Текст книги "Искатель. 1974. Выпуск №6"

Автор книги: Лайон Спрэг де Камп

Соавторы: Стенли Вейнбаум,Михаил Барышев,Курт Лассвитц,Владимир Монастырев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

Все время, пока они рассматривали роспись, в углу, возле колонны алтарной преграды, стоял хранитель ключей, пожилой человек в серой куртке. Он не сводил с посетителей глаз. Но вот хранитель повернул голову, Андрей Аверьянович увидел его профиль и едва не дернул за рукав стоявшего рядом Валентина Федоровича, чтобы поделиться открытием: Иоанн Предтеча над алтарем был до удивления похож на хранителя ключей. Воображение без всякого усилия перенесло Андрея Аверьяновича на восемь веков назад, исчез старый хлам из углов церкви, выстроились деревянные леса, а на них, широко расставив ноги, стоял человек с лицом неистового Спаса, мощно и уверенно писал он по влажной штукатурке сочными и яркими красками, которые не потускнеют и через сотни лет…

– Я не специалист, но мне кажется, фрескам этим цены нет, – вздохнул Андрей Аверьянович, – а они в углах вон уже осыпаются, подзакоптились. И под замком такую красоту держите, ее надо людям показывать…

– Добиваемся, – ответил Гурам.

– В районном центре есть отличный музей, – сказал Васо, – надо, видимо, церкви с росписями Тевдоре делать его филиалами. Вот эта, например, уже начала разрушаться от времени. Гурам на свой страх и риск, не ожидая вознаграждения, восстановил колокольню. Идемте посмотрим.

Вышли во двор. Посмотрев на башенку звонницы, Андрей Аверьянович обратил внимание, что камень, из которого она сложена, чуть светлее основной, старой кладки. Он подошел к ограде и заглянул за нее. Далеко внизу тонким ручейком вилась река, работал Гурам над этим головокружительным обрывом. Как он тут устраивался?

Васо словно бы подслушал мысли Андрея Аверьяновича. Пояснил:

– Никаких лесов он тут не строил, в случае нужды зависал в самодельной люльке над пропастью. Когда покрыл крышу, закрепил веревку так, чтобы ее можно было сдернуть, и спустился во двор. Тут народ собирался – смотрели.

– Если не возражаешь, – сказал Фидо Гураму, – поедем к тебе обедать.

– Пожалуйста, – ответил Гурам, – только я не ждал гостей, надо было заранее предупредить.

– Не волнуйся, – вмешался Васо, – Николоз дал нам в дорогу столько, что хватит на два обеда. За тобой лепешки, зелень и экскурсия по твоему необыкновенному дому.

Еще полтора часа езды по лесной дороге, тряской, неровной, через пни и рытвины, и «газик» въехал в селение, прилепившееся к склону над мутной, неласковой речкой. Машина остановилась у длинного строения, примыкающего к башне с провалившейся крышей. Замка на двери не было, замочные кольца связаны мягкой проволокой. Гурам снял ее и толкнул широкую дверь.

– Прошу вас, входите.

Большая прихожая была еще не отделана, только обиты дранкой стены, настлан пол. Лестница наверх, лестница вниз. Слева кусок скалы, которую хозяин, видимо, решил ничем не маскировать.

Спустились в комнату, которая служила Гураму кухней, столовой, спальней и кабинетом: на широком подоконнике книги, в углу узкая койка, застеленная солдатским одеялом, стол под серенькой клеенкой, железная печка и водопроводная труба, из которой непрерывно лилась тугая струя воды и уходила по желобу под пол.

– Это я из родника провел, – пояснил Гурам, перехватив взгляд Андрея Аверьяновича.

Пока гости осматривались, Гурам затопил печь, достал с полки таз с тестом и принялся раскатывать лепешки. И пек их тут же, на разогревшейся железной печке, делая это ловко и привычно.

– Пойдемте, посмотрим дом с фасада, – пригласил Васо.

Они спустились во дворик, обнесенный плавно загибавшейся каменной стеной, через калитку с чугунной, фигурного литья дверью, вышли на улицу, куда дом смотрел трехэтажным фасадом. Это был не дом, а дворец, с лоджиями и балконами, со строгим орнаментом над высокими окнами. Что-то было в нем от изысканной архитектуры средневековой Грузии и от суровой архитектуры боевых башен, которые строили давние предки Гурама. Но это смешение стилей не вызывало протеста, вкус и талант автора и строителя создали своеобразное сооружение, цельное, красивое, с чувством достоинства.

