Текст книги "Искатель. 1974. Выпуск №6"

Автор книги: Лайон Спрэг де Камп

Соавторы: Стенли Вейнбаум,Михаил Барышев,Курт Лассвитц,Владимир Монастырев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

– Когда вы уходили, Давид сидел на скамье или поднялся?

– Поднялся. Уходя, я оглянулся, хотел спросить, не проводить ли его в дом. Но он махнул рукой и сказал: «Иди, иди. Спасибо, что увел меня оттуда». Он уже отрезвел к этому времени. Конечно, не совсем, но уже соображал, что к чему.

– И когда шли обратно, никто вас не видел и никого вы не встретили?

– Никого не встретил.

Алмацкир сидел на стуле, поджав ноги в коричневых, с красным кантом по швам кедах. Надеты они были на шерстяные носки, белые, добротной домашней вязки.

– Во что вы были обуты в тот вечер?

– Вот в эти кеды, – Алик приподнял ногу. – Я дома в них хожу. Следователь не верит.

– Не верит, – подтвердил Андрей Аверьянович. – Вы же знаете, что на ботинках ваших эксперт обнаружил следы крови. Откуда она взялась?

– Не знаю, – Алик пожал плечами.

– Ну а кто мог бы подтвердить, что на вас были в тот вечер кеды, а не ботинки?

– Следователь тоже спрашивал меня об этом… Понимаете, вот меня спроси, кто во что был обут в тот вечер, я и не скажу: не помню.

– Когда дело касается одежды или обуви, мужчины не очень наблюдательны. Женщины на это больше обращают внимание.

Алмацкир задумался. Через минуту проговорил неуверенно:

– Может быть, Цеури Шуквани, доярка из совхоза. Мы сидели на порожках, и она наступила мне на ногу, вроде бы нечаянно, а я – ей. Она очень рассердилась, говорила, что измазал ей туфли.

Задавая вопросы, Андрей Аверьянович вглядывался в собеседника. В Алике ему нравились прямота и видимое отсутствие напряжения при ответах. Алик не выглядел испуганным, скорее пребывал он в состоянии удивления и растерянности. Эта детская растерянность обнаруживалась и в том, как он сидел, как пожимал плечами, как смотрел на адвоката, словно хотел и не решался спросить: «Сколько же это будет продолжаться и чем кончится?» Все в этом молодом человеке вроде на виду, открыто, но что-то мешает поверить в такую полную открытость.

Что? Андрей Аверьянович не мог дать себе ответ на этот вопрос и потому испытывал неловкость и легкое раздражение. Прощаясь с Алмацкиром, он сказал:

– Постарайтесь припомнить, как могла оказаться на ваших ботинках кровь. Вы утверждаете, что, вернувшись с восхождения, сняли их и больше не надевали?

– Да, больше не надевал.

– Час за часом вспомните все, что вы делали, где находились, когда на вас были эти ботинки. Это очень важно.

Следователь Зураб Чиквани выслушал Андрея Аверьяновича, потер заросший за день подбородок.

– Ну допросим мы эту Цеури Шуквани еще раз. И что это даст?

– Это будет важное показание в пользу Алмацкира. Кстати, нельзя ли нам с вами съездить к ней в селение? Я хотел бы посмотреть на место преступления.

– Съездить бы можно, – тускло улыбнулся следователь, – только не на чем.

– Я достану машину, – настаивал Андрей Аверьянович.

– Ну, если достанете…

…Следователь, как и предполагал Андрей Аверьянович, пытался сослаться на дела, но Васо и Фидо, раздобывшие машину, быстро доказали, что самое неотложное дело ждет его в горном селении, где живет Цеури Шуквани.

«Газик» перебежал через два моста над бурными потоками и метнулся вправо по дороге, уходившей круто в гору.

Справа от дороги поднимался склон, поросший разнолесьем, слева, за рекой, лежали более пологие склоны, по ним – разгороженные плетнями возделанные участки и селения – каменные дома, покрытые темно-серыми плитами местного сланца, и башни, задумчивые, словно дремлющие под нежарким солнцем. А за ними – вершины с белыми зубцами, как неизменный задник, который остается при любой перемене декорации.

