Текст книги "Магия убийства"

Автор книги: Лариса Соболева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Лариса Соболева
Магия убийства

© Л. Соболева, 2014

© ООО «Издательство АСТ», 2015

* * *

1

В запущенной части лесопарка фары рассекли темноту, нырнули, и свет их выхватил из темноты тропинку, терявшуюся среди деревьев и кустов.

– Сюда! Сюда! – закричал паренек, кинувшись к автомобилю и призывно замахав руками.

В автомобиле услышали или увидели его – затормозили. Пока юноша бежал к машине, оттуда вышел молодой мужчина лет тридцати, за ним субтильная девушка, потом еще три человека. Бежавший к ним юноша вдруг остановился, словно одумался, опасливо и запоздало спросил:

– Вы кто?

– Прокуратура, – сказал молодой мужчина.

Он мог бы ничего не говорить, на нем было написано крупным шрифтом: гражданин начальник. В понимании юноши только начальники имеют столь невыразительную внешность и одеваются в стандартные костюмы, чтобы их не перепутали с другими людьми. Однако вид остальной прибывшей компании не внушал ему доверия, и паренек потребовал:

– Документы покажите.

– Думаешь, твой труп, кроме нас, еще кому-то нужен? – с ухмылкой спросил «гражданин начальник», протягивая ему удостоверение в свете фар. – Меня зовут Платон Сергеевич Холод.

Хорошенькая девушка, приехавшая с ним, застенчиво протянула удостоверение, но юноша уже поверил им, махнул рукой:

– Идите за мной, на машине не проедете.

Зона лесопарка не такая уж и большая, но дебри здесь встречаются дремучие, именно по таким дебрям, да еще в темноте, освещаемой единственным фонариком, шла группа за пареньком лет семнадцати. Он волновался, оттого торопился, спотыкаясь почти на каждом шагу, и скороговоркой сообщал, изредка оборачиваясь назад:

– Мы на него случайно набрели, а вокруг никого. Не выходной день, поэтому пусто кругом. Нашли его, когда еще светло было…

– Что ж ты сразу не позвонил? – спросил кто-то из прибывших.

– Я звонил, – заверил юноша. – Трубку не брали. А когда дозвонился, мне не поверили, думали, мы хулиганим… Пришлось еще раз звонить… тоже в справочную, чтоб дали номер прокуратуры…

– От такого стола нас оторвал, – вздохнул еще один.

– А нам что, караулить этот труп до утра, пока вы наедитесь? – возмутился юноша.

– Долго еще? – поинтересовалась девушка и вздрогнула от крика, который раздался неподалеку:

– Мы здесь!

Кричал еще один юноша, к нему жалась девчушка в светлой футболке и джинсах. Группа подошла, окружила труп.

– Посвети, Валдис, – попросил Платон Холод молодого и высокого, накачанного, как футбольный мяч, парня, который держал фонарик.

Луч взметнулся и замер на плечах и шее убитого, голова его была запрокинута назад. Убитым оказался здоровенный мужик, про таких в народе говорят: лось – значит, очень крупный. Он полулежал между двумя деревьями, будто застрял в слишком узком для него проеме. В сущности, и застрял. Очевидно, когда он был жив, то стоял как раз возле этих деревьев, после убийства он не упал, а осел и попал между стволами, которые держали его в полулежачем положении.

Валдис сделал пару шагов к нему, поднял выше фонарик, чтобы рассмотреть лицо трупа, устремленное носом вверх, с широко распахнутыми глазами, будто там – в вышине – покойник оставил свою неосуществленную мечту, к ней и обратил последний взор. Опершись о ствол рукой, Платон Холод тоже заглянул в лицо трупа, но в отличие от Валдиса не увидел в нем романтика, способного мечтать о возвышенном. Убитый показался ему человеком ограниченным, хотя сейчас он, разумеется, не сказал ни слова и уже никогда не скажет.

– Где такие препоганые рожи делают? – произнес Холод.

– Не в пробирке выращивают, – ответил Валдис, повернув козырек кепки назад. – А отшлифовывают на зоне.

– На зоне? – поднял на него глаза Платон. – Это бандит?

– Не просто бандит, а последняя сволочь.

