Текст книги "Только когда я смеюсь"

Автор книги: Лен Дейтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

До Спенсера не сразу дошло то, что я сказал.

– Вы хотите сказать… – при этом он тихо присвистнул. – Вы хотите сказать, что британское правительство стоит за спиной Аплярда в этой махинации?

– Как я вижу, вы посвящены не во все дела вашего партнера? – иронично отметил я.

– Вы хотите сказать, что ему дали ценные бумаги… – Спенсер не закончил фразы, а снова присвистнул. – Все совпадает. Обед с премьер-министром… Вот почему он не учитывает стоимости бумаг. Он сказал мне, что вкладывает три четверти миллиона. Вот лжец. Теперь мне все ясно.

Я дал возможность Спенсеру обдумать мою теорию и сделать некоторые выводы, а затем сказал:

– Теперь вы понимаете, почему я настолько уверен, что все пойдет по плану?

– Еще бы, – ответил Спенсер. – Подумать только! Британское правительство подносит Аплярду на тарелочке десять миллионов фунтов. Невероятно.

– Вы не так сформулировали, мистер Спенсер. Ему дают только бумаги. Деньги дают ему наши бейрутские банки.

– Да, – согласился Спенсер. – Вы совершенно правы.

– Я прав, – кивнул я.

Спенсер резко свернул в узкую улочку, которая одновременно была задним двором отеля «Савой», и остановил машину у отеля, спереди удивительно напоминавшего радиатор «роллса».

– Жду вашего звонка тринадцатого числа, – попрощался я.

Он жал стартер, пока не оглушил меня звуком ревущего мотора.

– Об этом не волнуйтесь, – крикнул Спенсер. – Вы получите от меня сообщение. А пока держите рот на замке, иначе Аплярд вам уши оборвет.

– Правда? – переспросил я спокойно.

– Шутка, – ответил Спенсер и улыбнулся своей ослепительной улыбкой, став вдруг похожим на рекламу какой-то слишком дорогой вещи.

Я кивнул. Спенсер уже наверняка прикидывал, как получить свой мешок и обойти «тайный рычаг европейской финансовой политики». Идея не так уж плоха.

Рита небрежно махнула мне рукой на прощанье, и они умчались с оглушительным ревом. Я перешел на противоположную сторону, где меня ожидал шофер в моем «роллсе». Не успел я опустить автоматические жалюзи, как машина уже повернула на Стрэнд и направилась к Трафальгарской площади. Я откинул крышку самодельного портативного трюмо и включил свет за длинным зеркалом. Налив немного теплой воды в умывальник, разделся до пояса и начал с мылом смывать слой краски, затем, обильно смазавшись кремом, рывком содрал накладные усы и спиртом удалил остатки клея. Из гардероба я достал чистую рубашку и костюм, и к тому времени, когда мы выбрались из пробки на Трафальгарской площади, я был уже почти готов. Я снял туфли на платформе, которую скрывали мои длинные одежды, и надел пару практически без каблука. И благодаря небольшой сутулости, нажитой после многих лет канцелярской работы, я сделал Лонгботтома по крайней мере на три дюйма ниже араба Хамида. Довольный результатом, я налил себе стаканчик виски.

В «Новую Зеландию» я вошел через боковой вход, пройдя крытым переходом сквозь ларьки с книгами и цветами.

Боб был без пиджака, хотя день стоял довольно прохладный. Он надел темные брюки и белую рубашку с короткими рукавами и открытой шеей. В руке он держал блокнот, на котором был закреплен секундомер. Время от времени он делал какие-то заметки.

Они со Спенсером стояли возле доски объявлений, где жители «Новой Зеландии» могли получить информацию о времени начала балета и об опасностях, подстерегающих их со стороны мошенников. По-моему, когда я пришел, Боб как раз занимался тем, что читал Спенсеру вслух о проделках авантюристов. Я слышал, как он сказал, что не прочь сам сойтись один на один с каким-нибудь мошенником и как следует задать ему.

– Да, – серьезно соглашался Спенсер.

– А вот и Лонгботтом! – закричал Боб, завидев меня. – Сколько нужно времени, чтобы подняться на восьмой этаж и спуститься обратно?

