Текст книги "Капитан Сатана или приключения Сирано де Бержерака"

Автор книги: Ле Галле

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

XXII

Таверна, встреченная Кастильяном по дороге первой, привлекла его внимание зеленой веткой, закрепленной над дверями, у которых стояла полная краснощекая служанка, являя собой образец роморантских красавиц.

Остановив у таверны лошадь и соскочив с седла, Сюльпис бережно снял свою спутницу, словно боясь, хотя бы на минуту расстаться с красавицей цыганкой.

– Ну что, как вам нравится эта таверна? Решитесь ли вы в ней поужинать вместе со мной? – обратился он к цыганке.

Марот приняла очень милый, озабоченный вид, потом, как бы решившись, весело проговорила:

– Идет! Риск – благородное дело, притом вы такой славный малый, что вам вполне можно довериться. Наконец, я не боюсь себя скомпрометировать, так как все равно в нашу добродетель никто не верит!

– Ну вот мы наконец у пристани! Теперь стоит только заказать приличный обед и отдать должную дань роморантским напиткам! – проговорил Кастильян, радуясь своей победе.

В то время как Сюльпис занялся лошадью, Марот быстро схватила кусок красной черепицы, свалившийся с крыши, и незаметно нарисовала на наружной стене таверны какой-то знак, изображающий треугольник, проколотый стрелой. А когда юноша вошел в комнату, цыганка уже сидела там в углу, тщательно разглаживая рукой свое сильно помявшееся тряпье, служившее ей сиденьем.

– Эй, послушайте! – обратился Сюльпис к дородной краснощекой служанке, – хотя теперь время еще не подходящее для ужина, но я попросил бы вас заняться приготовлением его как можно скорее. Когда он может быть готов?

– Да так, под вечер, иначе говоря, через час.

– Превосходно! Нет ничего очаровательнее, чем ужин при свечах: свет огней приятно отражается на рюмках, искрится в вине и придает особый блеск очаровательным глазкам. Что скажете вы по этому поводу, моя очаровательная Марот?

– Мне кажется, что вы уж слишком много затеваете для обыкновенного ужина! – отвечала та, лукаво улыбаясь.

– Ну нет, предоставьте уж мне этим распоряжаться. Эй, послушайте, где моя комната? – снова обратился Кастильян к прислужнице. – Не забудьте накрыть стол у меня!

– Пожалуйте, я проведу вас!

– Позвольте и мне какую-нибудь комнатку, мне хотелось бы привести свой костюм в порядок! – проговорила танцовщица, и, обменявшись улыбками и веселыми поклонами, молодые люди расстались. Скоро дрова весело затрещали в очаге, а кастрюли шумно зашипели на огне, распространяя по всему дому аппетитный запах.

Вечерело. К воротам таверны осторожно подошли какие-то два субъекта; подойдя ближе и рассмотрев метку Марот, ярко освещенную заходящим солнцем, они переглянулись.

– Кажется, теперь дело в шляпе! Она здесь! – шепотом проговорил один из них. Сделав этот таинственный осмотр, они так же незаметно отошли от таверны и направились к полуразвалившейся каменной стене, видневшейся вдали.

Некоторое время спустя, когда вечерний мрак синеватой дымкой покрыл окрестности, один из таинственных субъектов, притаившихся у полуразвалившейся стены, осторожно высунул голову, оглянулся вокруг и издал протяжный жалобный крик, поразительно похожий на крик совы.

В то же время одно из окон таверны раскрылось, и в нем показалась неясная фигура Марот; махнув рукой, она снова захлопнула окно, и снова все погрузилось в ночную, ничем не нарушаемую тишину.

Марот кончала свой туалет, когда постучались в ее дверь.

– Сударыня, пожалуйте, кушать подано! – прозвучал за дверями молодой голос служанки.

– Сейчас иду! – отвечала та, бросая последний взгляд в зеркало.

С улыбкой она вошла в комнату Кастильяна, где за накрытым столом сидел молодой писец, сгорая от нетерпения скорее увидеть свое божество.

Костюм цыганки состоял из того же длинного плаща, и, очевидно, все ее старания были направлены на устройство прически, ловко схваченной диадемой из золотых монет.

– Садитесь, дорогая! – проговорил Кастильян, подводя цыганку к столу. Усевшись напротив, молодой человек принялся за еду. Марот тоже сильно проголодалась и послушно последовала его примеру.

