшего к губам горлышко огромной фляги с каким-то местным веселящим напитком. – А ты делегат дворцовой канцелярии? – поинтересовался Конан. – Направлен ко мне по приказу короля Йилдиза?

Моряки покатились со смеху, видя, как их новый приятель издевается над тупым евнухом. Но вскоре их смех сменился неподдельным удивлением и интересом. Не глядя на них, чиновник жестом приказал своему сопровождающему открыть корзину. Из нее был извлечен белоснежный почтовый голубь, к лапе которого евнух прицепил наспех написанную тут же записку. Отпущенная птица сделала круг над палубой, а затем четко взяла курс на далекий Аграпур. Покончив с письмом, чиновник обратился к одетому в лохмотья гребцу с почтением в голосе и с уважительным поклоном:

– Приветствую тебя. Мое имя – Семпрониус. Я – помощник секретаря дворцовой канцелярии. Мне сообщили, что ты путешествуешь на борту этого судна, но я никак не ожидал увидеть тебя… участвующим в управлении его движением.

Евнух был стройным молодым человеком с тонкими чертами лица. С головы до пят он был одет в тонкий дорогой шелк. С надменного лица не сходило презрение по отношению к плоту и всем находящимся на палубе. Закончив говорить, он поднес к носу кружевной платок, чтобы хоть немного ослабить мучившую его обоняние вонь от животных да и людей, находившихся на борту.

– Сначала мы собирались нанять более быстрое судно, как и предписывалось в ваших распоряжениях, но в таком виде никто не верил нам, что мы, доплыв до Аграпура, рассчитаемся и не свернем шею хозяину корабля. Пришлось выбирать менее быстрое судно, а тут понадобилось подсобить команде, чтобы отбить нападение разбойников, а уж потом пошло-поехало. Лишними две пары рук на веслах никогда не бывают.

Говоря это, Конан подошел к Юме и, рывком подняв его, поставил на ноги. Тот рыгнул и, весело помахав остальным гребцам, нетвердым шагом направился вслед за Конаном и Семпрониусом.

– Наш багаж и подарки королю находятся вон там, – продолжил Конан, показывая рукой на крышу небольшого хилого сарайчика в центре плота. – Там они будут по крайней мере сухими.

– Подарки? – заинтересовался Семпрониус. – Из Вендии? А нет ли у вас с собой чего-нибудь этакого… ну, немножко лотоса… или конопли?

– Нет, – отрезал киммериец, – мы везем дерево в кадке, несколько плетеных кресел и поделки вендийских умельцев.

– Да, да. – Семпрониус явно потерял интерес к багажу. – Ну, так моя задача – подготовить тебя к торжествам в городе и банкету во дворце, где тебя представят Его Величеству и придворным.

Замолчав, евнух внимательно оглядел Юму:

– Полагаю, все это касается и тебя. Вместе вы представляете собой внушительное зрелище. Но это при том условии, что ты протрезвеешь к тому времени, когда мы приплывем в Аграпур. Пожалуй, в вашей компании не хватает еще только истинного туранца, чтобы горожане были просто в восторге.

– Один туранский офицер отправился в поездку вместе с нами, – впервые вступил в разговор Юма, говоривший на туранском с сильным акцентом пьяного чужеземца. – К несчастью, он погиб в стычке с мятежниками в первый же день дороги. Бедняга Джафар! – Юма чуть не пустил слезу.

– Сейчас это уже не важно, – пожал плечами Семпрониус. – От мертвых в нашем деле мало толку. Что, я вам должен парад трупов устраивать перед толпой? Даже если они и погибли геройски. Ничего, генерал Аболхассан назначит кого-нибудь из старших офицеров на эту роль, если сочтет нужным. А может и сам встать рядом с героями.

Бесцеремонно расталкивая пассажиров, наступая на сидящих и лежащих, Семпрониус провел киммерийца и его приятеля на более свободный от людей и груза нос плота.