– Я старался идти как можно скорее, сэр, – оправдывался я.

– Не рассказывайте сказок, – ворчал Боб. – Вы теряете хватку, Лонгботтом. Мне нужен Скороботтом.

Спенсер рассмеялся, чего я ему как-нибудь обязательно припомню. Он просто аристократический мужлан. Задумавшись о незаслуженной грубости Спенсера, я немного задержался с ответом. И воспользовавшись тем, что я немного наклонялся вперед, чтобы казаться ниже своего роста, Боб (с намеком на то, что я плохо слышу) сказал, чуть повысив голос:

– Я сказал Лонгботтом, что вы теряете хватку. – И затем, даже не удосужившись снизить тон, добавил: – Старый болван глух, как тетерев.

– Я не глухой, – возмутился я.

– Читает по губам, – беззвучно проговорил Боб Спенсеру.

– Я не читаю по губам, – рассердился я, прежде чем до меня дошло, что я только подыграл им.

Боб и Спенсер дружно расхохотались. Рита висела на руке Спенсера и пялилась на меня, как ласка. Она не смеялась.

– Эту оставьте здесь, – сказал Боб, тыкнул кончиком карандаша в Риту.

Спенсер шепнул ей что-то, и девушка без единого слова отправилась в зал.

– А где же документы? – обратился ко мне Боб. – Где телексы из Нью-Йорка, протокол сегодняшнего дневного совещания?

– Она еще не закончила печатать, – сказал я. – Через несколько минут все будет готово.

– Вот так, надо купить билет и идти пешком, – с отвращением проговорил Боб. – Ладно, я сам все возьму.

Волоча за собой Спенсера, он влетел в лифт, как только дверь со скрипом открылась. Я едва успел войти вслед за ними.

– Из вас чуть не сделали полуботтома, Лонгботтом, – сказал Боб.

Спенсер снова засмеялся. На пятом этаже, Боб вышел из лифта и прошествовал по коридору, будто здание и впрямь принадлежало ему, как он и говорил Спенсеру. Он наугад распахивал двери кабинетов и кричал:

– Вы сегодня видели Чарли Робинсона?

Работники смотрели на него непонимающе, на что Боб отвечал:

– Ладно, не надо, – и с грохотом захлопывал дверь.

Потом он отдал мне приказ:

– Уволить к черту этого работника, Лонгботтом. Он совершенно бесполезен.

После молниеносного налета на один из офисов Боб вернулся, размахивая листом с телексом, гласящим: «Можно начинать. Бумаги готовы к рассылке». Он дал листок Спенсеру, который прочитал депешу и сунул было ее в карман, но Боб остановил его:

– Отдайте, Спенсер, дружище. Это подлежит уничтожению. Да еще с обратным кодом! Вы меня до виселицы доведете.

Этого было достаточно, чтобы Спенсер уверился в том, что он собственными глазами видел запретный код, прежде чем вернул бумагу Бобу. Это был код компании с мировым именем, занимающейся выпуском правительственных ценных бумаг, денежных знаков и почтовых марок. Телекс был, конечно же, фальшивый, с поддельным обратным адресом. Боб прикрепил листок с телексом к своему блокноту.

Трудно сказать, что произвело на Спенсера большее впечатление – телекс или властное шествие Боба по служебным помещениям. И чем больше почтения выказывал Спенсер, тем больше расходился Боб. Одна из распахнутых им дверей вела в машбюро. Я заметил, что Боб удивился, но быстро овладел собой и крикнул:

– Всем поменять ленты! – На него уставились несколько десятков удивленных глаз. – Здесь будет полная реорганизация, – заявил он. – И начнем мы с борьбы за чистоту машинописи.

В конце коридора пожилая женщина расставляла чашки на подносе…

– Вы Глэдис, не так ли? – спросил Боб.

– Меня зовут Элис, – ответила женщина.

– Правильно, – не смутился Боб. – Глэдис работала на этом месте до вас.

Женщина заволновалась. Боб бросил сахар в три чашки и подал чай мне и Спенсеру.