Чем дальше ехали, тем круче и скалистей делались вокруг горы, темней лес на них. Долина реки, вдоль которой шла машина, сужалась и наконец оставила только скальную полочку в ущелье с отвесными стенами, уходившими к высокому летнему небу. Андрею Аверьяновичу казалось, что они вот-вот заедут в тупик и не станет им дороги ни вперед, ни назад, потому что даже юркий «газик» не сумеет развернуться на этом узеньком карнизе, повисшем над пенящейся гремучей водой.

Но ущелье вдруг раздвинулось и открыло покатые и безлесные склоны, зеленые, плавно изгибающие свои увалы, по которым, зигзагами взбираясь вверх, весело побежала машина. Начались альпийские луга.

Впереди, высоко на горе, замаячили две полуразрушенные башни.

– Летняя резиденция царицы Тамар, – кивнул на башню Фидо.

– По легенде, – добавил Васо, – сюда приезжал безнадежно влюбленный в царицу Шота Руставели.

– В Грузии любую картинную развалину связывают с именем царицы Тамар, – сказал Андрей Аверьянович.

– Что поделаешь, – улыбнулся Васо, – красивое имя, красивая женщина.

– С ее именем связаны слава и величие страны, – серьезно добавил следователь Зураб Чиквани, – народ этого не забывает.

Долина между тем расширилась, лента дороги слегка извивалась по зеленому лугу и терялась в селении, которое смотрело на путников темными боевыми башнями. Их было много, они стояли тесно, грозные, сурово-неприступные. Когда подъехали к ним ближе, увидели еще селения, уступами поднимающиеся вверх по долине, которую перегораживала мощная, ослепительно белая стена с острыми зубцами.

– Шхара, – сказал Васо, – пятитысячник, мечта молодых альпинистов.

Машина остановилась у двухэтажного здания с красным флагом над крылечком.

– Тут сельсовет и контора совхоза, – пояснил Фидо.

– Здесь все и начиналось? – спросил Андрей Аверьянович.

– Да, – подтвердил Васо, – здесь.

Андрей Аверьянович огляделся. Небольшая площадка перед домом, два валуна с одной стороны, мощный бульдозер, устало положивший нож на землю, – с другой. Порожки лестницы. На них сидели Алмацкир и Цеури и старались наступить один другому на ногу…

К машине подошло несколько мужчин, сидевших возле дома, поздоровались со следователем, с Васо и Фидо. Тут, кажется, все знали друг друга. Говорили вроде по-грузински, но Андрей Аверьянович понимал не все; частенько вставляли сванские слова, иногда целые фразы произносили по-свански. Васо представил гостя:

– Защитник, – сказал он, – будет защищать Алмацкира на суде.

На Андрея Аверьяновича смотрело несколько пар глаз. С любопытством, настороженно, а один парень в серой сванской шапочке с явной неприязнью. От этого холодного, злого взгляда Андрею Аверьяновичу сделалось неуютно, и он отвернулся.

– Цеури на ферме, – сказал ему Васо, – сейчас за ней съездят.

Фидо остался, а за руль сел один из стоявших рядом мужчин. Рядом с ним устроился парень в серой сванке, и «газик», рванув с места, перескочил по мосту на ту сторону реки и скрылся за увалом. Через минуту он вынырнул уже далеко, на дороге, уходящей в одно из ущелий.

Следователь и Андрей Аверьянович поднялись на второй этаж, в кабинет председателя сельсовета.

– Это недалеко, сейчас привезут, – сказал Зураб Чиквани, устраиваясь за столом.

Андрей Аверьянович подошел к окну и смотрел на башни, теснившиеся на той стороне реки. Одна из них была необычна – вдвое шире других. Целая крепость, в которой, наверное, могла укрыться половина селения. К ней, точно к матке, жались остальные. Здесь строительный сланец был темный, почти черный, и башни стояли печальные, словно оделись в траурные одежды. Они напоминали местных женщин, которые круглый год ходят в черном.

