Текст книги "Расплата"
Автор книги: Лайза (Лиза) Джексон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 29 страниц)
Он навсегда спишет ее со счета, если она упомянет эту маленькую подробность.
Так что пока она придержит язык.
Глава 20
В голове у Бенца вертелись имена святых. Святая Сесилия. Святая Жанна д'Арк. Святая Мария Магдалена.
Все они разные. Каждую обессмертили на медальоне, который намеренно оставлялся на месте преступления. Зачем? Бенц размышлял над этим, пока его компьютер выдавал страницы информации на каждую из замученных женщин. В чем был смысл? Повернувшись на стуле он взял первую страницу о святой Сесилии, покровительнице музыкантов, поэтов и грешников. Он просмотрел ее жизнеописание, затем перешел к рассказу о ее смерти. Его нервы напряглись. Сесилия, или Цецилия, была приговорена к смерти за нежелание отречься от христианской веры. Она должна была умереть от удушья в своей ванной комнате от дыма из печи, а когда это не сработало, ее пытались обезглавить тремя ударами в шею, что также оказалось безуспешным, и после нападения она прожила еще несколько дней.
– Господи, – прошептал он, вспомнив о сходных моментах смерти женщины в районе Сент-Джон – задымленная ванная, и затем ее голову почти отделили от тела тремя ударами, в соответствии с рапортом патологоанатома и словами Оливии Бенчет. Сделавший это чокнутый ублюдок копировал наказание, назначенное святой Сесилии, – в своем видении Оливия слышала, как убийца шептал это имя.
По коже Бенца пробежал неприятный холодок. Он знал, что Жанна д'Арк умерла, сгорев у столба, и тело мисс Икс сильно обгорело, прежде чем оно было брошено возле статуи Жанны во Французском квартале.
А что там с Марией Магдаленой... – полной ясности не было. Он не располагал информацией о смерти Марии Магдалены, но точно знал, что она была грешницей – предположительно проституткой, – как и Кэти Адамс, которую нашли мертвой в ее квартире в Гарден-Дистрикт. Голова Кэти была выбрита, и присутствовал запах пачулей. Он прочитал жизнеописание Марии Магдалены, и, в соответствии с Евангелием от Луки, она вытерла ноги Христа своими волосами и помазала его благовониями.
Бенц снова почувствовал неприятный холодок. Не превратил ли убийца этот рассказ об Иисусе в нечто гротескное?
Зазвонил телефон. Это был патологоанатом.
– Данные стоматологической карточки Стефани Джейн Келлер полностью совпадают с данными осмотра ротовой полости жертвы, погибшей от пожара в районе Сент-Джон, – сказал он, хотя Бенц уже убедил себя что погибшая в пожаре женщина была подружкой Дастина Таунсенда.
– Вы уверены?
– На все сто. Несколько лет назад над ее зубами немало поработали. Я проверил с помощью рентгеновских лучей и поговорил с дантистом. Это она.
– Спасибо. – Бенц повесил трубку и постучал ручкой по блокноту, лежащему возле телефона. Он чувствовал тошноту. Ему доводилось видеть жестокие убийства – больше, чем ему бы хотелось, – но эти преступления были на редкость отвратительными и ужасными, с особым зверством осуществленными каким-то странным фанатиком. Священником? Конечно, нет.
– Так что думай, Бенц, думай. – Останови его, прежде чем он нанесет еще один удар.
Что общего было у этих трех женщин помимо того, что их всех убили странным образом?
По-видимому, им всем было меньше тридцати. Две из трех были белыми, хотя в крови Кэти Адамс смешалось несколько рас. Убийца проигнорировал расовые различия, что было странно. Но такое бывало. Он сделал пометку.
Хорошо, что еще?
Пока он не выяснит, кто была мисс Икс у статуи Жанны д'Арк, у него есть только Кэти Адамс и Стефани Джейн Келлер для сравнения образа жизни, знакомых и прошлого жертв. У обеих были приятели, хотя о парне Кэти не было слышно несколько месяцев. Марк Дюваль, парень и сутенер Кэти, смылся из города примерно тогда, когда произошло убийство, и все еще числился в списке подозреваемых.
