Текст книги "Запонки императора, или орехи для беззубых"

Автор книги: Лариса Исарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)

Похищение

Как это ни странно, отдав вдове Карена запонки, я почувствовала облегчение. Мне казалось, что теперь ни у кого ко мне не может быть претензий: ни у рэкетиров, ни у прокуратуры. Поэтому ночь я проспала спокойно, не прислушиваясь, как раньше, ко всем шорохам и стукам в своей квартире. Ни Шагала, ни запонок больше не существовало, а следовательно, я в полной безопасности.

Утром я первый раз после гибели Карена навела на себя марафет, очень скромный, но делавший мое лицо вызывающе красивым, и распустила рыжую гриву. Тут я вспомнила о смешной визитке Юрки, валявшейся в сумке, которую я хотела выбросить, но решила оставить как курьез. Накинув на скромный темно-синий костюм «от Диора» ярко-зеленый шарф, и вышла на улицу танцующим шагом.

Недалеко от моего подъезда стояла черная «Волга». Я мельком взглянула на нее и двинулась в сторону Первого Неопалимовского переулка. Вдруг мой высокий каблук попал в щель треснутого асфальта, и я чуть не упала. Кто-то вежливо взял меня под руку, помогая сохранить равновесие. Я выпрямилась, поблагодарила, но чужие пальцы не отпускали мой локоть, а настойчиво тянули к машине.

Я не сразу поняла, в чем дело, вернее, не узнала своего нахального спутника, решив, что очередной поклонник набивается на знакомство.

Подойдя к черной «Волге», я вдруг вспомнила и эти узкие черные глазки, и усики, но тут из машины вылез его напарник, и они вдвоем быстро затолкали меня в душное бензиновое нутро салона.

Сейчас трудно вспомнить, могла ли я закричать, вырваться. На Плющихе никого не было. А может быть, я предвкушала, как разочарую бандитов, объявив, что вожделенной добыче «приделали ножки». Невольно я скосила глаза на руку соседа. Свежий шрам отчетливо багровел, и я даже почувствовала гордость, что оставила такую отметину, но когда я перехватила взгляды, которыми обменялись оба конвоира, мне стало неуютно. И тогда я решила сыграть роль «красавицы», избалованной мужским вниманием. Я слегка поддернула юбку, открыла колени, которыми Бог меня не обидел, закинула ногу на ногу и томно попросила:

– Мальчики, дайте закурить!

Они снова переглянулись, и тот, кого я не пометила скальпелем, протянул мне «Пелл-Мелл». Я усмехнулась.

– Простите, но это курят лишь продавщицы галантереи.

Я полезла в сумку, достала пачку сигарет, которые привозил для меня Карен, ментоловые с медовым запахом, и предложила своим похитителям.

Сосед справа пренебрежительно фыркнул, а сосед слева взял сигарету. Тогда я решила сосредоточить свои чары на нем.

– Прикурить можно? – Я старалась говорить низким бархатным голосом, лаская при этом взглядом полузакрытых томных глаз маленькое, тупое, плохо побритое лицо.

– Куда едем, мальчики? Я предпочитаю утром валютный бар в хаммеровском центре. Там потрясающий кофе и тартинки. Не пробовали?

Сосед справа зашипел, точно проколотый мяч:

– Заткнись, зараза!

А сосед слева с четким восточным акцентом произнес:

– Не надо пугать девушку, девушка будет послушной…

– Вы армянин, как и Карен? – радостно воскликнула я. – Наверное, земляки?

– Я сейчас заткну эту паскуду! – шепотом прошипел сосед справа.

Но тут обернулся водитель и, лениво растягивая звуки, сказал:

– Без нервов, мальчики.

Я узнала реставратора Степу.

Тон был уверенный, но не резкий, улыбка ленивая и добродушная, и все закружилось в моей глупой голове. Люда, его мастерская, «тетя Лошадь» – начинала складываться совершенно неожиданная мозаика, и я поразилась своей тупости. Но нельзя было выпадать из выбранной роли, и я прощебетала кокетливо:

– Привет. Степа, как приятно видеть знакомое, почти родное лицо! А куда вы меня везете? К тебе в мастерскую? Может, все-таки заедем в бар. я не успела позавтракать.

