Текст книги "Белая кошка в светлой комнате"

Автор книги: Лариса Соболева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Лариса Соболева
Белая кошка в светлой комнате

Два величайших тирана на земле: случай и время.

И. Гердер

1

– Итак, в вас стреляли…

Щукин стал у кирпичной стены, оказавшись спиной к потерпевшему, и с интересом рассматривал следы от пуль, будто никогда не видел ничего подобного. Ровненькая кладка – кирпич в кирпич – и между ними тоненькая прослойка раствора до того аккуратны, что скорее соответствуют стенам жилого помещения, нежели всего-навсего гаража. И на этой ровной кладке свежие характерные выщерблины. Несведущий человек подумал бы, будто хозяин начал с непонятной целью хаотично ковырять стену, потом ему надоело и он бросил это занятие. Но Щукину выщерблены хорошо знакомы, без сомнения, их сделали пули. К счастью, потерпевший отделался всего лишь крупным испугом.

– Конечно, в меня, – с ноткой агрессивности бросил Валентин Самойлов, он же потерпевший. – А в кого еще? Я был один.

Щукин обернулся и устремил взгляд в Самойлова, который напряженно сидел на краю старого, видавшего виды кресла в углу гаража. Валентин нервно курил одну за другой сигареты, гася их в банке из-под маслин. Его агрессивность простительна и, в общем-то, оправданна – в Самойлова стреляли несколько раз прямо в гараже, а тут вал вопросов, на которые он не мог ответить ввиду того, что не знал ответов. Его нервировал бесконечный осмотр места происшествия, иногда казалось, будто никто не верит его словам. Но в него действительно стреляли. Стреляли и не попали ни разу! Каково, а? Покушение совершено в одиннадцать вечера, сейчас час ночи. Не верить потерпевшему оснований нет, но… много возникает «но». Щукин оглядел просторный и опрятный гараж – во всем чувствуется хозяйская жилка.

– Ну-ка, еще разок повторите, – попросил он. – Вы приехали домой…

– Я приехал, – заговорил потерпевший с натугой, воспоминания давались ему нелегко. – Приехал, открыл гараж пультом дистанционного управления, въехал. Свет у меня включается автоматически, лампочка горит над въездом, но тусклая. Я вышел из машины… и тогда раздался первый выстрел. Пуля пролетела у головы, я слышал ее свист, слышал, как она врезалась в стену. Я присел… не буду рассказывать, что пережил… Когда я присел, прижавшись к машине – спрятаться здесь негде, вы сами видите, – тогда раздался второй выстрел. И снова пуля отчетливо просвистела возле уха. Я перебежал за нос машины, но он… он вошел в гараж. Потом… я плохо помню, только то, что пытался убежать от пули. Смешно, да? Бежать-то некуда. Только мне не было смешно. Не знаю, как я очутился в том углу… последний выстрел он сделал в упор, стоя напротив меня. И снова не попал, пуля врезалась в стену над головой. – Валентин подскочил с кресла, в мгновение ока присел в углу и показал вверх на след от пули. – Видите? Над головой прошла.

– После выстрелов он ушел? – выяснял мельчайшие подробности Щукин. – Ничего не сказал? Может, хотя бы выругался?

– Нет. Ничего не говорил. Он все время молчал, только ходил за мной. Я закрыл голову руками и ждал, что он прикончит меня. Но он сделал последний выстрел и ушел. Я не видел, как он уходил, только слышал.

– Семь попаданий в стену, – сообщил Вадик после осмотра гаража.

– А у меня семь гильз, – доложил пожилой эксперт, потрясая полиэтиленовым пакетом. – Могу сразу сказать, что стреляли из старого оружия. А из какого, будет известно после баллистической экспертизы.

– В лицо его видели? – спросил Щукин Валентина.

