Текст книги "Блокадный дневник Лены Мухиной"

Автор книги: Лена Мухина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

8-ое мая

Лена встала, как всегда, к 10-ти часам. Пошла в магазин и получила 50 гр. шоколада и 100 гр. конфет, потом купила хлеб, пришла домой и устроила пиршество. Скипятила чай и выпила две чашки чаю с поджаренным на постном масле хлебом, с шоколадом и конфетами. Потом пошла в столовую в надежде увидеть там Нину Катошеву, но ее не было. У Лены пропуска не было, а без пропусков не давали, но Лене дали, даже не спросив пропуска. Лена взяла пшенную кашу, немного поела там, остальное принесла домой и сразу же залила водой, чтобы сделать суп, а не съесть так. Потом пошла в школу и попросила выключить ее.

(Варвара Павловна Жаркова попросила ее зайти в Горьком к ее знакомым.)

Придя домой, Лена сварила суп и поела.

9-ое мая 1942 г.

За вчерашний вечер у Лены произошло много интересного. Она ждала, ждала Веру Милютину, та обещала придти к 5-ти часам, но все не приходила. Лена уже стала терять надежду, что ее увидит, как вдруг Вера приходит, и не одна, а с одной гражданкой, которую она отрекомендовала Лене как свою приятельницу[114]. Они пришли около семи часов вечера. Лену очень тронуло то, что Вера принесла ей в баночке немного супа и крошечный кусочек хлебца, а также письма и 30 рублей денег от Кисы, 10 рублей от дяди Сережи[115] и 10 рублей от себя. Лена за все горячо ее поблагодарила. Вера сообщила, что в лице своей приятельницы Лена имеет покупательницу, которая хочет приобрести у ней что-нибудь и заплатить ей хлебом. Ее приятельница, женщина очень приятная, среднего роста, сразу видно, человек интеллигентный, начала с того, что спросила про сундук, может ли Лена его продать, она даст ей сегодня же 300 гр. хлеба. Лена подумала и решила, что она вольна в своих действиях и что Яков Григорьевич не может предъявить ей никакой претензии насчет продажи вещей, если ей выгодней сделать так или иначе, одним словом, она решила не считаться с ним в данном случае, поэтому она выразила согласие и стала вынимать из сундука обратно в угол все тряпье, которое она сложила туда прошлый вечер, потратив так много сил на эту работу.

И тут оказалось, что ее новая покупательница – настоящая тряпичница, надо было только видеть, с какой радостью она стала рыться в этом тряпье и отбирать для себя такие вещи, которые Лена совершенно не ценила. Ленины расхитители усердно работали целый вечер, и в конце концов и та и другая набрали массу вещей, к большому удивлению Лены, которая давно считала, что она все, что возможно, уже продала. Надо сказать, что Лена была очень рада, что многие вещи попадут в руки не Якова Григорьевича, что ей всегда очень не нравилось. Верочка забрала себе 3 Акины шляпы и примерила их. Оказалось, что они все к ней очень идут. Для Кисы она ухитрилась набрать изрядное количество разных тряпочек. Лена отдала ей на память своего Орлика, кроме того, она забрала мамины краски, фактуру и макетные игрушки, которые остались. Кончилось все тем, что ее приятельница решила взять еще и шкафик, он ей очень понравился, и за весь этот «грабеж» Лена получила право пойти самой в булочную и купить себе полкило хлеба. Это для Лены было очень приятно, она сама пошла и купила хлеб в булочной, что за кино «Правда». Хлеб попался хороший, сухой, мягкий, пушистый. По пути она встретила Олю, та идет, одета по-летнему, с большой краюхой хлеба во рту. Оля спросила ее, почему она к ней не приходит, обещала зайти, попросила Лену поискать ей что-нибудь почитать. Лена ей сообщила, что скоро будет эвакуация, как она думает, ехать или нет. Но Оля сказала, что в этом месяце она не собирается ехать, что она уже вперед выкупила хлеба и что-то еще, Лена не совсем поняла.