Сосед слева засмеялся:

– Люблю рисковых телок…

Степа укоризненно покачал головой.

– Позавтракаем на даче, дорогая, все пройдет на высшем уровне…

– Но я люблю утром икру… – капризничала я, – с лимоном и чуточку апельсинового сока с коньяком.

– Будет тебе белка, будет и свисток. – сказал сосед слева, погладив мое колено, и я демонстративно придвинулась к нему.

Хотя Степа не мог нас видеть, он произнес ровным голосом:

– Эта не по твоим усам, успокойся, пока тебя не успокоили…

И мой конвойный превратился в бесчувственную статую.

Остановились мы перед двухэтажным домом, с огромными окнами и застекленными верандами. Перед зданием был разбит цветник, уже прибранный и засаженный к лету рассадой, а весь участок опоясывали высокие кусты боярышника, на фоне которых почти не просматривалась проволочная сетка.

– Как тут хорошо! – сказала я непринужденно. – Это ваша дача, Степа? Жаль, что вы никогда не приглашали меня с Людой, она, наверное, бывала здесь не раз…

– Ну, теперь у вас будет время привыкнуть к этой даче, – сказал Степа многозначительно, вылезая из машины, и я снова удивилась непропорциональности его долговязой фигуры и крошечной головки. Мои спутники шагали рядом со мной, зорки следя, чтобы я не сделала неожиданного движения.

– Шаг в сторону считается побегом… – пропела я, и конвойный со шрамом сказал с удивлением:

– Чего радуется, курва?

Его компаньон не издал ни звука, лишь старался не смотреть в мою сторону.

Мы прошли через светлую дубовую переднюю, явно сделанную на заказ, и оказались в кабинете, заставленном шведскими стеллажами. Меня восхитил камин – классический модерн, с изразцами и чугунной отделкой в виде лилий.

– Да, Степа, вкус у вас безукоризненный! – похвалила я реставратора. – Неужели этот дом ваш?!

Он показал мне на кресло возле камина, сел по другую сторону и скомандовал своим подручным:

– Завтрак по вкусу нашей гостьи. А мне кофе, тосты и яичницу с беконом.

– Прямо как в заграничных кинофильмах… – засмеялась я, чувствуя, что напряжение постепенно начало спадать.

Конвойный вкатил дубовый столик на колесах и сдернул крахмальную салфетку.

Степа жевал яичницу лениво и равнодушно, точно травку, и между несколькими глотками кофе сказал:

– Это дача Карена. Ты не знала о ней?

– Нет. Наверное, он ездил сюда с другими девушками.

– Мальчики наглупили, – продолжал Степа. – Убийство им не поручали. Я оплакивал его, как родного брата, такой голове государством руководить…

– А не играть в мафиози… – прервала я.

– При чем тут мафиози? Вы не в Америке, моя дорогая… Просто я по-дружески просил его отдать эти запонки, мне светило приглашение в Южную Америку от одного очень серьезного коллекционера… И я давал Карену максимум, по самой высокой таксе…

– А теперь – ни запонок, ни Карена, ни дачи…

– Нет, дача была оформлена на мое имя, и встречную расписку мы изъяли из твоей квартиры, а запонки, надеюсь, ты нам подаришь… Я просчитал, они могут быть только у тебя, и бедный Карен пострадал напрасно…

– Да что в этих запонках замечательного? – искренне вырвалось у меня.

– Мой миллионер собрал редкую коллекцию в память о невинно убиенном государе-императоре и его семье, и с этими запонками я был бы самым желанным гостем и сотрудником…

Терпение Степы казалось безграничным. Я хотела сказать, что запонки у вдовы Карена, но мне вдруг стало за нее страшно.

– У меня уже нет запонок, – сказала я небрежно, – я их продала.

– Кому? – Степа согнулся в кресле, точно для прыжка. – Пойми, я отдам тебе любые драгоценности Карена. Тут дело не в цене, а в раритете. Если я потребую, миллионер сделает меня директором императорского музея… Так кому ты продала запонки?

– Я их не продала, а поменяла.

Я начала медленно рассказывать, как Карен обнаружил их пропажу из секретера и как орал на меня.

– Да, пока ты была на кухне, Марат не успел их взять и от растерянности бросил под книжный шкаф.