В середине ужина, когда на столе появилось блюдо с куропатками, фаршированными жаворонками, сильно посоловевшие под влиянием выпитого вина глаза Кастильяна нежно устремились на Марот: вероятно, он определил, что момент атаки настал.

В этом отношении Кастильян был вполне согласен с известным философом, утверждавшим, что сердце наше находится в сильной связи с желудком и что изысканная еда служит лучшим фактором в сердечных делах. Поэтому он ничего не забыл, чем мог бы соблазнить аппетит цыганки. Молодая женщина, вероятно в угоду своему амфитриону, с величайшим старанием налегала на подаваемые блюда, не забывая при этом обильно орошать их вином. Кастильян приходил все в большее возбуждение, а цыганка по-прежнему оставалась спокойно-самоуверенной, но временами в уголках ее губ пробегала недобрая улыбка.

– Марот, а не находите ли вы, что мы сидим слишком далеко друг от друга? – спросил наконец Кастильян после ухода служанки, поставившей на стол десерт и бутылку с вином цвета топаза.

– Вы шутите, какое там далеко?! Стол совершенно узок, я даже чувствую, как ваше колено касается моей ноги! – наивно отвечала цыганка.

– Во всяком случае, хотя этот стол действительно узок, он служит нам преградой! Позвольте мне пересесть! – не унимался Кастильян, переходя со стулом на сторону Марот и усаживаясь с нею рядом.

Цыганка сделала вид, что хочет отодвинуться, но Кастильян обхватил ее стан и стал с жаром целовать отталкивавшие его руки.

– Безумец! К чему силой брать то, что и так… – и, не договаривая, она бросила на него долгий жгучий взгляд.

– Говорите, что и так? – задыхаясь, переспросил молодой человек.

– …Хотят вам дать! – ответила цыганка, привлекая его голову обеими руками и с жаром отвечая на страстные поцелуи юноши.

– Дорогая! Ты любишь меня?! – воскликнул он, падая перед ней па колени.

– Л ты еще сомневался? Какой глупый! Ну, подумай сам, разве я согласилась бы ужинать с тобой или поехала бы, будь ты для меня совсем чужой? Боже, как слепы мужчины! – покатываясь со смеху, добавила Марот.

– Боже, как очаровательны женщины! – с восторгом воскликнул юноша, страстно целуя душистые волосы Марот.

Затем, как бы очнувшись от сладкого забытья, Марот весело указала на десерт и вино.

– Теперь, когда ты вырвал у меня признание, ты больше не сомневаешься во мне, мой милый? Так выпьем же за нашу любовь и давай кончать наш ужин, авось он не помешает нашему счастью! – произнесла цыганка.

– Хорошо, давай пить, я не боюсь вина, хоть и так уже опьянен твоими глазами, улыбкой, голосом. О Марот, ты демон, но прекрасный демон, держащий ключи в рай!

– Нет, ты в самом деле обезумел! – вскрикнула цыганка. – Дурачок, раз ты меня считаешь такой очаровательной, то что бы было, если бы я действительно захотела тебя очаровать?

– Это было бы напрасной попыткой! Больше пленить ты уже не могла бы, моя прелестная обворожителница!

– Может быть, ты бы хотел послушать мое пение? Или тебя больше прельщает мой танец? Ну, выбирай что хочешь!

– Танец? Это чудная мысль, но… ведь ты не можешь танцевать в этом монашеском балахоне!

– Ничего, это легко устранить! Разве ты забыл, что у меня есть костюм танцовщицы? Ступай в мою комнату и принести оттуда мой тамбурин. А я пока наполню наши бокалы!

Кастильян с восторгом бросился исполнять поручение, а в это время Марот быстро наполнила стаканы вином и, достав из-за корсажа стеклянный флакончик, налила из него в стакан молодого человека несколько капель какой-то жидкости, затем, взяв у вошедшего Кастильяна тамбурин, поставила на него стакан с вином.

– Выпей, мой повелитель, за пашу любовь! – проговорила она, поднося к нему свой импровизированный поднос.

– Позволь мне поменяться с тобой бокалами, я бы хотел прикоснуться губами к тому месту, где ты держала свои очаровательные губки! – отвечал Сюльпис, чокаясь с ней.

– Мысль твоя превосходна!.. – пробормотала цыганка в замешательстве, и ее рука невольно вздрогнула, но через мгновение она добавила спокойным голосом – Но, к сожалению, она слишком поздно пришла тебе в голову!