Только поздно вечером Ленины гостьи ушли. С Верочкой она договорилась так, может быть, то что к ней сама придет, если же нет, в семь часов Лена выезжает к ним сама. Вера подробно ей нарисовала, как Лене найти ее обиталище. Она дала Лене два письма к ее друзьям, живущим в Горьком, и очень попросила Лену, чтобы она сама пришла к ним и рассказала бы им о жизни в Ленинграде. Она сообщила, что некоторые из ее знакомых люди влиятельные, могут пригодиться Лене, помочь ей в чем, и обещала, что они ее приголубят и вообще она найдет в их лице своих покровителей.

С Вериной приятельницей Лена договорилась, что она завтра утром до 10-ти часов придет с мужем за купленными вещами.

Утомленная всем происшедшим, Лена поела немного хлеба с постным маслом и солью и легла спать. Спала как убитая, утром проснулась, сразу принялась за хлеб и ухитрилась съесть почти весь хлеб до прихода вчерашней новой знакомой и ее мужа, оставила только небольшой кусочек для супа. Удивительно, как иногда обманчиво бывает представление о времени. Лене казалось, что они опоздали и пришли против уговора поздно, часов в 11, и каково же было ее удивление, когда она узнала от них, что еще только 9 часов утра. Это ее очень огорчило. Новая знакомая с мужем унесла сундук, а за этажеркой, сказала, что придет через час. Лена пробовала опять заснуть, но ничего не выходило, пробовала читать, тоже безрезультатно. В голове только одно, там на шкафу стоит суп. Против воли Лена встала, зажгла керосинку и разогрела злополучный суп, предварительно долив его водой. Суп был овсяный, с маленьким кусочком мяса и настолько жирный и густой, что, несмотря на то что Лена его очень сильно разбавила, получились две с половиной полных глубоких тарелки. На этот суп хватило керосину только-только, уже начал гореть фитиль. Не стоит говорить о том, какое великое наслаждение было для Лены есть горячий, вкусный мясной суп, каких она давно не едала.

Потом она стала читать, а потом опять против своей воли оделась, чтобы идти в булочную, но, когда она закрывала дверь, пришла ее новая знакомая за этажеркой. Они разговорились. Лена узнала, что она жена какого-то инспектора, кажется, хореографического училища[115], что это ей и ее мужу Вера обязана своей жизнью, так как они определили ее в стационар и через них она получила право обедать в бескарточной столовой, что они-то сами обязаны жизнью своей собаке, которой они питались целый месяц, кроме того, они, как и Лена с мамой, усиленно употребляли в пищу столярный клей и еще многое-многое другое.

Лена спросила, не может ли она достать ей пропуск в какую-нибудь столовую, та обещала поговорить с мужем, а также предложила, что может провести Лену в их столовую при хореографическом училище, но Лена отказалась. Из ее слов Лена поняла наконец, что она жена инспектора этого училища, что они в нем временно живут, т[ак] к[ак] их квартира разбомблена, что училище это будет эвакуироваться, как только начнется эвакуация, поэтому ее муж точно будет знать, когда она начнется, что 10-ого эвакуации еще не будет.

Потом она сказала, что, быть может, ей удастся переговорить с мужем и устроить Лену так, чтобы она смогла ехать с этим училищем, это будет для нее лучше. Вообще, она многое обещала, так что Лена может ждать с ее стороны большую помощь.

Когда она ушла, договорившись, что все, что ей удастся узнать и сделать для Лены, она передаст Вере, когда та к ней зайдет, Лена пошла в магазин, получила на оставшийся талон 50 гр. сахара и купила хлеба. Придя домой, она в печке на фанере скипятила чайник и выпила 5 чашек сладкого горячего чая с хлебом. Затем она стала читать, вот теперь-то читалось на славу, книга казалась необычайно интересной. Лена читала и кушала маленькими кусочками хлеб, макая его в сахар. Когда хлебу пришел конец, Лена доела оставшийся сахар и с удовольствием почувствовала, что «сыта»!