«Газик» действительно вернулся быстро, в комнату вошла высокая синеглазая девушка в темной косынке. На щеках и на носу кожа у нее была болезненно-розовая, словно после ожога. Андрей Аверьянович вспомнил рассказы о том, как обжигает горное солнце неосторожных туристов, и подумал, что Цеури, видимо, тоже не остереглась. Высота здесь уже приличная, селение стоит на отметке 2200 метров над уровнем моря, пастбища еще выше. Странно, конечно, что это случилось с местной жительницей, Чтобы разрешить недоумение, он все-таки спросил у девушки:

– Что с вами – ожог горным солнцем?

Цеури смутилась и от корней волос до шеи залилась краской.

– Это они так веснушки сводят, – ответил Зураб Чиквани, – уксусной эссенцией.

– Очень же больно, – Андрей Аверьянович с сочувствием посмотрел на девушку.

– Конечно, больно, – подтвердил Чиквани. – Хочешь быть красивой – терпи. Вот они и терпят… Садись, Цеури, допрашивать тебя буду. Отвечай правду. За ложные показания будешь нести уголовную ответственность…

Настороженно поглядывая на Андрея Аверьяновича, Цеури Шуквани села к столу.

– На допросе, – следователь заглянул в свои бумаги, назвал день и число, – ты показала, что в тот вечер, когда был убит Давид Шахриани, вы собирались на площадке возле сельсовета.

– Да, да, – Цеури покачала головой.

– Подтверждаешь?

Она сказала, что подтверждает.

– Там были и Давид, и Алмацкир Годиа, – продолжал следователь, – которые потом ушли вместе. Так?

И это Цеури подтвердила.

– А до того, как они ушли, ты с Алмацкиром сидела на порожках лестницы. Сидела?

Андрей Аверьянович видел лицо девушки сбоку: тонкий профиль, широко открытый глаз, в котором, как ему показалось, метнулся испуг.

Следователь ждал, она молчала.

– Вы с Алмацкиром сидели на порожках? – повторил Зураб Чиквани.

– Н-не помню, – выдавила девушка.

– Все, кто там был, помнят, а ты забыла, как же так? – удивился следователь.

– Давно было, – тихо сказала Цеури.

– Ну, это ты зря, не так уж и давно. Чтобы ты припомнила, я помогу. Ты Алмацкиру на ногу наступила, а он тебе. Помнишь?

Девушка молчала, глаза ее наполнились слезами.

– Постарайся вспомнить, – прямо спросил следователь, – во что был обут Алмацкир. Что у него было на ногах? Это очень важно.

Цеури опустила голову и кончики косынки поднесла к глазам – сначала к одному, потом к другому.

– Не помню, – чуть слышно сказала она.

– Как же ты могла забыть? – Следователь нахмурился. – Ты же не старуха, склероза у тебя нет, почему забыла?

Андрей Аверьянович был убежден, что она все помнит, но почему-то не хочет говорить. Почему? На этот вопрос нужно бы поискать ответ следователю. Он, кажется, тоже понял, что эта забывчивость свидетельницы имеет странный характер, и попытался добиться ответа, задавая новые вопросы, но успеха не имел.

Когда Цеури ушла, он виновато посмотрел на Андрея Аверьяновича и развел руками.

– Странно вела себя свидетельница. Может быть, вас стеснялась?

Андрей Аверьянович усмехнулся.

– Непохоже.

На площадке заработал мотор. Андрей Аверьянович посмотрел в окно. В кузов «газика» садилась Цеури, вслед за ней рядом с шофером опять сел парень в серой сванке.

– Кто это ездил за ней, – спросил Андрей Аверьянович, – не шофер, а другой, в круглой шапочке?

– Это Леван Чихладзе.

– Тот самый, которого убитый брал за грудки?

– Да, да, тот самый.

Андрей Аверьянович вспомнил свидетельство старика Чхумлиани, приходившего на площадку перед сельсоветом со своим чуниром. Старик показал, что вскоре после того, как ушли Давид и Алмацкир, он тоже отправился домой. Чихладзе провожал его до самого дома и пробыл у него допоздна: ловили свинью, вырвавшуюся из загона, потом, водворив ее на место, выпили по стаканчику-другому араки. Расстались около полуночи. Алиби. Не мог Чихладзе быть в двух местах одновременно.

– Свидетель Чхумлиани не мог чего-нибудь забыть, напутать? – спросил Андрей Аверьянович.

– Насчет чего напутать?