– И еще печенье, – предупредил Боб. – Тогда я не буду больше пить чай сегодня. – Он отхлебнул из своей чашки. – На этой неделе чай уже лучше, чем на прошлой, – одобрил он и поощрительно похлопал женщину по плечу.

– Да, сэр, – ответила бедняжка, которая, ни разу в жизни не видевшая Боба до этой минуты, начала с тревогой подозревать, что страдает потерей памяти. В конце коридора открылась дверь и оттуда вышла машинистка.

– Мне нужно поговорить с мисс Шмидт, – пробормотал Боб.

Он поспешил по коридору и заговорил с девушкой. Бог знает, что он там плел, но, вернувшись, он объявил нам, что через пять минут должен присутствовать на совещании. Мы вдвоем подпихнули Спенсера к лифту, и я вошел туда вместе с ним. Когда мы входили, оттуда вышел важного вида человек. И прежде чем дверь успела закрыться, Боб сказал:

– К четырем в приемной директора. Им нужны визы в Аргентину и валюта…

Лифт уехал, а Боб остался выкручиваться из этого разговорного гамбита, что он сделал, представившись, как я полагаю, агентом бюро путешествий, который что-то принес для учреждения.

На Спенсера все это произвело неизгладимое впечатление, но когда я усаживал его в машину, он вдруг поинтересовался:

– Вы когда-нибудь встречались с этим парнем, Хамидом?

Рита, усевшаяся рядом со Спенсером, внимательно следила за моей реакцией.

– Да, – ответил я. – Встречался.

– Он чем-то похож на вас, – пояснил Спенсер.

– Никогда не замечал ни малейшего сходства, – отрицал я. – Вы хотите сказать, что я похож на араба?

– Немного, – улыбнулся Спенсер.

– До свидания, мистер Спенсер, – попрощался я.

– До свидания, Лонгботтом, – ответил тот, потрепал меня по голове, взял за мочку уха и повернул мою голову так, чтобы заглянуть мне в лицо. – Чуть-чуть похож на араба. – Он засмеялся, а Рита оставалась невозмутимой.

Я отпрянул от него, потирая мочку уха, а его белая спортивная машина с ревом растворилась в клубах дыма. От слез ярости у меня все поплыло перед глазами. Казалось, будто все вокруг сговорились унижать меня. Боб задевал меня каждую минуту, и этот Спенсер не преминул тут же последовать его примеру. Лиз спряталась от меня за спасительными головными болями и посещениями парикмахерской именно тогда, когда была мне больше всего нужна. Я пошел на север, не отдавая себе отчета, куда именно направляюсь, бродил среди прохожих и возле Пикадилли едва не попал под такси. Я услышал собственные рыдания, но остановиться уже не мог. И тогда понял, как повлияли на меня события последних нескольких недель. Если бы Боб потерпел неудачу, было бы не так обидно, но у него дела шли великолепно. У всех все было в порядке. И всех их я люто ненавидел.

Я мог бы устроить, чтобы Боб провалился. Его унижение стало бы для меня бальзамом. О боже! Что это со мной? Неужели всерьез захотел предать своего товарища? Отец убил бы меня за такие мысли. Так я бродил долго, думая обо всем сразу и не приходя ни к какому решению.

Я изрядно устал, присел и вдруг начал просить отца, чтобы он взял меня на руки. Тот ответил, что нам обоим лучше немного отдохнуть. И еще он сказал, что, если мы присядем на старое дерево на пять минут, я наберусь достаточно сил, чтобы идти домой пешком. Идти было меньше трех миль. Мы вдвоем уселись под огромной березой, чьи серебряные пятна напоминали мне седину отцовских волос. Мы сидели тихо, очень спокойно. Вскоре послышался гомон птиц. Наверное, они готовились спать, потому что темнело, хотя время было раннее.

Когда я уходил, мать пекла пирог. До сих пор помню его запах…

Я поднялся со старого пня и сказал, что уже готов. К отцовским штанам пристали куски папоротника и грибов. Он не заметил их, когда мы садились. И на моем пальто оказались пятна. Огромная береза тихо стонала на вечернем ветру, и я прислонился к ней.

– Я толкну ее, – сказал я отцу.