Она принялась считать свой капитал. Оказалось, что она обладательница 250 рублей. Лена подумала, что завтра нужно заплатить за комнату за май и что она может зайти к Софье и узнать насчет кефира и, если можно, приобрести бутылочку. Потом она еще кое-чем позанялась и решила пойти узнать, сколько время. И тут она вторично ошиблась во времени. Ей-то казалось, что уже, по крайней мере, около 6-ти. А оказалось, только 4-ый час.

Лену клонило ко сну, решила лечь поспать, но потом передумала. Закуталась с ногами под одеяло и принялась думать. Долго она смотрела на карту, в подробности изучая маршрут предстоящего путешествия, думала о том, как все это выйдет, что хорошо бы было действительно ехать с балетными девочками. Может быть, ей доведется встретиться с Галей Чернояровой116.

Если муж этой женщины такая важная личность, то, конечно, при его желании, он может как нельзя лучше устроить Лену. Вероятно, для них будут определены особые вагоны или вагон, можно будет не беспокоиться насчет вещей, легче будет получить пищу, а главное, веселее будет ехать со своими сверстницами. А то вопрос о вещах и пище действительно может отравить впечатление от этого необычайного путешествия.

Лене было приятно сознавать, что теперь дело только во времени, остальные препятствия позади, она свободна как птица. Ничто ее не связывает, никому она ничего не обязана, не должна.

Приятно сознавать полную свободу. Целыми днями делай, что хочешь, и жди день отъезда. А ждать-то осталось совсем недолго. Во всяком случае, не позднее 20-ого. А верней всего, числа 15-ого, 16-ого. А в эти последние дни она не одинока, у ней есть друзья: Вера, Киса, там среди них она своя. Надо не унывать, смотреть бодро вперед, и все будет прекрасно.

10 мая [19)42 г.

Вчера ровно в семь часов вечера Лена оделась, села на трамвай и поехала к Вере. Она быстро нашла их жилище. У Веры ее приняли очень хорошо, усадили у чугунки. Лене у Веры очень понравилось. Вера со стареньким дядей Сережей и Киса живут сейчас в двухэтажном деревянном домике в первом этаже и занимают две угловые комнаты. Одна в одно окно, другая в два окна. Перед окнами растут деревья и кустарники. Домик, где живет Вера, и еще несколько таких же домов образуют небольшой двор, посредине которого тянется тротуар, а по бокам газоны с кустарником и деревьями. Здесь очень хорошо, и как-то не вяжется все это с развалинами соседних каменных домов. Дело в том, что Вера живет очень близко к Финляндскому вокзалу, сразу же за домом, что стоит напротив их дома, начинаются железнодорожные пути. Поэтому это место очень сильно пострадало от бомб, которые сбрасывались в вокзал, а попадали вокруг да около. И с виду такое тихое, привлекательное, это место является поистине страшным. От соседних каменных зданий по обе стороны садика остались одни груды развалин. Вот в одном-то из этих домов, что находился направо от их теперешнего жилья, и жили Вера с дядей Сережей.

Лене было так хорошо у них, что не хотелось уезжать, и она решила у них переночевать. Сели пить чай. Вера дала ей маленький «кусик», как она выразилась, хлебца и ложечку сахарного песку, кроме того, у них была лимонная кислота. Потом они устроили Ленке постель на высоченном сундуке. Она очень напоминала вагон дальнего следования и очень Лене понравилась. Она с удовольствием разделась, закуталась в ватное одеяло, и, засыпая, ей показалось, что она в вагоне, и она чувствовала даже, что она вместе с постелью куда-то движется и ее приятно покачивает. Это происходило оттого, что у Лены вообще в тот день кружилась немного голова. Мысли были заняты предстоящей поездкой, поблизости находилась ж[елезная] д[орога], слышались гудки паровозов – все это вместе создавало иллюзию, что она куда-то едет.