– Хм! – качнул головой Самойлов, поднимаясь. Он подошел к Щукину, глядя ему в глаза, убедительно сказал: – Как вы думаете, мне до того было, чтоб разглядывать его лицо? Фигуру видел. Он был в черном… плаще, наверное. Длинном. И в черной шляпе. Может, цвет был другой, но свет падал сзади, поэтому его одежда мне показалась черной. И лицо было черным. Он был как фантом, как пришелец из преисподней…

Самойлов вернулся в кресло, закурил. Пару минут Щукин наблюдал за ним. Валентину тридцать четыре. Судя по гаражу, он кое-чего достиг в этой жизни, но, судя по машине, не так уж и много – тачка отечественная и далеко не крутая. А вот внешностью он не обделен, лицо приятное, а с точки зрения женщин, наверное, так даже и красивое, с правильными чертами. Глаза умные, темные, под стать глазам волосы, то есть тоже темные, коричневого оттенка, волнистые. И рост, и телосложение… короче, успехом у женщин он пользуется, вне всякого сомнения. Ну, вот и первая версия готова: ревнивый муж решил проучить любовника дражайшей супруги. Ведь как-то надо оправдать выстрелы, ни один из которых не попал в цель?

Неспешно прохаживаясь взад-вперед перед потерпевшим, Щукин сказал то, что на его месте сказал бы любой следователь:

– Давайте подумаем, кто и зачем в вас стрелял.

– Не знаю, – глядя в пол, ответил Самойлов.

Видимо, он сам роется в памяти, ищет, кому крупно насолил. Щукин тоже рылся в памяти, да только идентичного случая не припомнил. Если уж стреляют в кого-то, то обязательно попадают. А тут семь выстрелов фактически с двух шагов – и ни одного попадания! Нереально.

– Тогда вспомните врагов, – предложил Щукин. – Враги-то у вас есть?

– Думаю, да, – но ответ Валентина не был уверенным. – Ну, конкуренты есть, у меня строительная фирма – мы строим дома под ключ, занимаемся ремонтом. Да нет, из моих конкурентов никто не отважится на такой… безумный поступок. Мой бизнес не дает астрономических прибылей, из-за которых убивают. Что заработал, то и получи. И зачем стрелять в меня, зачем? Чтобы убить? Так меня не убили!

Щукин усмехнулся. Не убили. Но стреляли. Действительно, зачем?

– Ну, есть несколько человек, которых я выгнал с работы, – продолжал вспоминать Валентин, закуривая следующую сигарету. – Их считать врагами?

– Вам видней, – пожал плечами Щукин, глядя под ноги. Потерпевшему могло показаться, что следователю глубоко безразличны недавние выстрелы в гараже, но это не так. Щукин обдумывал вопросы, с помощью которых выстроится версия.

– Бред, – тряхнул головой Валентин. – Вы считаете, пьяница способен прийти сюда и стрелять? Руки тряслись после похмелья, поэтому не попал в меня? А где же пьяница взял пистолет? Выгнал-то я как раз любителей выпить на рабочем месте. Нет, это… этому названья нет.

Он помолчал, глубоко затягиваясь сигаретой, которую докурил до фильтра. Гася ее, Валентин мысленно вернулся на два часа назад:

– Знаете, я только помню, что он… он не торопился. Понимаете? Не суетился, а спокойно, хладнокровно стрелял. Суетился я. И метался по гаражу. А он был спокоен! Я вжимаюсь в стену, а он выбирает место, откуда ему удобней стрелять, поднимает руку, целится и…

– Скажите, Валентин, вам угрожали по телефону, письма присылали: мол, не делай то-то и то-то?

– Нет.

– С женщинами как у вас?

Самойлов поднял на Щукина непонимающие глаза.

– Я имею в виду, не мог к вам прийти оскорбленный муж?

– Я пять лет не интересуюсь женщинами, а замужними никогда не интересовался. У меня жена-красавица, я люблю ее, есть маленькая дочь, забот без того хватает.