– А что, бывают первые, вторые и третьи сволочи? – пошутил высокомерно Платон.

– У первых и вторых сволочей совесть чуть-чуть теплится, – объяснил Валдис, не обратив внимания на его тон. – А у последних сволочей в душе пусто, как в заброшенной цистерне. Это Канарейка или Кенар. Подонок и мразь. В зону ходил с младенческих лет. Теперь больше не будет туда ходить. По нашим скромным подсчетам, он киллер.

– А по нескромным? – поинтересовался Платон.

Он ведь был человек новый в прокуратуре, как и обомлевшая у куста напротив трупа Ника. После института отправили мальчика Платошу в район работать рядовым следаком, а там скука деревенская, опять же папа с мамой затосковали по сыночку. Великовозрастного отпрыска стараниями родителей перебросили в город.

– По нескромным подсчетам, он руководит синдикатом убийц уже несколько лет, – ответил Валдис. – Все крупные убийства совершались под его командованием.

– Что-то больно нежно его зовут – Канарейка.

– Производное от Канарина. – Валдис медленно провел лучом фонарика по плечам и рукам убитого. – Ух ты, какая гайка! Граммов на десять потянет. Убить – убили, а гайку оставили? Не по-хозяйски.

Правая рука убитого, согнутая в локте, находилась на уровне плеча, зажатая между телом и стволом дерева. На безымянном пальце Канарейки сверкал золотой перстень с камнями, действительно напоминавший гайку, ибо был слишком большим и толстым.

– Эти обрубки должны уголь ворочать, а не золотые гайки носить, – ворчал Валдис, ведя лучом по фигуре Канарина. – Или лес валить. Желательно где-нибудь в тайге и подальше от жилых центров, чтобы народу не мешать… У-у-у…

Протяжное «у» означало, что даже Валдис слегка растерялся, увидев также обилие крови на Канарине. А кровищи действительно было море. Вся нижняя часть тела залита так, что самой раны не видно – одни сгустки. Валдис и Платон наклонились к животу убитого, пытаясь определить, чем же из него выпустили кровь.

– Очередью прошили, – наконец сказал Валдис.

– Из автомата? – уточнил Платон Холод.

– Похоже, – неуверенно пожал плечами Валдис и шепнул: – Эксперт и криминалист тебе точно скажут, чем его шили, а ты командуй.

– И как мы тут будем?.. – в ответ зашептал неопытный Холод. – Света нет…

– А вот так и будем: с фонариком и до утра. Я позвоню, чтоб привезли еще пару фонарей. Начинай, говорю.

– Прошу вас… – Холод повернулся к остальным.

Обратился он к эксперту, а Ника в ужасе попятилась. Сегодня она – такой же новичок в прокуратуре, как и Холод, – накрыла поляну, отмечая свое вступление в должность следователя после учебы в университете и после практики. С этой «поляны», а точнее, из-за стола, они и рванули на убийство, Ника увязалась за мужчинами, требуя себе дела. До этого она значилась на побегушках, к серьезным делам ее близко не подпускали. Ника пятилась, но, как только ее спина коснулась ствола дерева, она вдруг решительно приблизилась к трупу, будто дерево и подтолкнуло ее. Вторым подошел к трупу, напевая известный шлягер, эксперт – человек средних лет. Он натянул латексные перчатки, поиграл в воздухе длинными пальцами, словно перед ответственной операцией, и сказал:

– Свет!

Валдис посветил ему жалким лучиком, но и этого было достаточно, чтобы Ника увидела темную лужу под убитым, джинсы, залитые кровью от пояса до пят, кровавые сгустки на животе. Нет, не просто сгустки, живот убитого был раскурочен начисто. А когда от ветерка в нос ударил запах… У девушки в глазах потемнело, тело приобрело подозрительную легкость, она лишь с удивлением обнаружила, что летит куда-то в космос и слышит голос мальчика, который привел их к трупу:

– О-ёй! Держите ее!..

Наконец-то! С большим опозданием до него дошло, что она не будет против, если он ее поцелует. Скромность, конечно, украшает человека, но в данном случае становится лишним отростком, как шестой палец.

