Текст книги "Девочка с красками"
Автор книги: Лазарь Карелин
Жанр:
Детская проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)
Старика ввели в его комнату, помогли улечься на узкую и бедную, лишь стареньким солдатским одеялом покрытую кровать.
Но Саша не пошёл туда, где за ширмами укладывали старика. Как Таня, когда в первый раз попала она сюда, замер он на пороге, а потом робко двинулся вперёд, изумлённо, зачарованно глядя на всё вокруг.
Таня вернулась к нему и пошла рядом. Ей хотелось многое объяснить Саше, рассказать всё то, что рассказывал ей старик, но она только сказала:
– Теперь и я, Саша, знаю всё про себя... Я буду художницей. Веришь?
Саша наклонил голову. Он верил ей.
Двигаясь вдоль стен, они подошли к углу, где за ширмами лежал старик. Николай Андреевич сидел у него в ногах. Они молчали. Черепанов тяжко дышал, прерывисто, коротко и очень сильно вздымая грудь. Увидев Сашу, он встрепенулся, чуть оборотил к нему голову – и это уже было трудно ему сделать – и шёпотом спросил:
– Нравится?
Саша наклонился к нему, собираясь сказать что-то очень значительное, выговорить ему все те слова, которые бы могли выразить сейчас его восхищение, и ничего, просто ничего не сумел сказать. Мальчик растерялся от увиденного, ему вспомнилась вдруг его собственная коллекция, и в эту минуту, когда наклонялся он к старику, вспомнились и померкли в глазах мальчика все его собственные сокровища. На глаза у него навернулись слёзы – он ничего не мог сказать старику. Саша прощался сейчас со своей игрой, со своей мечтой. Николай Андреевич понял это.
– Саша тоже собирал свой музей, – пояснил он старику. – Он и его друзья. Сделали убежище в варнице и стали сносить туда всякую старину.
– Зачем? – спросил старик. – Зачем?
– Я хотел... – сказал Саша. – Мы хотели открыть потом в школе наш собственный музей. Но...
– Ведь вы только начали, – утешая мальчика, сказал Николай Андреевич. – А чтобы собрать то, что здесь собрано, надо положить много, очень много лет. Не правда ли, Дмитрий Иванович?
– Музей в школе... – пробормотал Черепанов. – Музей в школе... – Он поискал глазами Таню. – И ты тоже собирала что-то для этого музея?
– Нет, я только собираюсь, – сказала Таня. – Ребята сперва меня не приняли, а теперь вот приняли.
– Приняли?.. Но это не игра, Таня, это не игра. Дело это может выпить все твои силы, всю твою душу.
– Но я не одна, нас много, – сказала девочка. – А потом будет всё больше. А потом, когда мы кончим школу, начнут собирать другие ребята. А потом...
– Не одна... Нас много... – Старик порывисто приподнялся на локтях, широко раскрывшимися глазами поведя вокруг. – Уберите эту ширму! Темно!
Николай Андреевич вскочил, рывком отодвинул ширму в сторону.
Старик сел на постели и принялся оглядываться, задерживая широко раскрытые свои глаза то на одном, то на другом. На картине, где была изображена его дочь в сиреневом саду, взгляд старика остановился надолго.
– Не спросила, не вспомнила, – почти беззвучно шевельнул он губами. – Ты права, права, ты права. – Руки старика подогнулись, он тяжело повалился на спину. Но тотчас снова стал приподниматься. – Завещание! – проговорил он громко, очень явственно выговаривая каждую букву этого тяжкого на звук слова. – Таня, позови свою мать, она юрист, позови её. – Он откинулся на подушку, невнятно повторив: – Позови её.
Таня вопросительно глянула на отца. Он кивнул ей – иди.
Таня повернулась и побежала к дверям. Скриплые ступеньки ни о чём не успели спросить её. Она уже была на улице, уже вбежала в свою калитку, уже распахнула дверь своего дома.
– Мама! – сказала она тихо, но с таким напором в голосе, что Марии Сергеевне показалось, что дочь кричит ей, – Мама, идём, Черепанов зовёт тебя! Он странно-странно дышит... Как бабушка тогда... Идём!
Таня перебежала через дорогу, распахнула дверь чере-пановского дома, глазами торопя мать. Она пропустила её вперёд и, вдруг оробев, вспомнила, что там, наверху, рядом с Черепановым, сидит её отец. Сейчас они встретятся – мама и он. Вот сейчас, сейчас...
Мария Сергеевна пошла вперёд и уже поднялась на второй этаж, а Таня всё ещё стояла внизу, не решаясь стронуться с места.
Поменьшавший, притихший, жалкий петух подошёл к ней и, как собака, потёрся о её ногу.
– Не бойся, – сказала она ему. – Не бойся.
Она решилась и начала медленно подниматься по лестнице. Так медленно и тихо, что скриплые ступеньки снова ни о чём её не спросили.