Валентин говорил с долей возмущения. Следовательно, версия отпадает. Но это не значит, что женщины им не интересуются. А если отвергнутая женщина решила отомстить таким странным способом? Переоделась в мужскую одежду, стреляла, получая удовольствие, когда Валентин от страха метался по гаражу. Почему он уверен, что это был мужчина?

– Где ваша жена? – спросил Щукин. – Почему она не прибежала на выстрелы?

– Уехала присмотреть новые материалы, через день вернется. Она экономист, помогает мне, ведет бухгалтерию. Мы планируем строить дома за свой счет, потом продавать их. Сейчас много интересных проектов частных усадеб, это доходный бизнес.

– А дочь где?

– У тещи и тестя на даче.

– Хорошо, – остановился Щукин напротив Валентина. – А друзья? Есть среди них завистники?

– Если друзья завистники, то это уже не друзья, – пожал плечами тот. – По большому счету, мне завидовать не в чем. Я пашу как вол. Да, на жизнь хватает, но не на излишества. У моих друзей уровень примерно такой же. Хотя есть, конечно, и более состоятельные люди.

– Вы заметили рост стрелявшего?

– Представляете, в каком я был состоянии? – Самойлов в сердцах ударил себя по коленям. Если б он понимал, что произошло, или хотя бы догадывался о причинах! Но он не понимал, поэтому нервничал не меньше, чем когда видел руку с пистолетом и слышал выстрелы. Через минуту он снова заговорил, понизив голос: – Мне он показался огромным, до потолка. Вообще-то я не из трусливых, честное слово. Просто это произошло так внезапно… и так быстро… Я ничего не видел, кроме черной фигуры. Даже пистолета не видел, он сливался с рукой, а с выстрелом на короткий миг вырывалось пламя… Пламя из дула я видел. Больше ничего.

– Ну, что ж, «шутник» сегодня больше не придет…

– Полагаете, это была шутка? – почему-то оскорбился Самойлов.

– Я пока ничего не полагаю. Мой вам совет: выпейте водки и ложитесь отдыхать. А послезавтра прошу ко мне. До свидания.

Щукин вышел на улицу. Темно. В ночном воздухе стоял ядреный запах цветущей акации, он перемежался ароматами зелени. В этом году май относительно прохладный, зелень лезет как из рога изобилия, а обычно к июню стоит жара, солнце успевает пожечь флору. Подойдя к автомобилю, Щукин оглянулся. В глубине двора небольшой домик, ворота гаража выходят прямо на улицу, посему не возникает вопроса, как «шутник» проник в гараж, он просто вошел с улицы за въехавшей машиной.

К Щукину подбежал Гена, сообщил, что никто из соседей не хочет разговаривать ночью.

– Завтра опросишь, – бросил он в ответ, открывая дверцу авто.

– Я такого цирка даже в кино не видел, – садясь в машину, хохотнул Вадик. – На что американцы фантазеры, и то не додумались слепить боевик из семи пуль мимо цели.

– В боевиках героев поливают из автоматов и не попадают, – возразил Гена. – Но я согласен с Вадиком: стрелять, целясь с двух шагов, и не попасть… это надо быть слепым. А по всем показаниям потерпевшего, стрелок был зрячим, ведь Самойлов заверяет, что он ловил его, то есть выбирал место и стрелял точно по Валентину. Но не попадал. Может, он не собирался попадать, специально стрелял мимо?

– В таком случае в поступке стрелка нет логики, – поспешил сказать Вадик. – Зачем он тогда вообще стрелял? Не знает, что за подобные шутки заводят уголовные дела? А что вы думаете по этому поводу, Архип Лукич?

– Честно говоря, не знаю, что думать, – признался Щукин. – Дело-то мы заведем, а вот доведем ли его до конца… вопрос, конечно, интересный.

– Что тут думать, – пожал плечами Гена. – Совершено покушение на убийство.

– Покушение! – хмыкнул Вадик. – Моя б воля, я бы квалифицировал действия стрелка как разбойное нападение.

