Текст книги "Виновный"

Автор книги: Лайза Баллантайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

ВИНА

13

Дэниел посмотрел на часы – было уже почти три ночи. В комнату просачивался холодный голубой свет. Источник его был неясен – то ли луна, то ли уличные фонари. Проработав до десяти, Дэниел поел в офисе и по пути домой зашел в «Корону» выпить пинту пива. Иногда его одолевали резкие порывы желания, но испытанный за день стресс брал верх, и он ворочался, пустой и легкий, не зная, как с ним совладать.

Он лежал на спине, заложив руки за голову, почти в полной темноте и думал о годах, когда Минни вызвала у него ярость, которые перешли в годы безразличия. Он понимал, что это была его защита против нее: ярость и безразличие. Даже сейчас, после ее смерти, ярость никуда не делась, просто теперь потеряла привычное направление. Сквозь сон он наблюдал, как она бессмысленно крутится в пространстве.

Много лет назад он решил бросить Минни, и теперь ему было трудно по ней скорбеть. Для скорби нужны были воспоминания, а они доставляли боль. Он поморгал в полутьме, вспоминая выпускную церемонию и первые несколько лет в лондонской адвокатуре. Все это прошло без нее. Он гордился собственной самодостаточностью. Оборвав эту связь, он сам оплачивал свое обучение, а потом нашел работу в лондонской фирме, спустя всего три месяца после выпуска. Раньше он приписывал все эти заслуги себе, но теперь стал сомневаться, что вряд ли бы даже поступил в университет, если бы не Минни.

Он чувствовал, как тьма кружит над ним и приземляется ему на голую грудь, зловещая, в капюшоне, черная и блестящая, как ворон. Пытаясь ослабить хватку ее когтей, Дэниел приложил к груди ладонь.

Это ведь он ушел от нее, но ее уход ударил больнее. Ворочаясь в постели, он думал, какой смертельной утратой стал для нее когда-то. Но смерть Минни была весомее, мрачнее, словно хищная птица с крыльями во все ночное небо.

Десять минут четвертого.

Приоткрыв рот и глаза, Дэниел вспомнил, как убивал курицу, как его детские руки душили дорогую ей птицу. Он сел и спустил ноги на пол. Так и сидел в полутьме, сгорбившись над коленями. Был только один способ положить этому конец, и он натянул шорты, сунул ноги в кроссовки и побежал.

Когда Дэниел еще раз взглянул на часы, было уже четыре. В лицо ему летела теплая свежесть раннего осеннего утра. Пробегая мимо фонтана, он почувствовал запах воды, а потом – мокрых от росы листьев. Удары ног о дорожку и разогретые мышцы наполнили его энергией, и он побежал быстрее, чем обычно, удлиняя шаг и позволяя торсу влечь его вперед. Но несмотря на темп, образы не оставляли его в покое и мешали сосредоточиться: вот снова гроб; вот Минни в резиновых сапогах, руки уперты в бока, щеки раскраснелись от ветра; вот Блиц почтительно склоняет голову, когда она входит в комнату; вот рыночная палатка, полная свежих яиц; вот его детская спальня с обоями в розочках.

Он был совсем буйным. Кто, кроме Минни, взял бы себе такого ребенка? Социальный работник его предупреждала. Минни позаботилась о нем, когда все остальные от него отказались.

Несмотря на одышку, Дэниел ускорил темп. Мышцы живота и ног горели. Бок резануло болью, и Дэниел замедлил бег, чтобы дать ей утихнуть, но тщетно. Он стал дышать медленнее и глубже, как его учили, но боль не проходила. В темноте парка на холодных скамейках ворочались нищие, и ветер трепал газеты, которыми они накрыли себе лица. Его внимание разрывалось между острой болью в теле и тупой болью от мыслей о Минни. Виновной была она, но, схлопотав на похоронах осуждение, он признал свою роль в ее смерти. В конце концов, он действительно хотел причинить ей страдания. Он понимал, что наказывает ее. Она это заслужила.