– Так зачем его эти зверята мучили?

Он виновато пожал плечами.

– У мальчиков восточный темперамент.

– Но вы же дружили!

– Какие сантименты! Я платил достаточно щедро, не стоило ему забываться… Тем более что мне деньги доставались честным трудом. Думаешь, реставрация – легкое ремесло, да еще в наших условиях? Пока достанешь нужные компоненты, пока разгадаешь секреты старых составов… Так на что ты поменяла запонки и с кем?

– С «тетей Лошадью»… Ты же знаешь, как она умела въедаться в печенки. Дала пять тысяч и вазу, которую я у нее давно выпрашивала, в технике «Шакудо»… с золотым петухом…

Он с отвращением покачал головой.

– Идиотка!

– А вы ее убили… – начала я, но он меня перебил:

– Да при чем тут мы? Ее отравил Цыган, тот скрипач, который «наколол» старуху в ресторане.

– Наверное, и запонки теперь у него, – сказала я мстительно, – Она мне говорила, что он обещал достать к ним брошку, поэтому и телефон дала, и в квартиру впустила…

Степа качал головой и постанывал от моей глупости и своей нерасторопности.

– Ты посиди тут, – сказал он, – а я попробую навести в городе справки.

– Только не лезь в ее квартиру, вдруг там засада? – решила я проявить заботливость.

– А я – наследник, она постоянно это говорила, да и ключи у меня есть, ее подарок…

Он бесшумным шагом прошелся по библиотеке.

– Потерпи, вечером Людку захвачу, покайфуем. Надо же снять стресс!

– Но твои «шестерки» могут быть нахальными…

– Без моего приказа?

Он тут же позвал своих сообщников и сказал им, что я его гостьи, что все мои желания должны выполняться, только надо следить, чтобы я не покидала дачу до его возвращения.

Мне стало смешно но я сделала вид, что огорчена покушением на мою свободу…

Подождав полчаса после отъезда Степы, я потребовала телефон, но в ответ услышала:

– Не велено…

– Мне надо позвонить парикмахеру… Из-за нас я теряю очередь, имейте совесть, прическа для женщины важнее любовников…

– В какую парикмахерскую звонить? Диктуйте номер…

– Разве я похожа на женщин, которые посещают парикмахерские? – Я гордо пожала плечами. – У меня свои мастер, на дому. Поль Федюнин.

Я достала визитку Юрки.

– Скажите по этому номеру, что я задерживаюсь.

После внимательного изучения визитки мне был передан аппарат на длинном шнуре. Я набрала номер и кокетливо произнесла в трубку:

– Это Анастасия… Добрый день, я записана на сегодня, на три часа, но обстоятельства изменились… Может быть, перенесем на вечер?

– Лучше на завтра… – Бесхитростно посоветовал следивший за мной юнец.

– Вот мне подсказывают, что я не освобожусь раньше завтрашнего дня… Примете?

– Не вешай полностью трубку… – прозвучал в ответ голос Юрки.

Я обернулась:

– Ой, кто это заглядывает в окна?

Юнец кинулся к стеклам, а я осторожно поставила аппарат на пол, не установив полностью трубку на рычаг.

– Никого, вам почудилось…

Я громко вздохнула:

– Наверное, я так устала от всех волнений… А чем вы меня будете развлекать до возвращения Степы?

Он нахмурил чистенький, низенький лоб.

– Телек хотите? Хоккей показывают…

– Мне бы чего-нибудь попроще… – хмыкнула я, подошла к полкам и начала рыться в книгах, вызвав у моего надсмотрщика откровенную зевоту.

– И чего тут читать? Отдыхайте, никто ведь не заставляет вас работать.

Книга у него явно ассоциировалась с тягостной трудовой повинностью.

– Принесите плед, – сказала я капризно, – хоть вздремну, чтоб время шло быстрее.

Юнец выбежал из комнаты, так и не поправив трубку телефона, и я успокоилась, подсчитывая, за сколько минут доберутся сюда работники милиции.

Пиррова победа

Их повязали почти бескровно. Юнцы не успели взяться за оружие, а Степу изъяли из «общественной жизни» на квартире «тети Лошади»? Там уже собирались снять засаду, и он попал в объятия тех, кто даже не подозревал о его существовании.

