Текст книги "Золотая тигрица (СИ)"
Автор книги: Лариса Петровичева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)
На том и расстались – навсегда. Я прекрасно понимала, что в новой жизни моего бывшего поклонника не должно быть такого раздражающего фактора, как моя скромная персона.
Потом я зашла в небольшую, но очень модную и изящную кофейню и, заказав латте и мороженое, подумала, что у меня ничего нет. Ни какой-либо информации о Борисе Виттакере, ни понимания, что вообще происходит. А грядущая женитьба Фюке расстроила меня сильнее, чем я ожидала.
В конце концов, чему удивляться? Я же не рассчитывала на то, что Фюке будет волочиться за мной вечно. А свои мечты о любви и семейном счастье я давно засунула куда подальше.
– Латте, мороженое, – официант улыбался так сладко, что невольно начинало мутить. – Приятного аппетита, миледи.
– Благодарю, – холодно кивнула я и отломила ароматный золотистый кусочек мороженого. Что еще остается? Думать, вспоминать и есть…
Когда-то я верила, что счастье возможно даже там, где для него нет места. Наивная дурочка.
Все началось в тот день, когда я сообщила Альфреду, что беременна. Мне было страшно, как никогда, и я ожидала всего, но не того, что муж схватит меня за шиворот, выбросит из кресла на пол и начнет бить ногами. Я орала во всю глотку, корчилась на полу, закрывая живот – о это слепое стремление защитить свое дитя, даже нелюбимое и ненужное! – и понимала, что никто не придет ко мне на помощь.
– Сука западянская! Щенков мне своих волочешь? Думаешь со свету сжить и все тут унаследовать? Н-на!
К счастью, я ошиблась, и Альфреду не позволили забить меня до смерти. На мои крики прибежала Толстая Грета и Нико, дворецкий – вдвоем они оттащили Альфреда и какое-то время удерживали его, не то давая мне возможность сбежать, не то ожидая, когда с него спадет пелена ярости. Конечно, сбежать я не могла. К тому моменту, когда Альфред оттолкнул дворецкого, я уже давно потеряла сознание – чтобы прийти в себя через двое суток, каким-то звериным чутьем понять, что потеряла ребенка, и увидеть возле своей кровати незнакомого молодого человека в простеньком сюртуке деревенского врача.
Его звали Иган. Перепугавшись, что я умру от побоев, и за мою смерть придется отвечать, Альфред вызвал помощь – младшего сына одного из своих знакомых, недавно получившего диплом врача общей практики. Лежа под тонким одеялом и слушая полные искреннего сочувствия слова о том, что у меня произошел выкидыш, и я больше никогда не смогу забеременеть, я смотрела на Игана – высокого, крепкого, с мужественным спокойным лицом – и чувствовала, что за смрадным туманом, который окутал мою жизнь после свадьбы, поднимается горячее золотое солнце. В тот миг я поняла: есть кто-то, кто смотрит на меня как на живого человека – измученного, изломанного, но человека, а не вещь.
Тогда я не знала, что все это было игрой, затеянной Альфредом. Что Иган получил кругленькую сумму, чтобы соблазнить меня и дать Альфреду возможность совершенно законным образом избавиться от супруги-блудодейки. Конечно, Иган не успел воспользоваться деньгами – Альфред и не собирался давать ему такую возможность. Опасные свидетели долго не живут: молодой врач понял эту простую истину слишком поздно.
Мороженое растаяло, и я отодвинула серебряную вазочку. Что теперь вспоминать? Иган давно в могиле – стал первым, на ком Альфред проверил результаты своего проклятия и остался вполне ими доволен. А я вот жива. Привязана к министру инквизиции, который в определенном смысле страшнее моего мужа – и не понимаю, что делать со своей жизнью дальше.
Вздохнув, я сделала глоток кофе, удовлетворенно улыбнулась и машинально придвинула к себе глянцевые листки реклам, лежащие на краю стола. Некоторое время я вглядывалась в одну из них – «Такервитт: короли кондитерского рынка с 1345 года!» – а затем хлопнула себя по лбу.