Клара остановила машину возле его дома и не сказала, как сказала бы любому другому мужчине: «Выметайся, мне некогда». Она повернула к нему лицо и ждала… сама не зная чего, но ждала напряженно и, можно сказать, призывно. Они провели много времени в ночном клубе, поэтому на чашку кофе он вряд ли ее пригласит. Впрочем, чашка кофе явилась бы намеком на перелом в их отношениях, и Клара пошла бы за ним, нет, побежала бы. Но он скромный человек – это такая редкость в наше время, хотя ему уже тридцать восемь. Ей тоже не семнадцать, можно было бы проявить активность. Конечно, ему.

И вдруг, когда Клара сочла паузу чересчур длинной, когда она разочаровалась и собралась попрощаться, Мартын положил свою руку на спинку ее сиденья. Он долго и преданно смотрел ей в глаза, отчего она млела не понарошку и, кажется, впервые в жизни. Только потом он лишь слегка, почти незаметно коснулся губами ее губ – вот и весь поцелуй, которого так долго ждала Клара. Ну почему он такой дурак? Неужели не заметил, как сильно нравится ей, что она уже готова к близким отношениям, мало того – жаждет их? Да все он знает, чувствует, видит. Тем не менее Мартын открыл дверцу и сказал, улыбнувшись:

– До завтра.

И вышел. Клара без сил откинулась на спинку сиденья, со стоном прикрыла веки. Что это за человек, из-за которого она потеряла контроль над эмоциями и разумом? Откуда он взялся со своими древними принципами, когда в постель не ложатся сразу же после знакомства? А они уже месяц знакомы, месяц! Но о постели ни гугу. Один поцелуй и был только что. С другим мужчиной Клара повела бы себя проще, но с Мартыном не может.

Она наклонила голову к рулю и взглянула на окна Мартына, там загорелся свет. Вздохнув с тоской, Клара помчалась домой, рассуждая, что, в сущности, подобные отношения поднимают из глубин души нечто трепетно-загадочное, возвышенное, делающее человека чище. Может, это нечто и зовется любовью? А ведь, похоже, Клара попалась.

У своего дома она увидела знакомый автомобиль, не стала въезжать в гараж, а остановилась посередине двора. Разговоров сегодня не хочется. И ничего не хочется. Сейчас подойдет Красавчик, Клара пошлет его, а потом поднимется к себе, упадет на кровать и будет мечтать о Мартыне – мужчине ее снов, как это ни банально звучит.

– Привет, – склонился к окошку Красавчик.

Всех вечных юношей, которые успешно старятся, но остаются мальчиками, она зовет Красавчиками, только номера дает им разные. Этот хоть поумней других, потому более интересен ей, да и связывает их обоих давнишняя… как бы это сказать… ну, пусть будет дружба.

– Что надо? – спросила она, не посмотрев на него.

– Во-первых, дело есть…

– М-м-м, – недовольно поморщилась Клара. – Какие дела на ночь глядя?

– Посоветоваться приехал. Во-вторых, Кенар пропал.

– Что? – От былой расслабленности и следа не осталось. Клара вся собралась, бросив ночному визитеру: – Подожди, машину поставлю в гараж.

В лифте они поднялись на шестой этаж, Клара открыла дверь, вошли. У нее была прекрасная квартира, о которой она мечтала много лет. Очень важно иметь крышу над головой, но важно еще и то, что под этой крышей все предметы соответствуют знаку качества. Только совсем недавно Клара осуществила эти мечты. А тут еще и волшебно-трепетное чувство явилось нежданно-негаданно, ударило в самое сердце, которое по идее должно было давно остыть, однако еще горит. Но при всех достигнутых ею успехах в жизни внутри Клары поселился некий червячок, да так и прижился. Зовут этого червячка «страх». Примитивный, животный и необъяснимый. Смешно, чего Кларе бояться? А она боится. Боится неизвестно чего. Вот как случается иногда.

Двухуровневая квартира являлась тем излюбленным местом, о котором говорят: мой дом – моя крепость. Здесь и только здесь Клара расслаблялась по-настоящему. Но не сегодня. Сегодня она прошла к бару, по дороге кинув сумку на кресло, налила в хрустальные стаканчики бренди, подала один Красавчику, которого на самом деле зовут обыденным именем Витя.

