Текст книги "Шведский всадник"

Автор книги: Лео Перуц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

– Атаман! – простонала она со слезами на глазах. – Возьми меня с собой! Я буду любить тебя больше жизни!

Атаман открыл глаза.

– Кто ты такая? – устало спросил он. – Ты не нужна мне, девчонка. К тому же ты рыжая, а я не люблю этой масти даже в кошках и собаках.

– Я Рыжая Лиза, козочка Черного Ибица. Он умер, и я осталась одна на белом свете. Возьми меня с собой!

– Козочкам нельзя бегать в стае волков, – прошептал атаман.

– Но я привыкла бегать с волками! – ответила девушка. – Возьми меня с собой, и я буду делать все, что ты захочешь. Прясть лен, варить суп, стирать тебе одежду. Я умею петь и играть на лютне. Я сошью тебе теплые рукавицы из заячьих шкурок. А еще у меня есть мазь из многоножки, вероники, подорожника и барвинка для твоей раны. Есть и цветок, что называется «чертов зуб». Надо взять один лот «черного зуба», три лота яснотки с

красными цветами и…

– Ты хочешь отвести от меня «холодный огонь»[11]11
  «Холодный огонь» – народное название лихорадки, жара с ознобом.


[Закрыть]? – прохрипел атаман.

– Эльфы, которые наводят «холодный огонь», уйдут в пустынное место, спрячутся под водой, залезут в дупла деревьев, стоит мне произнести заветное заклятие, – пообещала Рыжая Лиза.

Бродяга уставился на нее мутным взором и со стоном потребовал:

– Заклятие! Если ты знаешь его, то скажи мне, и я возьму тебя с собой. Заклятие! Ради всего святого, скажи мне заклятие!

Подумав пару мгновений, девушка тихо запела:

 
Когда Христос на крест пошел,
Стонали поле, лес и дол,
Заплакали трава с листвой…
 

– Нет! – перебил бродяга. – Это не то! Я знаю это заклятие, но оно не помогает. Мне нужно другое – настоящее!

– Другое? – повторила Лиза. И, подумав еще мгновение, положила руку на пропитанную кровью повязку и вновь запела:

 
Растут три цветочка…
 

– Вот оно – верное заклятие! – обрадованно закричал атаман, узнав слова. – Пой до конца! И козочка Ибица запела громче:

 
Растут три цветочка по Божьему слову:
Один из них алый, белый другой,
И третий, посаженный Божьей рукой.
Трицветье, трицветье, рану закрой!
 

– Рану закрой! Кровь, стой! – повторил атаман, а затем закрыл глаза, и ему показалось, что черная птица-боль отпустила свои когти и отлетела от его тела. Блаженная усталость охватила его, и он глубоко, без сновидений, уснул. Когда его дыхание стало ровным, Козочка Лиза тихо улеглась рядом с ним на соломе.

Больше года бродила банда святотатцев по обширной области, простирающейся от Эльбы до Варты, заходя в Померанию и Польшу, Бранденбург и Ноймарк, Силезию и Горный Лаузиц. И везде, где бы они ни появлялись, преступники похищали святыни, которых никогда прежде, даже в самые лютые времена войн и напастей, не касалась воровская рука. Понятно, что эти деяния вызывали всеобщий ужас в народе. Вначале пронеслись слухи, будто бандитов не меньше сотни, потому что, казалось, они действовали одновременно повсюду. Они ограбили и осквернили священные здания в тысяче мест. Потом, когда полиция дозналась, что шайка состоит всего лишь из нескольких человек, люди стали поговаривать, что грабители церквей обладают колдовским искусством, позволяющим им в случае опасности делаться невидимыми, и поэтому неудивительно, что ни Барону Палачей, ни другим офицерам императорской и королевских охранных служб, несмотря на все их усилия, не удалось изловить ни одного из преступников. Многие всерьез уверовали в то, что атаман банды является не кем иным, как воплощением Сатаны, извечного врага Божия. Сам Сатана, говорили они, явился на землю, чтобы отнимать у церкви ее сокровища.

Первый, кому довелось воочию увидеть атамана, был священник из Крайбе – маленькой силезской деревушки, принадлежавшей графу фон Ностицу.