– Слишком поздно? Не понимаю…

– Потому, мой милый, что она раньше мне пришла в голову, и я уже предупредила твое желание!

– Марот, если ты и дальше будешь продолжать в этом духе, то я не смогу сдержать своего восторга, и он прорвется слишком бурно…

– Так выпьем же за нашу любовь! – перебила его цыганка, снова чокаясь.

– Да, ты права! За нашу любовь! – проговорил Кастильян, выпивая вино и страстно прижимая к себе повеселевшую Марот.

– Теперь садись вот сюда и превратись в слух и зрение! – улыбаясь, произнесла танцовщица, взяв в руки тамбурин.

Пальцы Марот быстро забегали по пергаменту тамбурина, и вдруг комната наполнилась красивыми торжественными звуками песни. В то же время ее изящная фигура, вся изгибаясь в грациозных движениях, начала какой-то танец.

Кастильян, затаив дыхание, возбужденно следил за грациозными движениями цыганки. Между тем голос танцовщицы оживился; строгий темп напева стал чаще, тамбурин быстро завертелся в руках красавицы, и вдруг быстрым незаметным движением она сбросила с себя свой длинный плащ.

Кастильян, словно ослепленный, любовался этой картиной, казавшейся ему какой-то сверхъестественной. Это была не прежняя Марот, а воздушная фея, беспечная, веселая, легкая, как пушинка, бурная, как вакханка.

Она, продолжая свой танец, то быстрым движением белых рук, словно крыльями птицы, легко касалась головы молодого человека, то, словно воздушное очаровательное существо, едва касаясь пола, кружилась в вихре фантастического танца, то быстро вспархивала ему на колени и скорее мысли отскакивала в противоположный конец комнаты, то очаровывала его вызывающими позами, улыбками, глазами, голосом…

Наконец, эта безумная пляска кончилась. Изнеможенная цыганка бессильно опустилась у ног Кастильяна.

Пока еще он видел это воздушное создание, как дивный мотылек порхающее в вихре чудного танца, он не смел пошевелиться и, как зачарованный, любовался этим сказочным видением. Но теперь, немного успокоившись и видя богиню у своих ног, юноша быстро рванулся к ней, пытаясь схватить эту добычу.

– Погоди, еще не все! – смеясь, воскликнула цыганка, отпрыгивая в сторону. – Ну-ка, поймай! – и, смеясь и подмигивая, она забегала по комнате.

Кастильян бросился за ней, но лишь только казалось ему, что она вот – вот не ускользнет из его рук, как серебристый смех цыганки слышался уже в противоположном конце комнаты.

Вскоре Кастильян почувствовал, что его ноги отяжелели, и какой-то непонятный сильный магнит приковал их к полу; им овладело странное оцепенение. Теперь уже не одна Марот прыгала перед ним во всех направлениях, но все – мебель, стены, посуда, – все это вертелось, кружилось, танцевало перед его глазами. Вот танцовщица совсем скрылась в каком-то розовом облаке.

На мгновение в голове Кастильяна мелькнуло сознание своего поражения.

Между тем мелодичный насмешливый голос Марот издали доносился до его ушей, то раздражая, то возбуждая, волнуя, дразня…

Сюльпис порывался вперед, стараясь сбросить свое непонятное оцепенение, вскакивал, размахивал руками и снова бессильно опускался на стул. Эта неравная борьба не могла продолжаться долго, и через десять минут юноша, тяжело дыша, забылся сном на своей кровати.

Усевшись рядом с ним и нежно гладя его волосы, молодая женщина задумчиво всматривалась в лицо спящего Сюльписа.

Между тем скоро наступила ночь. Марот взяла канделябр со стола и тихо поставила его на окно. Скоро сухой звук брошенного в оконное стекло песка нарушил тишину ночи. Потушив свет, Марот открыла окно, и тотчас же в нем появились две таинственные фигуры, сторожившие у полуразвалившейся стены. Это были Бен-Жоэль и Ринальдо. Тихо пробравшись в комнату, последний быстро направил свой глухой фонарь на спящую фигуру Сюльписа.

– Что, спит? – тихо спросил цыган.

– Да, уже больше двух часов, – отвечала цыганка.

– Ну, крошка, ты хорошо исполнила свое дело, теперь ступай! – проговорил Бен-Жоэль, вынимая свой длинный нож.

– Ты хочешь его зарезать? – спросила цыганка, дрожа от ужаса.

– Странный вопрос! Наконец, какое тебе дело?