Заслужила. Дэниел покачнулся и перешел на шаг. Он был в миле от дома. Ночь нехотя уступила стыдливому упорству занимавшегося на востоке зарева. Рассвет. То, что новый день рождается пусть и в условных, но в муках, казалось Дэниелу справедливым. Темно-синее небо наливалось кровью. Он шагал, положив руки на бедра и тяжело дыша, между лопатками текли струйки пота. Он не был готов к предстоящему дню. День еще не успел начаться, а Дэниел уже обессилел.

Весь мокрый от пота, он вернулся домой. Утоляя жажду, выпил пол-литра воды и принял душ, простояв в нем дольше обычного и подставив лицо под быстрые струи. В венах медленно пульсировало напряжение от тренировки, но не было привычного покоя. Он бегал всю свою жизнь. Убегал из материнского дома и от ее дружков. Убегал из приемных семей обратно к матери, убегал от Минни, потом в университет, в Лондон. И ему до сих пор хотелось бежать – потребность никуда не делась, то и дело отдаваясь злым голодом в мышцах, – но бежать было уже некуда. И неоткуда было убегать. Его мать умерла, а теперь и Минни тоже: та, которую он любил, и та, которая любила его, – обе ушли, унеся с собой и его любовь, и доказательство того, что его можно любить.

Одеваясь, он открыл переданную ему коробку и достал семейную фотографию Минни. Зачем она оставила ему это? Со снимками, где они были вдвоем с Минни – на пляже, за прилавком на рынке или на ферме, – было все понятно. А к этой фотографии его тянуло всегда, но только потому, что на ней была молодая Минни – образцовая мать с образцовым семейством. В детстве такие семьи были для него наваждением. Он пристально высматривал их в автобусах или в парках, жадно изучая, как родители общаются с детьми и между собой. Ему нравилось наблюдать то, чего он сам был лишен.

Нахмурившись, Дэниел поставил фотографию на каминную полку рядом с высокой пивной кружкой с эмблемой «Ньюкасл юнайтед». [20]20
  Британский футбольный клуб.


[Закрыть]

Он позавтракал и в пять тридцать был готов выйти из дома, чтобы к шести быть уже на работе. Пока он чистил зубы и кидал в портфель папки, ему в голову пришла еще одна мысль, и он вернулся к коробке и достал бабочку. Ее он тоже положил в портфель, сам не зная зачем.

Выйдя из метро на Ливерпуль-стрит, Дэниел купил газету. Он редко ходил на работу в такую рань. Даже газета была совсем свежая, теплая, словно хлеб. Рядом со станцией была кофейня, которая уже открылась. Он купил кофе и, вместо того чтобы отнести его в офис, задержался внутри и позволил себе роскошь почитать газету, прихлебывая горячий напиток.

На четвертой странице «Дейли мейл» Дэниел увидел заголовок: «АНГЕЛ СМЕРТИ» – и вздохнул.

«Одиннадцатилетний мальчик задержан за жуткое убийство восьмилетнего Бена Стокса, найденного в Барнард-парке в районе Ислингтон неделю назад.

По настоянию Королевской прокуратуры, полиция округа Ислингтон предъявила мальчику, проживающему в том же районе, обвинение в убийстве. Бен Стокс был найден мертвым, с черепом, размозженным ударом кирпича, на детской игровой площадке.

Джим Смит, начальник отделения прокуратуры по уголовным делам, заявил: „По нашему указанию полиция предъявила обвинение в убийстве восьмилетнего Бена Стокса одиннадцатилетнему мальчику“.

Подозреваемый, имя которого не разглашается на законных основаниях, предстал перед магистратским судом в Хайбери-Корнер утром в пятницу. Он сидел на скамье подсудимых под надзором охранника. Во время чтения обвинения на мальчике была рубашка с галстуком и зеленый пуловер. В течение всего слушания он не проявил никаких эмоций. Подозреваемый возвращен под стражу и снова предстанет перед судом двадцать третьего августа.