Этот самый священник однажды в мае отправился после вечерней службы в соседнюю деревню повидаться с торговцем, которому хотел продать мед со своей пасеки (священник был искусным пчеловодом). Поговорив с торговцем и отправившись в обратный путь, он попал под сильный дождь и был вынужден укрыться на постоялом дворе, в результате чего добрался в свою деревню уже после полуночи.

Проходя мимо церкви, он вдруг увидел слабый свет в окнах – на мгновение посреди ночной тьмы проступила написанная на стекле фигура святого Георгия в голубом плаще, топчущего ногами дракона, которому деревенский иконописец придал вид коровы с крыльями летучей мыши.

Свет почти сразу погас, но священник уже сообразил, что внутри находятся какие-то люди. И хотя в церкви было несколько предметов большой ценности – серебряное распятие в человеческий рост и статуя Святой Девы из слоновой кости в золоченой короне, пожертвованная высокородным графом Ностицем, за четыре года до того исцелившимся от долгой и тяжкой болезни, – священник испугался не за них, а за две бочки с медом, которые он спрятал в алтаре, посчитав его самым надежным местом в деревне. В ту минуту он подумал не о святотатцах, а о бродягах, которых могло привлечь в церковь святое вино для причастия.

Церковная дверь была заперта, и он со всех ног побежал в свой домик за ключом, радуясь, что накроет воришек на месте преступления. Он был так уверен в себе, что не стал никого звать на помощь, а с громовым криком «Стой!» ворвался в церковь. Из всего имеющегося на свете оружия у него была при себе одна-единственная восковая свеча.

Сквозной порыв ветра тут же задул ее. Отважный священник сделал два-три шага в полной темноте, но тут ему в лицо ударил луч масляного фонарика. Затем его осветили с ног до головы, а потом он и сам увидел человека, в упор наставлявшего на него фонарик – и пистолет!

Крик замер у него на губах; в крайнем испуге он смог лишь прошептать:

– Слава Иисусу Христу!..

– Во веки веков! Аминь! – с вежливой насмешкой произнес вооруженный человек. – Высокочтимый господин, мне очень жаль, что я вас так испугал. К сожалению, я не имею чести знать господина настоятеля, а потому сам себя пригласил к нему в гости.

Лишь теперь священник разглядел, что лицо незнакомца прикрыто маской, и ему стало ясно, что перед ним один из святотатцев. Нужно сказать, что до этого момента священник не очень-то верил слухам о столь закоренелых преступниках. От ужаса у него едва не остановилось сердце. Пока он в оцепенении взирал на грозного насмешника с пистолетом, отворилась тяжелая, окованная железом и увешанная иконами дверь алтаря, и оттуда вышли трое мужчин, лица которых были обмотаны до глаз платками. Двое тащили тяжелое распятие, а третий – корону со статуи Богоматери, кадильницу и точно такой же фонарик, как и у человека с пистолетом.

– Во имя Иисуса, как может быть, чтобы железная дверь не устояла? – вырвалось у дрожащего от страха священника. Ему было, чему удивляться: массивная дверь была заперта на надежные засовы с замками, а единственный ключ висел на цепочке у него под сутаной.

Бандит в маске опустил пистолет и слегка поклонился, всем своим видом показывая, что слова священника весьма польстили ему и что он пожелал поблагодарить его за столь высокую оценку своего мастерства. Затем он сказал:

– Высокочтимый господин должен знать, что железная дверь для нас все равно что паутина. Мы встречали преграды и посложнее.

Тут он повернулся к своим товарищам.

– Быстрее, у нас нет времени! Не стоит больше досаждать господину настоятелю нашим присутствием…

Священник бессильно наблюдал, как грабители складывают в мешок распятие и корону. Он сознавал, что его долг хранителя святынь повелевает ему, жертвуя своей жизнью, поднять шум, позвать на помощь и попытаться бежать за драгунами. На крайний случай закричать так, чтобы за милю было слышно… Но у него не было сил. А потому он продолжал стоять, не шевелясь и молитвенно сложив руки на груди.