– Так что с Кенаром? – спросила Клара с легким беспокойством.

– Откуда я знаю? – взяв у нее стакан, пожал тот плечами. – Мы условились встретиться в восемь в баре еще вчера, должны были обговорить завтрашний день, а он не пришел. Я и сегодня прождал его полтора часа.

– На мобилу звонил?

– Естественно. Он ни разу не ответил.

– А что у вас завтра?

– Пикничок на природе, – усмехнулся Витя. – Но теперь отменен.

Клара прошлась по комнате, а здесь есть где пройтись – не то что в убогих трущобах, где она когда-то жила с родителями. Тридцатидвухлетнюю Клару можно было бы назвать красивой, если б не хищные и злые глаза, их она всегда прячет за приспущенными ресницами. Малоприятны и презрительно поджатые губы, часто именно они выдают негативные эмоции, живя на лице автономно от ее очередной маски. А масок у Клары несколько, много-то и не надо, чтобы ввести людей в заблуждение и показаться обаятельной, привлекательной, неглупой. Для Мартына у нее одна маска, для подружек – другая и так далее, только с Виктором Клара была такая, как она есть.

Витя… а он действительно стандартный красавчик, предмет мечтаний миллионов женщин, которым нравятся герои сериалов про красивую жизнь, нравятся белые длинные кудри ниже плеч, голубые глаза, правильные черты лица, высокий рост и атлетическая фигура. А что внутри у него, есть ли там душа – ни одна дура не задумывается, потому что оболочка принимается за содержание.

Красавчик Витя упал в кресло, вытянул скрещенные ноги вперед и лениво произнес:

– Мне неприятно, что меня держат за мальчика. И кто? Кенар! Ассенизатор хренов! Я жду этого скота как дешевая телка, а он не является.

– Ты и есть вечный мальчик, – поддела его Клара. Сегодня он ее раздражал, потому что не Витю сейчас она хотела видеть здесь. – Красавчик Витя…

– Не называй меня Красавчиком, – так же лениво запротестовал он. – Банальная кличка, тупая, бесит меня.

– Но приросла к тебе, – уколола его Клара. – Это твоя профессия, разве нет? Однако ты действительно скоро вылетишь из обоймы. Тебе сколько?

– Тридцать семь.

– Вот-вот. Тридцать семь, а ты все еще Красавчик, соблазнитель чужих жен. На лице вон уже морщины появились. И кожа приобрела возрастную отечность.

– Не зли меня, – промямлил он.

Она не злила его, во всяком случае, не имела такой цели, а говорила то, что через несколько лет скажут и ей. Да, у них разный профиль работы, но для Клары так же важен фасад, как для Красавчика, а что будет потом? О будущем не задумываются только болваны, Клара давно подумывала о тихом уголке со всеми удобствами и с дополнением в виде мужа, детей, слуг. И вдруг – о, неожиданность! – появился ОН. Тот, кого Клара хотела бы видеть рядом, кто вряд ли будет раздражать ее, кто идеален во всех отношениях.

Наверное, Красавчик заметил, что с Кларой произошла некая метаморфоза. Она сидела с прямой спиной, отстраненная, сжимала стакан с бренди, который ни разу не пригубила, ушла в себя. Понаблюдав за ней, Витя спросил:

– Что тебя беспокоит, Клара?

– М-м-м? – Она вышла из задумчивости. Вышла несколько нервно, словно не ожидала, что в комнате еще кто-то есть, поэтому ее слегка напугал его голос. – Не знаю… Понимаешь… мне не по себе, когда пропадают люди.

– Ты кого называешь «люди»? – прищурился он, закурив сигарету. – Кенара? Хм! Это отребье?

– А чем мы лучше?

– Клара… – рассмеялся он. – Самоедство тебе не идет.

– Это не самоедство.

– Что же тогда?

«Нет, с ней действительно не все в порядке, – отметил про себя Красавчик. – Судя по бисеринам пота на лбу, Клара находится в том пограничном состоянии, когда истерика может возникнуть на пустом месте. С чего бы это?»

– Это… – сказала Клара, глядя куда-то в пространство. – Ты будешь смеяться, но это страх.