– У нас будет много дел: прием во дворце, парад в городе, само награждение. А пока… – Евнух знаком подозвал к себе слугу и приказал распаковать один из тюков.

– Скажи, – поинтересовался Конан, – а нам покажут знаменитые, выложенные жемчугом королевские ванны? Я много слышал о них, как и о мастерстве массажисток, работающих там…

– Я думаю, ванна тебе понадобится значительно раньше. Когда вы помоетесь, мой слуга разотрет вас благовониями. – Семпрониус порылся в своем багаже и извлек на свет несколько хрустальных флаконов. – Пока мы находились по соседству со скотиной, это не было так заметно, но сейчас я должен вам честно сказать, сержант: от вас воняет.

– Воняет? От меня? – вскипел Конан. – Да не больше, чем от тебя – твоими духами и маслами. Если бы тебя занесло в джунгли с таким ароматом – хвонги бы за версту смогли учуять и выследить тебя! – Помахав перед лицом евнуха увесистым кулаком, киммериец добавил: – Я думаю, что если твой изящный нос основательно расплющить хорошим тумаком, то проблемы обоняния перестанут быть для тебя столь мучительными.

Глянув на Юму, Конан не обнаружил в глазах друга полного одобрения своей выходки. Киммерийцу пришлось разрядить ситуацию:

– Ну ладно, мыться так мыться! Только никаких благовоний! Я не баба!

Сорвав с себя жалкие остатки форменной куртки и изодранные брюки, он перешагнул через бортик и нырнул в воду, подняв фонтан брызг.

Конану не приходилось прикладывать усилий, чтобы держаться рядом с плотом. Течение несло человека с такой же скоростью, что и судно. Ныряя и отдуваясь, киммериец смывал с себя пыль долгого путешествия. Многие пассажиры весело наблюдали за купающимся, внимательно следя за зарослями вдоль берегов и время от времени выкрикивая предупреждения о появлении крокодилов, по счастью оказавшиеся ложными.

Вскоре и Юма последовал примеру приятеля. Прохладная вода не только смыла грязь с его тела, но и выветрила излишние винные пары из головы. Друзья затеяли возню, пытаясь в шутку утопить друг друга, чем привлекли внимание не только пассажиров, но и матросов с нескольких других лодок, проплывавших мимо. Добавил веселья Семпрониус, вылив на головы купающихся флакон какого-то масла, немедленно вспененного бурными плесканиями Конана и Юмы.

Их купание продолжалось довольно долго. Наконец оба приятеля вылезли из воды и устроились на носу плота, предоставив солнцу обсушить их тела. Семпрониус, порывшись в своих тюках, выдал им туники, сшитые по образцу форменных, но из тонкого серебристого шелка. Теперь эти роскошные одеяния резко контрастировали с всклокоченными шевелюрами и давно не бритыми щеками обоих сержантов. Чтобы спрятать их космы, Семпрониус выдал каждому по шикарному сиреневому тюрбану. Кроме того, оба были поочередно выбриты – с ролью цирюльника прекрасно справился молчаливый слуга евнуха.

Чисто выбритые, вымытые, могучие воины в новых одеяниях выглядели просто роскошно. Загорелые мощные тела и горящие взгляды придавали их облику некоторую аристократичность. Остальные пассажиры – крестьяне и торговцы – с восторгом следили за всеми этими переменами, встречая радостными возгласами их результаты. Затем зрители вежливо удалились, когда из багажа чиновника были извлечены продукты и фляги с вином, чтобы вознаградить терпение обоих приятелей.