Он кивнул. Я толкнул дерево. Береза шевельнулась, заскрипела и с жутким стоном начала падать. Они падала, срывая по дороге ветки, с которых сыпались мелкие зеленые листочки. Треск эхом отдавался в темной листве. Я с криком бросился к отцу, испугавшись, что береза раздавит нас. Отец не шелохнулся. Вокруг нас на земле валялись мелкие обломки и листья.

– Я столкнул дерево, – сообщил я отцу, гордый и напуганный тем, что натворил, и пнул упавшее дерево. Древесина рассыпалась, как порошок. Внутри оказалось множество личинок жуков и тли.

– Оно уже давно мертво, – сказал отец. – Его сердце съели грибы и личинки.

– Оно было раз в шесть больше меня, – удивился я.

– Даже больше, – уточнил отец.

– Я не знал, что оно мертвое, – сказал я. – А с виду такое сильное и солидное. Казалось, оно никогда ни за что не упадет.

– Да, – согласился отец. – Никто не знал.

Бейрут. Ливан. Я прилетел туда среди недели, оставив Лиз и Боба завершать дела в Лондоне. Я шагнул с самолета прямо в сухое пекло дня. Яркое солнце обжигало глаза, пахнуло воздухом моей молодости. И немудрено, ведь именно здесь молодой человек, которым я когда-то был, умер однажды в сорок первом и родился заново, чтобы превратиться в седовласого ветерана, умело увиливающего и от чужих пуль, и от своих обязанностей. Может, здесь мне суждено снова умереть? Или же мне предстоит начать новую жизнь?

Улицы были такими, какими запомнились мне. Тележки со сластями и вой бездомных собак. Сверкающие американские машины, скользящие вдоль набережной в пыльной тени пальм. Мужчины в мешковатых шароварах, спорящие пронзительными голосами. Стриженная под ежик молодежь, полная энергии и знаний, потоком направлялась от здания Американского университета к продавцам прохладительных напитков и жадно приникала к стаканчикам с клубничным коктейлем. Запах специй, отходов и пустыни пробудил во мне воспоминания. Я вышел на Пиджен-Рок и пошел вдоль скал, наблюдая за смертельной схваткой морских волн с острыми черными утесами. Там где раньше были склады и где подавали краденые армейские пайки и домашнее виски, теперь появились роскошные виллы, обвитые плющом, покрашенные и увешанные гирляндами неоновых трубок.

Однако отель ничуть не изменился. Старая развалина возле порта, в котором папаша Кимон смеялся так оглушительно, что содрогались прогнившие половицы. Из моего окна были видны серые ржавые корабли. Они ухали и стонали, когда краны и крюки вонзались в их нутро и выкладывали изъятые внутренности вдоль причала, чтобы их оценили знатоки и торговцы.

Нужно было проделать некоторую подготовительную работу. Теперь, когда мне отведена роль бессловесного статиста в услужении Боба, забота о деталях целиком легла на меня.

За семьсот фунтов стерлингов я купил автомобиль «лендровер». Не так-то дешево, но мне нужна была машина в отличном состоянии. На машине стояли баки для воды и горючего, лопаты, подставка для ружей, стальные полозья на случай, если машина забуксовала, тяжелая лебедка, грубый компас, припаянный к крылу, и дополнительный бензобак. Я приспособил туда также радиопередатчик дальнего действия и четыре небольших рации для местной связи, выкрасил машину в самые яркие тона, потому что мне объяснили в бейрутском гараже, что это помогает найти машину с воздуха, если она потерпит аварию. Я приобрел также и обычное снаряжение: спальные мешки, одеяла, аэрозоль от мошкары, карты местности, палатку, которую можно пристроить к автомобилю, и крошечный японский генератор, который может давать свет и вырабатывать энергию для дрели или насоса. К сожалению, не обошлось без недоразумений. Часть подготовительных работ производилась на неподходящей колесной базе, и мне стоило больших трудов, чтобы убедить продавцов переделать ее, однако в конце концов они сдались, и, когда прибыли Боб и Лиз, все было готово. Бобу очень понравилось. Он ходил вокруг, поглаживая автомобиль, и восторгался каждой деталью.