– Страх чего? – Он пересел на подлокотник ее кресла, не вслушиваясь в белиберду, которую она несла, а с намерениями вполне конкретными и приятными.

– Мой страх появился, когда пропала Райка.

– Кто такая Райка?

– Подруга.

– А-а-а, – понимающе протянул он, обняв ее за плечи.

– Все осталось на местах, а ее не нашли. Куда она делась? Если сбежала, то почему не взяла из дома деньги, украшения, одежду? Документы не взяла. Почему неожиданно все бросила и пропала? Никаких причин не было, чтобы так внезапно исчезнуть…

Красавчик Витя трогал губами висок и шею Клары, а она не замечала, не таяла, как обычно. Не заметила также и то, что рука его гладит ее округлую коленку, сдвигая вверх по бедру юбку. Но услышать его услышала.

– Это когда было? – спросил Красавчик.

– Почти семь лет назад.

– Ну… Семь лет! Нервишки забарахлили.

– Терпеть не могу, когда ты говоришь «нервишки», «винишко», «людишки»… Эй! – опомнилась она, когда его руки нагло стали лапать ее. – Витенька, убери щупальца… У меня нет настроения.

Но Витенька уже вошел в экстаз, задышал ей в лицо:

– Аппетит приходит во время еды, а мне нужна постоянная практика.

И хватал ее за аппетитные части тела, поднимая из кресла. О, если б это были другие руки, другое лицо, другие губы…

– Отстань, – отбивалась она, но отбивалась безвольно, что только раззадоривало Витю. – Не хочу… Да отцепись же! Убирайся к черту…

Витенька не первый раз восстанавливал нервишки Клары подобным образом, посему не обращал внимания на слабые попытки прогнать его, хотя раньше она с удовольствием шла в постель. Но он знал свое дело, знал женщин, как патологоанатом знает, под каким слоем кожи находится та или иная мышца и для чего она служит.

В это время Клара думала о Мартыне. Спонтанно переключилась на мысли о нем и теперь представляла, что это руки Мартына обнимают ее, его губы целуют.

2

Ника приподняла голову, прекрасно помня, куда и зачем приехала, но почему-то она сидела в машине, к ее вискам Валдис прикладывал мокрый платок.

– Что такое? – встрепенулась она. – Что случилось?

– Ты в обморок упала, – безжалостно сказал Валдис, наливая на платок минеральной воды из бутылки-огнетушителя.

– О боже… – Кончики пальцев Ники коснулись лба, они дрожали то ли от недавнего обморока, то ли от стыда.

– Да ладно, – подал ей платок Валдис. – Со многими случается, с мужчинами тоже, позже все привыкают.

– Ты специально, да? – плаксиво выговорила она.

– Что специально?

– Ты специально врешь? Как я буду смотреть им в глаза? Меня засмеют… всем расскажут… А я так хотела доказать… особенно папе…

Она уткнула лицо в ладони и заплакала как обычная девочка, впрочем, от девчонок Ника ушла недалеко, а может, и вовсе не ушла. Она молоденькая и смахивает на студентку-первокурсницу, наверное, потому, что худенькая. И лицо у нее нетипичное для работника прокуратуры, требующей от личности силы, воли, жесткости, а порой грубости и жестокости. Ну кто видел следователя с нежным лицом школьницы и с постоянно распахнутыми, удивленными серыми глазами? И прическа у нее девчоночья – природой закрученные кудри торчат в разные стороны. А кто видел следователя, который падает в обморок при виде трупа? Где еще есть следователь с мягким и тихим голосом, воспитанный в традициях «извините – пожалуйста – будьте добры»? И не важно, что она такая же папина дочь, как и Платон, важно, что она незаносчивая и не похожа на детку высокопоставленного чиновника. Надеть бы на Нику бальное платье и запустить куда-нибудь в девятнадцатый век, там ей и место, но никак не в нашем суровом и безжалостном веке.

– Не расскажут, – пообещал Валдис, присев на корточки и положив ладони на колени Нике. – А расскажут – в рог получат, клянусь.

Ника сквозь слезы улыбнулась:

– А как я сюда попала?

