Текст книги "Блокадный дневник Лены Мухиной"

Автор книги: Лена Мухина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

19 сентября

Сегодня в 4 часа дня завыли сирены и гудки. Эта была 4 воздушная тревога. Я быстро оделась и продолжала читать книгу, я почему-то успокаивала себя мыслью, что днем бомбы не бросают. В общем, я не спустилась сразу вниз, но оделась.

Началась стрельба зениток. Все ближе, ближе. Дело в том, что за нашим домом на катке устроена военная площадка, там установлены зенитки. Это очень опасно. И вот когда зарявкали зенитки с катка, я решила, что пора идти. Когда я выбежала на лестницу, послышался совсем над головой, как мне показалось, жуткий вой и свист. Из квартир выскакивали люди и мчались стрелой вниз.

– Скорей, скорей, на нас летят бомбы! – закричал кто-то.

Мы помчались еще быстрей. Послышался какой-то глухой взрыв, потом еще и еще. Опять свист, вой, и опять взрыв. Мы инстинктивно съежились, нам казалось, что на нас рухнет потолок.

Наконец мы в бомбоубежище. Мы все тряслись. Мы были спасены. Но никто не верил этому счастью. И действительно. Наше счастье, бомбы упали не на дома, а на мостовую.

К вечеру мы узнали о результатах бомбардировки: были сброшены фугасные бомбы. 3 упали у 5-ти углов[48], 3 поразили расстояние от 5-ти углов до площади Нахимсона[49]. Одна бомба разрушила дом на Колокольной, и одна упала опять-таки на мостовую на ул. Правды. Благодаря счастливой случайности наш дом остался цел. Даже стекла целы. А на улице по обеим сторонам у тех мест, где упали бомбы, стекла выбиты. Да, я забыла еще сказать, что на площади Нахимсона бомба попала в трамвай, но пустой. Пассажиры уже все вышли.

Бомбы во многих местах разрушили трамвайную линию. Разорваны электрические провода, так что трамваи все стоят.

Да, жуткий денек, а сколько их таких еще впереди!

22 сентября

Я пока жива и могу писать дневник.

У меня теперь совсем нет уверенности в том, что Ленинград не сдадут.

Сколько говорили, сколько было громких слов и речей: Киев и Ленинград стоят неприступной крепостью!! … Никогда фашистская нога не вступит в цветущую столицу Украины, в северную жемчужину нашей страны – Ленинград. И что же, сегодня по радио сообщают: после ожесточенных многодневных боев наши войска оставили… Киев! Что же это значит? Никто не понимает.

Нас обстреливают, нас бомбят.

Вчера в 4 часа ко мне пришла Тамара, мы пошли с ней гулять. Первым делом мы пошли смотреть разрушенные дома. Это совсем близко. На Большой Московской, рядом с домом Веры Никитичны, бомба попала в дом и разрушила почти все здание. Но с улицы разрушений не видно, они со двора. В соседних домах, в том числе и в доме Веры Никитичны, отсутствуют стекла. На площади Нахимсона в 4-ех местах взломан асфальт, это следы от бомб. Далее, по стороне, где зоомагазин, от загиба пр. Нахимсона до переулка, что напротив Нового ТЮЗа50, также отсутствуют стекла. Но еще ужасней разрушения на Стрелькином переулке 1. Там в одном месте разрушены здания по обеим сторонам переулка. Переулок засыпан обломками. Кругом ни одного стекла. Но страшней всего это вид одного здания: у него срезан весь угол и видно все: комнаты, коридоры и их содержимое. В комнате на 6-ом этаже у стенки стоит дубовый буфет, рядом маленький столик, на стене висят (это очень странно), висят старинные часы с длинным маятником. Спинкой к нам, как раз у той стенки, которая отсутствует, стоит диван, покрытый белым покрывалом.

Когда мы с Тамарой шли домой, нам повстречался Миша Ильяшев. Он все время нашей встречи как-то смущенно улыбался, чем смущал и нас. Мы поздоровались за руку. Поговорили. Потом простились за руку. Он сказал, что идет в столовую чего-нибудь пошамать. Я опять вела себя не так, как следовало. Не смотрела на него, а только взглядывала. Я чего-то опять боялась. Миша очень возмужал, окреп. Руки у него заскорузлые, рабочие. Совсем изменился мальчик.