– С какой целью? – фыркнул Гена. – Ограбления не было, все цело.

– Тогда я бы назвал данный инцидент крупным хулиганством, – не соглашался Вадик. – Но покушение – это сильно круто. Стрелявший даже не ранил Самойлова.

– Ничего себе – хулиганство! – возмутился Гена. – Обойму выпустил и сбежал! Точно, это покушение, только смысл его непонятен.

– Не спорь, Вадик, – разворачивая машину, сказал Щукин. – Действия стрелка квалифицируются как покушение на убийство. Тебе напомнить? Убийство – это умышленное причинение смерти другому человеку, а покушение – это когда некое лицо пыталось осуществить преступление, то есть убить, но не довело его до конца по не зависящим от него обстоятельствам. Например, патроны кончились.

– Ой, да знаю я все наши закорючки, но не согласен с ними! – со свойственным ему максимализмом воскликнул Вадик. – Суть в чем? Если он пришел завалить Самойлова, почему не завалил? Ну, да, бывает, сразу и не попадают, правда, с большого расстояния. Но ведь стрелок-то находился в гараже! Не прятался, не боялся, что его узнает Самойлов. Хорошо, не попал раз… ну, два… пусть три раза не попал, но не семь же! На фиг тогда стрелять?

– Я думаю, стрелок припугнул Самойлова, – вывел Гена.

– В данной истории меня настораживает другое, – произнес Щукин. – У Самойлова нет заклятых врагов, у которых был бы повод убить его или припугнуть, следовательно, трудно будет установить мотив. А стрелок пришел, имея мотив.

– Ничего, ночь переспит, вспомнит, с кем в детском саду горшками дрался, глядишь, и тайный враг найдется, – успокоил Вадик. – Нет, не понимаю! Почему он стрелял? Или даже так: почему он не попадал?

Молчание. А что тут скажешь?

Почти два дня Щукин провел в раздумьях, которые с полным основанием можно назвать философскими сетованиями на жизнь. Только-только он почувствовал себя уверенно, увидел в глазах коллег уважение, начал готовиться к дальнейшим удачам, как вдруг судьба состроила рожу: держи невыигрышное по всем статьям дело. Зацепок нет, как и нет мотива, нет ни одного подозреваемого, нет даже идеи, при помощи которой можно набросать хотя бы приблизительный план расследования. Зато есть улики – гильзы и пули. Но где тот пистолет, из которого выпустили семь пуль, у кого? Перспектива маячит не радужная: Щукин покрутится, побегает, затем положит дело на полку, то есть оно останется нераскрытым, как уже было неоднократно. Недавний успех забудут, Архипу Лукичу снова прилепят ярлык бездарного следователя.

Щукин открыл окно, гроздья белых цветов акации висели прямо перед ним, в кабинет вползал тонкий аромат. Архип Лукич протянул руку, сорвал кисть акации и поднес к носу. А вон и первые пушинки полетели, скоро без очков станет невозможно выйти на улицу – тополиный пух закует город, как в вату, люди будут ругаться, жаловаться на аллергию и с нетерпением ждать спасительных дождей. А Щукин в отличие от многих любит тополиный пухопад, может часами наблюдать за беспорядочным полетом белых хлопьев и удивленно поднять брови на вопрос: «Чем же они вас привлекают? Наверное, оторванностью от основания – от дерева. Летят они себе и летят, и куда их занесет ветер – не знают». Куда Щукина приведет новое дело, он тоже не знает.

Из показаний свидетелей, которых опросили Вадик и Гена, ничего не ясно. Выстрелы слышали, мужчину в черном плаще и в шляпе видели немногие. Он вышел из гаража (не бежал!) и скорым шагом ушел в сторону балки. Балка – место безлюдное, заросшее растительностью, но и там, то есть напротив нее, живут люди. Вадик и Гена опрашивали всех, вдруг кто-то заметил «шутника», ведь выстрелы слышны далеко, наверняка они испугали людей.