Подозреваемый, проживающий с родителями, занятыми в профессиональной сфере, в зажиточной части района Эйнджел, известен в ислингтонской начальной школе своим жестоким и вызывающим поведением. Вчера мать мальчика отказалась открыть дверь представителям прессы. Родители Бена Стокса слишком потрясены случившимся, чтобы давать интервью, но они распространили следующее заявление: „Мы раздавлены горем от смерти нашего любимого Бена и не успокоимся, пока тот, кто несет за нее ответственность, не предстанет перед правосудием“.

Убийство – во многом схожее с убийством двухгодовалого Джеймса Балджера [21]21
  Имеется в виду убийство двухлетнего Джеймса Балджера, совершенное двумя десятилетними мальчиками, Джоном Венеблсом и Робертом Томпсоном, в 1993 году в Ливерпуле.


[Закрыть]двумя десятилетками в девяносто третьем году – потрясло всю страну. Премьер-министр Дэвид Кэмерон и министр внутренних дел Тереза Мэй назвали его ужасным».

Дэниел шел, ослабив галстук и сунув газету под мышку. Кофе уже остывал, и он сделал еще глоток, заходя в офис. «Дейли мейл» была не единственной, кто упоминал о деле: когда проходило слушание о выпуске под залог, в местных газетах печатали короткие заметки. Но эта статья от них отличалась. Это был заголовок на первой полосе.

«Начинается, – подумал Дэниел. – Уже начинается».

Окончательно рассвело, но день еще не растерял своей свежести. От усталости у Дэниела свело живот, и он почувствовал желание лечь на тротуар, прижаться щекой к грязной плитке и уснуть.

Дэниел пришел на работу первым. Еще не ушли уборщицы, вытряхивая корзины для мусора и стирая пыль со столов. Он допил кофе в кабинете, перечитывая обвинительное заключение по делу Себастьяна. К резюме было приложено несколько фотографий изуродованного трупа Бена. На первой было снято место преступления с лицом Бена, прикрытым ветками и кирпичом, с помощью которого и было совершено нападение, словно убийца хотел соорудить для маленького тела гробницу. Другие фотографии были сделаны во время вскрытия и демонстрировали полную картину лицевых повреждений: сломанный нос и размозженную глазницу. Это не было похоже на лицо ребенка, скорее на сломанную, изувеченную куклу. Рассматривая фотографии, Дэниел нахмурился.

Ровно в девять зазвонил телефон, и Дэниел снял трубку.

– Это Ирен Кларк, – сообщила Стефани.

– Отлично, соединяй.

Дэниел ждал, когда послышится ее голос. Если не считать мимолетной встречи на вечеринке в честь включения ее в список королевских адвокатов, они не виделись уже почти год. Они тогда пошли выпить в день приговора Тайрела. Ему вспомнился ее маленький насмешливый рот и брови дугой.

– Привет, Денни, как поживаешь?

– А сама? Как идут дела у королевского адвоката? Поздравляю с мантией.

Ирен рассмеялась, и Дэниел спросил:

– Ты пойдешь со мной завтра к патологоанатому? Я сейчас просматриваю отчеты.

– Конечно, – согласилась она. – Я как раз звоню сказать, что нам надо встретиться где-нибудь у «Грин-парка» [22]22
  Станция метро на улице Пикадилли в Лондоне.


[Закрыть]и пойти вместе.

– Отлично. А потом я, может, даже угощу тебя выпивкой – нужно же отметить твой успех.

Дэниел нарочно добавил в речь акцент и улыбнулся, ожидая, что Ирен начнет его поддразнивать и сама выдаст что-нибудь на джорди.

Но она сказала:

– Я так убиваюсь на работе, что все уже почти забылось. Будет здорово увидеться. Столько времени прошло.