Спала Лена неважно, над самой ее головой висел радиорепродуктор и громкий стук метронома мешал спать. Утром Вера разбудила ее, она помылась, и лицо и руки с мылом, по-настоящему. Потом Вера на пороге дома колола дрова, а Лена сбегала в булочную за хлебом и помогала таскать дрова в комнату, а Киса в это время приготовила чай. Погода стояла прекрасная, ветер разорвал облака, и снова солнышко осветило землю. Сквозь просветы виднелось голубое небо, щебетали птички, и слышались заманчивые паровозные гудки. Они манили и как будто звали: в дорогу, в дорогу!..

Утром Лена выпила 5 чашек чаю с лимонной кислотой, с хлебом и сахарным песком, которым угостила ее Киса. Потом она занялась рассматриванием Вериных детских книг. Как говорится, «у каждого человека есть свой пассион*, своя страсть». Вот, например, Киска страстно любит и копит рисунки для вышивания, нитки и красивые лоскутики. Лена имеет страсть к открыткам, птицам и др[угим] животным. А Верина страсть очень странная. Она покупает и коллекционирует детские книжки, преимущественно для младшего возраста. У ней очень много этих детских книг, есть старинные, ее мамы, есть и теперешние, как то: «О глупом мышонке», «Терем-теремок» и другие.

* Страсть (англ.).

Дядя Сережа лег отдыхать, Киса села писать письма, Вера принялась за работу, которая заключается в том, что Вера зарисовывает с натуры комнаты Эрмитажа[117], теперешнего Эрмитажа, пострадавшего от бомб и снарядов, а дома обрабатывает свои наброски. Она делает историческое дело, запечатлевая кистью художника следы преступлений фашистских громил. Это пойдет в историю. Вера вообще отличный художник, и у ней это очень хорошо получается. Все занялись своим делом, но Лена вскоре с сожалением заметила, что рассматривание книжек очень ее утомляет, и она оставила это занятие. На нее напала апатия, не хотелось двинуть ни единым членом, глаза закрывались, голова кружилась, всю ее как-то мутило. Ей было очень нехорошо. Но она постаралась, чтобы никто ничего не заметил. Лена стала перекладывать книги на старое место и, когда шла по комнате, чувствовала, как у ней ноги дрожат в коленях. «Что со мной, уж не заболеваю ли я»,– с тревогой думала Лена. На душе было уныло и тоскливо. Солнце спряталось, опять стало пасмурно, а тут еще зловеще завыла сирена, возвещая тревогу. Тревога длилась около часу, после отбоя Лена оделась и, попрощавшись со всеми, покинула свой ночлег. Она приехала домой, взяла посуду, пошла в столовую. Там довольно долго простояла в очереди и так и ушла, потому что каша гороховая, лапша, котлеты уже кончились, осталась одна соевая, да и та кончалась. Лене все равно бы не хватило, а потом кассирша была какая-то новая и без пропуска не давала. Лена купила в магазине 60 гр. гороха и сварила дома себе кашу. Получились не каша и не суп, а не понять что. Но во всяком случае, горох разбух, стал мягкий, рассыпчатый и долго жевался. Лена ела по 3 горошины, и ей этого удовольствия хватило на целый вечер. Совсем обессиленная, Лена рано легла спать. Вечером была еще одна В. Т., но продолжалась она недолго. Перед самым заходом опять выглянуло солнышко и осветило печальную разгромленную комнату, кучи вещей и книг, полный горшок посредине, у Лены не было сил снести вниз ведро с нечистотами. Грустно, печально прошел сегодняшний день для Лены. «Что-то будет завтра», – думала она, засыпая.

11 мая

Лена проснулась около 12 часов дня, а вышла из дому в начале*. Сперва она решила сходить на эвакопункт. Мысль, что там уже началась, может, запись, ее очень волновала. Была теплая погода, светило солнце, но на эвакопункте было по-прежнему пусто. Лена спросила дежурную у входа, что слышно насчет эвакуации, но ей ответили, что не раньше 15-ого. Лена сразу упала духом, и сразу и солнце, и голубое небо, и тепло перестали ее радовать.