– Во времени не мог ли ошибиться? Не ушел ли от него Чихладзе раньше, чем он показывает?

– Нет, не думаю. Чхумлиани старик еще очень крепкий, он нам с вами сто очков вперед даст. И память у него ясная, и зубы все целы, и жена почти вдвое моложе его. Он все помнит, ничего не спутает… А почему вы это спрашиваете?

– Чихладзе мне не нравится, – откровенно признался Андрей Аверьянович.

– Вах, мы с вами юристы, – следователь снисходительно усмехнулся, – понимаем, что «нравится – не нравится» к делу не подошьешь. Мне он тоже не понравился, на допросе держался нагло, дерзил, но у него алиби. Не только старик Чхумлиани, но и его жена подтвердила, что Чихладзе был у них: пришел вместе с ее мужем, ушел поздно.

– М-да, – Андрей Аверьянович вздохнул, – вы, конечно, правы.

Обедать отправились к Николозу Цихели. Старый друг Васо, альпинист и горнолыжник, Николоз добрый десяток лет руководил туризмом в горном районе, а сейчас ушел на покой и жил в этом селении, перестроив на современный лад родительский дом.

– До обеда я хотел бы побывать на том месте, где случилось убийство, – сказал Андрей Аверьянович.

– Это недалеко от моего дома, если хотите, поедем все вместе, – предложил Николоз.

Забрались в «газик» и поехали. Через реку по деревянному мосту, к верхнему селению и сквозь него по узким горбатым улочкам, мимо старых, сложенных из темного камня домов и стен, мимо башен, которые возвышались над этими домами и стенами. В одном месте машина прошла под каменной аркой, служившей основанием для башни, в другом едва протиснулась в кривом переулке. Рядом, вокруг было материализованное средневековье, его можно было и видеть и осязать, в него можно было войти.

И в самом деле, навстречу машине из-за поворота вышли два массивных вола. Черные, с белыми пятнами на широкой груди, они неспешно переставляли ноги, таща сани с хворостом. Рядом с санями шел старик, обутый в мягкие ичиги и в шерстяные носки. Разминулись с трудом.

– Летом на санях? – удивился Андрей Аверьянович.

– На крутых склонах колесо бесполезно, – ответил Николоз. – Наш район до тридцать седьмого года вообще не знал колеса: колесной дороги к нам не было… Возьми влево, – подсказал он сидевшему за рулем Фидо, – и останови возле разрушенной башни.

Машина остановилась, и пассажиры вышли. Это был последний дом селения и последняя башня – дальше дорога шла через перегороженные плетнями огороды и поля и поднималась в горы. Башня стояла на отшибе, сама по себе, и была наполовину разрушена – будто кто-то огромным мечом рассек ее наискось от вершины до нижнего окна-бойницы, так что открылось внутреннее строение. Было в ней три этажа, из нижнего в верхний можно было попасть через люк по приставной лестнице: влез и втащил за собой лестницу. Выдерживая осаду, укрываясь от врагов, тут жили неделями. Отстреливались через окна-бойницы, с тоской глядели на окрестные горы, на крыши родного селения. Нет, неуютно и тревожно жилось тут людям в средние века. Да и не только в средние. В семидесятые годы прошлого столетия войска царского наместника на Кавказе пришли сюда, чтобы покарать горцев за неповиновение. Башни вновь превратились в крепости. Войска наместника сожгли, разрушили несколько селений, взорвали десяток башен, но сломить вольнолюбивый дух горцев не смогли…

– Пойдемте, я покажу, где это было, – прервал размышления Андрея Аверьяновича следователь.

Андрей Аверьянович огляделся. До разрушенной башни отсюда было метров полтораста, слева плетень, справа плетень, под ногами глубокие колеи, продавленные санями, вытоптанные волами.

– Алмацкир говорит, что оставил Давида возле его дома, а нашел убитого здесь. Зачем он сюда пришел? – спросил Андрей Аверьянович.

– Алмацкир не может доказать, что Давид пришел сюда без него. Они вместе сюда пришли, – ответил следователь.

– Зачем?

– Алмацкир отвел Давида подальше от жилья, чтобы не слышно было.

– Но это же противоречит вашей версии, по которой Алмацкир убил приятеля в порыве гнева, не отдавая отчета в том, что делает.