– Я просто несказанно рад, что ты согласилась за это взяться.

Он слегка покраснел от собственной искренности.

– Я не могла отказаться. Меня взяло за душу…

– Знаю. Меня тоже.

Когда ближе к вечеру Дэниел приехал на станцию «Грин-парк», Ирен уже ждала его. Она выглядела бледной и уставшей, с волосами, примятыми на макушке и над висками, словно только что сняла парик. Увидев Дэниела, она просияла. Он расцеловал ее в обе щеки, а она сжала ему локоть и провела рукой вниз до запястья, подержавшись за него секунду, прежде чем отпустить.

– Денни, ты ли это? Хорошо выглядишь.

– Ты тоже.

Он действительно так считал. Несмотря на примятые париком белокурые волосы и усталые глаза, она сразу выделялась в толпе.

Ирен слегка наклонила голову набок, чтобы как следует его рассмотреть. В ее присутствии ему всегда хотелось вытянуться по струнке и расправить плечи.

Они пошли вниз по Пикадилли, мимо Рица, по направлению к Карлтон-хаус-террас, [23]23
  Комплекс зданий с террасами, примыкающий к Сент-Джеймсскому парку, годы постройки 1827–1832. Входит в список архитектурного наследия.


[Закрыть]где у них была назначена встреча с патологоанатомом Министерства внутренних дел, Джилл Голт, кабинет которой выходил окнами на Сент-Джеймсский парк.

Несмотря на то что каждый проезжающий автобус разбавлял воздух порцией теплого смога, Дэниел чувствовал запах духов Ирен. Они шли нога в ногу, и Дэниел на секунду отвлекся, растворившись в непринужденном ритме их шагов.

День клонился к вечеру, но солнце палило нещадно, стоя высоко в небе всевидящим оком. Кабинет патологоанатома стал спасением: пусть и без кондиционера, но там было прохладно – зною оказалось не под силу пробить толстые каменные стены.

Доктор Джилл Голт сидела за дорогим письменным столом, в черепаховых очках, поднятых надо лбом в копну кудрявых рыжих волос.

– Чаю или кофе? – спросила она.

Оба отказались.

Хозяйка кабинета открыла коричневую папку и спустила очки на кончик носа, чтобы пробежать глазами отчет о вскрытии тела Бена Стокса.

– Доктор Голт, ваш отчет очень интересен, – начал Дэниел. – Вы совершенно уверены, что причиной смерти послужила острая субдуральная гематома, вызванная ударом в переднюю правую сторону черепа?

Джилл Голт положила на стол перед ними рентгеновский снимок и ручкой показала размеры кровоизлияния.

– Вы абсолютно уверены, что орудием убийства является кирпич, найденный на месте преступления? – поинтересовалась Ирен.

– Да, контуры точно совпадают.

– Ясно. Поправьте меня, если я не права, но вы установили время смерти в районе шести сорока пяти вечера, однако не смогли определить время самого преступления, – это из-за характера повреждений?

– Правильно.

Доктор Голт позволила ручке выскользнуть на стол и, сцепив пальцы в замок перед собой, пояснила:

– При повреждениях такого рода практически невозможно определить время их нанесения. Кровоизлияние оказывает давление на мозг, но до летального исхода может пройти от нескольких минут до десяти часов или даже больше.

– Это значит, что предположительно нападение могло произойти около шести часов вечера? – спросил Дэниел, подняв бровь.

– Совершенно верно, или на несколько часов раньше.

Дэниел и Ирен переглянулись. Он уже представил, как Ирен приводит этот аргумент в суде.

Когда они выбрались из приемной патологоанатома, было уже прохладнее, но лондонские улицы остались такими же грязными, шумными и раскаленными. Было начало шестого, час пик, – люди лавировали меж себе подобных, как рыбы в косяке, клаксоны гикали на велосипедистов, прохожие говорили по невидимым телефонам. Хлопали дверцы такси, пыхтели автобусы, вдыхая и выдыхая пассажиров, и над всем этим, высоко в синем небе, бесшумно пролетали самолеты.