Ну конечно же! Анаграмма! Должно быть, Борис был сыном или внуком Юргена Такервитта, Жирного Юргена, который действительно был королем сладостей. Каким манером Борис стакнулся с Эвгаром – еще предстоит выяснить. Я допила кофе и отправилась на Холм Вышеграда: старую часть города, в которой испокон веков селилась аристократия.
Я надеялась, что найду там хоть какой-то ответ.
Глава 9. Дурачок
Жирный Юрген оказался дома – более того, сразу же согласился со мной встретиться. После недолгого ожидания, которое я провела в гостиной особняка, дворецкий проводил меня в сад, где на круглом плетеном столике уже все было готово для чаепития. Я села на чопорно предложенный стул и принялась рассматривать содержимое тарелок, блюдец и вазочек. Чего тут только не было! И круглые эклеры с ароматным розовым кремом, и корзиночки пирожных, истекающие фруктовым джемом и желе, и шоколадные кубики вафель, и рахат-лукум всех сортов… Засмотревшись на сладкое изобилие, я не сразу увидела хозяина – Жирный Юрген вошел в сад, смерил меня изучающим взглядом и, со вздохом опустившись в широкое кресло напротив, сказал:
– Я много о тебе слышал. Но не ожидал, что ты такая костлявая.
Он действительно был жирным до безобразия, этот кондитерский король. Я испытывала невольную оторопь, глядя, как колышутся его семь подбородков. Он был похож на какое-то морское чудовище, которое вытащили на землю и обрядили трясущуюся громадную тушу в серый деловой костюм. Юрген придвинул к себе чашку чая и положил на тарелку многослойную пластину мармелада.
– Девушкам надо беречь фигуру, – улыбнулась я. – Даже не знаю, как это можно сделать с таким богатством на столе.
– Кушай, порадуй старика, – велел Юрген, и я послушно положила на тарелку эклер. – Ловкая ты девчонка. Как там Август Цеттерлин? Оклемался?
Дело Августа Цеттерлина я вела в начале года. Оно началось с розыска пропавших сережек его жены, якобы украденных свояченицей, а закончилось разоблачением государственной измены и черным колдовством. Кстати говоря, именно тогда я впервые увидела Дерека Тобби и никак не рассчитывала на продолжение нашего знакомства.
– Куда ж он денется, – я отломила кусок эклера, отправила его в рот и блаженно прикрыла глаза: вкус был невероятным. Жирный Юрген недаром был королем.
– Нравится? – полюбопытствовал Юрген, и его глаза нервно сверкнули, словно он боялся отрицательного ответа.
– Еще бы! – совершенно искренне воскликнула я. – Никогда не ела такую вкуснятину!
Кондитерский король довольно откинулся на спинку жалобно заскрипевшего кресла.
– То-то! Сам сегодня пек, случилось вот настроение. Так чего сама Вера Анхельм пожаловала по мою душу?
Я отложила ложку и сказала:
– Я бы хотела поговорить о Борисе.
Юрген неопределенно пожал плечами.
– А что о нем говорить? Он дурачок. Блаженный.
Вот как! Откровенно говоря, я и не ожидала, что попаду в цель.
– Неужели… – растерянно выдохнула я. Юрген горько усмехнулся.
– Ангелина умерла при родах, да и его еле спасли. Я отправил его в деревню, – Юрген помешал ложечкой в чашке и вдруг с искренней горечью и злостью признался: – Вот веришь, видеть его не мог. Просто всю душу переворачивало, веришь? Ангелине бы жить еще и жить, Сандрин и Алекс матери не знали…
Некоторое время мы молчали, затем я спросила:
– Где он сейчас? По-прежнему в деревне?
– Сосновая Хмарь, – процедил Юрген. – Я ездил к нему… – он завел глаза к небу, вспоминая, – да, пять лет назад. Вроде бы ему стало получше. Во всяком случае, говорил вполне разумно.
Сосновая Хмарь… Знакомое название. Именно там я провела два месяца после того, как Альфред избавился от меня. Видит Господь, меньше всего я хотела туда возвращаться.
– С тех пор не интересовались? – спросила я. Юрген одарил меня мрачным взглядом и ответил вопросом на вопрос:
– Ты осудить меня, что ли, решила?
– Нет, – ответила я. – Вы любили Ангелину.
Юрген криво усмехнулся.