– Нет, я не позволю!

– Ты с ума сошла? Пойми же, дурочка, что он мешает нам и его смерть необходима!

– А я не позволю! – еще раз проговорила молодая женщина, защищая собой кровать.

– Ошалела девка! – с досадой продолжал цыган.

Ринальдо молча подошел к цыганке с желанием оттащить ее от кровати, но она, вырвавшись и выхватив из-за корсажа кинжал, злобно воскликнула, сверкая глазами:

– Подойди, если смеешь!

– Не дури! Мы только попусту теряем время! – проговорил Бен-Жоэль.

– Не подходите, малейшая царапина будет смертельна! – повторила цыганка, видя, что Ринальдо снова направляется к Кастильяну.

– Странная чудачка! – пробормотал лакей, отступая.

– Марот, что значат твои штуки? Уж не влюбилась ли ты, черт возьми, в этого парижанина?

– Прочь, разбойник, иначе я сделаю кое-что, чего еще и не обещала!

– Неужели, дурочка этакая, ты хочешь оставить его в живых? – с недоумением спросил цыган.

– Да, я решила!

– Ну и черт тебя дери! Она не уступит, Ринальдо, так уж давай кончать наше дело!

Яркий луч восходящего солнца ударил в лицо спящего Кастильяна; молодой человек проснулся; голова его была не совсем свежа, и он с трудом пытался собрать свои беспорядочные мысли. Наконец, в голове его явились воспоминания ужина, танца Марот, затем непонятной слабости и тяжелого сна-кошмара. Он оглянулся: мебель была в беспорядке, на столе стояли остатки ужина, на полу валялась лента, оброненная цыганкой. Марот исчезла.

Кастильян быстро сорвался с кровати и, застегивая свой кафтан, невольно коснулся места, где было зашито письмо Сирано. Вдруг яростный крик вырвался у него из груди: подкладка была вырезана, письмо исчезло!

XXIII

Это открытие буквально ошеломило его. Первым движением одураченного юноши было поднести к виску пистолет, но, подумав немного, он грустно опустил руку.

– Моя смерть не поправила бы дела, теперь нужно исправить последствия своего безумия! – проговорил он решительно.

У него появилась мысль вернуться в Париж, но сознание того, что враги теперь уже на дороге в Сен-Сернин, заставило его отбросить это решение.

– Нет, надо следовать за ними! – пробормотал он задумчиво.

Вдруг в дверь постучали.

– Где она? – крикнул он, поспешно отворяя дверь.

– Кто «она»? – спросила служанка.

– Марот, та, которая ужинала со мной!

– О, она уже давно уехала, господин!

– Уехала? В какую сторону?

– По направлению к Орлеану.

– О проклятая воровка! Но зачем, зачем ей это письмо?! – с отчаянием кричал Сюльпис, бегая по комнате.

– Вам письмо! – проговорила между тем служанка, подавая молодому человеку тщательно свернутую записку.

– От кого?

– От этой красивой дамы. – А, от нее! Посмотрим.

«Бен-Жоэль уехал в Сен-Сернин. Прости, я горько раскаиваюсь в своем проступке», – прочел юноша, с трудом разбирая неумело написанные слова.

– Бен-Жоэль! Теперь я все понимаю! – вскричал молодой человек. – Она раскаивается, о проклятая женщина! Очень нужно теперь ее раскаяние. Как дурака, надувает меня, насмехается, издевается, напаивает, обворовывает и потом просит прощения! Но кто мог бы подумать, кто мог бы поверить, что она заодно с этими мерзавцами?! О проклятое цыганское племя, с каким удовольствием задушил бы я тебя собственными руками! Я избежал всех опасностей, всех сетей, и вдруг теперь эта проклятая женщина надула меня! Но нет, черт возьми, это так не останется! Я достану это письмо, будь оно хоть в самой утробе этого дьявольского цыгана! – неистовствовал бедный Кастильян.

– Ну, ступайте, моя милая, велите сейчас же седлать мою лошадь и пришлите кого-нибудь, кто мог бы сейчас же отправиться с письмом в Париж. Он получит 20 пистолей, если завтра вечером доставит это письмо! – обратился он к служанке.

– Хорошо, господин, это можно устроить: Клод Морель может исполнить ваше поручение.

– Так скорее приведите его сюда!

В то время как служанка побежала исполнять его приказание, Кастильян уселся за письмо к Сирано, в котором откровенно признавался во всем случившемся. Он даже не пытался оправдываться, надеясь на справедливость и доброту Бержерака.