Степа долго отнекивался, кричал, что был крестником «тети Лошади» и считал себя ее наследником. Но юнцы раскололись быстро, так как их пальчики нашли и на трупе Карена, и на трупе Марата.

За ними тянулась такая длинная кровавая цепочка, что их даже показывали психиатрам, не обнаружившим у них ничего, кроме легкого нервного расстройства.

Из-за Степы вызывали многих коллекционеров, которых он обслуживал. Никто не хотел верить, что такой Мастер стал преступником.

При очередном свидании Юрка сказал, что у него есть для меня сюрприз, и показал мне картину Шагала.

– Твоя?

– Мамина. А как ты узнал, что она у профессора?

Он засмеялся в ответ и спросил:

– Кто атрибутировал это произведение?

– Сначала Степа, потом Лиза. Правда, она признала ее за картину Филонова.

– А в музеи ты не обращалась?

– Нет, отец знал ее стоимость.

«Важняк» хмыкнул, достал какую-то бумагу и протянул мне. Я прочла, что мой Шагал – подделка высокого уровня по мотивам Шагала и Филонова, с использованием подлинных красок 20-х годов…

Господи, сколько было шума и скандалов, и вокруг чего?..

– Если бы художник подписался собственным именем, он не получил бы и сотой доли того, что сорвал как реставратор…

– Неужели и тут Степа?

Следователь кивнул.

– Да, в молодости он этим баловался, набивал руку, работал красками, которые соскребал со старых любительских картин.

Я вспомнила, как «тетя Лошадь» говорила, что у ее крестника невинное хобби – наивные дилетантские картинки начала века…

– Зачем ему нужна была банда?

– Банда была не его, «шестерки» принадлежали Карену. Именно Карен втянул Степу в эти мероприятия… Сначала нанимал охранников, потом стал выполнять конфиденциальные поручения. Последние годы Карен держался очень высокомерно, а Степа считал, что именно он создал ему репутацию коллекционера-знатока. Видимо, по-разному можно отстегивать деньги. Вот Степа и воспользовался тем, что Карен не разрешал трогать своих девочек этим «шестеркам», и переманил их…

– Но бессмысленная жестокость…

– Оба – наркоманы, с двенадцати лет… Иногда наркоманы сознают, что жизнь загублена, и приходит ненависть, желание покуражиться…

– В результате чего погибли три человека…

– А себя ты не считаешь?

– Но я-то цела…

– Карен собирался тебя перепродать одному бизнесмену из Эмирата…

– Арабу? – Меня передернуло при воспоминании о шейхе.

– Да, в счет больший сделки…

– Но как?

– Карен уступал тебя за большую партию компьютеров со скидкой. Тебе была бы предложена туристская поездка в Эмираты, где ты «случайно» попала бы в гарем…

Я рассмеялась, считая, что он берет меня на пушку, и вызывающе вскинула голову.

– Что еще от меня надо?

– Где запонки?

– У вдовы Карена. Я ей отдала. Мне не нужны чужие вещи. На них слишком много крови…

Юра торопливо позвонил по телефону, сказал несколько отрывистых фраз и обозленно посмотрел на меня:

– Не могла сообщить раньше? Она сегодня утром улетела с внуками в Штаты.

– И пусть. Ей запонки пригодятся…

– Но это национальная реликвия.

– Да? Сначала человека убили, труп уничтожили, а теперь начнем слюни пускать, подлизываться к монархистам…

«Важняк» нахмурился.

– Ты обязана была сдать запонки государству…

– По какому праву? Они мне не принадлежали, а в Америке, может быть, попадут в приличный музей…

– Но русское достояние…

– А сколько сплавило наше правительство за бугор «русского достояния», сколько захватило в личное пользование!

Я была очень довольна, что вдова Карена улетела. Каким бы он ни был, но в этой истории тоже оказался орехом для беззубых, задыхаясь от неуемной энергии и предприимчивости… Не чувствовала я ненависти и к несчастной старухе, способной так самоотверженно любить. Это казалось высшим даром, который получает редкий счастливчик на земле.

И я окончательно решила уехать.

Без Карена вернуться к старому образу жизни казалось нелепым, найти нового «босса» было хоть и не сложно, но тревожно, да и ранга они были помельче…

А с долларами я не пропаду в любой стране, где говорят по-английски.