– Любил… – негромко повторил он. – Я и сейчас ее люблю. Только вот Господь все никак к ней не отпускает.
– У вас дети, – напомнила я. – Вы нужны им.
Кондитерский король качнул головой, и некоторое время мы молчали. Затем Жирный Юрген взял еще один пласт мармелада и осведомился:
– Тебе-то зачем этот убогий?
– Веду новое дело по особому поручению инквизиции, – сказала я, и Юрген понимающе кивнул. – Ваш сын стал свидетелем преступления, и мне поручено допросить его.
Юрген вновь кивнул и постучал ложечкой по краю тарелки. Тотчас же из-за кустов появился слуга с большим бумажным пакетом. На пакете красовалась коронованная тарталетка с завитком крема – знак кондитерского короля.
– Сосновая Хмарь, – повторил Юрген. Я поняла, что это прощание, поднялась со стула, и слуга с поклоном протянул мне пакет. – Приедешь к старостихе, она все покажет.
– Благодарю вас, – улыбнулась я и быстро отправилась к выходу. Почти бежала, хотя леди и не бегают.
Уже потом, устроившись в экипаже, я заглянула в пакет. Сладости всех сортов и размеров, маленький знак уважения от кондитерского короля.
Почему-то мне не хотелось их есть. Зато Лиззи, которой я вручила пакет, захлопала в ладоши и запрыгала по гостиной. Неудивительно – такие вкусные штучки не по карману простой горничной. Напрыгавшись досыта, Лиззи отправилась паковать мои вещи – нужный поезд отправлялся через два часа.
Вечерний вокзал, озаренный множеством огней, был спокойным и уютным, несмотря на снующих пассажиров и полицейских, проверяющих багаж. Когда досмотр закончился – после недавнего теракта полиция тщательно просматривала все вещи пассажиров – я села на ближайшую свободную скамью и подумала, что уезжала отсюда бесчисленное количество раз и знаю здесь каждый уголок. Думала ли я в юности, что по-настоящему родным местом для меня станет не дом родителей или мужа, а вокзал?
Разумеется, меня никто не провожал, но я не испытывала ни досады, ни горечи от одиночества. Дождалась объявления, вышла на перрон, где уже фыркал поезд, готовый отправляться в путь, предъявила проводнику билет и спокойно заняла свое место. Все, как всегда, я делала это множество раз, но почему-то именно сегодня мне было грустно.
Розовый бриллиант, подаренный Дамьеном, тоже не помог успокоиться. Я уже с привычной задумчивостью крутила его в руке, и у меня отчего-то было очень четкое понимание, что я никогда не встречу моего лучшего друга. Это ведь было к лучшему. Я никогда не была склонна к самообольщению и понимала, что Дамьену надо строить жизнь без меня, а не проводить лучшие, самые плодотворные годы, вздыхая над тем, чего у него никогда не будет.
Мне оставалось только смириться с этим, а я никак не могла.
За несколько минут до отправления появилась моя соседка – изящная светловолосая дама, компанию которой составляла небольшая кошка в ручной переноске. Я не очень люблю животных, но эта голубоглазая красавица, лениво смотревшая по сторонам, мне понравилась. Было в ней что-то искреннее и притягательное.
– Нравится? – улыбнулась соседка и представилась: – Я Сорен, а это Тао Минь.
Я назвала свое имя и сказала:
– Странное имя для кошки.
– О, она сама его выбрала, – Сорен поставила переноску на сиденье, и кошка сразу же выбралась из нее и со спокойной вальяжностью разместилась на коленях хозяйки. – Тао и Минь – это гадальные карты Поднебесной империи. Однажды я делала расклад, а кошка вытащила их из колоды. Легла на них и заснула.
– Надо же, – улыбнулась я. – И что же означают эти карты?
– Тао – это жизнь без иллюзий, во всей страшной чистоте и искренности, – ответила Сорен. – А Минь – мир чудес, мара. Когда обе карты идут вместе, это означает глубинное понимание.
Поезд вздрогнул, и вокзал за окном медленно-медленно покатился куда-то назад, за мое плечо. Исчез мальчишка-разносчик газет и пряников, пропала парочка, провожавшая приятелей, махнул кому-то отставной офицер с наградной тростью и тоже пропал. Мне стало грустно. Никто меня не провожал, никто не махал вслед.