– Все эти вещи – пожертвования нашего милостивого господина графа, – пробормотал он осевшим до полушепота голосом. – Неужели вы хотите украсть их? Он подарил их не людям, а Богу.

– А вот и нет, – хладнокровно возразил атаман. – Господин граф подарил Богу только то, что роздал из своих богатств беднякам. А все остальное он дал миру, и я всего лишь беру свою долю.

– Но ведь ты совершаешь страшный грех! Это же святотатство! – простонал священник. – Не пачкай святые вещи своими грязными руками, не то Бог проклянет тебя на веки вечные!

– Высокочтимому отцу настоятелю не следует заботиться о моих грехах, – сказал атаман, и чувствовалось, что он улыбается под своей маской. – Скорее, многие другие заслуживают его заботы. Но разве не бывает других грехов – такого, например, когда один монах пожелает как женщину другого?

И тут священнику стало ясно, что устами бандита говорит сам дьявол. Ибо только архилжец и недруг Божий мог вложить такое изощренное оскорбление в уста человеку. Честный священник сам побоялся бы и подумать о такой мерзости. Он отступил на шаг, торопливо перекрестился и пробормотал с ужасом по латыни:

– Сатана, Сатана! Recede а me! Recede![12]12
  Отыди от меня! Отыди! (лат.)


[Закрыть]

– Зачем же так, господин? – спросил бандит в маске. – Я вас не понимаю. Я не знаю латыни – жаль, но мне не довелось учиться.

– Я сказал, что в тебя вселился дьявол! – смело ответил ему священник. – Это он говорит из твоих уст!

– Мой высокочтимый господин, попрошу вас об одном: не надо кричать так громко, не то люди могут услышать. А я, знаете ли, хоть и присваиваю церковное имущество, но не люблю проливать христианскую кровь, – строго предостерег его атаман. – А если даже допустить, что в меня вселился дьявол, так и это случилось по воле и указанию Бога. Ибо без Божьего попущения никакой дьявол не войдет даже в свинью. Об этом написал сам святой Матфей в Евангелии.

Он повернулся и пошел вслед за своими товарищами. Священник смотрел ему вслед и соображал, по каким приметам он смог бы описать этого человека королевской страже.

«Выше среднего роста, – замечал он, – лицо скорее всего узкое. Эх, не было бы на нем этой маски! Волосы кудрявые, шляпа с белым кантом, черный плащ, окаймленный светлым мехом. Вот и все! Маловато для подробного доноса!»

Тем временем атаман взял из рук своего товарища кадильницу и внимательно осмотрел ее. Потом вдруг вернулся к священнику.

– Я вижу, почтенный господин занимается пчеловодством, – сказал он добродушным тоном. – И сколько же у вас ульев, позвольте узнать?

– Всего три, – ответил священник, а про себя добавил еще несколько примет: «Узкие кисти рук, словно у дворянина. Длинные, чувствительные пальцы. Подбородок гладко выбрит». После чего продолжил вслух: – Они у меня на лугу за домом.

– Три улья, – повторил атаман. – Они наверняка приносят вам от пятнадцати до восемнадцати мерок весеннего меду!

– Нынче дали всего десять с половиной, – вздохнув, возразил священник.

– Маловато! – сочувственно отозвался атаман святотатцев. – А ведь год-то выдался такой, что пасечнику лучше и пожелать нельзя: и тепло, и ветерки прохладные бывают, и сильная роса. А прошлая осень была сухая, да и зима достаточно снежная. В чем же дело?

– Да вот, несчастье у меня, – пожаловался священник, мысли которого невольно заметались между кражей церковных драгоценностей и своим пчелиным хозяйством. – Все мои пчелиные семьи поразила кишечная чума.

– А вы что, не знаете средства от кишечной чумы?

– Не знаю, – признался священник. – Кажется, его вообще нет. Так что болезнь идет своим ходом.

– Так запомните, дорогой господин! Натертый тимьян с лавандовым маслом разведите в сахарной воде и этой настойкой подкормите пчел. Это хорошо помогает – средство испытанное.

– Спасибо, попробую, – задумчиво сказал священник. – Но где же я возьму тимьян? У нас на лугах я его вообще не видал. А что мне делать с последним медом?