Обе опознанные жертвы жили одни – Кэти в Гарден-дистрикт, Стефани в Ковингтоне, менее чем в миле от дома своего приятеля. Кэти была студенткой неполной формы обучения в Тулейнском университете и стриптизершей. Стефани – секретаршей в страховой компании и по вечерам занималась в Лойольском университете. Который находился по соседству с Тулейном. Связь? Или совпадение?
Бенн взял себе за правило не верить в совпадения. Он сделал еще одну пометку и задумался об оставшейся мисс Икс. Очередная студентка одного из университетов в Гарден-дистрикт?
Оливия Бенчет – аспирантка в Тулейнском университете.
Его челюсти сжались. Ему не нравилось, к чему все идет. Мысль, что Оливия Бенчет может быть в контакте с убийцей, пугала его. До крайности.
А как насчет священника?
Священник, которого видела только Оливия, – и это было в ее «видении». Не пори горячку, Бенц. Тебе нужно больше фактов, чтобы поверить, что священник мог убить этих женщин.
Это казалось бессмысленным. Он снова принялся просматривать свои заметки, те, которые он сделал во время бесед с Оливией. Он остановился, когда добрался до листа бумаги со странными буквами и символами. Его глаза сузились, он задумался. Еще одна святая? Или слишком натянуто... он хватается за соломинку? С чего бы это священнику убивать женщин так, чтобы они походили на святых мучениц? Это не имело смысла. И почему Оливия видела, как он убивает этих женщин? Как? Какова связь? Бенц что-то упустил... что-то важное.
Он провел рукой по лицу, услышал жужжание компьютеров и гул разговоров во внешнем офисе, затем снова взглянул на свои заметки о Сесилии. Все то же самое. За исключением... Внутри у него все сжалось, когда он прочитал о празднике. Двадцать второе ноября. Он затаил дыхание. В этот день была убита Стефани Келлер.
Убийца сделал свое дело двадцать второго ноября не из-за того, что это был день убийства Кеннеди, а потому, что это был праздник святой Сесилии.
«Ах он... – Бенц пробежался по страницам о Жанне д'Арк. – Праздник... тридцатого мая. – Мисс Икс была найдена у подножия статуи Жанны д'Арк тридцать первого мая. Но ее могли убить до полуночи, тридцатого мая, в день праздника. Сгорела у какого-то чертова столба? Где?» Черт. С каким же извращенным умом он столкнулись?
И когда он снова нанесет удар? Господи, если Бенцу не изменяла память, то праздники святых бывают ежедневно.
У него на лбу выступил пот. Это означало, что времени мало.
Если ты прав, предупредил его разум. Может, ты проводишь связи, которых не существует.
Черта с два. Он знал, что прав. Этот чокнутый ублюдок использовал религиозные праздники для свершения своих мерзких дел.
Внезапно Бенцу захотелось выпить. И закурить.
Он открыл ящик стола и стал искать пластинку безвкусной никотиновой жвачки. Это была плохая замена; она не давала ему того особого ощущения, как от настоящего «Кэмела», но придется довольствоваться этим. Пока. А о выпивке нечего было и думать.
Схватив куртку, удостоверение и наплечную кобуру он попросил секретаря передать Монтойе, что ему нужно с ним поговорить. Затем вышел на заливаемую дождем улицу и, забравшись в джип, набрал номер напарника. Он решил съездить в одно место, которого ему очень долго удавалось избегать.
Зубы у него были стиснуты, а в голове вертелось больше вопросов, чем ответов. Он мчался по городу, досадуя на то, что иногда приходилось притормаживать. Какая ирония, что место, которого он избегал, было сейчас чертовски важно, и он, торопясь туда, превышал дозволенную скорость. Дворники смахивали потоки дождя с ветрового стекла, и потрескивала полицейская рация, хотя трудно сказать, что бы могло заставить Бенца остановиться.
Последний поворот, и он увидел церковь. Место, куда приходят верующие. Переехав в Новый Орлеан, он был здесь раз пять. Всегда с Кристи. На Рождество, иногда на Пасху. Он никогда не заходил сюда между этими праздниками, а иногда и целый год. Все зависело от того, как он относился к богу перед приближением праздника. Он припарковался на улице и устремил взгляд на высокий шпиль церкви Святого Луки. Он, абсолютно прямой, под дождем, был устремлен вверх, словно вонзаясь в облака.