За двориком, укрепленная высокой каменной стеной, была обширная площадка с молодыми фруктовыми деревьями.

– Висячий сад, – пояснил Фидо. – Там был крутой склон и овраг. Гурам засыпал его землей, которую вынимал, строя дом.

– Я, кажется, разучусь здесь удивляться, – Андрей Аверьянович подошел к стене, потрогал ее руками. – Сначала я думал, что это тесаный камень, а он, оказывается, так подобран и пригнан, что кажется тесаным.

– Это уже традиция, у нас умеют обращаться с камнем.

Вернулись в дом. На столе возвышалась горка свежих лепешек, в двух больших тарелках лежали сыр и зеленая, с росными каплями, трава, в миске желтел варенец, который здесь называется мацони.

В этой спартанской горнице, под журчание родниковой воды обед показался Андрею Аверьяновичу удивительно вкусным. Он с любопытством поглядывал на Гурама. Тот ел мало: кусочек лепешки, ломтик сыра и пучок травы. Видно было, что этот человек привык себя ограничивать во всем и не испытывал от этого неудобств.

– Все, что мы здесь видели, – спросил Андрей Аверьянович, – вы сделали один?

– Да, – ответил Гурам.

– Как же вы все успеваете?

– Я мало сплю, – улыбнулся Гурам своей застенчивой улыбкой.

В народе есть такие мастера, бескорыстные, одержимые. Работой своей и жизнью они дарят людям радость, и Андрей Аверьянович испытал радость от того, что узнал Гурама.

Следователь Чиквани, не проронивший ни слова с того момента, как вошли они в дом, наконец подал голос. Спросил:

– Скажи, Гурам, ты когда в последний раз видел Давида Шахриани?

– Его же убили, Давида.

– Как ты думаешь, кто его убил?

– Не знаю, – ответил Гурам. – Убить человека – это все равно, что убить себя. Я не знаю, кто у нас способен на такое.

– Подозревают Алмацкира Годиа, ты же слышал? – сказал Васо.

– Да, я слышал.

– И что ты на этот счет думаешь?

– Я не верю, что Алик способен убить человека.

– Мог случайно, сгоряча, в драке, – пояснил Чиквани.

– Он признался?

– Нет.

– Тогда он не убивал.

– Ты не ответил на вопрос, – вздохнул следователь Чиквани, – когда в последний раз видел Давида?

– Давно видел, еще зимой.

– Ты его хорошо знал, Давида?

– Знал. Раньше он у меня часто бывал.

– Что он тут делал?

– Смотрел, как я строю дом. Его интересовали малоизвестные, заброшенные тропы, которыми редко пользуются. Я много ходил, знаю тропы, о которых молодежь и не слышала.

– Зачем ему нужны были эти забытые тропы?

– Я не спрашивал. Интересуется человек, я рассказывал.

– Давно у него появился такой интерес?

– Года три назад.

– Он один бывал у тебя или с кем-то?

– Обычно один. Раза два приходил с ним Григол Сулава, – Гурам повернулся к Васо, – инструктор из нашего лагеря.

– Он тоже интересовался перевалами? – спросил следователь Чиквани.

– Расспрашивал Давид, Сулава только слушал.

– С интересом?

– Да, хотя он и не задавал вопросов, но слушал внимательно.

– Вы ничего не хотите спросить? – обратился следователь Чиквани к Андрею Аверьяновичу.

– Хотел бы, – отозвался Андрей Аверьянович. – Скажите, Гурам, а вы сами не задумывались, почему Давид интересовался старыми тропами через перевалы?

– Летом у нас много «диких» туристов – одиночки и группы, некоторые нанимали проводников, а Давид любил деньги.

– Алмацкира Годиа вы тоже знали?

– Да, я всех тут знаю.

– И полагаете, что он не мог убить товарища, даже случайно?