Простившись с Мишей, буквально через 5 шагов мы встретили Гришу Хаунина. Он нас не заметил или сделал вид, что не заметил, уж не знаю, но только мы так и прошли мимо.

Потом мы с Тамарой стояли в булочной в очереди за газированной водой, потом сидели полчаса в бомбоубежище, потом полчаса спорили, кто к кому пойдет. Победила я, мы пошли ко мне. Тамара застряла у меня из-за В. Т. до 8-ми часов, мы с ней общими усилиями написали записку от меня Вовке. Дело в том, что этот негодяй снова по-свински поступил со мной: весь дом красит известкой чердак, за нашу долю чердака надо заплатить 15 рублей. Мы с мамой решили, что выкрасим сами. Я решила позвать на помощь своего товарища, тем более ему это не ново. Я пошла к нему, его не было дома, я оставила ему записку, которую передала его отцу. Я просила придти и помочь мне. Но он не пришел. Если бы он был занят, он мог бы забежать и сказать, что «я, мол, занят». Нет, непростительно. И даже если он был бы только знакомый (уж не говоря о товарище), то из рыцарского чувства, которое должно быть свойственно всем воспитанным мальчишкам его возраста, он должен был бы придти. Я написала ему очень крепкую записку и передала Тамаре для передачи ему. С Тамарой же мы сговорились, что, если будет ответ, она сама после 5-ти зайдет ко мне, если ответа не будет, я сама иду к ней.

Сегодня Тамара не пришла, я к ней тоже не пошла, так как все время воздушные тревоги. Вот я и не знаю, есть ответ или нет. А это весьма любопытно. По-моему, так: если Вова все же считает, что мы товарищи, и ему станет совестно за свое свинское обращение, то он, конечно, напишет ответ. Если эта записка явилась для него пустой бумажкой и ему нет до меня дела, ответа не будет. Хотя может быть и так: он покажет эту записку ребятам и они сообща настрочат мне ответ. Но тогда такой ответ не будет для меня иметь никакой цены.

4/Х-41 г*

Как давно я не писала. Но сегодня прорвалось. О Господи Боже мой, что с нами делают, с нами, ленинградцами, и со мной в том числе.

* Здесь, а также в записях за 12, 13, 16 и 18-е числа ошибочно указан сентябрь. Исправлено, исходя из датировки событий, указанных в записи. См. комментарии.

Я работаю в госпитале при Инст[иту]те охраны материнства и младенчества им. Клары Цеткин[52]. У нас, санитарок, суточное дежурство: с 9-ти утра до 9-ти утра следующего дня работаю, а потом сутки отдыхаю до 9-ти утра следующего дня. Итак, я должна спать через ночь. Это очень тяжело, но еще терпимо. Но когда вообще не приходится спать, а только дремать в бомбоубежище, это уже страшно. Вот сейчас без четверти 7 утра. С полвосьмого вечера вчерашнего дня до 6 часов утра было 6 воздушных тревог, из коих 2 продолжались по 3 часа, 2 по два часа, а остальные две по полчаса и по часу. Я работаю в госпитале, и работа очень трудная, но я понемногу привыкаю. Зато я в дни дежурств бываю сыта и получаю карточку первой категории с 400 гр. хлеба в день.

С того раза, как мы вечером сочиняли Вове записку и условились увидеться на другой день, я не видела Тамару. Вчера я написала ей записку и попросила Розалию Павловну передать ее Осе, чтоб он передал ее Тамаре. Так я до сих пор не знаю ничего о судьбе моего послания к Вове. Но я нисколько не раскаиваюсь, что так резко написала ему.

Как-то во время В. Т. я разговорилась с Идой Исаевной о дружбе между мужчиной и женщиной. Ведь любить можно только одного, а помимо любви можно дружить со многими мужчинами. Ида Исаевна рассказывала мне, что когда ей было еще 17 лет, у ней были друзья из мальчиков. И до сих пор их дружба ничем не омрачается. Из класса они дружили впятером, двое девочек и трое мальчиков.