– По моей версии молодого человека ждет мягкое наказание, по вашей ему дадут большой срок, – следователь начинал сердиться. – В конце концов, кто из нас будет защищать, кто обвинять?

– Можно понять ваше раздражение, – ответил Андрей Аверьянович, – но это не проясняет дела. Версии у меня нет, а сомнения есть, и лучше будет, если я их выскажу вам сейчас, до судебного следствия.

– Вы правы, – согласился следователь, – извините.

– Странное это дело, – сказал Андрей Аверьянович, оглядываясь вокруг. – Вы меня тоже извините. Все свои сомнения я изложу в заявлении, которое полагаю необходимым сделать до суда, но, высказывая их вам, надеюсь, что некоторые из них вы рассеете, и не станет нужды фиксировать их на бумаге. Ну вот, например, почему избрали такую меру пресечения – арест Алмацкира?

– Вам сложно разобраться и дело кажется странным потому, что вы не знаете местного колорита, – следователь улыбнулся не без снисходительности: – У Давида есть родственники, и если бы мы не изолировали Алмацкира, всякое могло случиться.

– Но Васо и Фидо утверждали, что с кровной местью у вас покончено.

– В основном да, но в горах всякое бывает. Милиции и прокуратуре видней: бывают еще отдельные случаи, когда за кровь мстят кровью.

– И эта Цеури не выходит у меня из головы. Ее кто-то явно запугал.

– Не исключено. И это могли сделать родственники. Вот вы не хотите верить, что Давида убил Алмацкир, а они поверили.

У Андрея Аверьяновича складывалось убеждение, что следователь Чиквани и сам не очень уверен в том, что Давида убил Алмацкир, но сейчас он усомнился – а так ли это? Твердо и без колебаний стоял тот на своем, и, надо сказать, ссылки его на особенности быта и местный колорит, видимо, имели под собой основание. Однако всех недоумений этими ссылками не разрешить. Разрабатывалась одна-единственная версия, не было попыток взглянуть на случившееся с иной точки зрения, пойти не от Алмацкира, а от Давида – о нем, о его окружении почти ничего не известно. Может быть, и эта однолинейность тоже от местного колорита?..

Дом Николоза Цихели примыкал к хорошо сохранившейся башне. Внутри было просторно; в комнатах стояло только самое необходимое: стол, стулья местной работы, с резным орнаментом, буфет в столовой, круглый стол, скамьи с высокими спинками в гостиной. Здесь же на одной стене висели охотничье ружье, кинжал в богатых ножнах, оправленный в серебро, и на серебряной цепочке рог. На другой стене – раскрашенные фотографические портреты: усатый горец в круглой сванке и в черкеске и женщина с красивым строгим лицом в темной одежде.

– Родители, – пояснил Николоз, – остались маленькие фотографии, мне их увеличили и раскрасили.

Обед подавала молодая, еще угловатая, чем-то напоминавшая Цеури, только без веснушек на лице, девушка. Она стеснялась, заливалась румянцем и отворачивалась, когда Андрей Аверьянович бросал на нее взгляд.

– Племянница, – улыбнулся Николоз, когда она вышла, – ученица. Из селения еще никуда не выезжала. Я живу бобылем, сам себе лепешки пеку, а сегодня пригласил ее на помощь. Еле уговорил… А вообще женщины у нас бойкие, чадры не носили, хотя место свое в доме знали…

– А это правда, что у вас новорожденных девочек убивали? – спросил Андрей Аверьянович.

– Правда, – ответил Николоз, – что было, то было, из песни, как говорят у русских, слова не выкинешь.

– Чем же вызвана была такая жестокая мера?

– Жизнь в горах и сейчас сурова, а полтораста лет назад наши предки буквально боролись за существование. Жен умыкали у соседей, за перевалами. Выгоднее было украсть, чем растить много лет. А потом добыть жену – испытание для молодого горца. Робкий и неспособный не заслуживал продолжения рода.

– Давно же это было, – сказал Фидо, – а теперь у нас девочке радуются так же, как и мальчику.