– Если бы Алик убил, он пришел бы и сказал: «Я убил». Он тоже бывал здесь, еще совсем мальчишкой, играл с моей племянницей, и, когда я смотрел на него, мне хотелось, чтобы у меня был такой сын. – Гурам бросил взгляд на следователя Чиквани и сказал, грустно покачав головой: – Я вижу, о чем ты сейчас думаешь, Зураб. Ты думаешь, что мои слова – это только слова, которые никак не доказывают невиновность Алика. Но я ничего другого не могу сказать, я только могу повторить: ты на ложном пути, Алика вы арестовали напрасно.

День уже клонился к закату, когда гости стали прощаться с Гурамом. Андрей Аверьянович крепко пожал ему руку. И виделись-то всего несколько часов, а он расставался с этим человеком как с давним другом, чувствуя печаль в сердце.

Ночевать решили в альпинистском лагере.

– Через два часа будем на месте, – заявил Васо. – Обещаю горячий душ, вкусный ужин и атмосферу молодости, которая царит в нашем лагере.

Следователь Чиквани заколебался, но Васо стал доказывать, что ему тоже следует поехать в лагерь.

– Во-первых, – Васо поднял руку и загнул мизинец, – как я понимаю, тебе уже хочется побеседовать с инструктором Сулавой, во-вторых, – он загнул безымянный, – завтра обязательно будет от нас машина в районный центр, и тебя доставят к месту службы, в-третьих…

– Уговорил, – Зураб Чиквани загнул все остальные пальцы на руке Васо, – еду с вами.

Забрались в машину, Фидо нажал на стартер, но мотор не завелся: фыркнул, чихнул и умолк. После того как он проделал это несколько раз, Фидо вылез, открыл капот и принялся копаться во внутренностях «газика».

Андрей Аверьянович тоже вышел из кабины, постоял, глядя, как Фидо и Гурам, который, конечно же, пришел на помощь, вынимают какую-то деталь, и пошел по дороге.

Из головы Андрея Аверьяновича не выходил Гурам. От него мысль потянулась к Алику, вспомнилось то ощущение легкого раздражения, с каким ушел от своего подзащитного: что-то в нем настораживало, тревожило. И вот сейчас Андрей Аверьянович, кажется, знал, где лежала разгадка. Васо, помнится, говорил, что Алик напоминал характером Мишу Хергиани, но этого человека Андрей Аверьянович не знал, а Гурама он теперь знал и через Гурама иначе увидел и, кажется, понял Алика. Нет, не подозрительно затянувшаяся инфантильность, а истинная открытость души свойственна Алмацкиру Годиа. Качество, не так часто в людях встречающееся. Андрей Аверьянович спросил себя: «Почему же я не поверил в эту открытость у Алика, но увидел и понял у Гурама?» И с горечью признался себе в том, что не сумел тогда отрешиться от предвзятости. Наверное, насторожил следователь, настойчиво рекомендовавший Алмацкира юношей благородным. Противясь этой навязчивой рекомендации, он перегнул палку, Может быть, и так. При желании человек любой свой поступок, любое движение души может объяснить и оправдать…

Размышления эти не доставили Андрею Аверьяновичу радости, но он не позволил себе от них отмахнуться. Позади послышался шум мотора. «Починили, – решил Андрей Аверьянович, – пора возвращаться». И пошел назад, но не той дорогой, какой пришел сюда, а тропкой, огибавшей церквушку с другой стороны.

Проходя мимо звонницы, вынесенной к воротам невысокой ограды, Андрей Аверьянович поднял глаза и увидел человека, стоявшего на каменной скамье. Он смотрел в ту сторону, где урчал на малых оборотах мотор «газика». На голове у него была серая сванская шапочка.

Заслышав шаги, человек обернулся, и Андрей Аверьянович узнал Левана Чихладзе.

Некоторое время они смотрели друг на друга. Потом Чихладзе спрыгнул со скамьи и не спеша пошел к церкви, оглянулся и скрылся за углом. Андрей Аверьянович бросился за ним, обогнул церквушку и остановился. Чихладзе нигде не было видно.

Садясь в машину, Андрей Аверьянович сказал следователю Чиквани:

– Здесь Леван Чихладзе. С интересом наблюдал за вами, пока Фидо чинил мотор.

– Где вы его видели? – спросил следователь.

– Стоял на каменной скамье в церковной ограде. Увидел меня и скрылся.

– Чихладзе? – спросил Фидо. – Парень из Зугдиди?

– Тот самый, – ответил следователь.