– Что ж, узнали много нового, – сказала Ирен.

Она надела солнечные очки и сняла жакет. Плечи у нее были сильные и прямые, как у теннисистки, и Дэниел залюбовался ими. Он стянул галстук и сунул его в карман.

– Так госпожа королевский адвокат позволит мне себя угостить?

Было достаточно рано, и на улице у кафе стояли свободные столики. Ирен и Дэниел сели друг напротив друга, потягивая пиво, а тени тем временем становились все длиннее, и вокруг лениво плавали в воздухе уставшие летние осы.

– За тебя, – произнес Дэниел, поднимая бокал.

– Итак, – Ирен откинулась назад, оглядывая его, – ты думаешь, это сделал Себастьян?

Дэниел пожал плечами. Солнце светило ему в лоб.

– Он утверждает, что не делал этого, – сказал Дэниел. – Парнишка странный, но мне кажется, что он говорит правду. Он просто попал в переплет.

– Мне с ним было не по себе, но я… мы едва перекинулись парой слов.

– Он очень смышленый. Единственный ребенок в семье. Предполагаю, что… довольно одинокий. Рассказал мне о том, как отец нападает на мать. Они богаты, но вряд ли в семье у них мир и покой.

– Легко в это поверю, – согласилась Ирен. – Его папаша – настоящий женоненавистник, он не хотел, чтобы мы вели дело его сына только потому, что я женщина.

– Нет! Дело было во мне! Он посчитал меня слишком молодым и неопытным.

Ирен вздохнула и, пожав плечами, приняла серьезный вид.

– Если отталкиваться от того, что мы услышали от Голт, – сказала она, – на Бена легко мог напасть кто-то еще. У Себастьяна алиби с трех часов дня… а показания прохожего, который утверждает, что видел драку с участием Себастьяна намного позже, скорее всего, говорят о том, что его сбила с толку полиция или он просто напутал. В его описании Себастьяна нет никаких особых деталей, и, учитывая расстояние и плотность зарослей… Я хочу сказать, что была в парке, и я уверена, что мы сможем это опровергнуть. Вот бы еще найти что-то полезное в видеозаписях.

– Я сам их все пересмотрел, чтобы убедиться, что мы ничего не пропустили. Конечно, полиция, как обычно, запросила только данные с муниципальных камер…

– А ты нашел еще?

– У двух пабов в этом квартале есть камеры наблюдения. Мы еще не закончили отсматривать материал с них, ищем мальчиков, и это второе предположительное появление Себастьяна…

– Да, если бы нам наткнуться на что-нибудь, подтверждающее, что на игровой площадке в это время был не Себастьян, а кто-то другой…

Она посмотрела вдаль, через улицу, на проезжающие автобусы и велосипедистов. Дэниелу нравилось ее лицо, напоминавшее по форме дынное семечко. Он наблюдал, как она убирает пряди волос за уши.

– Я до сих пор не могу прийти в себя после прошлого раза, – наконец сказала она. – Ты о нем вспоминаешь?

Дэниел со вздохом кивнул. После суда над Тайрелом они избегали друг друга, оба уязвленные вердиктом «виновен», отправившим подростка на растерзание системе, которая его и вырастила. Его судили за то, что он застрелил товарища по банде. Они оба почувствовали симпатию к этому высокому мальчику с упругой коричневой, как каштановая кожура, кожей и веселой, всегда наготове ангельской улыбкой. Тайрел родился в тюрьме у матери-наркоманки и жил в приемных семьях. Ирен и Дэниел бились за него изо всех сил, но он был виновен и виновным был признан.

– Если честно, я хотела за это взяться еще и потому, что мы проиграли дело Тайрела, – добавила Ирен.