Вошла племянница Николоза, бросила на гостей взгляд горячих, длинного разреза глаз. И при виде этой девушки отлегло у Андрея Аверьяновича от души, и он испытал радость, что живет на свете вот эта красивая племянница Николоза, что родилась она в доброе время, а не сто пятьдесят лет назад.

Обед затянулся; не было разносолов, но были вкуснейшие хачапури, мясо с острым соусом и несколько видов съедобной травы, которую, глядя на хозяев, Андрей Аверьянович уничтожал в большом количестве.

Стемнело. Гости и хозяин вышли на широкую и длинную, во весь фасад, террасу. Над темными силуэтами близких гор в эмалево-синем небе разгорались звезды. И стояла над селением удивительная тишина.

Николоз принес из спальни музыкальный инструмент, похожий на мандолину с длинным грифом.

– Вот спасибо, что догадался, – сказал Васо, – а я только что хотел просить тебя спеть свои баллады. Это чунир, – пояснил он, – наш сванский музыкальный инструмент. Николоз его сделал сам, он у нас на все руки мастер.

Николоз подтянул струны, устроил чунир поудобнее на коленях и тихо тронул струны. И запел низким голосом. Андрей Аверьянович знал, что местный язык отличается от грузинского, но не думал, что это отличие так значительно: он понимал только отдельные слова и никак не мог уловить содержание. Васо пришел на помощь, Наклонясь к нему, пояснил:

– Это баллада о наших альпинистах, погибших на Памире. О долге, дружбе и чести…

Андрей Аверьянович не отрывал взгляда от певца. Лицо его было сейчас сурово и неподвижно – только губы двигались, жили. Голос вел однообразную мелодию, то повышаясь, то переходя на шепот. И не в мелодии было дело, а в той внутренней силе, с какой рассказывал свою балладу певец. Прошло немного времени, Андрей Аверьянович по-прежнему не смог бы перевести, пересказать эту песню, но уже понимал ее, и ему не требовалось перевода и пояснений. Он уже сопереживал с певцом, чувствовал леденящий холод заоблачных вершин, видел и слышал голоса людей, которые погибали, но не сдавались, боролись до конца и умирали непобежденными…

Баллада кончилась, чунир умолк. Андрей Аверьянович взглянул на Васо, на Фидо и прочел на их лицах следы волнения, какое испытал только что сам.

– Удивительно, – произнес он наконец. – Я не очень большой знаток, но, по-моему, это настоящее искусство.

Николоз спел еще одну свою балладу – об альпинистах, которые приняли бой с врагом на одном из кавказских перевалов. Андрей Аверьянович слушал, иногда прикрывал глаза, и воображение легко рисовало голые обледенелые скалы и людей среди этих мертвых скал. И слышался орлиный клекот в голосе певца и свист ветра на перевале…

Перед сном Андрей Аверьянович вышел на улицу и долго стоял, вбирая в себя тишину и красоту ночи, голубое сияние снегов на склонах могучего пятитысячника. Вдруг у каменного забора он увидел темный силуэт человека. Хотел окликнуть, думая, что это кто-то из гостей Николоза, но не успел. Человек шагнул навстречу Андрею Аверьяновичу. Был он в плаще с поднятым воротником, в широкой пастушьей шляпе, из-под которой видна была только нижняя половина лица – широкий подбородок, крупные губы.

– Ты адвокат? – спросил он хрипловатым, низким голосом.

– Да, – ответил Андрей Аверьянович, не столько испуганный, сколько удивленный неожиданным появлением незнакомца.

– Ты приехал защищать мальчишку?

– Вы кто, откуда?

Незнакомец не ответил. Он продолжал свое:

– Зачем копаешь? Защищай, пожалуйста, но зачем копаешь?.. Сколько они тебе заплатили?

– При чем тут плата? – Андрей Аверьянович хотел обойти этого странного человека, но тот заступил дорогу.

– Послушай, – сказал он, – уезжай отсюда. Мы тебе заплатим вдвое больше. Скажи сколько, и мы заплатим…

– Но кто вы все-таки? – настаивал Андрей Аверьянович.

– Это неважно. Скажи свою цену и уезжай, так будет лучше. А то в горах всякое может случиться: камень с горы на тебя упадет, оступишься и, не дай бог, в реку свалишься. Уезжай.