– Он пристально наблюдал за нами там, в селении, где мы беседовали со свидетельницей Цеури Шуквани, – сказал Андрей Аверьянович. – Он ездил за ней вместе с шофером, и я не могу отделаться от мысли, что именно этот Чихладзе настроил свидетельницу так, что она не стала давать показания.

– Так давайте задержим его, – Васо открыл дверцу машины, – он далеко не мог уйти…

– Не имеет смысла, – возразил Андрей Аверьянович. – В чем мы его можем уличить – в том, что он появился в этом селении? Но это никому не возбраняется. Только вот непонятно, как он очутился здесь так быстро. Мы на машине, а он как?

– Дорога делает крюк, – пояснил стоявший у дверцы Гурам, – а Чихладзе мог напрямую, по тропам быстро дойти.

– А вы его знаете? – обратился Андрей Аверьянович к Гураму.

– Не очень хорошо, – ответил Гурам, – он не здешний, бывает только летом.

– У него в вашем селении есть друзья или родственники?

– Пожалуй, нет, раньше я его здесь не встречал.

– Что ж, – усмехнулся Андрей Аверьянович, – попросим Гурама последить, чтобы вездесущий Чихладзе не прицепился к нам сзади на буксирный крюк, и поедем дальше.

Альпинистский лагерь лежал за перевалом.

Слева от дороги зеленели альпийские склоны, справа, на том берегу речушки, вдоль которой поднималась дорога, лежали скалистые, заснеженные вершины, открывались широкие цирки. Впереди, словно перегораживая долину, по которой вилась дорога, высилась остроконечная вершина, белоголовая, в черных прожилках. Кажется, еще немного, и «газик» уткнется в эту мрачную вершину, но он бежал и бежал, взбираясь на перевал, а вершина не приближалась.

Андрей Аверьянович постарался на время выкинуть из головы Левана Чихладзе. Гораздо приятнее было вспомнить Гурама.

– Не от мира сего человек, – сказал он. Все поняли, о ком речь, и Фидо возразил:

– Я бы сказал не так. Он, конечно, выделяется, потому что талантлив, но его доброта, отзывчивость, готовность помочь людям – это в духе национального характера.

– Вернее будет сказать, – вставил Васо, – что он лучший представитель мира сего.

– Вах, философы, – усмехнулся следователь Чиквани. – Сказали бы проще: ему в этой маленькой горной стране все доверяют. Все знают его, и все доверяют.

– И вы тоже? – спросил Андрей Аверьянович.

– И я, – ответил следователь. – Предвижу ваш следующий ход: раз доверяешь, значит, согласен с его мнением об Алмацкире Годиа.

– Логично.

– Время покажет, кто прав, – ушел от дальнейшего спора следователь Чиквани.

– На время надейся, а сам не плошай, – сказал Васо. – Кстати, время работает против тебя: Андрей Аверьянович здесь только три дня, а смотри-ка, сколько всплыло новых фактов, которые разрушают версию о виновности Алика.

– Есть эмоции, есть предположения, – не сдавался следователь, – а фактов нет.

– Упрямый ты человек, Зураб, – не унимался Васо, – и сам уже понял, что следствие надо продолжать, и уже, по сути дела, продолжаешь его, а признаться в том не хочешь. Я же тебя насквозь вижу.

– Еще что ты видишь, прозорливец?

– А еще я вижу, что правы те юристы, которые доказывают, что адвоката надо допускать к участию в деле с момента предъявления обвинения, а не тогда, когда ты, следователь, считаешь предварительное следствие оконченным.

– Слава аллаху, не ты пишешь наши кодексы.

Андрей Аверьянович слушал эту перепалку с улыбкой.

– А вы как считаете? – спросил у него Фидо, не поворачивая головы и не отрывая взгляда от дороги.

– Я из тех юристов, которые полагают: чем раньше адвокат включится в дело, тем лучше.

– Слышал, – сказал следователь Васо, – нас уже двое, а ты один.

– Формальное большинство, – ответил Зураб Чиквани.

– А вы не задумывались над тем, – обратился к нему Андрей Аверьянович, – почему именно три года тому назад Давид стал интересоваться заброшенными тропами через перевалы? Не четыре и не два, а именно три года назад? Может быть, тут произошли какие-то события, которые могут объяснить этот интерес?