В воскресенье мы отправились в горы через Зофар и Бар-Элиас. Погода была отменная, и мы мчались через сирийскую границу на Дамаск. Там мы пообедали и повернули на Бейрут во второй половине дня. На полпути между двумя горными хребтами мы свернули с главной дороги.

Я велел Бобу повернуть на заброшенную параллельную дорогу и, когда мы подъехали к повороту, незаметному с главной трассы из-за двух небольших деревьев, сообщил ему, что это и есть Рандеву Два.

– В случае чего встречаемся здесь, – сказал я.

Мы посидели там всего несколько минут, просто вдыхая запах разгоряченной земли.

– Люди говорят, это нехорошее место, Бвана, – произнес Боб. – Люди говорят, дальше нет ходить.

– Все это ваши древние племенные предрассудки, Уруанда, – презрительно рассмеялся я. – Мы найдем затерянные сокровища древних царей.

Боб повторил:

– Люди говорят, это нехорошее место, Бвана. Люди говорят, дальше нет ходить.

– Разве затерянное царство не будоражит твою кровь, Уруанда? Хоть ты и дикарь, но легенды о затерянных городах не могут не волновать тебя.

Боб твердил:

– Люди говорят, это нехорошее место, Бвана. Люди говорят, дальше нет ходить. – Он дважды хлопнул в ладоши, окинул взглядом пустынный пейзаж. – Смотри, хозяин, носильщики сбежали. Они верят в легенду о семиглавом питоне, который правит этой запретной землей.

– Это все бабские сказки, Уруанда.

Боб опять заладил:

– Люди говорят, это нехорошее место.

– Ты слыхал о древних сокровищах Королей Огненной Земли? Это рубины, бриллианты, золото, которое лежит тут – только руку протяни. Их много – целые горы. Бы будешь богатым-пребогатым. Богаче, чем тебе когда-либо снилось, Уруанда. У тебя будет много скота, жен и, может, даже собственный велосипед.

– Я иду с тобой, хозяин.

– Вот это сила духа, – сказал я и вышел из «лендровера» навстречу протянутой руке Боба.

На нас была походная одежда – шорты хаки и рубашки из суровой ткани. Солнце пекло, и мне оно казалось душем, обдающим тело, изгоняющим зиму, разогревающим суставы. На дороге не было машин. Много лет назад ее перекрыл оползень. Местные дорожные инженеры устали все время переносить ее и решили построить новую дорогу высоко наверху, по которой теперь мчались яркие машины и дымящие грузовики из Дамаска в Бейрут и обратно. Лиз расстелила на земле одеяло, сбросила одежду и осталась в купальнике. Она легла, вытягиваться в изнеженных позах, которые женщины обычно принимают и какое-то время устраивалась поудобнее, меняя позы, одна заманчивее другой, как ленивая домашняя кошечка. Воистину, великолепный день!

– Это лучше, чем аэропорт? – спросил Боб.

– Что угодно лучше, чем аэропорт, – ответил я. – Они еще помнят катастрофу Интра-банка. Когда рухнул Интра-банк, отголоски были слышны во всех уголках финансового мира. Правительство сразу потеряло популярность. Половина населения не могла выплатить свои долги из-за потери сбережений, а другая половина не платила долги, утверждая, что потеряла все свои сбережения. – Я помолчал. – Но, вероятнее всего, Спенсер будет молчать как рыба, – предположил я.

– Разумеется, – согласился Боб. – Именно поэтому я настаивал на долларах, чтобы он переправил их из какого-нибудь своего загашника в Швейцарии или на Багамах, или откуда бы там ни было. Он и не сможет никому пожаловаться на эту потерю.

– Все равно, – возразил я, – если только появится хоть малейший намек на мошенничество где-то возле банка, полиция мгновенно перекроет все границы. И первым делом они бросятся в аэропорты. Где же еще ловить покидающих страну? Мы же будем экспедицией, направляющейся в древний город, погребенный в песках пустыни…

– Вавилон, – подсказал Боб.

– Именно. Ты можешь даже для убедительности воспользоваться своей археологической нудотой. А когда мы доберемся до Дамаска, то бросим «лендровер» и сядем на самолет. Расписание у меня есть. Один замечательный Рейс на Калькутту дает нам большой запас времени.