– Вы умеете гадать? – спросила я. Сорен погладила Тао Минь по голове – кошка зажмурилась и низко заурчала от удовольствия.
– Да, умею. Могу погадать и вам, впрочем… Впрочем, вы явно хотите узнать не о себе, а… – Сорен зажмурилась и сжала переносицу унизанными кольцами пальцами, – …о мужчине.
Я улыбнулась. Не надо быть гением предсказаний, чтоб предположить именно это: молодая женщина без обручального кольца наверняка захочет погадать на жениха.
– Да, – кивнула я. – Есть такой мужчина.
– И не один, – со знанием дела заметила Сорен. Тоже ничего сверхъестественного. Я хорошо выгляжу, одета в дорогое платье, ношу украшения из драгоценных металлов, а не бижутерию – значит, не гувернантка и не судомойка, значит, есть состояние, значит, рядом трутся люди. В частности, кавалеры.
– Точно, – улыбнулась я, сделав улыбку заинтригованной. – А как вы узнали?
Сорен открыла сумочку и извлекла потертую и замасленную колоду карт. От колоды, несмотря на всю ее непритязательность, ощутимо тянуло магией: это был артефакт, причем довольно сильный.
– Для этого не надо магии, – серьезно сказала Сорен. Тао Минь муркнула и свернулась клубочком, томно прикрыв глаза. – Вы едете одна, вас никто не провожает, но у вас однозначно много поклонников. Этот чудесный бриллиант – подарок одного из них.
– Неужели! – рассмеялась я. – А почему не родителей, например?
Сорен наградила меня тонкой улыбкой и ответила:
– Потому что розовый бриллиант – символ тайной страсти и вечной верности. Родители такого не дарят, и вы это прекрасно понимаете.
Я смущенно опустила глаза. Проводник прошел по вагону, предлагая желающим легкий ужин в вагоне-ресторане. Сорен принялась тасовать карты.
– Вы действительно очень проницательны, – уважительно заметила я. Сорен улыбнулась. Было видно, что похвала ей приятна.
– Кстати, вы скоро встретите того, кто подарил вам камень, – сказала она и продемонстрировала мне карту: Лунный Рыцарь в сверкающих доспехах.
Дамьен действительно был рыцарем – пусть на нем не было лат и шлема, но он жил со спокойным достоинством, и я всегда знала, что могу на него положиться. За окном пролетали темные растрепанные гребни лесов, а я вспоминала своего единственного родного и любимого человека и думала, что Сорен ошибается. Мы с ним больше не встретимся.
– Хорошо, если так, – натянуто улыбнулась я. Сорен перетасовала карты и принялась выбрасывать их по три. Подобный метод гадания был мне незнаком, и я заинтересованно смотрела, как мелькают сердца, мечи и кубки в углах карт.
– Рядом с вами могущественный враг, который прикидывается вашим другом, – голос Сорен был глухим и расслабляющим, невольно погружающим в сон. – Он хочет использовать вас в своих целях. Но рядом есть и друг. Скоро вы будете носить его клеймо и отдадите ему часть себя. Есть и третий человек – если сумеете избежать смертельной опасности, то проживете с ним долгую и счастливую жизнь.
Поезд замедлил ход, и за окнами замелькали огни станции – маленькой, но уютной и чистой. По позднему времени пассажиров почти не было: двое военных да долговязый парень с рюкзаком. Оцепенение покинуло меня, и я с улыбкой заметила:
– Удивительно! Ведь действительно, все так и есть. А карты скажут, как мне избежать опасности?
Сорен неопределенно пожала плечами.
– Вряд ли. В таких вещах, как спасение собственной жизни, лучше полагаться на себя и Господа.
Разумный ответ. В принципе за такие гадания можно было и в инквизицию загреметь. Как когда-то давно говорил Тобби, все начинается с мелочей. Раскинут картишки, напугают порчей и выманят все деньги.
Поезд мягко качнулся, и уютная станция медленно поплыла назад. По вагону к самым дальним местам прошел тот парень с рюкзаком, которого я заметила на перроне, и сейчас он показался мне смутно знакомым.
– Простите, Сорен, я отойду, – сказала я. – И спасибо вам за гадание.