Щукин взглянул на часы. Время подходило к концу рабочего дня, а Валентин Самойлов не явился. Почему? Неужели он не заинтересован в расследовании? Или все же нечаянно выяснил, что стрелявший был не мужчиной, а женщиной? И теперь Валентин попросту не хочет скандала с женой? Такое вполне может быть.

2

За руль села Муза, Валентин был не в состоянии ничего делать. Приехав домой, она нашла мужа в удручающем состоянии. Не то чтобы он запил, ныл или трясся от страха, нет. Валентин соответствовал слову «мужчина», умел держать себя в руках, а переживал внутри, правда, при этом становился угрюм и молчалив. Лучше б посуду побил, поскандалил, ну хоть как-то выплеснул ком ужаса, который пережил два дня назад и который продолжал удерживать его в плену. Когда Муза к нему обращалась, Валентин старался быть таким, как раньше, но… Как раньше, он уже не будет. Что-то с ним произошло невообразимое, событие, которое не под силу осмыслить разумом, и, хотя все кончилось благополучно, Муза чувствовала это «что-то» у себя за спиной. Оно притаилось и замерло в ожидании удобного момента…

Сначала Муза не поверила рассказу Валентина. Но увидев следы от пуль, услышав рассказы соседей о ночных выстрелах, она едва не умерла. Родного, любимого, ненаглядного Валентина могло не стать! Муза не представляла себе жизни без мужа. Собственно, без него жизнь ей вообще не нужна. «Я люблю» – это не просто слова, это океан счастья, который выпадает одному человеку из миллиона. Счастье выпало ей. Конечно, благосклонности Музы добивались многие другие парни, с ее внешностью можно было выйти замуж за толстый кошелек, и такие кошельки бегали за ней. Но Муза ценила себя дороже самого толстого кошелька. Она и сейчас помнит первое знакомство с Валентином, будто это произошло вчера. Произошло это на улице, на остановке. Она собралась ехать к одному парню на день рождения и вдруг услышала:

– Девушка, если вы откажетесь со мной погулять хотя бы час, я умру у вас на глазах прямо на этой остановке.

Оглянувшись, увидела Валентина и подумала: балабол. С ее стороны чувства с первого взгляда не было, любовь одурманила Музу чуть позже. А тогда она сказала, что занята, и прыгнула в троллейбус. А он… он запрыгнул за ней. Вышел тоже с ней, шел сзади до самого подъезда того дома, куда шла Муза. Хлопнула за ее спиной дверь подъезда, и, казалось, они больше не увидятся. Муза веселилась на дне рождения, забыв о случайной встрече, а когда отправилась домой в сопровождении именинника, столкнулась с Валентином там, где оставила его, – у подъезда. Удивилась, не более. Валентин снова пошел следом и таким образом узнал, где живет Муза. На следующий день он караулил ее с утра и с цветами. Вручил букет, сказал, что сейчас торопится на работу и что вечером будет ждать ее у входа в парк. На свидание она пришла из любопытства, а через неделю осталась у него. Потом они забрали ее вещи из родительского дома. Расписались, когда вот-вот должна была родиться Ирочка. К этому остается прибавить пять лет счастья. И какой-то негодяй хочет украсть ее счастье? Не бывать этому никогда! В запале Муза остановила машину посередине дороги (хорошо, хоть за городом, где транспорта мало) и повернулась к мужу со словами:

– Надо купить пистолет. Нет, два. Один тебе, второй мне.

– А тебе зачем? – вяло поинтересовался Валентин.

– Буду охранять тебя.

Он закинул руку ей на плечо, притянул к себе:

– Глупенькая. Кого из убитых спасли пистолеты, охранники, толстые стены и высокие заборы? Все, на кого покушались, покоятся на кладбище. Но меня не убили. Странно, да? Он стрелял четко в меня и не убил.

– Есть еще вариант, – была полна идей Муза. – Давай наймем детектива.

– Знаешь, сколько денег надо на детектива?