У нас тоже ведь двое девочек: я и Тамара, и трое мальчиков – Вова, Миша, Яня. Почему же мы не дружим – не знаю. Разве мальчики плохо к нам относятся – нет. Разве они неподходящие для дружбы – тоже нет, даже наоборот. Именно с таким типом мальчиков, как они, можно дружить. Но в чем же дело? Не знаю. Но, по-моему, мы не знаем, как подойти к друг другу.

Прямо обидно, прямо обидно. В суровые дни войны мы только впятером из всего класса остались в Ленинграде. Как бы могли за это время хорошо сдружиться на всю жизнь. Нам ведь никто не мешает. Нет ни Димы, ни Эммы, ни Розы, ни других девочек. Но!

У нас с Тамарой мало кипучий характер. Мальчики тоже какие-то сухие. Между нами отношения какие-то натянутые, уж очень мы почтительны друг к другу. Да еще Яня не очень подходит. Такой профессор, разве можно с ним дружить. Мы могли бы сдружиться, если бы у нас были простые, незатейливые отношения. Обыкновенные отношения между мальчиками и девочками. Если бы мы друг другу нравились. Если бы они заигрывали с нами. А мы держали себя.

5-ого

В ночь с 4-ого на 5-ое было еще страшней, чем в предыдущей ночи. Правда, было только 4 воздушных тревоги, а не 6. Но зато какие страшные. Непрерывно пол содрогался от разрывов фугасных бомб. Во время 2-ой тревоги я сидела рядом с двумя женщинами. Одна [моло]дая, другая пожилая. Молодая все плакала [и] причитала. Вскоре мы узнали от нее, что они пережили во время первой воздуш[ной] тревоги. Они с трамвая попали в одно [из] бомбоубежищ на Загородном проспекте. Они-то (мать и дочка) вошли в бомбоубеж[ище], но многие, особенно мужчины, остались у в [хода]. И в это время трахнула бомба и завалила вход в бомбоубежище, и всех, кто находился [у] входа, засыпало. Те, кто был внутри, остались целы, у них потолок только слегка] осел. Они вышибли одно из окон и через не[го] вылезли наружу. Они видели, как откапывали засыпанных, многие были живы, но помешались.

В третью тревогу было следующее: я проснулась от беготни по коридору, в это время завыла сирена. Я быстрее всех оделась и побежала вниз. Слышу на дворе громкие возбужденные голоса. Я заглянула во двор. Слышу: «Горит, горит под воротами, на чердаке». Я ничего толком не поняла, поняла лишь то, что что-то горит в нашем доме. Я бегом помчалась к нам и предупредила своих об опасности, а потом также бегом спустилась в убежище. Там было полно народу. Какие-то полуодетые люди с детьми, большими чемоданами сидели и стояли. В это время началась пальба.

12-ого октября

Я буду работать в военном госпитале санитаркой. Буду помогать раненым бойцам. Большое спасибо Иде Исаевне. Это она все устроила. Буду помогать тем, [благодаря которым я имею еще дом и родных. [Я] все силы отдам для этого. Дома я буду равноправным членом семьи. [Никто] не посмеет назвать меня паразиткой. [Ида] Исаевна говорит, что там много девушек-санитарок. Может быть, я подружусь с [кем-]нибудь из них. А бойцы, раненые – это все люди. И может, среди раненых [найду]тся мальчишки, 17-18-летние ребята. [Мо]жет быть, я приглянусь кому-нибудь и я найду друга. Да я ни минуты не [за]думаюсь, идти мне санитаркой [или] нет.

[Коне]чно, я пойду и буду помогать родным, [и бу]ду иметь свои деньги, и буду [равноправной.

Прочь сомненья, печаль.

Я гляжу смело вдаль.

Скоро увидишь труд малый мой,

Город прекрасный, город-герой.

Помощь, ласка, любовь

Тем, кто пролил за нас кровь.

Мы, ленинградцы, все отдадим,

Город от черной чумы отстоим.

Из Лондона нам шлют братский привет. Они говорят нам: «Темза родная сестра Неве. Лондон и Ленинград – братья по [борьбе] против фашистских зверей»[53].