– Задумывался, – ответил следователь. – Но не припомнил пока ничего примечательного…

Гроза началась, когда Андрей Аверьянович был в душе. Он с наслаждением смывал с себя дорожную пыль и трехдневную усталость. Вышел из кабинки посвежевший, глянул в наполовину закрашенное белым окно и увидел прямые, падавшие отвесно, суровые нити дождя. И услышал глухое рокотание грома – разряды гремели еще где-то за перевалом.

Обитатели лагеря задолго до ужина собрались в «конференц-зале», большой комнате, примыкавшей к столовой. На стенах схемы горных цепей Главного Кавказа, образцы альпинистского снаряжения, юмористические выпуски стенных газет, изображающие в рисунках со смешными подписями злоключения новичков в альплагере. И портреты знаменитых горовосходителей.

Снова всматривался Андрей Аверьянович в лицо Миши Хергиани и не мог оторвать взгляда от его добрых и грустных глаз. Были здесь и портреты других асов альпинизма. Некоторых из них Андрей Аверьянович узнавал среди инструкторов. Портрета Сулавы он не обнаружил и сейчас внимательно всматривался в лица, пытаясь угадать его. Вообще-то инструкторы выделялись в толпе новичков, их отличала дубленая жгучими ветрами и горным солнцем кожа на лицах, скрытая сила и точность в движениях, особая пластичность и уверенность во всем, что они делали.

Так и не угадав, который из инструкторов Сулава, Андрей Аверьянович за ужином спросил об этом.

– Его сейчас здесь нет, – ответил Васо. – В четырех километрах вниз по течению есть небольшое селение, вот он после занятий туда и отправился, там у него родственники живут. Грозу переждет и вернется.

После ужина пошли в комнату, громко именуемую кабинетом начальника учебной части. На двери табличка, на ней все спортивные звания и титулы Васо. Над столом Васо крупно, каллиграфическим почерком на ватмане написано: «Обдумывая человеческие поступки, я всегда начинаю не с того, чтобы смеяться, скорбеть или порицать, а с того, чтобы понять». И подпись: Бенедикт Спиноза.

– Это что же, первая заповедь? – спросил Андрей Аверьянович.

– Первая, – ответил Васо. – Нельзя воспитать альпиниста, не уяснив, что это за человек. Встречаются, например, такие, что очень хорошо подготовлены физически, а в горах теряются. А бывают с характерами завидными, но, увы, в горы не годятся по другим причинам… Бродит по альплагерям на Кавказе одна девушка, страстно влюбленная в альпинизм, знает и умеет все не хуже любого разрядника, а в горы брать ее нельзя: куриная слепота, ночью ничего не видит… Из одного лагеря ее отчислят, она идет в другой… И это у нее не блажь, не упрямство, а истинная страсть.

В «конференц-зале» крутили кино, а за окном лил дождь, такой плотный, что при вспышках молнии не было видно палаток, стоящих в двадцати метрах, только сизая, как сталь, падающая вода. Стена воды.

– Не завидую тем, кто сейчас в палатке у воды, – Андрей Аверьянович зябко потер руки. – А тут уютно, сухо и тепло. Только вот как бы ледник не смыло таким ливнем.

– Ледник у нас надежный, – улыбнулся Васо, – можете не беспокоиться… А помните то дело, из-за которого вы ездили в заповедник, кажется, оно имеет что-то общее с убийством Давида Шахриани?

– Аналогии – штука рискованная. Каждое преступление, в том числе и убийство, индивидуально, на нем лежит печать, отсвет характера преступника. Вот когда ловят рецидивиста, сличая «почерк» его преступлений, там аналогии уместны, а у нас не тот случай… Что-то общее, может быть, только в том, что там я вызвал недовольство народных заседателей, которые сочувствовали подсудимому и собирались определить ему минимальное наказание за превышение предела необходимой обороны, а я, по их мнению, мешал, осложняя участь своего подзащитного. И здесь наш уважаемый Зураб бросил мне такой же упрек: по его версии Алмацкиру выходит мягкое наказание, а я вроде бы действую во вред подзащитному.

– Но там вы были уверены в невиновности Кушелевича?

– Да, но уверенность эта пришла не сразу.

– А здесь?

– После обеда у Гурама я склонен думать, что Алик не виноват.

– У вас появились доказательства? – спросил следователь Чиквани.