Какая ирония, что Джеймс в конечном счете оказался здесь.
Каковы были шансы?
Если бы Джеймс не попросил о переводе.
Ну не удивительно ли это? Он не раз задумывался о том, почему его единокровный брат перевелся в Новый Орлеан.
Бенц положил в карман ключи и, не поднимая воротник, бросился к парадному входу. Кто-то давным-давно сказал ему, что бог терпелив. Он очень надеялся, что это правда.
Эта женщина представляла опасность. Серьезную опасность.
Избранник чувствовал ее присутствие и знал, что рано или поздно она приведет к нему полицию, вопрос времени. Он знал ее имя. Оливия Бенчет... считающая себе медиумом. Как и ее бабушка, захолустная жрица вуду. Но, с другой стороны, Избранник знал все о Вирджинии Дюбуа.
Он провел исследование. Это было необходимо, чтобы понимать врагов. Как же еще господствовать над остальными?
Стоя под горячим душем, он презрительно усмехнулся, подумав о полиции. Простаки. Идиоты. Со всем своим изощренным оборудованием, компьютерами и людскими ресурсами они все еще блуждали впотьмах. Он слушал пресс-конференцию, которая должна была предупредить жителей города о маньяке-убийце; слышал что была создана специальная группа и что дальнейшие подробности будут сообщаться по мере появления.
Так он и поверил. Полицейские не осмелятся и словом обмолвиться о том, что они раскопали, из страха, что появится убийца-подражатель или кто-нибудь признается в преступлении, к которому не имеет никакого отношения.
Поэтому они были осторожными.
И глупыми.
Он взял бритву и принялся тщательно бриться. Сначала тонкое лезвие, затем еще одно, и наконец третье, чтобы все было идеально. Лезвия были острыми, безукоризненно заточенными и мягко скользили по коже, удаляя малейшие волоски. Он начал от линии волос, медленно спустился вниз по лицу, затем шея, и грудь, и подмышки, везде, где на теле был хоть намек на волосы. Он был очень осторожен в чувствительной области вокруг мошонки и неспешно побрил ноги, наблюдая, как темная щетина уносится вместе с водой в водовороте пены.
Рядом с душем он установил большое зеркало, и через запотевшие стеклянные двери он видел свое отражение в полный рост – голый и чистый, белая кожа покраснела от горячего душа, не видно ни единого волоска, одни лишь мускулы перекатывались под упругой кожей. Не зря ведь он каждый день занимался с гирями и на тренажерах. Волосы на голове были мокрыми, и он подумывал о том, чтобы избавиться и от них. Он должен полностью сбрить их, поскольку даже единый волосок, оставшийся на месте преступления, выдаст его. Но значительное изменение во внешности вызовет подозрение, так что гордость и тщеславие взяли верх над осторожностью. Пока волосы останутся. Расческой он убрал мокрые пряди с лица и аккуратно уложил их на голове. Когда-нибудь, возможно...
Выйдя из душа, он не стал вытираться, чтобы кожа высохла сама на холодном воздухе. Он уже нашел следующую жертву. О, выбор был очень велик; столько грешниц, но эта рыжеволосая подойдет прекрасно. Он неделями наблюдал за ней, раздумывая, стоит ли она жертвоприношения, и, заговорив с ней, он понял. Если бы только она знала, как он собирался трансформировать ее душу. Босиком он прошел по гладкому деревянному полу к своему тайнику и протянул руку за медальоном, особым медальоном, висящим на тонкой цепочке.
Святая Екатерина Александрийская.
Он почувствовал, как при мысли о миссии у него забурлила кровь. Сегодня вечером... до полуночи. Он представил, как она будет молить сохранить ей жизнь, плакать и каяться, предлагать ему себя... Не важно, каким образом она станет выторговывать себе жизнь, не важно, сколь отчаянно она будет это делать. Ее кровь все равно прольется.
Он надел цепочку на запястье и снова бросил взгляд в зеркало. Прекрасная будет ночка. Да. Очередное жертвоприношение.