– Я перенес тебя. – Новый приступ слез заставил Валдиса применить более активные меры утешения: по головке погладить, по плечикам, обнять! А как же – обнять просто необходимо, чтобы слабое существо не чувствовало себя обделенным и покинутым. – Ника, все решили, что ты не от крови упала, а от переутомления.

– Какое переутомление? – жалобно всхлипнула она. – От чего? Мне вообще никакой работы не дают, только бумажки писать заставляют… А ты – переутомление!

– Потому что берегут тебя. – Он сделал только хуже.

– Я их не прошу беречь меня. Берегут! Не просто же так берегут, а потому что отец им сказал. Я знаю, догадываюсь…

И опять слезы в три ручья. Валдис не представлял, что делать, ведь на нее даже объятия не действуют, а уж его руки излучают такую энергию – экстрасенсы отдыхают. Очевидно, Ника еще маленькая и глупенькая.

– Ничего, просолишься, – сказал он еще одну утешительную фразу.

– Как это – просолюсь?

– Как в бочке. Видела, какими в бочке бывают огурцы? Здоровые, желтые, неаппетитные. Туда бросают маленькие, красивенькие, зелененькие огурчики в пупырышках, а на следующий день они становятся такими же желтыми и неаппетитными, хотя остаются маленькими. Просаливаются. И ты…

– Стану черствой, циничной и грубой? – вздернула она нос, что означало несогласие с перспективой, обрисованной Валдисом.

– Ты бросаешься в крайности, а я говорил образно. Хочешь, тебя отвезут домой? Наши ребята приехали…

– Еще и ваши приехали?! – ужаснулась Ника.

– Только не плачь! – упредительно выставил ладони Валдис. – Я не гожусь быть носовым платком. Так что будем делать?

– Пойдем к трупу.

Она спустила ноги и стала на землю. Валдис удержал ее от неосмотрительного шага, вернее, попытался:

– А тебе опять плохо не станет?

Ника отрицательно мотнула головой и добавила:

– Надо же привыкать… то есть начинать просаливаться.

Девушка мужественно зашагала к группе, ползающей в темноте, которую разрезал свет нескольких фонариков. Когда Ника подошла, мужчины выпрямились. Она не смела поднять на них глаз, знала, что все-все до одного внутри торжествуют, не уважают ее за слабость, наверняка насмехаются. Криминалист, пожилой дядька, которого из состояния покоя даже всемирная катастрофа не выведет и который не просолился окончательно, потому что имел закалку от всяческих новых веяний, внедряемых молодыми, сделал вид, будто ничего позорного не произошло:

– Никуля, посмотри, что мы у него нашли.

О, как благодарна была ему Ника! Она подошла к Сократу Викентьевичу, глядя на него с дочерним обожанием, взяла из его рук целлофановый пакет. В нем лежала змейка толщиной с мизинец Ники, а то и меньше, длиной примерно сантиметров двадцать, хотя длину из-за извилин змейки определить было трудно. Ника пощупала ее через целлофан, помяла – гибкая и принимает всегда первоначальное положение.

– Из чего эта змейка? – спросила Ника.

– Да резина, – махнул рукой Сократ Викентьевич. – Эти игрушки делают, чтобы людей пугать. Представь: тебе подбрасывают змейку, ящерицу – на вид настоящих. Ты, естественно, пугаешься в первый момент, визжишь, а дурень, подбросивший тебе эту гадость, закатывается от хохота. А то, бывает, в лицо неожиданно змейку ткнут, представь реакцию, например, женщины. Наш клиент, видать, из таких шутников был, подбрасывал змейку знакомым.

А Ника почти не слушала его, скосила глаза на окровавленный труп и думала, что надо бы подойти к нему, показать всем свою закалку. Но запах крови и трупа – особенный – доставал до носа Ники, от чего наплывами подкатывала тошнота. Девушка все равно, собрав все мужество, какое имелось, пошла к трупу. Если сейчас она не переменит к себе отношение коллег, то уже завтра к ней прилепят какой-нибудь ярлык из самых унизительных. Ника склонилась над трупом, повторяя про себя: «Только бы не упасть, только бы устоять». А какой-то негодяй (она просто не посмотрела – кто именно) осветил фонариком нижнюю часть тела убитого! Видимо, услужил ей, чтобы от молоденькой следовательши не ускользнула ни одна деталь, наверняка надеясь, что она опять грохнется без чувств. Ника задержала дыхание, чтобы не вдыхать тошнотворный запах.