Когда Таня вошла в комнату, её поразило, что и отец и мать сидят почти рядом у постели старика. Её поразило безмолвие в этой комнате. Её поразило солнце, которое уже ушло со стены, где белели древние соборы её города, и остановило свои лучи лишь на одной-единственной картине здесь – на девушке в сиреневом саду.
Послышался голос Черепанова. Слабый, невнятный, уходящий голос. Он приказывал, этот голос, хоть и был он слаб и невнятен:
– Всё, всё, чем владею, дом этот, собрание это, – приказывал голос, – всё завещаю я, находясь в здравом уме и твёрдой памяти, детям своего родного города. – Старик помолчал. – Записали, Мария Сергеевна?
– Да, – сказала она.
Как звонок, как упруг, каким живым был её голос!
Таня подошла поближе, чтобы поглядеть на свою мать, чтобы поглядеть на отца. Они сидели рядом, почти совсем рядом. О чём они сейчас думают? Что сказали они друг другу минуту назад, когда свиделись? Не узнать, не угадать. Она ещё маленькая, да, это так, она ещё совсем маленькая – ей не понять их.
Положив листок бумаги на краешек шаткой тумбочки, что стояла в головах кровати, мать сейчас записывала то, что говорил ей Черепанов. А он вот уж и снова заговорил:
– Пусть в этом доме моём... – И снова его слабый го лос прозвучал, как приказ, которого трудно ослушаться. – Пусть в этом доме моём учредят городские власти музей, если собрание моё того стоит. Но пусть владеют этим музеем дети нашего города. Всё! – Он умолк, но тут же снова приподнял голову и внятно позвал: – Таня, подойди.
Таня быстро шагнула к нему, а отец и мать встали и отошли. И Саша тоже отошёл. Его опять потянуло туда, где легла через всю стену древняя улица его города. Вот ушло из комнаты солнце, и там, на древней улице, тоже начались сумерки. Это казалось чудом, и к этому чуду робко приблизился сейчас мальчик, чтобы понять, разгадать его.
– Таня, дружочек мой, – по-прежнему внятно проговорил старик, когда они остались вдвоём. – Я скоро умру, пожалуй... Не печалься, я пожил... Ящик с красками мой возьми себе... И ещё: пригляди за Альфредом, он к тебе пойдёт...
Старик откинулся на подушку, устало закрыл глаза, затих.
– Вам нельзя умирать! – заплакав, сказала Таня. – Нельзя!..
Кто-то взял её за руку и заставил отойти от постели старика. Таня подняла глаза – это был отец. Он повёл её к двери, он хотел, чтобы она ушла. Но Таня упёрлась и потянула отца за собой, к окну, туда, где стояла мать. Таня подвела отца к ней. Таня больше не плакала. Она заставила себя не плакать.
– Помиритесь! – сказала она тихо и приказывая.
Они молчали.
– Если вы не помиритесь, – сказала она, – я уеду с папой в его Москву. Ему нельзя быть совсем одному, ему нельзя больше быть одному.
Они молчали. Но слушали, очень внимательно слушали то, что тихо, шёпотом почти, говорила им дочь.
– Я ему нужнее, – шепнула Таня и замолчала, ожидая.
Ей было нестерпимо смотреть в побледневшее лицо матери. Та будто спрашивала глазами: «Это ты серьёзно, серьёзно?!»
– Да, – кивнула Таня.
– Никуда тебе не нужно ехать, – сказал отец.
Какое сейчас было у него лицо! Таня вглядывалась и не могла понять, отчего его лицо вдруг стало таким. Каким? А вот таким, когда человек и радуется и печалится, здоровается и прощается – и всё сразу, сразу.
– Я решил остаться в Ключевом, – сказал отец. – Попробую найти здесь себе работу.
– Ты будешь строить пристань? – спросила Таня, как и прежде, тихо. Она побоялась громким голосом спугнуть его решение.
– Не знаю, что я буду строить. Может быть, и пристань.
– Конечно, пристань! – сказала Таня. – Подумай только, к ней будут приплывать громадные пароходы! «Эй, откуда вы?» – «Мы с Камского моря!» Подумай...
– Хорошо, Танюша, хорошо. – Он, прижмурившись, кивнул ей.
Таня тоже прижмурилась и быстро пошла назад, к Черепанову.
– Дмитрий Иванович, – тихо окликнула он? его. – Как вам теперь? Получше?
Широко открыв глаза, старик ясно, из глубины, посмотрел на девочку.
– Получше... – внятно проговорил он. – Ступай, теперь ступай...
Таня послушно двинулась к двери. А с порога ещё раз оглянулась на Черепанова, а потом посмотрела на отца и на мать.
Они стояли в раме окна, стояли совсем рядом, касаясь друг друга плечами и словно не видя друг друга.
«Как всё не просто, трудно как», – по-взрослому подумалось Тане.