Никак не могу его осветлить. Уже дважды кипятил, а он все мутный!..

Они остались в церкви вдвоем – остальные уже давно скрылись, направившись к своим коням, которых священник давеча не заметил. Атаман покачал головой.

– Это, верно, от сырости, – сказал он. – Алтарь – не подходящее место для хранения меда. У вас там слишком влажно, даже стены – и те отсырели. Выставьте бочонки на солнышко.

– Давно бы выставил, кабы не крестьянские мальчишки! – вскричал священник. – Это же самая настоящая шайка воришек! Как увидят мед, живо украдут. Только в алтарь они еще и не лазят, а потому я и держу запас меда там, за железной дверью с запорами.

– Понимаю, – засмеялся атаман. – Это плохо, что среди крестьянских ребят встречаются такие шельмы. Каждому надо брать свое, а соседу тоже давать жить. Ну а теперь я вынужден сказать господину: «С Богом!» Мне пора идти.

За разговором они неторопливо прохаживались между рядами скамеек. При последних словах атамана священник остановился и с искренним чувством вздохнул.

– Очень жаль, – сказал он, – что такая приятная беседа не может продолжаться!

– Я умею ценить приветливость, – с лукавой вежливостью ответствовал атаман. – Но что делать? Прошу господина настоятеля извинить меня!

Он еще раз слегка поклонился своему собеседнику, задул свой фонарик и в один миг исчез в темноте. Вскоре издали донесся негромкий топот копыт.

Священник в одиночестве стоял посреди темной церкви и раздумывал над тем, как ему сохранить свой мед, потому что в алтаре и в самом деле было сыро от размещенной под ним крестильной. И лишь через несколько минут до него дошло, что он избежал смертельной опасности.

Он искренне удивился, что бандиты не прикончили его, и подумал о том, что пора бежать на колокольню, ударить в набат и поднять на ноги всю округу. С другой стороны, ему представлялось, что гораздо разумнее будет выйти из церкви, тихонько пройти вслед за разбойниками и высмотреть, куда они могли уехать, а уж потом будить крестьян и снаряжать погоню.

Но когда он вышел из церкви, святотатцев и след простыл. И хотя на небе сияла полная луна, поблизости никого не было видно, а на траве перед церковью священник не смог разглядеть ни человеческих, ни конских следов. «Можно было подумать, что они улетели, как совы или вороны», – так потом рассказывал священник о происшедшем крестьянам и прибывшим в деревню полицейским.

Но далеко не всегда люди, которым доводилось сталкиваться с грабителями храмов, отделывались одним лишь испугом и полезными советами. В Чирнаве, чешской деревне в графстве Глац, что стоит на правом берегу Нейсы, бандиты были застигнуты причетником во время грабежа церкви святого Килиана. Они появились там неспроста. В этой церкви, куда по большим праздникам съезжались крестьяне и дворяне со всего графства, грабителям достались четыре серебряных светильника весом в шесть фунтов каждый, драгоценная кадильница, чаша, крестильная купель и два блюда-дискоса для хлебов причастия. Все это было украшено позолотой и эмалевыми священными изображениями. Список награбленного замыкали тяжелая золотая цепь, кусок затканной золотом парчи и книга о деяниях св. Мартина, папы римского, переплетенная в кожу и выложенная золотыми медальонами и застежками из позолоченного серебра. Последнюю они взяли не ради святых деяний Мартина и даже не ради переплета, а больше из-за футляра слоновой кости, украшенного рубинами и аметистами.

Войдя ночью в церковь, причетник услышал властный голос, объяснявший невидимым соучастникам: «Золото и серебро пойдет на переплавку, а доски из слоновой кости и камни продадим отдельно!» В тот же момент он увидел бандитов – сначала того из них, что держал в руке чашу для причастия, а потом еще двоих. Причетник был смелым человеком, да к тому же знал, что в кабачке неподалеку до сих пор сидят за выпивкой крестьяне, которые прибегут на помощь, едва услышав его вопли. Не видя перед собой никакого другого оружия, он вырвал из рук деревянной статуи святого Христофора железную палку и ударил ею молодого рыжеволосого вора.