– Изрешетили, – сказал эксперт за спиной.

Он был похож на садиста из фильмов ужасов – длинный, худой, с кажущимся изможденным лицом и в очках. Эдакий Доктор Смерть. Но это как раз был тот случай, когда внешность обманчива. Семен Семенович был человек добрый и веселый, правда, чувство юмора у него весьма своеобразное, не всегда понятное Нике.

– Автоматом? – по-деловому спросила она. Не сама дошла, а слышала об автомате, когда переговаривались Платон с Валдисом.

– Ага, – подтвердил Семен Семенович. – Тут гильз полно. Почти в упор стреляли. Трупу чуть больше суток. Дырочки в этом большом теле я у себя в морге подсчитаю, чтобы точно сказать, сколько всадили пуль, но думаю, всю обойму выпустили. Абсолютно не экономные люди. И что примечательно – по низу живота прошлись.

– Почему примечательно? – Наконец она смогла отойти от трупа, выдержав экзамен на прочность! Только немного шатало.

– Потому что обычно стреляют, чтобы убить наверняка. – Это сказал Сократ Викентьевич. – А «наверняк» располагается точно в области груди, где сердце, то есть мишень приличная. Ну, там еще и легкие есть, которые не любят пуль, потому обычно стреляют по груди.

– А почему этого по низу живота?.. – Ника не договорила, так как проглотила внезапный приступ тошноты и вытаращила глаза (в них опять потемнело).

– Карлик, наверное, стрелял, – подал глупую идею Платон, стоявший у трупа, заложив руки в карманы брюк и нарочито показывая: мне все нипочем. Он вальяжно приблизился к Нике. – Выше автомат не поднял, потому что тяжелый. Ника, ты чего упала?

Вопрос он задал тоже глупый и тихо-тихо, не для посторонних ушей, но она ответила громко, чтобы все слышали:

– У меня вегетососудистая дистония. Это болезнь такая… – Ой, дура! Теперь все эти мужики будут думать, что она смертельно больной инвалид. Ника поспешно изменила тему: – Где свидетели?

– Мы их отпустили, – сказал Холод.

– А по мне, так никакой разницы – куда стреляли, – сказал опер из уголовного розыска с пропитым лицом. – Застрелили – и дело с концом. Вы лучше подумайте: чего он сюда приперся? Место глухое, кафе-бара нет, чтобы водки выпить. Что ему в зарослях понадобилось? С кем он пришел? Мы ни одного следа не найдем, тут трава везде по колено. А кто-то ведь пришел с ним. И автоматик случайно в кустах нашел.

– Меня, признаться, все эти вопросы не волнуют, – вздохнул Сократ Викентьевич. – Убитый был исключительной мразью, должно быть, подобная же мразь и расправилась с ним. И хорошо, что количество бандитов иногда сокращается от рук самих же бандитов, раз уж государство скромничает и не берет на себя миссию мусорщика, не очищает свою территорию от мрази. А вот во времена Ивана Грозного секли на площади за малое преступление, бросали в телегу и в необжитые районы выселяли без права возвращения. А за крупное преступление – голову с плеч долой. Очень правильно.

– Такое мурло Канарейкой прозвать, – хмыкнул Платон Холод. – За что птичку обидели?

– Но убийцу будем искать, – заявила Ника с детским пафосом, вызвав улыбки. Особенно Платон ее разозлил, то есть его улыбка – отеческая, снисходительная. От нее Нику затошнило круче, чем от трупа. Но ничего, она еще покажет себя, недаром она носила имя богини победы.