Великий Ильбарс все так же неспешно катил свои воды к столичному городу Аграпуру и дальше к морю. Пейзаж по обоим берегам приобретал все более цивилизованный вид. Мимо проплывали большие поселки, городки, длинные причалы далеко вдавались в реку… Семпрониус начал проявлять беспокойство:

– Где же лодка? Было бы плохим знаком, если моего голубя перехватил сокол. Толпа-то переживет задержку праздника. Но я не думаю, что Йилдиз отнесется к этому спокойно…

Наконец впереди по курсу показалось большое каноэ с позолоченным носом. Оно быстро неслось по водной глади, повинуясь великолепно слаженным усилиям восьми гребцов. Их движения подчинялись ритму, задаваемому тщедушным барабанщиком-рулевым, сидевшим на корме. Не успела лодка, повинуясь указаниям Семпрониуса, подплыть к борту плота, как евнух уже шагнул в нее, торопя за собой обоих воинов. Повернувшись к слуге, чиновник приказал:

– Опусти в лодку карликовое дерево. Сам останешься присматривать за остальным багажом!

Слуга, не говоря ни слова, повиновался.

Через мгновение каноэ уже уносило Конана и Юму прочь от провожавших их восторженными криками попутчиков. Помахав в ответ, друзья расселись на низеньких скамеечках на дне лодки, поставив в центре тяжелую кадку с подарочным деревом. Усилия гребцов, поддерживаемые течением, быстро подвигали каноэ вперед.

Скорость становилась особенно заметна, когда на поворотах реки прибрежные заросли и домики крестьян проносились мимо на небольшом расстоянии. Пожалуй, подумал Конан, так быстро не смог бы скакать, да еще и столько времени, ни один боевой конь.

В основном каноэ держалось на середине реки. Гребцы без труда огибали неспешно плывущие неповоротливые корабли; мелкие лодки и сами заранее предпочитали отойти с пути следования каноэ с золоченой головой сокола на носу – знаком принадлежности к королевскому флоту.

Один раз Конан рискнул предложить ближайшему гребцу поменяться, чтобы дать тому передохнуть. Но гребец, не сказав ни слова, лишь взглядом выразил свое недовольство тем, что пассажир лезет не в свое дело. Так же отреагировали и остальные. Киммерийцу ничего не оставалось делать, как усесться на свое место и, потягивая пальмовое вино, еще одну флягу которого Семпрониус извлек из своего багажа, созерцать проносящийся мимо пейзаж.

Через поразительно недолгое время небо прямо по курсу окрасилось в медный цвет от дыма тысячи очагов. Вскоре по берегам стали появляться каменные дома, а затем и сама река оделась в каменные набережные. Небольшие островки украшали роскошные замки богачей, а на южном берегу раскинулось море жалких лачуг городской бедноты.

Вскоре Конан разглядел впереди городскую стену Аграпура. Ее сторожевые башни на равном расстоянии друг от друга пронзали дымное небо.

Однако гребцы, лихо управляясь с каноэ в плотном потоке судов, причалили к каменной пристани, не доплывая до стены. Разглядев склады и здания таможни, Конан понял, что каноэ прибыло в торговый порт. Это место, и в обычные дни достаточно оживленное, сегодня было особенно многолюдно. Больше всего здесь присутствовало солдат самых разных легионов. В первый момент Конан даже испугался, что Аграпур готовится к отражению осады. В следующий миг он уже понял, что такая мысль могла прийти в голову только под воздействием изрядного количества выпитого вина, – на портовой площади шли приготовления к параду.

– Дорогу! Пропустить! Прибыли герои! Семпрониус отдавал команды резким, привычным приказывать тоном, который странно сочетался с высоким мальчишеским голосом евнуха.

– Где, разрази вас гром, почетная колесница? Эй, офицер, кто здесь старший?.. А, вот и вы, генерал. Приветствую вас. Герои на месте. Можно начинать торжественное шествие.

Конана подвели к высокому офицеру в черном тюрбане, оглядевшему киммерийца без видимого интереса. Аболхассан – донеслось до слуха Конана названное кем-то имя его заклятого, но никогда не виденного врага. Поняв, кто перед ним, Конан успел лишь мельком рассмотреть генерала, направлявшегося к золоченой колеснице. Самого же киммерийца и Юму подвели к шикарному помосту с невысокими бортами, выложенному мягкими подушками. Сооружение было явно предназначено для того, чтобы сидеть в нем.