Незнакомец был высок и широкоплеч. Андрей Аверьянович прикинул свои возможности и решил, что ему одному тут не справиться. Надо было продолжать эту нелепую беседу, может, что-то удастся прояснить.

– Кому я должен сказать, если соглашусь? – спросил он.

– Мне.

– Сейчас не могу, надо подумать.

– Подумай, – согласился незнакомец, – только побыстрей думай. Вернешься в районный центр – напишешь цифру на афише возле кино. Деньги получишь перед посадкой в самолет, когда будешь улетать.

– А если не принесут деньги? – Андрей Аверьянович делал вид, что предложение его заинтересовало.

– Не бойся, мы не обманем. Ты не обмани. Мы все знаем, от нас ничего не скроешь, – последние слова он произнес с угрозой. Сделал два шага назад и исчез, словно истаял в густой тени каменного забора.

Андрей Аверьянович вошел в дом и, увидев за столом знакомых людей под ровным светом подвешенной к потолку десятилинейной лампы, почувствовал легкую слабость в ногах и достал платок, чтобы вытереть выступившую на лбу испарину.

– Странная у меня произошла сейчас встреча, – начал он, и все повернули к нему головы. – Получил заманчивое предложение и первое серьезное предупреждение… – Андрей Аверьянович хотел сказать с улыбкой, но это ему не очень удалось.

– Что случилось? – насторожился Васо.

Андрей Аверьянович рассказал, что с ним произошло пять минут назад.

– Пойдемте, – следователь вскочил со стула, – покажите, где он.

– Едва ли этот тип будет ждать, когда мы придем и схватим его, – сказал Васо. – Однако пойдем посмотрим.

Мужчины вышли на улицу. У стены, где встретил Андрея Аверьяновича незнакомец в пастушьей шляпе, никого не было. На узкой улице, уходящей под гору, никаких признаков жизни. Следователь посветил вокруг карманным фонариком, пошарил лучом по земле у стены.

– Что ты ищешь? – спросил Васо.

– А вдруг он что-то обронил.

– Метрическое свидетельство, – усмехнулся Васо. – Сейчас сухо, даже следов не остается.

– Не скажи. На дороге сухо, а под стеной земля влажная. Во что он был обут? – обратился следователь к Андрею Аверьяновичу.

Вопрос застал врасплох, Андрей Аверьянович задумался.

– С уверенностью не скажу. Он был в плаще… Плащ ниже колен, а там… Нет, точно не помню, но на ногах у него была обувь с твердой подошвой, я не только видел, но и слышал, как он шагнул мне навстречу.

Следователь присел на корточки у стены.

– Вот, – показал он, – вроде бы свежий отпечаток каблука. Стесан немного сзади и справа… Здесь он, наварное, стоял, и каблук отпечатался, а подошва не отпечаталась, тут посуше…

– И что из этого следует? – спросил Васо. – Теперь ты, как Шерлок Холмс, расскажешь нам, какого цвета у него волосы и как его зовут?

– Нет, не расскажу, к сожалению, – вздохнул следователь. И опять обратился к Андрею Аверьяновичу: – А на «пятачке» возле конторы совхоза вы его не видели? На Чихладзе он не похож?

– Нет, не похож, У Чихладзе лицо топориком, подбородок острый, у этого – широкий, тяжелый.

Вернулись в дом.

– Вы расстроены? – спросил Николоз у Андрея Аверьяновича.

– Больше удивлен. Адвокату не так уж часто предлагают отступного и угрожают.

– А я огорчен случившимся. Вы мой гость, и я несу ответственность.

– Но это случилось не в вашем доме, так что вы ни при чем.

– Не бойтесь, – подошел Васо, – мы вас в обиду не дадим и сумеем оградить от неприятностей… Но каков мерзавец, а?

– Местный колорит? – Андрей Аверьянович посмотрел на следователя Чиквани.

– Да, в горах чего не бывает. Я не скажу, что услышанная вами угроза вовсе пустая, но и не думаю, что эти люди решатся на какие-то решительные акции.

– Вы сказали – эти люди? – спросил Андрей Аверьянович. – Но я видел только одного.

– Видели вы одного, но он сказал: «От нас ничего не скроешь»?

– Да, он сказал именно так.