– Берегите спину, – посоветовала Сорен и вновь принялась тасовать карты. Тао Минь приоткрыла глаза, посмотрела на меня и вновь погрузилась в дрему.
Я прошла в конец вагона, заглянула в отсек, в который нырнул незнакомец, и удивленно воскликнула:
– Дамьен? Это ты?
Дамьен обернулся – он в этот момент клал рюкзак на полку для багажа – и его усталое лицо озарило такой чистой беспримесной радостью, что я ощутила укол боли.
– Вера, – промолвил он, сгреб меня в объятия, и какое-то время мы стояли, не в силах разжать руки. От Дамьена пахло краской и клеем, дымом и болотной водой, и, прижавшись к нему, я слышала, как тревожно бьется его сердце.
– Откуда ты тут? – негромко выдохнул он.
– Еду на задание, – откликнулась я. – Одного человека хотят убить, я должна помешать.
– Ох, Вера… – промолвил Дамьен и, осторожно отстранившись, погладил меня по щеке с такой заботой и искренней нежностью, что я едва не расплакалась.
Потом мы опустились на сиденья и несколько долгих минут провели в молчании. Прошел проводник, сказав, что вагон-ресторан закрывается, прошла какая-то подвыпившая парочка, и постепенно свет стал гаснуть. В отсеке Сорен вспыхнула лампочка – должно быть, гадалка решила почитать на сон грядущий – но больше никто не зажег огня.
– Ночь… – негромко сказал Дамьен. За окнами уже царила непроглядная тьма, которую изредка подсвечивали мелкие звезды – огоньки на хуторах. – Не езди туда. У меня плохое предчувствие.
– Не могу, – вздохнула я. – Понимаешь, это несчастный больной человек. Скорбный духом. А ему готовят ужасную жестокую смерть. Я не могу, Дамьен…
Дамьен помолчал, а потом произнес:
– Ты, конечно, запретишь мне ехать с тобой.
– Откуда ты вообще тут взялся? – удивленно спросила я. – Не подумай, я безумно рада тебя видеть.
Дамьен улыбнулся, и улыбка вышла светлой и обезоруживающей. Предсказание Сорен началось сбываться.
– Обновлял фолианты Кахвинорской библиотеки, – ответил он. – А теперь еду на родину… Знакомый пригласил поработать.
– А я – в Сосновую Хмарь, – хмуро сказала я, и Дамьен нахмурился. – В Сосновую Хмарь, к воспоминаниям.
Мы почти не говорили о Сосновой Хмари. Понимая, что в очередной раз делиться общими воспоминаниями – это лишь умножать боль, Дамьен благоразумно предложил перенести все разговоры на утро, а сейчас поспать. В очередной раз жалея, что в поездах Хаомы не предусмотрено спальных вагонов, и ночь придется проводить сидя, я разулась и, попросив Дамьена отвернуться, расстегнула платье и избавилась от корсета.
Сразу стало легче дышать. В путешествия я всегда брала одежду с минимумом застежек и крючков и искренне хотела бы отказаться от корсета вообще. Но, как говорила матушка на мою очередную каверзу, «Вера, ты же леди». А леди должны терпеть.
Я так устала за день, что почти сразу же провалилась в сон. К счастью, обошлось без кошмаров – мне снилось, что мы с Дамьеном едем в Сосновую Хмарь, и он меня целует. Очень нежно, очень ласково, едва прикасаясь губами к губам. Теплые, слегка шершавые пальцы скользили по моему лицу, то дотрагиваясь до закрытых век, то ныряя в волосы и выбирая шпильки, и я боялась дышать, понимая, что сон вот-вот закончится.
Я не сразу поняла, что это был не сон. А когда понимание пришло, то я резко дернулась в сторону, пытаясь высвободиться из объятий Дамьена. Дьявольщина, да что же это такое..! Я дернула шнурок лампы, и наш отсек заполнил тусклый холодный свет – некоторое время мы с Дамьеном смотрели друг на друга, и я понимала, что все просто ужасно. Что надо остановиться.
– Вера, – начал было Дамьен и умолк. Должно быть, подумал, что я отвечу: ты для меня просто друг – а что может быть унизительнее дружбы для любящего мужчины? Я взяла его за руку и сказала:
– Ты помнишь тот день, когда нашел меня?