Бандит испустил отчаянный, по-женски визгливый крик и без чувств повалился на пол (это, конечно же, была Рыжая Лиза, которая к тому времени стала уже ходить с атаманом и «на дело»). Причетника в тот же миг схватили сзади, и он ощутил чью-то железную хватку на своем горле. Это произошло так быстро, что он не смог даже пикнуть. Палка выпала у него из рук. Его сбили с ног, и, лежа на полу, он увидел, как из темноты возник высокий человек в маске, подал какой-то знак другим и сказал:

– Он один, больше сюда никто не придет, так что оглушите его, и пусть себе живет!

Больше причетник ничего не видел и не слышал. Страшный удар по голове моментально лишил его сознания. Когда он очнулся, то обнаружил, что лежит на ступенях церковной паперти связанный по рукам и ногам, с заткнутым кляпом ртом и заклеенными нашлепками пластыря глазами. Голова его разрывалась от дикой боли. Так его и нашли поутру выехавшие на поля. Он беспомощно извивался и силился что-то сказать, а возле него валялась переломленная, а может быть и перерубленная мечом, железная палка святого Христофора.

Еще хуже обернулась встреча с бандитами для молодого богемского дворянина, остановившегося передохнуть в сельском трактире у большой дороги. Ему она стоила жизни.

Постоялый двор и кабачок при нем притулились у проезжей дороги между Бригом и Оппельном, как раз в том месте, где она входит в густой лес. Там редко видели богатых постояльцев. По большей части в гостинице останавливались окрестные мужики, цыгане и прочий сброд: подмастерья, нищие монахи да торговцы-коробейники со своим товаром. Бывали там и бродяги с ворами. Молодой богемский граф, который вместе со своим домашним учителем и лакеем ехал в Росток поступать в университет, по воле случая был вынужден заночевать в этом трактире – поломалась задняя ось его коляски. Дело было осенью, и холодный дождь лил напропалую. Пока лакей искал в селе мастера, который мог бы починить ось, граф с учителем расположились поужинать, заказав себе жареного молодого петушка и кувшинчик вина, поскольку на кухне больше ничего не оказалось.

К концу трапезы из села вернулся лакей с наемным извозчиком и деревенским столяром. Они занялись экипажем, а учитель поднялся наверх, сказав, что сильно устал и хотел бы как следует выспаться в отпущенной для них хозяином трактира комнате. Лакею предстояло спать на лавке в столовой, извозчику – на сене в конюшне.

Молодой граф остался в столовой наедине с кружкой вина. Правда, он был не совсем один – на широкой скамье у печи похрапывал старый отец трактирщика. По окнам хлестал дождь, в печке потрескивали горящие дрова. С кухни доносилось бряканье тазов и кастрюль – там хозяйка жарила нюрнбергскую колбасу для лакея и извозчика.

Юный граф сидел и раздумывал о том, что неплохо было бы сгонять к жившему неподалеку знакомому дворянину и уговорить его на партию в ломбер, потому что было еще рано и спать ему не хотелось. Но на дворе продолжала бушевать непогода, и ехать ему было крайне не с руки. Пока он так сидел и раздумывал, упершись локтями в колени и положив голову на сжатые кулаки, снаружи вдруг донесся шум. Ему показалось, что он услышал призывные крики извозчика и лакея. Он поднял голову и прислушался, но тут с кухни вбежала бледная от испуга хозяйка, а за ней по пятам – хозяин. Оба хотели сказать что-то, но не успели: дверь трактира распахнулась, и чей-то грозный голос прогремел:

– Господа! Всем оставаться на местах, иначе будем стрелять!

В дверях возникла темная фигура атамана церковных грабителей. За ним стояли двое его товарищей с пистолетами в руках. Четвертый из вошедших, молодой бандит с длинными рыжими волосами, был без оружия.

Молодой граф, похолодев, схватился за недопитую кружку вина. «Если это и впрямь знаменитые на всю страну бандиты, – подумал он, – то я могу откупиться от них за тридцать чешских дукатов, что хранятся у меня в кошельке. Так хотя бы жизнь моя останется цела. Наплету им, что я бедный дворянин, да к тому же еще и студент из Ростока». И, чтобы набраться мужества, он приник к своей кружке, вина в которой ему хватило ровно на четыре глотка.