– У меня появилась надежда, что мы их добудем. А если уж речь зашла о доказательствах, то и у вас их нет, дорогой Зураб. Есть косвенные улики, только и всего. Нельзя же считать убедительным доказательством кровь на ботинках Алика. Во-первых, вы не доказали, что он был в тот вечер в этих ботинках, во-вторых, это могла быть его собственная кровь – у него тоже вторая группа.

– Если бы то была его кровь, – возразил Чиквани, – он так бы и сказал, что его, а то ведь темнит, говорит, что не знает, откуда она могла взяться.

– Подумает, может быть, вспомнит.

– Подождите, подождите, – сказал Васо. – Вы сказали, что у них одна группа крови и на ботинках может быть кровь самого Алика?

– Да, может быть и так, – подтвердил Андрей Аверьянович.

– Я вот что вспоминаю, – Васо даже встал со стула. – Я же их встречал на турбазе в Бечо, когда они возвращались с вершины. У Алика была поранена рука, бинт пропитан кровью… Когда они приводили себя в порядок, Алик сменил бинт, а старым мыл ботинки.

– Это вы точно помните? – спросил Андрей Аверьянович.

– Разумеется. Именно старым бинтом мыл ботинки.

– Почему же не вспомнил об этом Алик? – задал вопрос Чиквани.

– Не знаю, – развел руками Васо.

– Мог забыть, – сказал Андрей Аверьянович. – Я попросил его покопаться в памяти, может быть, выкопает он и этот бинт. Во всяком случае, у защиты появился весьма важный свидетель.

Сообщение о новом свидетеле следователь Чиквани принял спокойно.

– Что ж, – он улыбнулся снисходительно, – вас много, а я один… – Помолчал и сказал: – А Сулава сегодня уже не придет.

Утром лагерь кутался в туман. Он то редел, открывая зеленые склоны и язык ледника, то снова уплотнялся так, что в нем скрывались ближние палатки.

К завтраку Сулава не пришел, но к началу занятий появился, словно вынырнул из тумана. Васо пригласил его в свой кабинет. Здесь сидели следователь Чиквани и Андрей Аверьянович.

– Садись, – пригласил Чиквани Сулаву, – поговорим.

Андрей Аверьянович, стараясь не показать пристального интереса, посматривал на инструктора. Сулава был высок, строен, широкоплеч. Крупный орлиный нос и широко расставленные круглые глаза придавали ему сходство с хищной птицей. Литой, как ядрышко, круглый подбородок выступал вперед. Андрей Аверьянович испытал разочарование: он почему-то полагал, что у Сулавы будет широкий подбородок и крупные губы. Как у того незнакомца в пастушьей шляпе, который угрожающе предупреждал его возле дома Николоза Цихели.

– Ты знал Давида Шахриани?

– Знал, – ответил Сулава.

– Давно?

– С тех пор, как он стал заниматься альпинизмом. – Сулава подумал. – Лет семь.

– Ты бывал с ним у Гурама?

Сулава опять подумал.

– Бывал, – наконец ответил он.

– Что вы делали у Гурама?

– Дом смотрели, разговаривали. Гурам человек бывалый, с ним есть о чем поговорить.

– А может, какая-нибудь определенная цель у вас была?

– Да никакой особой цели не было, просто заходили – посмотреть, поговорить.

– Ты вчера за перевалом был? – прямо спросил следователь Чиквани, в упор глядя на Сулаву.

– Вчера? – переспросил тот.

– Да, вчера.

– Нет, не был.

– А позавчера?

– Не был, – сразу ответил Сулава.

Андрей Аверьянович заметил, что инструктор напрягся поначалу, видимо, быстро перебирая в памяти, что он делал вчера и где его могли видеть. Потом расслабился и стал отвечать спокойней.

– Как ты думаешь, кто убил Давида? – спросил следователь Чиквани.

– Говорят, Алмацкир, вы же его арестовали. – Сулава пожал плечами: чего, мол, спрашиваешь, когда сам знаешь.

– А как ты считаешь, Алмацкир мог убить Давида?

Сулава чуть заметно улыбнулся.

– Вы же его арестовали, – сказал он, – значит, есть улики. Зря не арестуют.

Андрей Аверьянович подумал, что напрасно Чиквани задает такие вопросы: этот Сулава непрост, и с ним не стоило бы разговаривать так прямолинейно.