– У нас есть приличная сумма!

– Это же на новую мебель…

– Ты ценишь свою жизнь дешевле мебели?! – отстранилась она от мужа и заглянула ему в лицо. – Ненормальный! Лично мне мебель не нужна. И даже дом можем продать. И машину. Что там у нас еще ценное есть? Обручальные кольца, моя цепочка, серьги…

– Это ты ненормальная. А где жить будем?

– Мне все равно, – снова прижалась к нему Муза. – На даче у родителей поживем, потом ты построишь новый дом. А без тебя мне ничего не нужно, ничего! Я очень хочу узнать, кто это сделал. Вдруг он придет второй раз… и тогда…

Муза старалась держаться, но захлюпала носом.

– Ну, вот… – крепче прижал Валентин жену. – Не переживай, все образуется… Я совсем забыл… Разворачивай машину! Мне же к следователю!

– Не верю, что следователь будет разбираться, – круто разворачивая автомобиль, сказала Муза категоричным тоном. – Наши органы только жиреют в кабинетах.

– Он худой, – мягко возразил Валентин, кисло улыбнувшись.

– Значит, ему платят мало, потому что он плохой следователь.

– Другого у нас нет.

– Посмотрим, что он собой представляет, – с угрозой произнесла Муза.

Валентин покосился на нее и снова улыбнулся. Пройди он тогда мимо остановки – и жил бы до сих пор один. Как угадал, что эта невысокая, хрупкая на вид почти девочка нужна ему? Случаются иногда парадоксы. Муза и сейчас выглядит как девчонка. Правда, характер у нее крепкий, она не размазня. За последние двое суток лишь встреча с женой принесла радость. Но событие в гараже оставалось главным и непонятым.

Щукин уже готов был сам ехать к потерпевшему, потеряв надежду дождаться его. Но вот в кабинет кто-то робко постучал, затем вошли Валентин Самойлов и… смуглая статуэтка с черными волосами ниже плеч и синими глазами. Да, необычно смотрелись синие глаза на смуглом лице. Щукин остановил на ней вопросительный взгляд.

– Это моя жена, – понял немой вопрос Валентин.

– Очень приятно, – сказал Щукин, чтобы смягчить следующую фразу: – Подождите мужа в приемной.

Статуэтка пыхнула, однако оставила их одних.

Муза оглядела коридор, который следователь назвал приемной, недовольно фыркнула и уселась на один из стульев. Коридор пустой. Подумав, Муза подобралась к двери, прислушалась. Ничего не слышно! Как бункер! Раздосадованная, она вернулась на место.

– Присаживайтесь, – предложил Щукин, указав ладонью на стул.

Валентин сел напротив, с напряжением ждал, что скажет человек, в руках которого его жизнь. А тот вдруг спросил:

– Я забыл, сколько вам лет?

– Тридцать четыре.

– А жене?

– Двадцать девять… Это имеет значение?

– Все имеет значение, – многозначительно произнес Щукин, хотя возраст супругов действительно не относился к делу. А напряженность Самойлова значение имела: не пойдет беседа – не выяснится ничего существенного. Архип Лукич предпочитает сначала расположить к себе человека, чтоб тот доверял ему, а потом уж он приступал к опросу. Кстати, незначимые вопросы способствуют размягчению атмосферы. – Вспомнили что-нибудь?

– Вы разговариваете со мной так, будто это я стрелял, – хмуро сказал Валентин, но не грубо. – Что я должен был вспомнить?

– Кто и почему мог стрелять в вас?

– Да, я думал об этом. Постоянно думаю. И… ума не приложу, кто это был.

– Вы занимали крупные суммы?

– Конечно, занимал. Однако на данный момент у меня долгов нет.