– Что это за штука? Плот? – спросил Конан, не обращаясь ни к кому в отдельности, пока его вежливо, но настойчиво заводили внутрь и усаживали на подушку. – А может быть, боевой помост? Но я никак не возьму в толк, как его взгромоздят на спину слону, не уронив нас.

Семпрониус, занятый исполнением столь важных для него обязанностей, не удостоил киммерийца ответом. Любопытство Конана было удовлетворено лишь когда к помосту подошли четыре пары рабов в шелковых рубахах. Отработанными движениями они вставили в крепления по бортам помоста четыре шеста – два вдоль и два поперек. Через мгновение помост без видимых усилий был поднят почти на высоту человеческого роста.

Конан не очень уютно чувствовал себя в положении, сходном с положением свиньи, которую несут на бойню. С другой стороны, он отметил про себя слаженность и отработанность движений носильщиков, превосходившие, пожалуй, даже мастерство гребцов на каноэ. Покачиваясь даже меньше, чем на спине слона, помост обогнул колонны пехоты и кавалерии и встал во главе процессии. Впереди возвышались распахнутые Восточные ворота, украшенные гирляндами цветов и разноцветными флагами.

Поставив паланкин на землю, рабы-носильщики неподвижно, словно дрессированные собаки, застыли рядом. Наконец впереди на стене раздался звук трубы. Из колонны ответила барабанная дробь. Парад начался.

– Не понимаю, к чему весь этот эскорт, – пробурчал Конан, повернувшись к Юме. – Ведь каноэ запросто могло подплыть прямо к причалу королевского дворца.

– Думаешь, все это затеяли ради нас? – Юма грустно улыбнулся. – Нет, пойми наконец, здесь ничего просто так не делается. Убивать врагов в дальних странах – это только одна сторона, с которой мы можем быть полезны королевству. Но сдается мне, что выпавшая на нашу долю главная миссия еще впереди.

В это время помост проходил под воротами. Конан внимательно разглядывал грозные бойницы и зубцы на стенах, острые зубья решетки и толстенные створки ворот. С башен трубили трубы, и на входящих в город летел не град стрел и камней и не водопад кипящей смолы, а лишь дождь нежных цветов.

Достигнув середины площади за воротами, процессия ненадолго остановилась. Седобородый старейшина города в золотом тюрбане ступил на помост, чтобы опустить на плечи героям цветочные гирлянды. Затем, к превеликому удивлению виновников торжества, к ним на помост вскарабкались две красивые пышнотелые девушки в свободно струящихся платьях, которые расположились позади них. Собравшаяся толпа, состоявшая в основном из тех, кто дожидался, когда снова откроются для свободного прохода ворота, одобрительно засвистела и заулюлюкала.

– Ну, красотки, вы – первая желанная награда усталым солдатам, – сообщил Конан, обнимая одну из девушек и прижимая ее к своему боку. Она же, в свою очередь, попыталась высвободиться, не переставая приветственно махать зрителям руками. Паланкин все так же плавно двигался по улицам, и носильщики совсем не выглядели перегруженными. Улыбаясь, девушка мягко, но настойчиво убрала руку Конана со своего бедра.

– Господин, мы здесь не для этого. Мы только украшение вашего шествия, что-то вроде букетов. Пожалуйста, не помните мое платье.

– Ладно, девочка. Ты, главное, не беспокойся, – сказал киммериец, перекладывая руку девушке на плечо. – Кстати, если замерзнешь в своей прозрачной одежонке, – скажи, я найду чем укрыть тебя и согреть.

– Господин, только не здесь, – настаивала девушка. – Уберите руку с моего плеча, а если не знаете, куда ее деть, помашите горожанам в знак приветствия. А для развлечений у вас будет потом много времени и возможностей.