Окончив письмо, юноша сошел вниз передать письмо ожидавшему его Клоду Морелю.

Переговоры были коротки, и, проводив своего посланца, Сюльпис сел на свою лошадь и вскачь понесся вдогонку за Бен-Жоелем, решив во что бы то ни стало помешать его прибытию в Сен-Сернин.

…Очевидно, Марот действительно раскаивалась в содеянном, так как она, хотя слишком поздно, изменила своим товарищам и выдала их план Кастильяну. Оставаясь с ними лишь настолько, чтобы выведать все, что ей нужно было узнать, она снова отправилась в Орлеан, теша себя надеждой, что со временем ей удастся, быть может, изгладить неприятное впечатление, произведенное ею на Кастильяна. Что касается Бен-Жоеля и Ринальдо, то, сговорившись о дальнейшем способе действий, они расстались. Первый поехал в Лош, а последний вернулся в Париж.

Когда слуга вернулся домой, было уже одиннадцать часов утра, но Роланд еще спал, так как, возмутившись равнодушием Жильберты, долго не мог заснуть.

Появление лакея, извещавшего о возвращении Ринальдо, раздосадовало не успевшего еще выспаться графа, но, услышав имя своего любимого слуги, он сразу оживился.

– Ринальдо здесь?! – воскликнул он радостно. – Ну, пусть войдет!

Но Ринальдо, не ожидая разрешения, уже стоял на пороге комнаты.

– Ну что, как дела? Что с письмом?

– Оно у нас, граф!

Граф с облегчением вздохнул:

– Давайте его!

– Вы желаете получить письмо?

– Конечно, к чему этот глупый вопрос?

– Его нет у меня!

– Где же оно, скотина ты этакая?!

– Письмо теперь у Бен-Жоеля, а он теперь едет в Сен-Сернин.

– Ничего не понимаю! Говори яснее!

– Я для того и пришел, чтобы все рассказать по порядку, – и Ринальдо рассказал все свои похождения Когда он дошел до того, как Марот защищала Кастильяна и сама вырезала нужное письмо, граф с удивленьем перебил его рассказ:

– Что же, она влюбилась, что ли, в этого писаришку?

– Не знаю, кажется да. Действительно, женщина – это чрезвычайно загадочное животное; мы вот тоже с Бен-Жоелем были, так сказать, в недоумении, но за недосугом не могли задуматься над этим обстоятельством.

– Хорошо, не в том суть! Лучше скажи, что было в этом письме? Кому оно адресовано?

– Оно адресовано на имя Жака Лонгепе, кюре в Сен-Сернине.

– Понимаю. Вероятно, это какой-нибудь друг Сирано?

– Да, это его молочный брат. В этом письме сначала идут бесконечные уверения в любви и дружбе, потом несколько заключительных строк относительно рукописи вашего отца.

– Что же именно?

– По приказанию Бержерака, кюре должен вполне довериться Кастильяну, то есть вручителю этого письма, затем, захватив с собой рукопись покойного графа, отправиться вместе с Кастильяном к Колиньяку и там уже ждать самого Бержерака.

– Какие предосторожности!.. Ну а там ничего не говорится об этой рукописи?

– Нет, ничего, граф.

«И то хорошо; очевидно, Савиньян таит про себя этот секрет», – подумал Роланд.

– Теперь вы догадываетесь, граф, что конец этого дела очень ясен? Бен-Жоэль, к слову сказать, способный малый, что называется, мастер своего дела. Теперь он едет в Сен-Сернин и явится к кюре под именем Кастильяна. Письмо Бержерака заставит кюре довериться ему. Ну а тут, заметь он хоть краешек конверта этой рукописи, и она будет уж наверное у него в руках. Вот и весь мой рассказ. Ну, граф, довольны вы вашим Ринальдо?

– Да, ты хороший слуга. В тот день, когда наше дело будет окончательно закончено, земля, граничащая с моим замком де Гарданн и арендуемая в настоящее время твоим отцом, навсегда перейдет в твои руки.

– О, это княжеский подарок! – воскликнул Ринальдо.

– А теперь пойди разузнай, что поделывает Сирано. Кажется, он уже поправляется.

– Слушаю-с, через два часа вы получите от меня новые сведения.

Между тем граф приказал подать карету и, быстро одевшись, принялся за завтрак, чтобы после него ехать к своему будущему тестю. Вдруг на пороге появился Ринальдо. Лицо лакея было чрезвычайно взволнованно.