– Понимаете, Валентин, вы должны откровенно отвечать на все мои вопросы, даже неприятные для вас, а такие будут. Я обещаю, что ваши откровения останутся в этом кабинете. Обратите внимание, я не веду протокол…

– Думаете, утаиваю от вас свои грешки? – обиделся Валентин. – Вы же наверняка считаете, будто я что-то натворил, кого-то обобрал…

– Но ведь на вас покушались, – мягко и одновременно с нажимом поставил его перед фактом Щукин. – Согласитесь, покушаются далеко не на каждого жителя нашего города. Должны быть причины. Или мотивы, как у нас говорят.

– Я не дуб, что к чему, понимаю. Если бы знал причины, так бы и сказал: этот меня ненавидит за это, а тот за то. Я, извините, заинтересован остаться в живых, а сейчас у меня нет уверенности, что тот человек не придет второй раз.

– Убедили, – сказал Щукин. – А вы уверены, что стрелял мужчина?

Валентин явно озадачился. Было видно, как он как бы прокручивает пленку фильма с покушением на себя, припоминает детали. Наконец он встрепенулся:

– Это был мужчина.

– Точно? – с сомнением спросил Щукин. – Вы утверждали, что тот человек был одет в длинный плащ и шляпу и что лица его вы не видели.

– Это был мужчина, – повторил Валентин. – Не знаю, как объяснить… поступь, движения, фигура были мужские.

– Но вы же его плохо разглядели, – подлавливал его Щукин.

– На что вы намекаете? – вспыхнул Валентин.

– Вы молодой и красивый мужчина, наверняка нравитесь женщинам. Не могла ли отвергнутая вами женщина…

Валентин расхохотался, в его хохоте ясно слышалось отрицание подобной версии. Смеялся Валентин недолго, после чего твердо сказал:

– Пять лет назад я расстался со всеми женщинами. Когда женился. Что же они раньше не отомстили мне, неверному?

Что ж, версия разбилась в пух и прах. Но так же не бывает, чтоб стреляли без причины! Щукин скрыл разочарование, протянув лист и авторучку Самойлову:

– И все же… вот, возьмите… – Валентин все взял, приготовился писать. – Напишите имена и фамилии всех ваших знакомых, друзей, включая женщин.

– Моих друзей подозревать… глупо. – Валентин положил авторучку на стол, отказываясь кляузничать. – Извините.

– Пишите, – настойчиво сказал Щукин. – Я же не советую, как вам строить дом? Разбираться, виновны или не виновны ваши друзья, наша работа. В вас стреляли, мы обязаны проверить всех, кто вступал с вами в контакт. Иногда результаты проверок удивляют потерпевших. Так что пишите, Валентин, пишите. Не забудьте адреса и место работы. Можете курить.

Нехотя Валентин взял авторучку. Щукин подошел к окну, вдохнул запах акации и повернул голову в сторону Самойлова, с интересом изучая его профиль, фигуру. Сейчас мало встретишь молодых мужчин, от которых веет прочностью, чаще веет порочностью или же бесхребетностью. Валентин излучал прочность, основательность, силу. Это неважно, что в данную минуту он был растерян и напуган, другой бы на его месте не дожил до седьмого выстрела – умер бы от разрыва сердца. Просто сейчас ему трудно пережить внезапное, ни на чем не основанное покушение. Хотя так ли уж ни на чем не основанное? Сам Валентин не помнит, с кем у него были серьезные трения. А родственники? Интересно, что они о нем знают?

– У вас есть мать? – начал Щукин.

– Есть.

– Она с вами живет?

– У нее своя квартира, – продолжая писать, отвечал Валентин. – Две хозяйки на кухне – это атомная война, не согласны?

– Полностью согласен. А где она живет?

– На улице Каховского.

– Вы ей говорили о покушении на вас?

– Нет, что вы! Она же перепугается до смерти.

– И отец у вас есть?

– Нет. Отца я плохо помню. Он погиб.

– А что с ним произошло?

– Его застрелили, когда я был маленьким.

– При каких обстоятельствах?