Я заехала к матери и сообщила о своем решении.

Мать выглядела потухшей. Не было ни криков, ни возмущений, ни попреков. Она только сказала:

– Чужие мы… – голос ее дребезжал, – не сумела воспитать в тебе настоящие идеалы, ты всю жизнь только о себе думала…

– Довольно того, что ты страдала за человечество!

Мы помолчали, она не предложила мне поесть, как раньше, словно мы были уже далеко друг от друга…

Я вернулась к себе, лениво достала из почтового ящика газеты и письма и удивилась надрывным телефонным звонкам.

Я сняла трубку и услышала голос Алкиного мужа. Алка умерла от преждевременных родов. Не дослушав его, я повесила трубку и несколько часов просидела в каком-то оцепенении, Алкина смерть казалась самой большой нелепостью, ведь она была частичкой моей души…

Я встала, сняла жакет, повесила его на вешалку и увидела брошенные второпях газеты и письмо без обратного адреса. Я равнодушно подняла его. Почерк крупный, не очень интеллигентный, конверт самый дешевый, без картинок…

Неужели очередные рэкетиры?

Я надорвала конверт и увидела два листка, заполненных незнакомым почерком.

На одном было всего несколько строк:

«Пишу под диктовку Аллы. Она сознает, что умирает, но не может шевельнуться из-за капельницы. Сознание ясное, доктор засвидетельствовал ее подпись и просьбу».

На другом листке я прочла:

«Дорогая Настя! Жизнь меня переиграла. Остается дочь. Если выживет, возьми к себе. На Ваньку надежда плохая. Он знает, что она не от него. И возиться не сможет. А тебе готовое чадо не помешает. Увези ее туда, где живут по-человечески. Пусть хоть она будет счастливой. О настоящем отце не говори, он не имеет права на детей. Обнимаю вас обеих. Алла».

Все было написано подряд, в одну строку. И только ниже стояло: «Подпись больной заверяем». Врач и старшая сестра. И печать роддома.

Я знала, что могу уехать к отцу, что это маленькое слабое существо будет со мной, но странная неуверенность охватила при мысли, что моя приемная дочь так и не узнает родного языка, вырастет в благополучной, но чужой стране, не подозревая, где остались ее корни, где могила матери.

Раньше, когда я говорила, что трудно рвать нити, связывающие меня со страной, Алка смеялась:

– Ты не репа, чтобы думать о корнях…

– Но и не перекати-поле…

– Чушь! Родина там, где человеку хорошо.

– Почему же ты не уезжаешь?

– Меня там никто не ждет, трудно пересдать диплом, а работать посудомойкой для хорошего врача унизительно.

– Но там даже у медсестры зарплата выше!

– А самоуважение?!

И я решила, что хотя бы первые три года девочка должна прожить здесь, на родине. С моими деньгами и знанием языка я не пропаду за бугром и через несколько лет. Но лишать ребенка счастья хоть в раннем детстве слышать материнский язык я не имела права.

Раздался звонок. Долгий, настойчивый, упрямый. Пришлось встать, собраться с силами и открыть дверь.

На пороге стояла Ильза, в яркой малиновой куртке, с распущенными волосами, в вечернем макияже.

– Ой, простите, я только услышала о ваших делах. Мы в баре сидели, и я вся обмерла. Может нужна помощь? Я все умею делать, и постираю, и уберу, только скажите.

Лицо ее, несмотря на грим, выглядело по-детски рассеянным и смущенным.

– А может, вам деньги нужны на первое время? Я достану, завтра же привезу, вы только не молчите.

Значит, Карен хоть раз да ошибся. У этой девочки осталось сердце, несмотря на то что ей пришлось испытать в свои семнадцать.

Я достала простыни, полотенца, объяснила, что в квартире будет жить маленький ребенок, и попросила прокипятить все белье. И еще продумать, где поставить детскую кроватку.

Выходя из комнаты я увидела фотографию Карена и вспомнила просьбу его вдовы. Не обращая внимания на изумленную Ильзу, я взяла этот портрет и подожгла с уголка зажигалкой. Стряхнула с пальцев пепел, взяла Алкино завещание и поехала в роддом забирать свою будущую дочь…