– А ты как считаешь, – настаивал Чиквани, – мог Алик убить человека?

– Может быть, сгоряча, в драке…

– Они не ладили между собой, Давид и Алик?

– Да, они жили недружно.

– Но они вместе были на восхождении.

– И там не очень ладили. Ребята же рассказывали.

Версию, которую разработал Чиквани, Сулава знал хорошо.

Когда он ушел из кабинета, Андрей Аверьянович сказал об этом следователю. Тот развел руками:

– Страна у нас маленькая, все всё быстро узнают, а версии тем более.

Он не лишен был юмора, следователь Чиквани. Во всяком случае, на этот раз он не стал защищать выводы следствия.

– Вы, наверное, решили, – сказал он, – что я ломлюсь в открытую дверь, задавая Сулаве такие лобовые вопросы?

Андрей Аверьянович не стал его разубеждать.

– И недоумеваете, – продолжал Чиквани, – отчего не напомнил о забытых тропах через перевалы и не спросил, почему они с Давидом интересовались ими у Гурама?

– Я бы недоумевал, если бы вы этот вопрос задали, – ответил Андрей Аверьянович.

– Ну что ж, значит, вы не так уж плохо обо мне думаете, – усмехнулся Чиквани. – Этот Сулава – хитрый мужчина, наводящих вопросов ему задавать не следует.

Через час следователь Чиквани уехал: туман стал подниматься, и одна из машин альплагеря пошла за перевал.

Андрея Аверьяновича Васо уговорил остаться на денек в лагере. Решили, что Фидо останется тоже и завтра отвезет гостя на «козлике» с заштопанным верхом в районный центр, а сегодня они съездят в ущелье небывалой красоты.

Отправив группы альпинистов на занятия, Васо зашел за Андреем Аверьяновичем, сидевшим в его кабинете возле шкафа с книгами.

– А у вас тут собрано много интересных изданий по альпинизму, – сказал Андрей Аверьянович. – Вот бы недельку чистого досужего времени – почитал бы всласть.

– За чем дело? – улыбнулся Васо. – Поставим вас на довольствие, станем кормить манной кашей по утрам и бараньим рагу в обед…

– Увы, – вздохнул Андрей Аверьянович, – завтра изложу свои соображения по делу – и домой.

– Но ведь процесс еще и не начинался, – сказал Васо.

– Полагаю, что он в ближайшее время и не начнется: необходимость более тщательного расследования очевидна.

– Это значит, Алику сидеть и сидеть?

– Я буду ходатайствовать об освобождении его из-под стражи хотя бы до суда. Пусть сидит дома, готовится к экзаменам. Против него серьезных улик нет. И, наверное, не будет…

В дверь заглянул Фидо.

– Едем? – спросил он.

– Едем, – ответил Васо. – Пошли, Андрей Аверьянович, машина ждет нас.

Минут через десять открылось небольшое селение. Переехали реку по деревянному, из неошкуренных бревен мосту и оказались на маленькой площади. И тотчас, будто они выросли из-под земли, машину обступили ребятишки.

Дома здесь были не каменные, как за перевалом, а деревянные, крытые дранкой, одноэтажные, с широкими, во весь фасад, открытыми террасами. Из ближайшего дома вышел мужчина в армейских шароварах, в чувяках, надетых на шерстяные носки. Он поздоровался и спросил:

– Далеко едешь?

– В ущелье, – ответил Васо.

– Не проедешь, дорогу завалило.

– Где?

– На двенадцатом километре.

– Может, проскочим?

– Нет, там метров на пятьдесят оползень. Мы ходили, смотрели. Вниз пошел человек – за бульдозером. Раньше, чем завтра к вечеру, не пробьют.

Вышли из машины.

– Экая жалость, – вздохнул Васо.

– Сильный ливень был, – как бы извиняясь, сказал мужчина в шароварах. – Пойдем в дом.

Вошли в дом. В большой квадратной горнице стояли стол, деревянный, с прямой спинкой диван и несколько стульев. На столе сыр, зелень, лепешки и большой глиняный кувшин.

– Садись, – пригласил хозяин, – выпей стакан араки, поешь сыра.

– Мы недавно завтракали, – ответил Васо, – спасибо.

– Э-э, нет, не обижай, садись.