Да, но затем ему придется произвести корректировку. Потому что внучка Вирджинии Дюбуа, дочка потаскушки Бернадетт, может все ему испортить.
Если не станет одной из его мучениц.
При этой мысли он улыбнулся. Она должна умереть. Она представляла угрозу, и у него были личные причины лишить ее жизни, причины, которые она еще не могла постичь. У него были намечены другие жертвоприношения, но... по такому случаю он может внести изменения в график.
Святая Оливия. Как красиво звучит. Очень красиво.
Глава 21
– К вам пришли... офицер полиции, – сообщила секретарша Ванда, постучав в дверь кабинета и сразу же ее открывая.
Отец Джеймс Маккларен посмотрел поверх своих очков и прочитал любопытство в поднятых белых бровях Ванды. Худощавая и морщинистая, с глазами, которые за очками казались совиными, она нервно облизала губы.
– Его зовут... что? – Она обернулась, и Джеймс услышал глубокий голос, который сразу же узнал – А да... детектив Ричард Бенц, – сказала она, снова поглядев на отца Джеймса Маккларена.
Джеймс ощутил стеснение в груди. Спокойная классическая музыка, которую он слушал, казалось, стала затихать. Что могло привести сюда его единокровного брата? Только одно. Кристи. Во рту у него пересохло.
– Пригласите его, – сказал он, отворачиваясь от экрана компьютера. Составление проповеди для следующей недели придется отложить.
Ванда отошла в сторону, чтобы пропустить Бенца, и Джеймс вооружился терпением. Любой разговор с Бенцем превращался в противоборство.
– Отец, – сказал Бенц, кивнув, и Джеймс, вставая, выдавил улыбку.
– Спасибо, Ванда, – произнес он, бросая взгляд на женщину, все еще стоящую в дверях. Она поняла намек и удалилась, с мягким стуком закрыв дверь. Джеймс протянул через стол руку. Он немного расслабился. Если бы с Кристи что-нибудь случилось, это было бы видно по лицу Бенца. А сейчас его брат выглядел обеспокоенным, но не преисполненным отчаяния или горя. – Давно не виделись. Как ты, Рик?
Бенц быстро и сильно, по-медвежьи, пожал ему руку.
– Нормально. – Он сел на один из стульев для посетителей, и Джеймс вспомнил, как часто, будучи мальчиком, он смотрел снизу вверх на старшего брата. Как близки они тогда были. Когда они были детьми, Рик всегда был рядом с ним. Когда они росли, Бенц научил его бросать бейсбольный мяч, выбивать двадцать два очка и таскать выпивку у отца из шкафчика. Рик смеялся над набожностью Джеймса и однажды как следует разобрался с Фредди Мейсоном, после того как он со своими дружками поколотил Джеймса на школьном дворе, назвав его неженкой и маменькиным сынком. Рик сшиб Фредди с ног, затем, когда его приятели постарше сбежали поджав хвост, Рик обратил свой гнев на единокровного брата и хорошо погонял его пинками. Он сказал Джеймсу, что Фредди был прав. Джеймс настоящий маменькин сынок, а всю это чушь насчет бога и церкви нужно забыть, или у него будут большие неприятности. Для Джеймса настали трудные времена.
На следующей неделе он попросил Рика показать ему, как боксировать, и в следующем году, когда Джеймс подрос на шесть дюймов и набрал тридцать фунтов, он уже мог сам за себя постоять. В то время они дружили, и Джеймс всегда испытывал благоговейный страх перед своим более сильным братом; ребенком, который вырос, не зная собственного отца, полицейского, застреленного при исполнении служебного долга.
Несмотря на это, они избрали себе в жизни разные пути, и в конечном счете Джеймс предал старшего брата. С тех пор он за это расплачивался.
Теперь он опустился на свой потертый стул за столом.
– А ты как? – спросил Рик без тени улыбки, словно ему было на это наплевать. – Как дела в последние дни?
– Не жалуюсь. – Переведя дух, Джеймс задал вопрос, который вертелся у него в голове месяцами: – Как Кристи?
– Прекрасно.
– Учится?