Растерянный взгляд Дамьена стал холодным и жестким. Он кивнул и ответил:
– Да, помню. У реки. Ты лежала на берегу, вся в крови. Я подумал, что ты умерла.
– Помнишь знаки на моем теле? – горло охватило петлей спазма, и шепот сорвался в хриплое сипение.
– Помню, – Дамьен вновь качнул головой и собрался было добавить что-то еще, но я торопливо прижала пальцы к его губам, не позволяя словам вырваться наружу.
– Это проклятие. Я проклята моим собственным мужем. Он проклял меня, изувечил и выбросил умирать, – я говорила быстро, словно боялась, что не успею сказать все. – А суть проклятия в том, что любой человек, который проведет со мной ночь, умрет мучительной смертью.
Глаза Дамьена потемнели. Теперь в них не было ничего, кроме искреннего сочувствия и понимания. Я моргнула несколько раз, заставляя слезы убраться куда подальше, и сказала:
– Я очень тебя люблю, Дамьен. Ты не представляешь, насколько сильно. Но я хочу, чтобы ты жил.
Губы Дамьена под моими пальцами дрогнули в понимающей улыбке, и я на мгновение испугалась, что он мне не поверил. Страх был настолько острым и парализующим, что, когда Дамьен осторожно притянул меня к себе, я не смогла сопротивляться.
– Вера, – промолвил он и негромко рассмеялся. – Ох, Вера, как же я тебя люблю… Неужели ты думаешь, что меня прогонит какое-то проклятие?
«Не поверил», – с ужасом подумала я. Решил, что я пытаюсь отбояриться от него, кивая на выдуманное проклятие.
– Ты мне не веришь, – выдохнула я. Дамьен прикоснулся губами к моему виску и ответил:
– Верю. Но я не боюсь. И ты не бойся.
Потом он сгреб меня в охапку и поцеловал снова – на этот раз настолько крепко и жадно, что у меня дыхание перехватило. Я и подумать не могла, что Дамьен может быть таким: решительным, властным, берущим свое. Поезд мягко покачивал нас в ладонях, вокруг не было ничего, кроме ночи, и мне казалось, что время остановилось.
– Хочешь умереть? – выдохнула я, когда Дамьен на миг оторвался от моих губ и легонько провел кончиками пальцев по цепочке с бриллиантом. По спине побежали мурашки, а ноги сделались ватными, и в голове мелькнуло: ну и ладно, и пусть. Тогда я тоже умру, но умру счастливой.
– Нет, – прошептал Дамьен и проложил быструю дорожку из поцелуев по шее к ключицам. Потом его ладони двинулись вверх по ногам, поднимая юбки, и я безвольно обмякла на сиденье, не в силах сопротивляться.
– Как он сказал о проклятии? – негромко спросил Дамьен, и я сдавленно ахнула, когда он неторопливо потянул за шнурок панталон. – Вспомни дословно.
Эти слова врезались в мою память навсегда – Альфред торжествующе проорал их мне в лицо через несколько минут после того, как умер Иган.
– «Видишь, сука западянская? – процитировала я, стараясь не смотреть на Дамьена. Мне всегда хотелось сохранить это в тайне, и теперь, когда он узнал правду обо мне, я не чувствовала ничего, кроме боли. – Любой, кто тебя поимеет, сдохнет в муках».
Дамьен погладил меня по щеке, и его лицо, искаженное гневом и болью, в полумраке казалось маской. Протянув руку, он дернул за шнур, и зашуршала шторка, которая отгородила наш отсек от остального вагона.
– Я не собираюсь тебя иметь, – проговорил он, глядя мне в глаза, и его ладонь вновь опустилась на мое колено. Дьявол побери, от страха у меня даже живот заболел.
– А что ты собираешься делать? – испуганно спросила я. Дамьен ободряюще улыбнулся и, аккуратно поддев пальцами краешек моих панталон, медленно стянул их вниз. Струйка прохладного ночного воздуха из приоткрытого окна скользнула по обнаженной коже, и я вдруг почувствовала себя совершенно беззащитной – такой, какой даже перед Альфредом не была.
Дамьен хотел умереть. И я не могла остановить его.