Она пошла к Марии Федоровне Барташевич. Ей повезло, она встретила ее на лестнице, когда та с полной кастрюлькой макарон возвращалась из столовой. Та повела ее к себе в комнату. Они шли по длинным коридорам, поворачивали то направо, то налево, одна Лена ни за что бы не нашла. Наконец они пришли к ней в комнату. Лена увидела на кровати две свои подушки, чистые, выстиранные, с пришитыми по уголкам бантиками, на них было приятно смотреть. Тут же стоял Ленин шкафик, полочки были покрыты вышитыми салфеточками, и как** стояли красивые фарфоровые вещицы, среди которых была и Акина синяя сахарница. В комнате у Марии Федоровны было очень уютно, тепло. Зеркальный шкаф, пианино, письменный стол, много книг, ковер на полу. Мария Федоровна отдала Лене ремни и сказала, что ее муж разрешил ей, если она захочет, пользоваться здешней столовой. Лена горячо поблагодарила ее. Они пошли вместе в столовую, и Мария Федоровна показала Лену и сказала буфетчице, что вот эта девочка будет пока брать здесь обеды от имени Барташевич. Потом она показала ей, как можно пройти сюда без пропуска, подписала пропуск, просила передать привет Вере, Кисе и дяде Сереже, когда Лена их увидит, и передать Вере, что она ждет ее к себе. Потом она ушла, сказав, если что будет нужно, чтобы Лена приходила к ней. Лена осталась стоять в очереди, очередь была небольшая, человек 7. Лена осмотрелась, она была в небольшой чистенькой комнате в два окна. В одной ее части, у окон, стояли 4 столика, покрытые чистыми клеенками. На столиках стояли горшки с цветами, на подоконниках тоже цветы, на окнах чистые белые занавески. В другой стороне комнаты стояла девушка, хорошенькая, чистенькая, в белом халате и красном берете. С трех сторон ее окружали столы, за спиной в стене был сделан шкаф. Все здесь было необыкновенно чисто, опрятно. Суп, каша, макароны, все было в сверкающих чистотой оцинкованных ведрах и закрывалось крышками. Девушка работала очень аккуратно и точно. В столовой была пшенная каша, вес 250 гр., густая и чистая, макароны, вес 200 гр., и суп, довольно густой, с пшеничкой и лапшой. Из мясного были сардельки. Лена взяла пшенную кашу. По пути купила хлеба, пришла домой, поела кашу с хлебом, вышло очень сытно. Потом рассчитала талоны, оказалось, что она может тратить 40 гр. кр[упы] в день и 2 раза взять мясное. Это до 15-ого мая. Потом Лена сходила за водой и***

* Так в тексте.

** Так в тексте.

*** Предложение не закончено.

16/V-42 г.

(От 15 мая.) Наступила прекрасная погода, солнышко, тепло, в тени 16 градусов тепла. Зеленеет травка, набухли почки. Весна в разгаре. Но немец не дремлет. Каждый день артиллерийские обстрелы, воздушные налеты по несколько раз в день.

Вот и сейчас страшный артиллерийский обстрел. Лена шла по Невскому. Она хотела променять на крупу купленные ею за 90 рублей 200 гр. хлеба. Как только начался обстрел, Лена перешла дорогу и укрылась в щели-траншее в Екатерининском сквере. Над ее головой беспрерывно, один за другим проносились с певучим свистом снаряды. Беспрерывно грохотали разрывы. Было даже немного страшно. Даже щебетавшие все время птички приумолкли. В минуту затишья Лена выглянула из своего укрытия и поразилась картиной, представшей перед ней. Удивительно, до чего люди привыкли [к] тому, что их жизнь каждую минуту в опасности. Как будто никто и не заметил никакого обстрела. Ходили трамваи, мчались автомобили, люди шли, люди сидели спокойно на скамейках. Каждый был занят своим делом, и Лене даже стало как-то стыдно. Подумают еще, вот ненормальная-то, в траншею забралась, и она пошла домой. Кстати, и обстрел стал уже ослабевать и наконец совсем прекратился.