– Вот видите.

– Вижу. Прежде всего вижу, что рано считать следствие по делу об убийстве Давида Шахриани законченным.

Утром следователь предложил:

– Заедем в Лагурку, там работает сейчас Гурам, посмотрим, поговорим.

– Отличная мысль, – согласился Васо. Повернулся к Андрею Аверьяновичу и сказал: – Вам очень интересно будет познакомиться с Гурамом, это человек недюжинный. Местные мужчины – все хорошие строители, но Гурам среди строителей первый. Талант, золотые руки.

– И не очень дальний родственник убитого, – добавил следователь. – Придется поискать и с этой стороны.

Через полтора часа «газик» остановился возле деревянного моста через реку.

– Дальше пешком, – сказал Васо. – Во-он куда нам идти.

Андрей Аверьянович посмотрел в ту сторону, куда показывал Васо, и увидел на скале над рекой маленькую, прилепившуюся у обрыва, как ласточкино гнездо, церквушку. От виденных ранее она отличалась тем, что имела звонницу – башенку с острой крышей.

Вытянувшись гуськом, зашагали мужчины по тропке, через молоденький хвойный лесок, чистый, прогретый солнцем. Идти было легко, несмотря на то, что поднимались вверх довольно круто.

Преодолев последний подъем, вышли к каменной стене, ограждавшей церковь с доступной стороны. Прошли под сводами ворот и по узкой каменной лесенке поднялись во двор. На зеленой площадке лежало несколько валунов разных размеров, старый, отлитый в прошлом веке, небольшой колокол. В дальнем углу был навес, под ним закопченные клепаные котлы, один из них такого размера, что в нем можно было сварить быка.

– Здесь летом справляют народный праздник, – сказал Васо, – начало покоса на альпийских лугах. Сходится народ из окрестных селений, варят мясо и араку, гуляют несколько дней. Видите эти валуны? Они заменяют гири. Колокол тоже используют для этой цели. Задача – поднять и пронести, кто дальше.

Андрей Аверьянович подошел к колоколу.

– И много находится силачей, которые поднимают его?

– Находятся, – сказал Васо. – Горы наши не оскудели богатырями.

Фидо молча подошел, положил свои крупные, поросшие темным волосом руки на отполированные ушки, присел, коротко крякнул и поднял колокол. И понес. Сделал десяток шагов и опустил ношу на землю.

Из дверей церкви вышел среднего роста, в синей капроновой рубашке навыпуск светловолосый человек.

– А вот и Гурам, – Васо шагнул ему навстречу. – Андрей Аверьянович, знакомьтесь: Гурам-строитель.

Гурам протянул руку и улыбнулся. И в этой мягкой улыбке, и в светлых глазах была странная для немолодого человека детская незащищенность. Что-то в нем сразу подкупало, нравилось, и Андрей Аверьянович с удовольствием пожал протянутую руку. С Фидо Гурам расцеловался и обласкал его долгим взглядом.

– У них старая дружба, – пояснил Васо и обратился к Гураму:

– Нам повезло, церковь открыта?

– Да, хранитель ключей здесь, прибирает внутри.

Андрей Аверьянович уже знал, что церкви здесь держат на запоре, что, по легендам, в них еще хранятся большие ценности – склады с бриллиантами, золотая утварь. Васо и Фидо говорили, что легенды сильно преувеличивают – золота и бриллиантов давно уже нет, но старинные, двенадцатого-тринадцатого веков, иконы и роспись кое-где еще сохранились, их стоимость измерить трудно, кстати, хранители, в большинстве старики, ценности росписей, например, не понимают и держат церкви под замком по традиции – так делали отцы, деды, так поступают и они.

Гурам повел гостей в церковь. Она удивляла прежде всего своим размером: в ней едва могли разместиться двадцать человек. За алтарной преградой маленькое возвышение, там какие-то ящики, деревянные иконы. Тесно, нечисто, неряшливо.

Но вот глаза привыкли к царившему здесь полумраку, и Андрей Аверьянович разглядел над алтарем, на стенах и на потолке фрески. Сюжеты были традиционны: жития и лики святых на стенах и потолке, но сами эти лики и накал страстей выламывались из византийской иконописной традиции.