– Проклятие это такая штука, которая нуждается в четких рамках, – произнес Дамьен и добавил: – Я не собираюсь тебя иметь, Вера. Я хочу тебя любить.
– Нет, – прошептала я. Дамьен приложил указательный палец к моим губам и негромко выдохнул: «Ш-ш», а затем с прежней трепетной осторожностью опустил ладони на мои колени и развел их в стороны.
– Нет, – повторила я и, ахнув, закусила губу, когда Дамьен провел ладонью по внутренней поверхности бедра от колена вверх, и его пальцы скользнули по складкам плоти. Я сделала последнюю, отчаянную попытку освободиться – не вышло. Откинувшись на мягкую спинку сиденья, я поняла, что сейчас расплачусь – и в этот момент Дамьен опустил голову, и я ощутила легкое, дразнящее прикосновение его языка.
И вот тогда я действительно смогла махнуть на все рукой. Будь что будет – мне хотелось вновь понять, что это: любовь любимого человека. Мне хотелось почувствовать живое.
Кажется, я прокусила губу до крови, стараясь не кричать. Кажется, я запустила руку в волосы Дамьена, задавая ритм и бесстыдно подаваясь бедрами навстречу. Кругом была непроглядная тьма, в которой не осталось никого, кроме нас, и все уже не имело смысла. Меня трясло от нарастающего удовольствия, и когда откуда-то со стороны донесся вскрик удовлетворения, то я не сразу поняла, что это я и кричу, и что мне настолько хорошо, что я почти выпадаю из реальности в сладкий обморок.
Несколько долгих минут я провела в томной неге, не в силах пошевелиться и привести себя в порядок: казалось, что я буду лежать так вечно, с бесстыдно раздвинутыми ногами и задранной юбкой. Дамьен опустился рядом, и я заметила, что его штаны расстегнуты.
– Вот и все, – тихо улыбнулся он. – И совсем не страшно. И никто не умер.
Я закрыла глаза и опустила голову на плечо Дамьена. Все оказалось настолько просто и легко, что это было почти смешно. Альфред наверняка и не подозревал, что его проклятие можно спокойно обойти таким приятным способом.
– Дьявол побери… – негромко выдохнула я. – Неужели я могу быть счастлива?
– Можешь, – промолвил Дамьен. – И я все для этого сделаю.
Когда через несколько минут поезд с визгом и скрежетом затормозил так, что с полок посыпались вещи, а спящие люди повалились с сидений, я поняла, что радоваться рано.
На какое-то время стало тихо. Потом по проходу пробежал проводник в криво надетой фуражке и мундире поверх пижамы. Я схватила Дамьена за руку и прошептала:
– Что случилось? Авария?
Где-то в соседнем вагоне громко и отчаянно разревелся ребенок. Откуда-то сзади предположили, что, должно быть, кто-то бросился под поезд.
– Все будет хорошо, – уверенно произнес Дамьен, обнимая меня, и часть этой уверенности передалась мне – я даже не испугалась, когда в вагон ввалился отряд инквизиции в полном вооружении. Мордовороты в сером пошли в нашу сторону, заглядывая в пассажирские отсеки и сверяя сонных и растерянных пассажиров с дагерротипическим снимком на розыскном листе. Наконец, они добрались и до нас, и командир отряда удовлетворенно кивнул и сделал знак одному из подчиненных. Тот вытащил меня с сиденья в проход, и командир, с трудом скрывая злобу, произнес:
– Вера Анхельм, вы арестованы за занятия черной магией. Именной приказ министра департамента инквизиции.
Я была потрясена настолько, что даже сопротивляться не могла. Я никогда не занималась черной магией и понятия не имела, что значит этот странный приказ Тобби. Зато Дамьен не растерялся, поднялся с сиденья и уверенно сказал:
– Уберите руки, это какая-то ошибка. Она не ведьма.
В следующую минуту один из инквизиторов попросту взял и ударил Дамьена прикладом ружья – тот рухнул на пол, и тогда оцепенение меня покинуло: я заорала на весь поезд и бросилась к Дамьену, но меня сразу же сгребли в охапку и поволокли к выходу из вагона
– Дамьен! – прокричала я, чувствуя, что он меня не слышит – удар был слишком сильным, и мой любимый человек сейчас… – Вы его убили! Сволочи!