– Где-то месяц назад ездил его проведать. Он ждет решения по апелляции… Поехал сказать ему, что апелляция отклонена. Он так исхудал… – сказал Дэниел и отвел взгляд.

– А как тебе этот мальчик? То есть я понимаю, что ему уже одиннадцать, но… он такой маленький… или сейчас все одиннадцатилетние так выглядят? Откуда мне знать… По крайней мере, Тайрел выглядел взрослым.

Дэниел сделал большой глоток и посоветовал:

– Тебе нужно перестать об этом думать. Уверен, что королевские адвокаты не должны беспокоиться о таких вещах.

Он подмигнул ей с улыбкой, но она не улыбнулась в ответ, а вместо этого посмотрела в сторону, перебирая воспоминания.

– Боже, как же мы тогда напились, – негромко произнесла она.

После оглашения приговора Тайрелу они отправились выпить. К концу вечера Ирен вставила себе в глазницы крышки от бутылок, изображая судью, назначившего подростку тюремное заключение.

– Моя сестра все не могла понять, почему потом я ходила такая подавленная. Она все твердила: «Но он же виновен», словно это имело какое-то значение, словно это не сводило на нет все наши усилия. После приговора у него был такой страх в глазах. Он казался таким юным. Я до сих пор твердо уверена, что ему нужна была помощь, а не наказание.

Дэниел провел руками по волосам и усмехнулся:

– Может, мы занимаемся не своим делом? И нам стоит перейти в социальную службу?

– Или в политику и навести свой порядок, – с улыбкой покачала головой Ирен.

– Ты прекрасно выступаешь в суде, но политик из тебя никудышный. Никто не смог бы заткнуть тебе рот. Представляешь себя в «Вечерних новостях»? Ты задавила бы всех своей проповедью. И тебя больше бы туда не позвали.

Она рассмеялась, но ее улыбка тут же погасла.

– Храни Себастьяна Бог, если он невиновен. Три месяца в заключении до суда – такое даже взрослому тяжело пережить.

– Даже если он виновен, это все равно тяжело, – сказал Дэниел и прикончил свою пинту. [24]24
  Английская пинта равна 0,57 литра, размер пивного бокала или кружки.


[Закрыть]

– Знаю, и мне невыносимо об этом думать. О системе правосудия в целом у меня высокое мнение. Иначе и быть не может, мы же в ней работаем. Но когда речь заходит о детях – пусть даже таких взрослых и приученных выживать в стае, как Тайрел, – ты думаешь, боже, ведь должен быть другой выход.

– Но он есть. Просто Англия с Уэльсом на шаг отстали от Европы. В большинстве европейских стран дети младше четырнадцати лет даже не попадают в уголовный суд. – Дэниел положил ладони на стол. – Детские правонарушения разбираются судами по семейным делам в порядке гражданского судопроизводства, обычно при закрытых дверях. Конечно, если речь идет о жестоком преступлении, исход зачастую такой же… ну, долговременное заключение в изоляторах для несовершеннолетних, но это часть судебного приказа об опеке, а не… тюремный срок.

– По сравнению с Европой у нас средневековье…

– Знаю, десять лет! Это же смешно. А в Шотландии еще полгода назад было восемь. Я же помню себя и в восемь, и в десять… ты ничего толком не понимаешь, ты такой маленький, еще и не личность вовсе… Как можно в таком возрасте нести уголовную ответственность?

Ирен со вздохом кивнула.

– Ты знаешь возраст уголовной ответственности в Бельгии? – спросил ее Дэниел.

– Четырнадцать?

– Восемнадцать. Восемнадцать! А в Скандинавии?

– Пятнадцать, – ответила Ирен.

– Именно, пятнадцать. А у нас – десять! Но что действительно меня бесит, так это то, что здесь дело не в деньгах и не в ресурсах и ни в чем-то подобном. Прикинь, какой процент твоих подзащитных вышел из неблагополучной среды: наркотики, насилие в семье…

– Не знаю, я бы легко дала восемьдесят процентов.