Что делать, когда у себя в постели обнаружил пресмыкающееся? Наверное, этот вопрос целесообразней задавать вторым. Потому что первым будет – как не хватить инсульт и выжить, когда по твоим ногам поползет нечто живое, неопределенное, длинное и скользкое. Впрочем, в первый момент и не сообразишь, что тварь эта из семейства гадов. Ну откуда может взяться змея в большом городе и в густонаселенном районе? Разве что из зоопарка сбежать, что совершенно нереально. Мы же не в Африке живем и не в Индии, где змеи по улицам ползают. И даже когда рука нащупает округлое, упругое тело, передвигающееся при помощи мышц, даже тогда не придет в голову, что под одеялом пресмыкающееся. Только глаза способны распознать тварь божью, а может, и не божью – как знать…

Мирон Демьянович очень поздно вернулся из кабака вместе с Илоной – в два ночи. Устал зверски, когда уже невозможно ни стоять, ни сидеть, но он выпил тоника в гостиной и побрел из последних сил по лестнице в спальню, раздеваясь на ходу. В пятьдесят три выдерживать многочасовые застолья с обилием выпивки и яств трудновато. Определенную сложность представляет и постоянное напряжение, когда надо держать в фокусе несколько объектов, одновременно вычисляя, кто, с кем и зачем. Поскольку подобные мероприятия часты, обилие яств отразилось на его фигуре, теперь и печень всякий раз мстит за возлияния, а на следующий день после этого Мирон Демьянович вообще бывает никакой.

Он небрежно бросил вещи на кресло, залез под одеяло, и – о счастье, о радость – его уставшее тело замерло в упоительном покое. Из открытой форточки потянуло прохладой. Мирон Демьянович, боясь простуды, натянул на себя одеяло до самого носа, но вставать, чтобы закрыть форточку, не стал – сил не было, Илона придет и закроет. Теперь забота о здоровье стала главной целью его жизни, потому что наступил возраст, когда каждый день думаешь о смерти и не боишься, что однажды она придет и к тебе. Ах, если бы все блага свалились на него еще в юности, если б он начал с высокого полета. Но в юности была комната в общежитии на четыре человека, вечное недоедание и недосыпание, секс только по праздникам и по глубокой пьяни, когда партнерша туго соображает, что происходит. Лучшие годы прошли в нищете, теперь же у него есть все, он может позволить себе многое, и… утекает энергия, уходит здоровье, в затылок дышит проклятая старость. Мирон Демьянович посвящает своему здоровью все свободное время, но от удовольствий отказаться не в состоянии – это уж не жизнь будет, а жалкое существование. Ему опять захотелось пить, он потянулся за минеральной водой на столике рядом с кроватью…

И вдруг под голенью что-то зашевелилось, словно пыталось высвободиться из-под ноги. Мирон Демьянович замер в недоумении, прислушался к собственному телу, потому что шевелиться в постели было некому, значит, судорога свела мышцу, а впечатление возникло, будто там…

Нет, это не мышца. Однозначно, из-под голени выползает некое существо, живое и скользкое. Едва он подумал об этом, как покрылся испариной: кто же там шевелится? Зверей в доме не водится, кроме двух доберманов, которые по ночам охраняют двор. Кошка пролезла в форточку? Глупости. Кошка не существо, а животное, к тому же большое и шерстяное. А это нечто, выползающее из-под ноги, маленькое, тонкое и не имеет шерсти. Оно похоже на червяка. Да, да, да!

– Фу! – раздосадовался Мирон Демьянович, что надо приложить усилия, сесть и заглянуть под одеяло. – Откуда в постели червяки?

Но ЭТО обвило его ногу, поползло по второй!..

Он все-таки подтянулся на руках, сел, откинул одеяло и…

Илона, стоя под душем, услышала нечеловеческий вопль. Она вылетела из ванной, набрасывая халат на мокрое тело, вбежала в спальню. Мирон полулежал на подушках, опершись локтями о постель, отчего-то он стал бордовым, потным, с выпученными глазами, невнятно шипел, будто задыхался. Она кинулась к нему:

– Мирон! Тебе плохо? – Илона схватила его за подбородок и стала трясти. – Скажи же что-нибудь, черт возьми!

– Змея… – выдавил он.

Илона поняла, что Мирон напуган до смерти, когда увидела, куда он смотрит. А смотрел он на свои ноги, неестественно тараща глаза, и не двигался. Илона проследила за его взглядом и… Темно-серая гадючка ползала по ногам Мирона, явно ища выход.