– Покажите-ка мне канистры еще раз, – попросил Боб.

Канистры были специального образца для перевозки долларовых банкнот.

– Они будут готовы завтра поздно вечером, – сообщил я.

– Это и будет репетицией, – сказал Боб. – Или я что-то не так понял?

– Да, генеральной репетицией, – подтвердил я.

– Ну, вы знаете устав, – продолжал Боб. – Вы обязаны знать, старый болван, сами же его писали.

– Сам писал, – ответил я, – сам и буду нарушать.

– Нет, не будете, Лонгботтом, – усмехнулся Боб. – Я не ошибся, именно Лонгботтом. Вы потому так убедительно выглядите в роли секретаря, что вы стали секретарем, и притом не самым лучшим. Что, думаете, я не видел, как вы лакали виски из фляги, будто не можете и десяти минут обойтись без подбадривания? Думаете, никто не замечает, как у вас дрожат руки, и вы то и дело ошибаетесь? То «лендровер» с короткой базой, то канистры. Вы хоть что-нибудь в состоянии сделать правильно?

– Прости, Боб, – подыграл я, вовсе не желая ссориться. Это не входило в мои планы.

– Вот так-то, – сказал Боб и потер лицо руками. – Вы просто немного устали. Продержитесь только до следующей недели, а потом мы все сможем немного расслабиться.

Я ответил:

– Ты начальник.

– Никаких начальников, – демократично уступил Боб.

– Поедем обратно, я сам сяду за руль, – предложил я.

Через горы мы переезжали уже в сумерках. Бейрут горел под нами миллионами огней, а за городом в последних лучах заходящего солнца пылало море. Зрелище было неописуемое.

Я сидел за рулем «бедфорда», рядом со мной – Брайан, а рядовой Виллер и Тодди устроились сзади, рядом с запасным горючим. Было темно, и караванов, тянущихся к фронту, было почти не видно, не говоря уже о пеших арабах, которые брели посередине дороги, и не подозревая, что на них движутся машины. Канистры с горючим звякали и дребезжали за моей спиной, и Брайан все время озирался и вглядывался в ночь.

– Успокойтесь, сержант, – сказал я.

– За это можно попасть под трибунал, – волновался Брайан.

– Успокойтесь, – повторил я.

– Вы немного пьяны, – заметил Брайан. – Может, я сяду за руль?

– Успокойтесь, ради бога, – осадил его я и обогнул парочку «матильд», припаркованных у обочины.

– Десять лет, – не унимался Брайан. – И причем не гражданской тюрьмы. Десять лет военной тюрьмы возле Алекса. Двойной марш-бросок с полным снаряжением под палящим солнцем, и эти трусливые армейские лягавые, которые так и норовят пристрелить. Шепчут, что новозеландцы прибили одного из своих капралов, которого застукали на продаже армейского горючего.

– Это не армейское горючее, – поправил я. – Это бензин, который мы захватили у итальяшек. Мы с вами, и с Виллером и Тодди. Это наш бензин.

Брайан радостно улыбнулся.

– Я бы не рассчитывал на это оправдание, – сказал он и, высунувшись из кабины, крикнул: – Правда, Тодди?

Солдат, сидящий сзади, махнул рукой в знак подтверждения. Я нажал на газ. Нам предстояло проехать тридцать-сорок миль через пустыню до места, где нас ждал Кимон, торговец с черного рынка.

– Впереди танки, сэр, – заорал Тодди из кузова грузовика и со всей силы заколотил кулаками по крыше кабины. – Танки стоят! – кричал он, но было уже поздно.

На танках не горели огни. Мы на скорости миль пятьдесят врезались в стоявшие на дороге танки Шермана. До сих пор понять не могу, отчего вспыхнули баки с горючим.

Боб остановил «лендровер», мы вышли и постояли, любуясь пылающим закатом до тех пор, пока не исчезло солнце, а когда совсем стемнело, продолжили наш путь в Бейрут. Этим вечером мы нарядились и съели и выпили больше, чем полагалось бы. Впереди было три дня отдыха. Мы плавали и загорали, катались на водных лыжах и ездили в Библос и Три, и нам вместе было так хорошо, как никогда раньше.