– Да. – Взгляд Бенца словно говорил: «Попробуй-ка спросить что-нибудь еще».
Он принял вызов.
– В колледже Всех Святых?
– Правильно.
– У нее все хорошо?
– Я же сказал «прекрасно».
– Приедет домой на День благодарения? – спросил Джеймс, желая узнать любую информацию о дочери, которая еще несколько месяцев назад считала, что он дядя.
– Да. – У Бенца на лице дрогнул мускул, словно он тоже вспоминал ту сцену, когда он вручил Кристи то письмо, затем оставил сообщение на автоответчике Джеймса, в котором объяснил, что наконец рассказал ей правду. Джеймс надеялся на какое-то понимание со стороны дочери, но его ждало большое разочарование. Кристи без долгих раздумий отвергла его и сказала ему «да пошел ты», когда он позвонил. Краткий, яростный односторонний разговор все еще звенел у него в ушах.
– Никогда мне не звони, понял? Ты чертов лицемер, и я не хочу, чтобы ты молился обо мне, просто оставь меня, черт возьми, в покое! – крикнула она и бросила трубку. Он молился о ней. Часами. Надеясь, что она встретится с ним. Поговорит, позволит объяснить... Если бы она только знала, как сильно он ее любит, любил ее мать... может, даже больше, чем бога. Когда Дженнифер призналась, что беременна от него, он вызвался снять с себя духовный сан, не боялся ни гнева брата, ни ярости бога, ни даже отлучения от церкви, но она отказалась... Она не могла смириться со скандалом, поэтому они скрыли правду на некоторое время. Сейчас он постукивал по столу, чувствуя стыд. Испытывая привычное чувство вины.
Рик пристально смотрел на него.
– Я пришел поговорить не о ней, – резко бросил он.
Джеймс кивнул, стараясь не обращать внимания на чувство пустоты, которое охватывало его всякий раз при мысли о Кристи.
– Знаю. И думаю, я рад. Я боялся, что с ней что-то случилось, когда ты появился.
– Мой приход с ней никак не связан.
– Хорошо, но... – Он развел руками и подумал, как бы преодолеть разделяющую их пропасть. С помощью бога, повторял он себе снова и снова, но по какой-то причине отец небесный не счел нужным воссоединить их маленькую семью. И это тоже была вина Джеймса. Он никогда не забывал Дженнифер, и годы спустя после рождения Кристи он и мать его ребенка согрешили снова. Он прочистил горло. – Я беспокоился... Знаешь, она не ответит на мои письма, обычные или электронные.
– Тогда оставь все как есть, Джеймс, – посоветовал Бенц, сжав губы.
– Но...
– Я сказал: «оставь»; если она захочет пообщаться с тобой, она это сделает. А пока просто оставь ее в покое.
– Я молился и...
Бенц фыркнул так, как это делают неверующие, но, несмотря на это, Джеймс не чувствовал никакого превосходства в своей вере. Конечно, самодовольство – это где-то приятно. И грешно. Даже те, кто отчаянно нуждался в любви господа, иногда отвергали попытки Джеймса повести их к отцу. Он отчаянно переживал за тех, кто не мог найти веру, но порой, к несчастью, ощущал превосходство над ними. Однако не сегодня. Когда дело касалось Кристи, Джеймс не мог испытывать превосходство. Он не мог положиться на свою веру, ибо он очень тяжко грешил, причинил такие страдания брату, что бог, казалось, избегал ему помогать. Рик Бенц в одно время был для него идеалом, старшим братом, которого он очень уважал и старался ему подражать.
Но это было до того, как Джеймс встретил Дженнифер. И того уикенда, который навсегда изменил их жизни.
Да поможет ему бог.
– Я пришел по делу, – сказал Бенц, наклоняясь над столом. – Вот в чем его суть. У нас появился очередной психопат, серийный убийца.
– Я видел в новостях.
– Что ж, есть вещи, о которых я не могу говорить, то, что мы не предаем гласности, поэтому, наверное, я здесь в качестве... кающегося, исповедующегося или как там церковь называет это сейчас. – Он махнул рукой, словно это не имело никакого значения. – Я просто хочу убедиться, что, если я поговорю с тобой, все сказанное останется между нами, хорошо? Между мной, тобой и богом.