Меж тем атаман прошел в комнату и вежливо поклонился, слегка приподняв шляпу. Затем он потребовал подать вина, которого тут же и отведал, налив его в серебряный бокал, вынутый для него из мешка одним из его товарищей.

Хозяин стоял рядом и сотрясался всем телом, едва удерживая в руках кувшин с вином.

– Что вам от меня нужно? – робко спросил он. – Вы же знаете, что я не имею права принимать вас здесь. С меня жандармы за это шкуру спустят.

– Да ладно тебе вздор нести! Сходи-ка на кухню да погляди, не найдется ли для моих ребят поджаренного сала, хлеба и пива! – ответил атаман.

Он бросил свой плащ на спинку стула и остался в коротком кафтане из лилового бархата и черных брюках, заправленных в высокие сапоги с блестящими шпорами. Его товарищи заняли стол возле печки, и только один из них, рыжеволосый мальчик, устроился подле атамана. То была Рыжая Лиза, одетая в мужской костюм.

Тут главарь обратился к молодому дворянину:

– Я думаю, обстоятельства извинят мое непрошеное вторжение. Сегодня из Польши налетел ледяной ветер, и я бы не хотел морозить моих людей, которые и без того промокли до нитки под дождем.

– Один вопрос, если позволите, – сказал молодой граф. – Что сталось с моими слугами? Я слышал их крики. И снимите маску, господин, чтобы я мог видеть, с кем говорю!

Минуту-другую атаман молча смотрел на юношу, а затем произнес вполне дружелюбным тоном:

– Сохрани вас Господь знать меня в лицо! Что же до ваших слуг, то с ними все в порядке – мы их заперли в конюшне. Но если понадобится, мои люди и сами не откажутся услужить высокородному господину!

И он указал на двоих бандитов, сидевших за столиком у печки.

Молодого графа очень удивило, что атаман церковных грабителей старается и в речи, и в жестах держаться дворянского обхождения, И он решил, что хотя бы ради сохранности золота в его кошельке ему следует ответить этому опасному человеку такой же вежливостью. Он снял шляпу и предложил атаману пересесть к его столику с тем, чтобы выпить по стаканчику вина.

Разбойник опять помолчал, как бы что-то соображая, а затем сказал:

– Я не могу ответить отказом на благосклонность молодого господина, хоть и не привык к почестям. Коль вам угодно, я охотно выпью за ваше здоровье!

Когда они втроем уселись за стол, Рыжая Лиза, подняв свой стакан, осушила его за здоровье дьявола, как она привыкла делать, живя с Черным Ибицем.

– Не смей богохульствовать! – прервал ее атаман суровым тоном. – Не забывай о том, что ты находишься в приличном обществе!

– Мадемуазель носит мужской костюм и шпагу, —

удивился дворянин. – Что, в этой стране существует такой обычай?

– Нет, – засмеялся атаман. – Мужскую одежду она носит для того, чтобы удобнее было ездить верхом. Но шпагой она владеет не хуже мужчины, и если вынимает ее, то может pour sе battге bгаvеmеnt еt pour donnег des bons coups[13]13
  Храбро биться за себя и наносить добрые удары (фр.).


[Закрыть].

– О, вы говорите по-французски! – оживился граф. – Я тоже бывал в Париже, видел Лувр и резиденцию короля с новыми увеселительными замками.

– Я там не бывал, – ответил атаман. – Я выучился французскому у своего товарища, у которого тот льется из уст, как вода из родника.

И он показал на Брабантца, уплетавшего сало в компании со Сверни Шеей за соседним столом.

– Вы останетесь здесь на ночь, господин? – спросил граф единственно для того, чтобы не прерывать беседы.

– Нет! – отозвался атаман. – Мы скоро уедем. У меня есть кое-какие дела в округе.

– Так выпьем еще по стаканчику за успех ваших предприятий! – предложил граф.

– Э нет! Выпьем за вас! Идущему на промысел рыбаку не полагается желать удачи, а то улова не будет!