Юма встретил такой же решительный отпор со стороны второй девушки. Отвлекая внимание героев и переключая его на толпу, красотки не только оберегали себя, но и действительно украшали помост, потому что мрачные и недовольные Конан и Юма, наверное, и вправду представляли собой не очень праздничное зрелище.

Процессия продвигалась по широкой прямой улице, по обеим сторонам которой оставалось достаточно места для зрителей. Их же было на удивление мало: в основном придворные рабы и городские рабочие, выстроившиеся в две нестройные шеренги. Хотя, объективно говоря, такое зрелище было достойно привлечь внимание куда большего количества народа.

Возглавляла процессию шеренга ярко одетых герольдов, непрестанно дувших в трубы. За ними следовали четыре ряда барабанщиков. Их взмахивающие палочки взлетали высоко вверх и были видны Конану через головы других участников парада.

За музыкантами следовало полсотни пехотинцев – отборная гвардия, охраняющая короля. Вслед за ними катилась золоченая колесница, запряженная четверкой великолепных вороных рысаков, чья упряжь была украшена золотым орнаментом. Правил колесницей генерал Аболхассан, одетый в черную форму и золотые доспехи. Глядя ему в спину, Конан ощущал жгучую ревность. Генерал, несомненно, смотрелся более выигрышно, чем они с Юмой, восседающие, как какие-нибудь изнеженные вельможи, на носилках, одетые как попугаи, без оружия, да еще и в компании двух девиц, не обращающих на них никакого внимания.

Но, с другой стороны, все могло бы повернуться гораздо хуже, подумал Конан, глядя на следующую за носилками череду пленников, закованных в кандалы. Генерал, видимо, решил, что весь этот балаган будет неполным без страшного аттракциона. Пленники демонстрировали публике исполосованные бичами спины и шли, сгибая плечи под тяжестью специально для этой цели затянутых ручных кандалов. В основном это были гирканийцы, захваченные в рейдах на северо-востоке, а не венджипурцы. Их даже не удосужились одеть как мятежников-хвонгов, и для понимающего человека эти несчастные ничего общего не имели ни с Конаном, ни, скорее всего, с Аболхассаном. Но невежественные горожане не вникали в такие тонкости, им был нужен объект для поднятия чувства собственного превосходства. Глядя на пленных, конвоируемых несколькими всадниками, горожане швыряли в несчастных камни и всякую грязь, как это было заведено почти во всех городах и странах, где довелось побывать Конану.

Совсем другим было отношение зрителей к восседающим на помосте героям. То, что оба воина были явно чужеземцами, не смущало горожан. В Аграпуре – столице огромного королевства – жило множество людей из разных стран с самым разным цветом кожи. Конан чувствовал, что часть восторженных криков и аплодисментов относилась не к кривляющимся девицам, а выражала искренний восторг толпы по отношению к героям.

Прямо за носилками двигалась небольшая изящная тележка, запряженная одним осликом. На тележке стояло привезенное Конаном карликовое дерево в кадке. Пожалуй, это был единственный предмет во всей процессии, действительно связанный с Вендией, настоящая частица кошмарных джунглей. Но для зрителей это редкое растение символизировало первую ласточку в нескончаемом потоке подарков и трофеев, который вот-вот, как их уверяли из дворца, должен был обрушиться на Туран, чтобы вознаградить граждан королевства за тяготы войны.

Дальше, за пленными, наступала очередь лихих наездников. Двигаясь то рысью, то каким-то танцующим шагом, их лошади совершали сложные перестроения прямо на ходу. Сами всадники лихо перепрыгивали с одного коня на другого и выделывали акробатические номера на спинах коней, свесившись с седел. Хотя все наездники были одеты в военные туники, от опытного глаза не ускользнула бы их стройность и хрупкость, не свойственная настоящим кавалеристам-воинам, как и некоторая мелковатость их скакунов. Но зрителям не было дела до этого, как и до того, что эти цирковые трюки имели мало общего с настоящим искусством боевой кавалерии. Балаганных джигитов толпа встречала особенно восторженно – громом аплодисментов и шквалом одобрительных выкриков.