Без десяти четыре. Кончилась 7-ая тревога. Голова трещит. Спать хочется. Ко[нчилась] 8-ая В. Т. Ко мне пришла Тамара. Мы поговорили, опять В. Т. Пошли в убежище, наговорились досыта. Отбой. Я упросила Тамару подняться ко мне еще на полчасика. Но когда мы вошли уже в ку[хню], опять завыла сирена. Опять мы спус[тились], на этот раз ненадолго. В убежище встретили Капу Лобанову, поговорили с ней. Потом Тамара ушла. Как [мне с] ней хорошо. Как свободно мы с ней [бол]таем о чем вздумается.

Сейчас без четверти восемь. Было уже десять В. Т.

Интересно, Тамара не любит маленьких детей. А я обожаю. Тамара не может выносить, когда они плачут. Плач ее бесит. Ей хочется треснуть плачущего по голове чем-нибудь тяжелым. А мне при виде плачущего ребенка хочется его приласкать, чтоб он проникся ко мне доверием.

12*-ого октября

Я уже совсем свыклась с работой. Больные меня любят. 8-ого впервые увидела мертвого. В этот день в нашем отделении умерли сразу двое: женщина, она беременна была и ранена в живот. Мужчина, он умер от газовой гангрены. Я совсем [не] боюсь мертвых. Мне только до слез их жалко. [Особе]нно мужчину, ведь еще недавно я видела его жи[вым], он, как и другие, улыбался, курил папиросу, и лицо его мне очень понравилось, такой молодой, симпатичный. Потом его взяли в перевязочную, и там его продержали часов 5. [С ни]м совершали всяческие процедуры: пере[лива]ние крови, впрыскивание** и др. Наконец его [вывез]ли в коридор, и я узнала, что его повезут в операционную отрезать ногу. [Он] лежал и улыбался, потом его увезли. [А] когда его привезли, его нельзя было [узна]ть, он тяжело дышал, мучительно [сто]нал, бледный, трепещущий. Вот ка[ким] я его помню перед смертью. А потом [меня] погнали за кислородом в аптеку. И вот я прибегаю, мне встречается в коридоре врач и говорит: «Мухина, можете не торопиться, кисло[род] больше не нужен, он умер». Я не верю своим ушам, вбегаю в свое отделение, а он уже лежит, вынесен из палаты, лицо простыней прикрыто. Жутко.

* Текст в этом месте поврежден. Возможно, продолжена запись за 12-е число.

** В тексте: вспрыскивание.

А 7-ого была самая большая из всех тревог. С полвосьмого до пол 2-ого. Ровно 6 часов. Мы с Тамарой сидели в бомбоубежище. Подумать только, 6 часов.

А вчера (меня дома не было), говорят, были страшные тревоги. На наш район было сброшено много фугасных бомб. Многие из них не разорвались, и их успели обезвредить. Говорят, на Ямской54 разорвались 6 фугасных бомб.

Завтра (если я доживу до завтра) я увижу Тамару.

13-ого октября

Сейчас 1/4 8-ого.

Только что кончилась воздушная тревога. Она продолжалась недолго, но зато какая страшная. Наш Загородный был засыпан зажигательными бомбами. Я решила идти не в бомбоубежище, а сразу в домовую контору, так как я сегодня там дежурю с 8-ми до 11. Когда я вышла на улицу, то сразу же увидела, что в стороне Витебского вокзала полыхает трамвай, с крыш падают зеленые звездочки, куски горящего фосфора. У Пяти углов, в том доме, где радио электро принадлежности, такая еще башенка наверху, так вот, у самой этой башенки горело.

А у нашего дома стояла «девятка». Так вот, зажигательная бомба упала на трамвайную линию возле самого вагона. И если б не наши ребята, которые потушили ее, трамвай бы загорелся. Ребята из нашего дома спасли трамвай. Где-то близко упала фугасная бомба, так что весь дом до основания содрогнулся. Да, настали денечки. А сегодня днем мы с Тамарой ходили в кино «Октябрь» и смотрели новые фильмы, они все маленькие, с крошечным концертом, «Старая гвардия» и «Приключения Корзинкиной»[55]. Последний фильм очень комичный, веселый, мы от души нахохотались.