Сегодня целый день не показывалось солнышко, но тепло, даже душно. Лена ночевала опять у Веры. Сегодня Вера и Киса решили поспать подольше, но Лена не могла спать. Еще бы, вчера Киса сообщила ей такую радость.

Только это Лена пришла к ним вечером, Киса ее спрашивает, как ее эвакоуспехи. Лена поделилась печальными известиями, что эвакуация начнется после 20-ого, а запись с 18-ого, но будут записывать сперва только временно прописанных, инвалидов войны и женщин с детьми до 12 лет[118].

А Киса ей и говорит: «Ну вот, видишь, Ленка, а ты у нас уже записана, и заявление я от тебя уже подала», и тут же все подробно объяснила. Оказывается, сегодня была спешно переброшена с сетки на эвакопункт. Теперь она опять будет работать там, принимать заявления. Она написала от имени Лены заявление и записала Лену 60-ой. Теперь Лене не нужно метаться, волноваться, таскаться каждый день в холодильный институт[119]. Теперь Лена должна только сложить вещи и ждать начала эвакуации. Она начнется числа 20-ого, и Лена уедет в первые ж дни. Теперь понятно, почему Лена встала так рано. Она тщательно помылась и села вязать. Не заметила, как прошло время. Наконец, все встали. Лена сбегала за хлебом. Хлеб был совсем сырой, но Лена насушила такие прекрасные сухари, что прямо прелесть. Сели пить чай. Дядя Сережа угостил Лену студнем, а Вера дала кусочек масла. Потом Лена написала под Кисину диктовку заявление и снова стала вязать. Ей очень приятно было этим заниматься, потому что у ней получалось очень хорошо, как раз так, как ей хотелось. Лена рассчитывала половина 12-ого выехать из дому, чтобы как раз попасть в столовую, но вышло иначе. В 11 часов началась В. Т. и продолжалась до 25 минут 1-ого. И несмотря на то, что Лена сразу же после отбоя побежала, села в первый же трамвай и довольно быстро приехала, она все же опоздала и в столовой, конечно, ничего уже не было.

Лена поднялась к Марии Федоровне и порадовала ее своей вестью. Потом побежала в столовую на ул. Правды, простояла там 2 часа в очереди и, наконец, получила гороховую кашу и мозги. Каша была густая, хорошая, мозги очень жирные, вкусные, сытные, не зря вырезают 50 гр. мяса, а дают только 30 гр. веса* В столовой Лена встретилась с Ниной Катышевой* и от нее узнала, что ее школа начнет работать только с 20-ого и что их все еще не кормят и начнут кормить не раньше 18-ого. Так что Лена ничем не проиграла, что выписалась из школы, а, наоборот, выиграла, что совершенно свободна, а она состоит в группе МПВО. Из столовой Лена пошла заплатила за комнату за май и опять села вязать. В 6 часов вечера спустилась в жакт и получила справку, что она не имеет никакой задолженности и ее выезду жакт не препятствует, единственную справку, которую надо предъявить в эвакопункт иждивенке.

* Раньше в дневнике эта фамилия была написана по-другому – Катошева.

Вечером Лена, как всегда в эти последние дни, поехала к себе на новое местожительство, предвкушая удовольствие выпить кисленького горячего чая с жареным сухариком с маслом. Было пасмурно, накрапывал дождь. Трамвая, как всегда в это время, пришлось ждать долго. Наконец пришли сразу два, первый был переполнен, второй просто полный. Лене удалось втиснуться в него, и она благополучно доехала до Финляндского. Когда переезжали мост, Лена опять любовалась в который уже раз красавицей Невой. Какой простор, какая ширь и какие краски заката, и на этом фоне силуэт Петропавловской крепости, а вода зеркально-спокойная, и корабли военные, стоящие у берега, и здания на противоположном берегу реки – все отражалось в воде до мельчайшей подробности. Лена не могла оторваться, все любовалась, ведь она скоро уедет, и теперь, когда она имела возможность видеть красавицу Неву каждый день по два раза, ей хотелось запечатлеть в своей памяти эту реку. Неизвестно, когда она снова увидит ее, может быть, через несколько лет только.