За лихими циркачами шел эскадрон кавалеристов городского гарнизона. На их высоко поднятых копьях развевались разноцветные флаги и вымпелы, совершенно закрывающие от Конана остальных участников парада. Лишь доносившиеся оттуда далекая барабанная дробь и завывание труб говорили о том, что до конца процессии еще далеко. Шум сделал свое дело – чем дальше к центру города продвигался парад, тем больше народу стекалось посмотреть его. По краям улицы колыхалось море голов – в тюрбанах, фесках, некоторые – наголо бритые. Мелькали и женщины – некоторые в паранджах, но в основном одетые менее скромно. И конечно, повсюду сновали вездесущие почти голые мальчишки, для которых такое зрелище было настоящим праздником.

От внимательного взгляда Конана не ускользнуло то, что далеко не все зрители были едины в своем восторге. Конечно, кабацкие девицы искренне слали воздушные поцелуи героям и солдатам в колонне, завсегдатаи питейных заведений пьяно подбадривали проходящих воинов, подростки завороженно глядели на воинскую амуницию. Но не так уж редко попадались Конану и другие лица, не выражающие праздничного настроения. Над толпой витало ощущение неприятия происходящего. Кое-кто нашептывал или одними губами посылал проклятия офицерам и солдатам… А кое-кто, что тоже заметил внимательный киммериец, обратил такое стечение народа себе на пользу. Кое-что понимавший в воровстве Конан заметил в толпе не одного орудующего карманника. Преступный мир огромного города жил своей жизнью.

Пройдя припортовый район кабачков и игорных заведений, парад вступил в более респектабельный квартал. Здесь среди толпы появились уже прослышавшие о возможности заработать торговцы вразнос. Они предлагали зрителям фрукты, воду и вино, а также более серьезную еду. Те платили, не скупясь, как и положено в праздник. Правда, в какой-то момент из столь щедро подкармливаемой толпы в Конана полетела вместо цветка или монеты основательная жареная рыба, упавшая на подушку у его ног. Так и не выяснив, являлось ли это знаком восхищения или неодобрения, киммериец съел свалившуюся с неба рыбу и нашел ее весьма недурной на вкус.

Ближе к храмовому кварталу толпа стала настолько большой, что грозила перекрыть улицу. Вперед были отправлены цепочки пехотинцев и всадников, которые должны были очистить путь. Аболхассан, отдавший этот приказ, ни на миг не задержал продвижения колонны. Поэтому, чтобы выполнить приказ, отправленные вперед солдаты стали теснить зрителей эффективно, но чересчур настойчиво, даже грубо.

То, что произошло потом, оказалось для Конана полной неожиданностью. Проплывая мимо открытых дверей храма Тарима, он увидел, как из них вышла группа людей – мужчин и женщин, одетых в траур, которые вознамерились всерьез перекрыть дорогу. Они, взявшись за руки, встали цепочкой прямо перед колесницей генерала Аболхассана и стали выкрикивать хором: «Верните наших сыновей! Где наши дети?» Видимо, подумал Конан, это были родственники тех, кто погиб на этой войне, или те, чьи близкие продолжали воевать в Вендии.

Солдаты быстро сомкнули ряды, но не успели отсечь всех демонстрантов. Завязалась потасовка. Одетых в траур сбивали с ног ударами клинков в ножнах и тупых концов копий. В общей сумятице кое-кто из пленных гирканийцев попробовал бежать. С ними обходились более сурово. При всем этом процессия ни на секунду не нарушила равномерного движения. Носильщики с помостом на плечах двигались, словно автоматы. Чтобы не нарушить плавного движения паланкина, они безжалостно наступали на лежащие на их пути живые и мертвые тела.