В комнате было не очень светло, и Андрей Аверьянович не сразу разглядел человека, сидевшего на диване. Но вот он поднялся, высокий, крупный, и шагнул от стола.

– Садитесь, садитесь, – пригласил он и протянул руку Фидо. – Здравствуй…

Андрей Аверьянович впился глазами в говорившего: этот глуховатый, с хрипотцой голос был ему знаком. Мужчина подал руку Васо, а потом повернулся к Андрею Аверьяновичу и ему сказал: «Здравствуй» – и подал большую, тяжелую руку.

Прямо перед собой видел Андрей Аверьянович широкий подбородок и крупные губы. Он не сомневался – это был тот самый незнакомец в пастушьей шляпе, заступивший ему дорогу возле дома Николоза.

Андрей Аверьянович пожал протянутую руку и назвал себя. Незнакомец усмехнулся, дернув небритой щекой.

– Валико, – сказал он. – Будем знакомы.

– Валико – родственник Григола Сулавы, – пояснил Васо. – Известный в здешних краях удачливый охотник.

– Хорошо говоришь обо мне, – Валико опять дернул щекой, – спасибо.

Сели за стол.

Хозяин налил в стаканы араки. Валико поднял свой стакан и сказал:

– Выпьем за нашего дорогого гостя, – он поклонился в сторону Андрея Аверьяновича, – за его драгоценное здоровье, за его успехи. Чтобы ему было у нас хорошо, чтобы увез он лучшие воспоминания о нашей стране…

Валико выпил араку и, поставив стакан, не отрываясь, смотрел на Андрея Аверьяновича широко расставленными, как у Сулавы, глазами.

Арака была не очень крепкая, припахивала дымком. Андрей Аверьянович отпил полстакана.

– Нет, нет, – запротестовал хозяин, – до дна пей, до дна.

– Не настаивай, – сказал Фидо.

Андрей Аверьянович заел острой травкой, встал и поднял стакан.

– Я хочу поблагодарить хозяев за гостеприимство, – сказал он и посмотрел на Васо. – Я увезу отсюда добрые воспоминания, а сейчас нам пора.

– Зачем так спешишь? – спросил Валико. – У нас не принято спешить.

– Дела, – развел руками Андрей Аверьянович.

Они вышли из дома, сели в машину. Хозяин всем пожал руки. Валико стоял на террасе, опершись о балясину. Запустив мотор, Фидо помахал ему рукой. Валико не ответил.

Когда выехали на дорогу, Андрей Аверьянович спросил:

– Отсюда до селения, где мы ночевали у Николоза, долго идти пешком?

– Хороший ходок по тропе, напрямую, дойдет за два с половиной часа, – ответил Васо. – А вы почему это спросили?

– В тот вечер возле дома Николоза предлагал мне отступного Валико, я узнал его.

– А вы не ошиблись?

– Нет, уверен, что это был он.

– Может быть, вернемся? – спросил Фидо.

– Зачем?

– Возьмем его за грудь, тряхнем и спросим, что он знает об убийстве Давида и почему хотел вас запугать.

– Нет, Фидо, – возразил Васо, – этого делать нельзя.

– И какие у нас основания брать его за грудь? – сказал Андрей Аверьянович. – Он посмеется нам лицо и выставит за дверь.

– Но вы его узнали?

– Я скажу, что узнал его, а он скажет, что не был там и видел меня сегодня впервые. И весь разговор. Тут нужны доказательства. Цепь, сумма доказательств.

– Что же будем делать? – спросил Фидо.

– Поедем сейчас в районный центр, дадим в руки следователя Чиквани еще одну ниточку.

– У него этих ниточек уже столько, – заметил Васо, – что он не знает, наверное, за какую тянуть.

Вернулись в альплагерь. Васо остался, обещав завтра присоединиться к ним, а Фидо и Андрей Аверьянович поехали через перевал в районный центр.

Следователь Чиквани встретил Андрея Аверьяновича как доброго знакомого.

– А вы знаете, Алмацкир вспомнил.

– Что же он вспомнил? – не сразу понял Андрей Аверьянович.

– Насчет, бинта, которым он мыл ботинки. Рассказал все так же, как и Васо.

– Рад слышать это. Чтобы не остаться в долгу – новость за новость: я встретил того человека, которой угрожал мне возле дома Николоза.