– Я тоже, – кивнул Дэниел. – У абсолютного большинства подсудимых было по-настоящему трудное детство… Знаешь, во сколько государству обходится содержание одного ребенка с травмированной психикой в органах опеки и попечительства до его совершеннолетия?

Ирен сузила глаза и пожала плечами.

– Больше полумиллиона фунтов стерлингов, – сообщил Дэниел. – Год индивидуальной психотерапии стоил бы как минимум в десять раз меньше. Заключение не только устарело, оно еще и безумно дорого стоит. Достаточно простой арифметики, чтобы всех в этом убедить.

– И кто тут у нас читает проповеди? Думаю, что доберусь до «Вечерних новостей» раньше тебя. – Ирен посмотрела на него с теплотой и сделала глоток пива. – Тебе нравится быть защитником, да? У тебя это получается так естественно.

– Да, мне нравится быть по эту сторону. – Дэниел оперся на поставленные на стол локти. – Даже если мой подзащитный внушает мне отвращение, я заставляю себя увидеть все его глазами. Всегда должна быть презумпция невиновности. В этом и заключается справедливость…

– Знаю, из-за нее-то мы и играем в эти игры – из-за справедливости. Жаль, что она не всегда побеждает.

На несколько секунд прервав разговор, они посмотрели на поток машин и толпы людей, спешащих домой после рабочего дня.

– Пресса на уши встанет, имей в виду, – предупредила Ирен. – Будет намного хуже, чем тогда с Тайрелом. Ты готов к этому?

Дэниел кивнул.

– К тебе уже приставали газетчики? – спросила она.

– Нет, а к тебе?

Ирен пожала плечами и махнула рукой, словно уже да, приставали, но ей не хотелось об этом говорить.

– Я о нем беспокоюсь, – призналась она. – Когда ребенка поливают грязью в газетах, анонимно или нет… разве это справедливо? Его даже еще не судят.

– Ты это используешь?

– Да, – вздохнула Ирен, – мы сможем просить об отсрочке на основании того, что на присяжных повлияла преждевременная огласка обстоятельств дела, но мы оба знаем, что это бессмысленно. Пресса всегда предвзята, и этого не изменишь. И бог знает, какую пользу нам принесет эта отсрочка, если ребенок и так сидит в тюрьме…

Она посмотрела вдаль, представляя прения в суде. Взгляд у нее был прохладно-синий.

– Ты, наверное, одна из самых молодых королевских адвокатов, – сказал Дэниел.

– Не глупи. Баронессе Шотландской [25]25
  Патриция Дженет(р. 1955), баронесса Шотландская, – известный британский адвокат и политик.


[Закрыть]было тридцать пять.

– А тебе в этом году будет сорок?

– Нет, тридцать девять, жулик!

Дэниел вспыхнул и отвел взгляд в сторону. Она прищурилась.

– Ирен, – обратился он к бегущим мимо машинам. – Ирен. Для тебя это имя слишком старомодно.

– Так меня назвал отец. – Она опустила подбородок. – В честь Ирины Римской, [26]26
  Католическая святая.


[Закрыть]не поверишь.

– Поверю.

– Почти вся семья зовет меня Рин. И только на работе – Ирен.

– И кто же я тогда, парень с работы? – подмигнув, спросил Дэниел.

Она развеселилась и допила свой бокал.

– Нет. – Ее глаза застенчиво блеснули, – ты очаровательный адвокат с северным акцентом.

Ему показалось, что она покраснела, но это могло быть и из-за пива.

– Как поживает твой джорди?

– Р-распрекрасненько, – дурачась, выдавила она.

Он посмеялся над тем, как ее лондонский выговор сражался с согласными. Это было больше похоже на скауз. [27]27
  Ливерпульский диалект и жители Ливерпуля.


[Закрыть]

– Я рад, что ты взялась за это дело, – тихо сказал он, на этот раз без улыбки.

– Я тоже.