– Если ты так хочешь.
– Да. – Рик был чрезвычайно серьезен, и Джеймсу был знаком этот вид. Он видел его раньше. Жесткое, сосредоточенное выражение лица всегда было частью Рика Бенца перед боксерским поединком в школе или прямо перед тем, как его кулак врезался в лицо Джеймса, ломая ему нос. Для Джеймса это было неожиданностью. Но в тот момент он еще не знал, что Дженнифер призналась Рику: она носит под сердцем ребенка Джеймса. И этот удар был символом разлада, который должен был наступить. Джеймс пытался восстановить отношения со своим единокровным братом, играть роль дяди по отношению к собственной дочери, но Рик очень неохотно позволял это, вероятно, желая скрыть правду, чтобы защитить Кристи.
– Тогда да. Доверься мне. Дальше меня это не пойдет.
Уголки рта Бенца снова напряглись, но он не стал комментировать предложение довериться брату.
– Мы знаем точно, что убийца лишил жизни трех женщин, но, возможно, их больше. Этих женщин кое-что связывает, но самым важным мне кажется то, что все они были убиты в день той или иной святой.
– Что? – Джеймсу показалось, что он ослышался.
– Такое впечатление, что их намеренно убивали в праздники святых. Имеются факты, которые это подтверждают.
– О господи, – прошептал Джеймс и быстро перекрестился. – Но если дело в этом, то жертв могут быть дюжины... или сотни. – Он показал на календарь, висящий над его столом. – Посмотри на сегодняшний день. Это праздник святой Екатерины Александрийской, покровительницы дев, философов, студентов и проповедников.
– Проклятие. – Бенц сердито уставился на календарь, затем спросил: – Как она умерла?
– Ужасной смертью. Все мученицы погибали страшной смертью... Вот... – Он повернулся на стуле и, поискав в стоящем сзади книжном шкафу, нашел увесистую книгу; она полностью была посвящена жизнеописаниям святых. Предположения Бенца были жуткими; преступления не только против погибших женщин, но и против самой церкви. Это было немыслимо, что кто-то мог неправильно истолковать почитание этих святых и обратить его в убийство. Извращение и зло.
Водрузив на нос очки, Джеймс открыл книгу, посмотрел оглавление и, быстро пролистав страницы, нашел, что искал.
– Вот. – Он пододвинул открытую книгу по столу.
Румянец сошел с лица его брата.
– Ее привязали ремнями к колесу с шипами и пытали.
– Да-да, это так.
– Господи, – прошептал Бенц, просматривая страницу. – Ее узы чудесным образом разъединились, и соскочившие шипы убили зевак.
– И когда это не сработало, ее обезглавили.
Бенц медленно кивнул, не отрывая взгляда от текста.
– Говорят, что из нее потекла белая кровь. Как молоко. – Джеймс почесал шею. – И это все за то, что она обращала людей в христианство. – Сложив руки, Джеймс наклонился над столом. – Если этот маньяк копирует убийства святых, то боюсь, работы у вас будет по горло. Он не удовлетворится только убийством женщин. Мужчины и дети также могут быть в опасности. Святых сотни... тысячи. – Джеймс в душе содрогнулся. Затем встретился взглядом с братом. – Это немыслимо.
– Во имя господне было совершено множество немыслимых деяний.
– Я знаю.
Бенц принялся просматривать книгу, и морщины на его лице становились все глубже.
– Не возражаешь, если я возьму книгу с собой? Я ее верну.
– Конечно, если это поможет.
– Спасибо. А теперь я хочу еще кое о чем спросить. Надеюсь, ты сможешь это истолковать.
– Постараюсь.
Засунув руку в карман, Бенц вытащил копии заметок, которые сделала Оливия после своих кошмаров или «видений», связанных с женщиной, скованной цепями в склепе.
– Тебе это о чем-нибудь говорит? – спросил он. – Могут эти символы иметь какое-либо отношение к одной из святых? – Он постучал по книге двумя пальцами.
Джеймс поправил очки. На первый взгляд буквы и символы ничего не значили.