16-ого октября

Наступила зима. Вчера выпал первый снег[56]. Немцы непреодолимой стеной напирают на нас. Страшно посмотреть на карту. Последние сведения удручающие. Наши войска оставили Мариуполь, Брянск, Вязьму[57]. Напряженные бои идут на Калининском направлении. Ну, это уже значит, что Калинин можно считать взятым. Ведь это жуть что делается. Вязьма в 150 км от Москвы. Значит, немцы в 150 км от Москвы. Сегодня по радио впервые объявили: «На Западном фронте положение тяжелое. Немцы сконцентрировали огромное количество танков и мотомеханизированной пехоты и прорвали нашу оборону. Наши войска, неся огромные потери, отступили». Вот что сообщило нам радио. Никогда еще нам ничего подобного не сообщали.

Настроение подавленное. Начинает казаться, что нам уже не суждено увидеть светлые дни. Не суждено дожить до светлого, радостного мая.

Немцы, наверно, превратят Ленинград в развалины, потом займут его. Мы все, кто успеет убежать, будем жить в лесах. И там мы умрем, или замерзнем от холода, или умрем от голода, или нас убьют.

Да, наступила страшная зима, холодная и голодная для многих тысяч людей. Сегодня ко мне придет Тамара, и мы с Акой будем заниматься по-английски. Завтра я опять иду на работу. Там тоже не легче. Умерла Анечка и еще две женщины. Я почти все прошлое дежурство сидела у постели одной умирающей.

Мельком видела Валерия, он, по-видимому, не будет у нас работать. Он стоял в коридоре без халата, я его не узнала. Он первый со мной поздоровался. Хороший мальчишка, жаль, что наше знакомство было так непродолжительно.

Сегодня во сне и вчера днем, когда спала, мне все снился Вовка. Как будто он пришел ко мне совсем раздетый, голодный и я его накормила, одела, и он меня очень благодарил и сказал, что только теперь очень осознает, что такое настоящий друг. А потом за мной кто-то бежал с ножом. И меня уже совсем настигали, это было в саду осенью, вдруг вижу, идут Вовка с мальчишками, и он подставил моему преследователю подножку, и я была спасена и еще, и еще что-то.

18-ого октября

Вчера вечером было очень страшно. В 8 часов начались В. Т. Как раз больным раздали ужин. Сразу стали стрелять зенитки очень близко. Потом вдруг как грохнет и послышался звон разбитых стекол. Я как раз находилась в палате женщин. Они сразу же закричали, застонали, со многими сделалась истерика. Прибежали Анисимов, дежурный врач. Кое-как успокоили больных. Когда немножко поутихло, я и другая санитарка понесли посуду в буфет. Мне сказали, что можно выскрести котел с остатками каши. Я стала подъедать остатки, а в это время за окном были слышны какой-то странный шум, слышались крики, свистки милиционеров. Я спросила одну из нянечек, что там такое. Она очень удивилась: «А ты разве не знаешь, ведь пожар, вот, через улицу, завод Карла Маркса горит. Вот иди посмотри». Она повела меня в ванну и отвернула штору. И я увидела, что на улице светло, светлее, чем днем. И из этого света вырываются огромные языки пламени и клубится красный дым. Да, это был огромный пожар на заводе Карла Маркса, через улицу от нашего корпуса. Теперь я сразу поняла, что это за шум. Там работали пожарные, шумели подъезжающие пожарные машины, гудели насосы, слышались крики команды. Пожар загасили только к 4 часам утра.

В эту же ночь умерла Владимирова, а привезли новую больную, раненную в голову, и больного мальчика 17-ти лет. Он ранен в шею, был пожарником на крыше.

11-ого XI*

Уже ноябрь. Везде лежит снег. Мороз. Я хожу в школу58, учусь, и все, что мне пришлось пережить в октябре, кажется мне сейчас тяжелым сном. Даже трудно себе представить, что еще совсем недавно я вставала в 6 часов. Без четверти семь мы с мамой уже выходили из дому. Холодно, темно. Потом трамвай, битком набитый народом, проходная, сад с протоптанной напрямик тропинкой. Я раздеваюсь, и вот я уже в белом халате, в белой косынке… Вот они, больные, судна, судна, понукания: Лена, иди туда, Лена, иди сюда, Лена, сбегай в аптеку, Лена, сбегай в лабораторию, Лена, отнеси мочу на анализ. Да, это не сон, это правда. Я зарабатывала деньги. И вдруг меня уволили. И вот я опять в школе. Я учусь в 30-ой школе на Чернышевом, 3059. Из нашего класса еще вчера было 5 человек мальчиков и 4 девочки: Миша И., Миша Ц., Вова И., Яня Я., Ося Б. и Тамара А., Надя К., Лида С, Белла К. да еще Галя В. Да, еще вчера я видела Вову, а сегодня все 5 человек не пришли. От Тамары я узнала, а она узнала от Оси, когда встретилась с ним сегодня утром в коридоре, узнала, что Миша И., Миша Ц., Яня, Вова Иткинсон перешли в другую школу, а именно в 36-ую на Бородинской. Как все на свете неустойчиво.