– Граф! Если бы вы знали, что случилось! – воскликнул он с отчаянием.

– Что?! Говори, говори скорее, без всяких предисловий!

– Я только что от Бержерака!

– Ну и что же?

– Пташка улетела!

– Когда?

– В прошлую ночь!

– Где же он теперь?

– Вот именно это меня больше всего интересовало, и я стал выспрашивать хозяина гостиницы. Это страшно любопытный и болтливый старик.

– Да говори же без глупых отклонений! – вскипел граф.

– Хозяин мне сказал, из Роморантина приехал какой-то крестьянин с письмом и еще вчера вечером передал его Бержераку. И вот Сирано, не слушая ничьих советов, тотчас же велел седлать лошадь и уехал из Парижа. Вероятно, он поехал на помощь Кастильяну. Клянусь всеми силами ада, что это письмо от этого писаришки!

– О, будь ты проклят со всеми твоими силами ада! Ведь велел же я прикончить этого дьявольского щенка! Так нет же, испугались, видите ли, девчонки какой-то! Герои!

– Но…

– Молчать! Сирано уехал, это значит, что все дело надо снова начинать. И теперь, если я не достану этой рукописи, что весьма возможно, я, чего доброго, сделаюсь жертвой твоего идиотского поведения!

– Нет, клянусь вам, мы достанем эту рукопись! – оправдывался смущенный слуга.

– Хорошо, поручаю тебе Сирано и делай сам, как знаешь, поезжай куда хочешь! Я же займусь Мануэлем. Он – главная причина всех этих хлопот. Будь он мертв, и меня бы нисколько не беспокоили эти придирки Бержерака. Да, надо об этом подумать! А потом явись сам Сирано с целым полчищем своих помощников – мне будет все равно!

Ринальдо тихо вышел.

– Да, можно заставить меня признать Мануэля своим братом, – проговорил Роланд, оставшись один, – но никто не помешает мне быть его наследником! Вот они, последствия глупой щепетильности! Если бы я раньше подумал об этом, Мануэль вместо каменной тюрьмы получил бы деревянную, из которой уж никто не возвращается! – проговорил Роланд, бурно ходя по столовой.

В то время как Ринальдо поспешно уезжал из Парижа вдогонку за Сирано, а Кастильян пытался настичь Бен-Жоеля, граф де Лембра тоже собирался в дорогу.

Первый его визит был к парижскому прево Жану де Лямоту, старательно занявшемуся расследованием запутанного дела Людовика де Лембра, который томился в одном из теснейших уголков тюрьмы.

– Что, как дела? – спросил граф, здороваясь с судьей.

– Медленно, очень медленно двигаются, но это ничего, чем тише будем мы действовать, тем вернее будет наше дело. А что поделывает Сирано?

– Я не интересуюсь им, мы немного повздорили из-за этой истории, – отвечал граф.

– А, понимаю! Сирано считает себя совершенством и терпеть не может тех, кто хочет его исправить.

– Вы очень удачно охарактеризовали Бержерака. Ах да, кстати, у меня к вам маленькая просьба!

– Какая?

– Мне хотелось бы повидаться с Мануэлем! – Странная фантазия!

– Нет, уверяю вас, это – не фантазия. Скажите, настаивает он еще на своей претензии?

– Больше чем когда-либо!

– Я льщу себя надеждой сделать его более благоразумным и хочу с этой целью зайти к нему. Можете ли вы дать мне пропуск? Притом будьте уж столь добры, напишите его в таком духе, чтобы я мог передать его, в случае нужды, и другому лицу.

Судья подошел к столу, взял какую-то бумагу и, черкнув несколько слов, подал ее графу.

– С этой бумагой, – проговорил он, – вас или вашего доверенного пропустят к заключенному.

– Сердечно благодарю вас за вашу любезность и надеюсь сегодня же воспользоваться вашим пропуском, – проговорил граф.

– Надеюсь, что через недельку следствие будет окончено. Масса приобретенных мной доводов поможет мне добиться признания у обвиняемого. Если же, паче чаяния, он вздумает упорствовать, мы найдем средства заставить его сдаться.

– Какие же? – наивно спросил граф.

– Пытка, дорогой граф! Хороша пара тесных раскаленных железных сапог или пинты три водицы, влитой в горло, послужат прекрасным убедительным средством для самого закоренелого преступника. Ну, до свидания, граф!