У Веры оказались гости. Один ее знакомый художник и его жена. Они оба только что вышли из стационара и теперь находятся на усиленном питании. Их обоих спасли от смерти, поместив туда, а то они оба уже от слабости не могли ходить, у его жены, кроме дистрофии 2-ой степени, еще и цинга. Но теперь они уже поправляются и собираются тоже уезжать, числа 25-27-ого. Они едут в Рыбинск и пришли к Вере попросить Кису помочь им в этом деле.

Лена решила, что, вероятней всего, они будут ее попутчиками. Киса обещала устроить так, чтобы их всех вместе, втроем, и отправили.

Того маленького сухарика, который Лена оставила с утра, оказалось совершенно недостаточно, и Лена легла спать голодная и несчастная, с твердым намерением завтра в 6 часов пойти в булочную за хлебом, но наутро она проспала до семи и совсем не так уж хотела есть, чтобы было невтерпеж. Полдевятого она пошла за хлебом. В 9 пили все втроем чай. Вера дала Лене две ложки гречневой каши, а Киса немного сырого мяса, как раз объявили выдачу мяса, и Киса утром пошла и достала себе и Вере прекрасную баранину. Киса, как и Лена, с удовольствием ела* сырое мясо[120]. Лена намазала на хлеб вместо масла гречневой размазни, но, когда завтрак кончился, Лена почувствовала, что совершенно не сыта, и съела и ту часть хлеба, что оставила на ужин. Лена торопилась уехать, т[ак] к[ак] боялась, что опять начнется В. Т. и она опять опоздает в столовую. Но В. Т. не было, а столовая оказалась выходная, так что Лена получила на Правде[121] свой обед. Она взяла пшеничную кашу и суп. Пришла домой, смешала все вместе, долила водой и вскипятила полную кастрюльку супа. Получилось 2 миски супа и одна порция второго (каша пшеничная и гуща от соевого с горохом супа), да еще она отлила в стеклянную банку супа для вечера. Вот теперь она почувствовала, что сыта. Лена начала опять вязать и не заметила, как прошло время. В 5 часов заговорило радио.

* Слово читается предположительно.

Потом начался артиллерийский обстрел. За окном грохочут разрывы, а по радио выступают малыши. Они устроили этот концерт для бойцов, для своих защитников. Как трогают их неумелые, звонкие, срывающиеся голоски. Они поют, читают стихи, играют на рояле, на скрипке. А за окном грохочут орудия, это немцы хотят уничтожить нас и тех маленьких исполнителей, что так усердно стараются перед микрофоном. Это все произвело на Лену глубокое впечатление. И еще один факт заставил Лену возгордиться своей родиной и ее людьми, это рассказ о подвиге 5 моряков-балтийцев[122]. Они приняли бой с большим числом фашистских танков и сражались до последнего патрона, сдерживая натиск стальных чудовищ, но силы были неравные, и пятерка отважных увидела, что жить им осталось недолго. И тогда они простились друг с другом, обнялись в последний раз, поцеловались и один за другим, обвязанные гранатами, бросились под стальные гусеницы танков, взорвав себя вместе с танками. Отважные, они погибли, но танки врага не прошли. Родина никогда не забудет их имена. Они войдут в историю, о них сложат песни, былины и сказания все народы нашей родины. Слава таким людям.

Случилось так, что им, пяти отважным,

Пришлось сражаться с танками врага.

Они сражались смело и бесстрашно,

Но враг сильнее, смерть уже близка.

Нет, умереть они еще успеют,

Им надо долг исполнить до конца.

Они гранаты ведь у пояса имеют,

Хотя бессильна правая рука.

Они изранены и истекают кровью*

* Предложение не закончено.