В тексте: X. Кроме того, в первом предложении ошибочно указан октябрь вместо ноября, а во втором – сентябрь вместо октября. Исправлено, исходя из датировки событий, указанных в записи. См. комментарии.

8 лет мы с ними учились в одном классе. Мы были, так сказать, товарищами, и вдруг они, ни слова нам не говоря, даже не попрощавшись, ушли, исчезли. Вова, я же его так (не стоит говорить). Мы же были одно время так близки друг к другу, мы же вместе ходили в кино, мы же вели такие горячие беседы, мы же были товарищами, и вдруг он, его имя, его лицо вычеркивается из моей жизни, вычеркивается навсегда. Я не могу понять, как это они решились. Неужели это так просто, взять и перейти в другую школу, ради чего? По какой причине? Ничего этого они не объяснили. Неужели мы ничем не связаны с ними? Неужели для них 8 лет ничего не значат? Как они осмелились на такой шаг? Нет, это неправдоподобно. А почему неправдоподобно? Наоборот, все так просто! Проще простого! Какая же я чудачка! Надо привыкать. Все так и делается в наше время.

Привязанность! Чувство товарищества! Нет, эти понятия так же далеки от нас, нынешней молодежи, как мы от солнца.

Итак, все кончено. Вова, мы знали друг друга и расстались. Все рассеется как дым, и мы забудем друг друга, и, только когда ты как-нибудь будешь просматривать альбом с фотокарточками, ты вспомнишь, что была когда-то такая Лена Мухина, простодушная девочка, и улыбнешься, прочтя на обороте фотокарточки: «Гадкому утенку от Лены». Может быть, судьба еще где-нибудь столкнет нас с тобой, но, Вова, я тебя никогда не забуду.

Я тебя всю жизнь помнить буду.

Я тебя не могу не любить.

Я тебя никогда не забуду

И с тоской о тебе буду жить.

Пусть ты самый последний негодяй на земле. Низкая тварь, недостойная внимания. Но нет, ты первая моя любовь, ты тот мальчишка, который первый, сам того не зная, зажег у меня что-то в душе, и это что-то будет гореть во мне, пока я жива, то ярко вспыхивая и обдавая все мое существо горечью досады и обиды на что-то, то медленно тлея. Ты для меня самый дорогой человек на земле. Будь же счастлив в своей жизни, не ведай никаких забот и печалей.

Дай Бог тебе всего наилучшего.

Прощай, Вовка!

Прощай.

Фу ты, я совсем разнервничалась. И стоит ли. Найдутся другие мальчишки, другие ребята. В нашем классе есть мальчишки лучше Вовки. Вовка Фридман, Генька К. и др. А вожатый Толька, как он похож на Андрея. И голосом, и манерами. И Генька, что сидит сзади меня, тоже хороший парень, только мне кажется, что он тихоня. Ну да ничего, мы еще успеем узнать друг друга.

Не унывай, Лена. За первой любовью всегда следует вторая.

Смелей, вперед.

Если я останусь жива, все пойдет как по маслу.

Но вот останусь ли я жива. Каждый день в наш город посылаются по воздуху довольно неприятные гостинцы. Ленинград окружен. Враг окружает Москву. Немец под Тулой60. Занята вся Украина. Донбасс. США нам помогают оружием и продовольствием. Что будет дальше, неизвестно. Но что бы то ни было, я хочу жить, и, пока я живу, я хочу любить, а кого, это мы еще посмотрим. Может быть, вот в этом новом классе среди этих новых мальчишек сидит мой будущий друг.