– Как может не быть нам удачи, – вмешалась Рыжая Лиза, – когда при тебе твоя реликвия, которая помогает тебе в самых трудных делах?

– Замолчи! – сердито прикрикнул на нее атаман. – Опять болтаешь лишнее! Сколько раз я тебе говорил: за то, что выбалтывает рот, платит шея!

И, обернувшись к молодому дворянину, он продолжил:

– По этой стране рассеяно много моего добра, и мне приходится постоянно ездить туда-сюда, чтобы его собрать.

– А какого рода дела у господина, если позволите спросить? – притворяясь наивным, спросил граф.

– Вы, господин, сами все поймете, если я скажу, что здешние люди называют меня святотатцем, – откровенно и очень спокойно заявил атаман.

Дворянин подскочил на стуле. Он забыл всю свою вежливость; хотя он с самого начала знал, с кем имеет дело, но ему показалось невыносимым выслушивать в лицо столь наглые ответы.

– И вы говорите это мне?! – вскричал он, хлопнув по столу ладонью. – Неужели вам не стыдно?

– Для меня тут нет ни стыда, ни срама, – так же спокойно продолжал атаман. – Если Богу было угодно сделать меня тем, кто я есть, то как я могу уклоняться от Его воли?

– Но ведь в конце концов Богу будет угодно привести вас на галеры, в петлю или на колесо, – смело бросил дворянин, которому изрядно ударило в голову вино. – И это будет горький конец.

– Это будет не конец, – возразил разбойник. – Вот и царь Давид был большой грешник, но перед смертью удостоился от Бога великой чести!

– О, пропади все пропадом, да это же все обман! – крикнул дворянин. – Что вы мне голову морочите вашим Давидом? Насчет него я лишь одно могу сказать: почему Бог не сделал всех людей христианами? Почему живут на свете всякие турки и жиды? Ведь это не по Его мысли! Этого не должно быть!

– Если Бог не хочет, чтобы все люди унаследовали небо, – задумчиво проговорил атаман, – то, видно, так и должно быть. Я думаю, что Богу угодно видеть людей внизу, в адской бездне, а не у Себя на небесах. Много ли хорошего может Он ожидать от них? Стоит где-нибудь на земле собраться хотя бы шестерым, тут и жди убийства. Вот и наверху они вряд ли будут способны на лучшее.

– Бросьте проповедовать! – прервал его дворянин. – Вы же прекрасно знаете, что за вашу голову казна назначила десять тысяч талеров и что тот, кто захватит вас живым, получит имение и дворянское звание.

– Знаю, – согласился атаман. – Но и господину не мешало бы знать, что заяц никогда не бывает более быстр и ловок, чем когда за ним гонятся псы. Сеть, в которую меня хотят поймать, еще не сомкнулась вокруг меня!

– Да что ты можешь знать?! – закричал юный граф, которому вино и гнев совсем вскружили голову. – Ты не знаешь даже того, что я сразу же укажу на тебя, если увижу вновь! С тобой покончено! Над твоей головой висит топор палача, подобно тому, как меч висел над каким-то древним королем, про которого я забыл, как его звали, но мой учитель помнит… Он сейчас спит наверху… И почему он не захотел сыграть со мной в ломбер? Сели бы втроем да разогнали тоску…

– Так значит, господин думает, – задумчиво переспросил атаман, – что сможет легко опознать меня, если мы снова встретимся?

– Конечно, о чем тут говорить! Раг le sang de Dieu![14]14
  Клянусь кровью Господней! (фр.)


[Закрыть] – ответил дворянин. – Я могу поспорить на два богемских дуката, что опознаю тебя!

– Два дуката – хорошая ставка! Я принимаю пари!

– Значит, деньги уже мои! У меня отличная память на лица! – вконец расхрабрился дворянин и, изловчившись, молниеносно сдернул маску с лица разбойника.

В комнате вдруг стало до жути тихо – только звякнул о тарелку столовый нож, который выронил Сверни Шею. Потом атаман тихо встал. Его лицо покрыла мертвенная бледность, но он ни словом, ни жестом не выдал своего волнения.