– Ты можешь сообщить мне какие-нибудь подробности? – спросил он, изучая символы.
– Да... если это относится к святой, праздник, наверное, должен быть летом. Вероятно, в августе. Может, в июле.
– Филомена, – произнес Джеймс, начиная связывать между собой буквы. Он снова взял книгу, но, еще не начав пролистывать страницы, он знал, что там найдет. – LUMENA, РАХТЕ, CUMFI. Это латынь, но путаная. Вероятно, это слова, которые были найдены начертанными красным на могиле святой Филомены. Если переставить буквы, послание гласит: «Рах tecum Filumena», или «Да упокоит господь твою душу, Филомена».
– А что насчет символов? – спросил Бенц.
– Они на плитках могилы. – Джеймс опустил взгляд на текст. – Полагаю, их можно истолковать, но могила этой римлянки была найдена в 1802 году. Считается, что кроме букв там встречаются лилия, пальмовая ветвь, стрелы, якорь и бич. Смотри. – Он указал на грубые рисунки. – Вот лилия – это означает, что она была девственницей. Пальмовая ветвь символизирует мученичество, а оружие описывает пытки, через которые она прошла. – Он указал на стрелы. – Эти короткие волнистые линии над стрелой должны символизировать огонь, но, конечно, это лишь предположение, поскольку никаких записей о ней нет. В могиле она была найдена с флакончиком высохшей крови, предположительно ее собственной.
– Ее собственной крови? Почему?
Джеймс пожал плечами.
– Это тайна Филомены. О том, кем она была, известно немногое. Хотя у нее есть преданные последователи, церковь пребывала в нерешительности, кажется, даже запрещала ее праздник в начале шестидесятых. Позднее ее снова стали почитать, по крайней мере, те, кто взывает к ней в любого рода нужде.
– Она творит чудеса? – с очевидным скептицизмом осведомился Бенц.
– Верно. – Джеймс протянул страницы брату. – Ее признали святой только за ее могущественное заступничество.
– Ты имеешь в виду, она выполняет просьбы?
– Да.
– А хоть одну твою просьбу она исполнила? – спросил Бенц, вставая и складывая поношенные бумаги в карман.
– Мне еще предстоит попросить. – Джеймс снова подвинул книгу по столу. – Я могу еще чем-то помочь?
– Да. – Бенц направился к двери. – Молись.
– Я всегда это делаю.
При этих словах он остановился. Затем через плечо бросил на Джеймса пристальный жесткий взгляд.
– Со мной все в порядке, Джеймс. Твои молитвы мне нужны только лишь в отношении этого дела.
– Старые привычки живучи. – Джеймс вышел из-за стола. – Дай мне знать, если я могу чем-нибудь помочь.
– Хорошо. – Бенц взялся рукой за дверную ручку.
– Ты не скажешь Кристи, что... что я желаю ей добра?
Все мышцы Бенца напряглись. Затем он развернулся.
– Что хорошего это принесет? Она знает правду, знает, что ты не просто ее дядя, да. Она с этим мирится, вставь ее в покое. – Он чуть повернул голову, и мука потонула в гневе, горевшем в его глазах. – Для девочки и так большое потрясение узнать, что человек, который ее вырастил, ей не отец. А еще выясняется, что ее настоящий отец – это ее дядя, который ко всему прочему священник. По-моему, для ребенка этого более чем достаточно, тебе не кажется?
– Да... я знаю... в смысле... – Давняя боль снова охватила душу Джеймса, раздирая ее на части. – Я сказал тебе, что сожалею. Я обращался к богу. Если бы я мог все начать сначала.
– Что? Ты бы не трахался с моей женой? Не сделал бы ее беременной? Кристи бы не родилась? – Разбушевавшийся Бенц внезапно остановился, и узлы у него на шее стали менее заметны. – Ладно, хватит, Джеймс. И в следующий раз позволь молиться мне. Как насчет этого? Я буду молиться о тебе, хорошо? Кажется, ты нуждаешься в этом гораздо больше меня.
Сказав это, он стремительно вышел за дверь, едва не сбив с ног Ванду, которая топталась неподалеку. Джеймс выдохнул, перекрестился и обратился к господу с еще одной молитвой о прощении... как он делал каждый день за последние восемнадцать лет.