– Не знаю. Мама не любит об этом рассказывать, а я лишний раз стараюсь не тревожить ее. Она не вышла второй раз замуж, так любила отца. Зачем бередить старое?

– Верно, – согласился Щукин и вернулся на свое место. – Ну, а бабушки с дедушками живы?

– Родители мамы не так давно умерли, а мать отца жива и здорова, ей семьдесят девять, отлично выглядит, все делает сама. Деда я вообще не знал, его… тоже убили. – Валентин поднял глаза на Щукина и горько усмехнулся: – Прямо напасть на нашу семью.

Архип Лукич невесело подумал: «Значит, это у них семейное – превращаться в мишень по чужой воле».

– Такое иногда встречается, – заверил его Щукин, а то, чего доброго, парень совсем свихнется и побежит к гадалкам, а те будут рады стараться, наплетут вагон небылиц, дабы выманить побольше денег. – Я в фатальность не верю, но был не раз свидетелем случайных совпадений, примерно как ваш случай. Остается признать, что фатальность все же существует. Но вы не отчаивайтесь. Написали?

– Не всех.

Валентин продолжил строчить, а Щукин задал очередной вопрос:

– С родственниками жены у вас хорошие отношения?

– Нормальные. Сначала они не очень приняли меня… ну, теща и тесть. Я же вроде как рабочий, хотя и окончил институт, строительный. Теща и тесть считают, что в рабочей среде одни пьяницы и лодыри. Потом ничего, смирились. С братом Музы я не очень контачу, а с сестрой подружился с самого начала.

– Вашу жену зовут Муза? – изумился Щукин.

– Да, – наконец улыбнулся Валентин. – Это тесть дал ей такое имя. Она младшая и поздний ребенок, с ее рождением он почувствовал себя молодым и ощутил жажду жить, как он говорит, поэтому и назвал дочь Музой. Мне нравится – необычное имя. Да и вообще жена у меня необычная: всегда у нее есть какие-то идеи, она очень энергичная, за что ни берется, все у нее получается, отличная хозяйка…

– Ревнивая?

– А как же! – протянул он довольным тоном. Видимо, Самойлов и его Муза относятся к ревности играючи, а ведь это чувство заводит некоторых ой как далеко. – И я ревнивый. Правда, она пока повода не давала, а там… посмотрим. Все, написал.

– Вы благополучный человек, – беря лист, сказал Щукин.

– Раз в меня стреляли, то не совсем.

Попрощавшись, Валентин вышел в коридор, Муза подскочила со стула:

– Что он говорил?

– Не здесь, – шепнул Валентин и побрел к выходу.

Муза сначала шла за ним, а потом отстала и вихрем влетела в кабинет Щукина, который немало удивился нежданному явлению. Он не успел рта раскрыть, как Муза очутилась у его стола и заговорщицки зашептала, опершись руками о стол:

– Извините, пожалуйста, что отвлекаю вас, но… Поймите меня правильно, в моего мужа стреляли, я хочу знать, кто это сделал. У нас есть… В общем, я вас прошу, разберитесь во всем, я… то есть мы… заплатим вам.

– Да? – Щукина забавлял и ее вид, и ее волнение, и ее детскость. – Сколько?

– У нас есть сорок тысяч, – выпалила она.

– Так мало?

– Мало? – растерялась она, однако быстро сообразила, что надо говорить при сделках: – Вы скажите, сколько надо, я достану.

– Девушка, за дачу взятки статья 291. А взяточнику положена предыдущая статья, 290. Вас это устраивает? Меня нет.

– Меня тоже, – надула она полненькие губки. – Я так боюсь…

– Только это вас и оправдывает.

– Муза! – открыв дверь, строго окликнул ее Валентин. – Ты что здесь делаешь?

– Ваша жена хотела услышать из первых уст, как обстоят дела, – выручил его супругу Щукин. – К сожалению, пока я не мог ее порадовать.

Валентин взял за руку Музу, которая бросила «спасибо», и вышел вместе с ней. Архип Лукич остался один.