– Что ж, господин выиграл свое пари самым блестящим образом, – зловеще усмехнулся он. – Вот его деньги!

И он бросил на стол два золотых дуката. Дворянин принял их и зажал в ладони. Лишь теперь он немного протрезвел и понял, что хватил лишку в своей дерзости.

– Однако нам пора прощаться, – сказал атаман. – Вот так всегда: один уезжает, а другой остается… Но полагаю, что мы можем выпить еще по стакану за нашу дружбу!

И поднял свой бокал:

– За сердечную привязанность! За здоровье господина!

– И за долгую жизнь! – неуверенно откликнулся юный граф, поднося стакан к губам.

Он не видел, что Рыжая Лиза уже держала в руке пистолет и проверяла, надежно ли засыпан на полку порох.

Выстрел грянул, прежде чем стакан был допит до дна. Молодой граф с тихим вскриком повалился на стул, уронив голову на край стола. Его лицо вмиг побелело, руки повисли, стакан со звоном разбился на полу. Две золотые монеты покатились в дальний угол комнаты.

Атаман стоял над трупом и пристально смотрел на него. Потом он медленно надел маску.

– Знал ли он, что сейчас умрет? – спросил он, не отводя глаз от убитого.

– Похоже на то, – отозвалась Рыжая Лиза. – В последний миг он, кажется, почувствовал это. Но я не дала ему и «Господи Иисусе!» выговорить. Я целила прямо в сердце, как ты велел. Жаль мне его. Храбрый был мальчик. Но дело не кончено – у нас есть еще один свидетель!

И она указала пистолетом на старика, отца трактирщика, который в тот момент проснулся и, дико озираясь, сел на своей лавке.

Атаман торопливо поправил маску.

– Да упаси нас Бог! – поспешно промолвил он. – Мало тебе одного? Это же старик, что нам за дело до него! Он без вины влип в эту историю. И вообще мне не по душе убивать стариков.

– Как знаешь, воля твоя! – ответила Лиза. – Однако подумай! И если решишься, не заставляй его долго ждать пули. Ожидание смерти хуже самой смерти!

– Нет, старика трогать не будем! – решил атаман. – Не хватало мне еще прослыть убийцей стариков! Хотя, с другой стороны… Сам не знаю, что с ним делать!..

– Ну, если ты не знаешь, то я-то знаю наверняка, – вмешался тут Сверни Шею. – Я не хочу, чтобы мы потеряли тебя из-за какого-то вонючего старикашки! Но сначала позови хозяина и дай ему денег на похороны да на заупокойную службу.

– Ты прав, его нельзя оставлять в живых, – мрачно согласился атаман. – Но, видит Бог, я бы очень хотел обойтись без этого. Лиза, зови хозяина!

Хозяин вошел и, увидев убитого, в ужасе прижал руки к груди. Но когда он услышал, что и его отец должен умереть, он бросился на колени и во весь голос завопил, слезно умоляя о пощаде…

– Что я могу сделать? – сказал атаман. – Видит Бог, мне и самому жаль. Но это неизбежно. Иди и попрощайся с ним!

– Да что он вам такого сделал? – кричал трактирщик. – Пожалейте его и меня! Я бы выкупил его жизнь, да вот только не знаю, хватит ли у меня денег. Это же мой родной отец!

– Вот горе-то мое! – сказал разбойник, которому мольбы трактирщика надрывали сердце, и, взглянув на старика, который, видимо, все еще не понимал, что происходит, добавил: – Однако все решено: я не могу оставить в живых человека, который видел меня без маски.

При этих словах хозяин поспешно вскочил на ноги:

– Но ведь он не мог вас видеть! Он же слепой – уже двенадцать лет, как ослеп и ничего не видит! Я его с ложки кормлю, а то он сам и блюда-то найти не может!

Как вы можете говорить, что он видел ваше лицо?

И он принялся хохотать сквозь слезы.

Атаман поочередно глянул на того и другого, потом выхватил пистолет и, шагнув к старику, ткнул ему ствол прямо в глаза. Но тот даже не пошевелился – его невидящий взор был бессмысленно направлен в ту сторону, где смеялся и рыдал его сын.