Но его единокровный брат был прав. Если бы Дженнифер не соблазнила его, Кристи бы не родилась, и это уже само по себе было бы величайшим грехом. Он учился в семинарии, когда познакомился с женой брата. В один из уикендов, когда Рик и Дженнифер ненадолго разошлись, он потерял бдительность. Он все еще помнил, как лежал спиной на горячем песке на пляже в Ньюпорте, вкус соленой воды на ее коже... Эти воспоминания долго не покидали его, и когда она снова предложила ему себя, спустя годы, когда ее брак переживал трудные времена и она больше не могла жить рядом с полицейским, по ошибке застрелившим ребенка возраста Кристи и пристрастившимся к бутылке... Джеймс пытался ее утешить, и это кончилось тем, что он оказался с ней на супружеском ложе своего брата.
К несчастью, в тот день Рик решил заглянуть домой.
Прошло не больше месяца, и Дженнифер Николс не стало. Было ли это самоубийство? Джеймс подозревал, что это так, хотя ее смерть признали несчастным случаем. Но антидепрессанты, выпивка, плохая видимость не объясняли, почему ее машина свернула с дороги и врезалась в дерево.
У Джеймса подступил комок к горлу. Неудивительно, что брат его ненавидит. Кристи была права. Он лицемер, которому следовало отказаться от духовного сана. Вместо этого последние восемнадцать лет он молит бога о прощении.
Но ты не смог бы оставить ее одну, не так ли? Ты не смог сопротивляться. И она умерла. Господь наказал не только тебя, но твоего брата и твою дочь.
Раздался негромкий стук в дверь, и он поднял взгляд, предполагая, что это Бенц что-то забыл. Однако в кабинет вошел прелат О'Хара. Это был высокий, элегантный мужчина с мягким голосом и с особой манерой держаться, которая отличала его от других священников. Одетый в простой стихарь, он аккуратно закрыл за собой дверь.
– Все в порядке?
Где там. Все далеко не в порядке.
– Вроде как.
– Миссис Лэндрай сказала, что приходила полиция.
Конечно. Ванда Лэндрай просто не могла не растрезвонить эту новость. Она была сплетницей; набожной сплетницей, но все же сплетницей и, казалось, находила особое удовольствие в неприятностях других. Джеймс подозревал, что она участвует в молитвенной Цепочке главным образом для того, чтобы узнавать плохие новости и распространять их дальше.
– Так уж получилось, что полицейский, который приходил, – это мой единокровный брат.
– О! – Прелат задумчиво нахмурился. – Я не знал, что у тебя тут родственники.
– У нас не слишком-то тесные отношения. – И кто этом виноват?
– Может быть, они изменятся, – произнес прелат.
– Возможно. – Джеймс не стал дальше развивать эту тему. Он считал, что семейные дела касаются только его. Отец Бенца был полицейским, который погиб при исполнении. Его жена вышла замуж за его напарника, и тот относился к Рику как к родному сыну. Однако он оставил мальчика с фамилией его биологического отца – и подарок, и, вероятно, бремя, если обратиться к прошлому.
– Значит, никаких проблем? – спросил О'Хара, и на его лице с мощными челюстями появилась осторожная улыбка. Хотя прелату О'Харе было уже за пятьдесят, он регулярно занимался физическими упражнениями. В его теле не было ни унции жира. Он казался искренним, хотя и сдержанным, но Джеймс понимал, что мало знает о человеке, с которым работал несколько лет.
– Да, все в порядке.
– Хорошо... хорошо... Увидимся позже. – Прелат словно бы не хотел слышать никаких плохих новостей – он поднял руку и быстро вышел из кабинета, оставив Джеймса одного, сидящим за столом в зеленом свете лампы. Пустой кабинет наполнили звуки виолончели. Он решил помолиться, но не нашел утешения в общении с богом. Подойдя к окну, он устремил взгляд на темное мрачное небо. Ветер начал усиливаться, и ветка магнолии, растущей перед церковью, снова начала ударяться о здание, словно сам бог стучал по стенам, напоминая ему, что он все видит. Он знал.