Меня выволокли наружу, в прохладную осеннюю ночь и потащили к закрытому экипажу. Краем глаза я заметила, что на мою поимку был отправлен чуть ли не целый полк, пешие и верховые, даже маленький самоходный экипаж был. Высокий инквизитор, стоявший на рельсах с вытянутым сверкающим знаком остановки в руке, махнул машинисту и спрыгнул на насыпь, освобождая дорогу.
Поезд выпустил клубы дыма и медленно покатил вперед, увозя с собой умирающего Дамьена, забирая мои надежды на счастье. А меня запихали в экипаж, кучер свистнул, и лошади тронулись.
И я смогла, наконец, дать волю слезам.
К полудню меня привезли в крошечный городок, судя по архитектуре домов, на границе с Лекией. Осень здесь еще и не думала вступать в свои права, белые стены и рыжие черепичные крыши заливало горячее солнце, и можно было поверить, что лето способно длиться вечно.
Я вышла из экипажа, и на несколько минут обо мне вроде бы забыли: инквизиторы не упускали меня из поля зрения, но и не трогали. Я стояла, разминая затекшие ноги, щурилась на солнце, и яркий южный мир был для меня черным.
Экипаж остановился на небольшой площади возле храма. На колокольне негромко брякнул колокол – я подняла глаза к небу и подумала, что, возможно, Дамьен жив. Ему могли оказать первую помощь и высадить на ближайшей станции с нормальным медикусом. А могли и не связываться с пособником черной магички и оставили его умирать на полу…
Я шмыгнула носом, пытаясь успокоиться. Пусть не увидит слез твоих палач, говорило Святое Писание, и я сейчас поняла, что это очень верные слова. Дверь храма отворилась, но вместо прихожан, которые идут со службы, на ступени вышел Тобби собственной персоной и поманил меня к себе. Я снова шмыгнула носом, провела ладонями по лицу и медленно пошла к министру.
– Дамьен, – сказала я, поднявшись по ступеням, и сама удивилась тому, насколько мертвым был мой голос. – Твои люди его убили.
Тобби равнодушно кивнул, взял меня за руки и цепко ощупал пальцы.
– Ладно, сойдет, – он стянул с безымянного пальца золотое колечко с темным рубиновым глазком и вложил его в мою мгновенно вспотевшую ладонь. С усилием свинтив с моего пальца туго сидевшее серебряное кольцо еще из девических времен, Тобби надел его на мизинец и произнес: – Пойдем. Времени нет.
– Что происходит, – глухо сказала я, не двигаясь с места. Тобби устало посмотрел на меня, вздохнул и ответил:
– Мы должны пожениться. Сейчас.
Пожениться? Это было как пощечина – звонкая, крепкая, от души. Я вдруг поймала себя на мысли, что смотрю на Тобби и не вижу его: взгляд не мог сфокусироваться, и мне показалось, что сейчас я упаду.
– Что происходит, – повторила я. Тобби подошел вплотную, сжал мое лицо в ладонях и негромко произнес:
– Король Пауль вчера умер от апоплексического удара. Принц Эван займет престол после похорон. Но настоящий принц Эван тоже мертв. Его место уже занял Эвгар.
В ушах зазвенело, и я вцепилась в руку министра, чтобы не упасть. Мир обрел четкость и ясность, и я увидела, что на щеках и подбородке Тобби пробивается рыжеватая щетина – и это было знаком того, что дела действительно плохи.
Что все ужасно.
– Я так и думала, – промолвила я. Золотой ободок кольца впился во влажную кожу стиснутой ладони. – Эвгар создал артефакт смерти и испытал его.
– Все правильно, – кивнул Тобби и потянул меня к дверям. Я медленно двинулась за ним – это было как страшный сон, в котором мне сперва дали надежду и любимого человека, а затем вырвали их и уничтожили.
В храме царила прохладная звонкая тишина. Помощники священника возились около алтаря, разматывая венчальную хуппу, которой накрывают жениха и невесту. Вид белоснежного кружевного полотнища оживил меня, встряхнул и вывел из покорного оцепенения, и я выдернула руку из руки Тобби и отчетливо сказала: