Текст книги "Наследство в глухой провинции"

Автор книги: Лариса Шкатула

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

Глава одиннадцатая

Для начала мы поделили дом на сектора. Начали сверху, с мансарды, но там оказались только одежда тетки да полки с книгами. Вряд ли «это» могло быть запрятано в книгах, но мы их все равно тщательно пересмотрели.

Потом перетряхнули одежду, особенно уделяя внимание шляпам, обувным коробками и карманам.

Потом спустились на первый этаж. Здесь искать было труднее из-за наличия подсобных помещений в виде кладовок, в одной из которых был прямо-таки солидный запас консервов. Здесь можно было бы долгие месяцы жить в осаде и не помереть с голоду. Мне стало смешно при мысли, что не далее как вчера мой обед состоял всего из шоколадки и газированной воды…

И все равно мы ничего не нашли. Кроме денег. Их сунули в пакет среди постельного белья. Около шестнадцати тысяч долларов.

– Деньги идут к деньгам, – ненатурально хихикнула я, слегка ошеломленная.

– Богатая ты невеста, Лариса Киреева, – равнодушно констатировал Михайловский.

Был первый час ночи, когда мы, усталые, рухнули в кресла гостиной.

– Отрицательный результат – тоже результат, – философски сказал Федор; доллары в пакете были для него не тем, что он хотел найти.

Конечно, за такое короткое время тщательно обыскать дом трудно, но если бы тетка что-нибудь спрятала, оно бы нашлось. Не в стены же она замуровывала.

Да и, но словам Михайловского, Олимпиада вряд ли могла быть причастна к чему-нибудь криминальному. Разве что ненароком услышала или увидела. Хорошо, записка отыскалась в шубе, которую я не надела бы до следующей зимы.

– Ты знаешь, что такое «Антитеррор»? – спросила я Федора, будучи уверенной, что он отвечать не станет или просто отшутится, и почти угадала.

– Так называлась акция, с которой началось падение сотника Далматова.

Вроде и ответил, но ничего не объяснил. Как отмахнулся.

– Ты говоришь словно герой шекспировской драмы, – заметила я и прикрыла рот, потому что Федор встал и подошел ко мне так близко, что у меня от волнения сбилось дыхание.

Мы стояли посреди гостиной и молчали, а потом не сговариваясь потянулись друг к другу.

– Вы, случайно, не знаете… – Прозвучавший в тишине голос неизвестного мужчины раздался для нас громом среди ясного неба; никто из нас не подумал запереть входную дверь. – Конечно, неудобно, в такое время у нас все спят… Я стучал, но мне никто не ответил, а свет горел…

Очевидно, мы с Федором так резко обернулись и так торопливо отпрянули друг от друга, что, в свою очередь, смутили вошедшего.

– Вы – муж Лиды, – догадалась я, хотя видела его мельком, со спины.

– Да. И я хотел спросить, вы, случайно, не знаете, где моя жена?

– То есть она куда-то вышла, и вы подумали, что ко мне?

– Если бы она вышла только что, я бы не стал ее искать. Но она ушла еще вчера. Соседку попросила с детьми посидеть. Сказала, ненадолго в милицию, а ее до сих пор нет. Мы уж и в милицию звонили, и по подругам искали. Я привез мать, чтобы с детьми побыла. Заявления о пропаже людей, говорят, принимают только через трое суток…

Теперь паузу нарушил Федор:

– Ничего не понимаю. В отделе мне обещали, что займут ее не больше чем на пару часов.

– Может, ее арестовали? – Как ни странно, в голосе мужчины послышалась надежда. Задержка в милиции была, по его мнению, делом нежелательным, но по крайней мере объяснимым.

– Не могу ничего сказать, пока не позвоню.

– У Григорьевых, через дом от нас, есть телефон. Я посмотрел, свет у них не горит, но если сказать, что это из милиции…

Я забыла, что Федор до сих пор был в своей милицейской форме. Да и в чем еще ему быть, если он поехал ко мне прямо с работы. Он только китель снял. Печь в доме тетки была на редкость хорошо сложена. Вроде мы недавно затопили и дров бросили совсем немного, но уже во всех комнатах была достаточно комфортная температура.

– Хорошо, проводите меня. – Федор потянул с кресла свой китель и, уходя, сказал мне: – Запри дверь. Я вернусь, постучу.

Я закрыла дверь в сенях на ту самую металлическую щеколду, которая вполне могла бы выдержать удары небольшого тарана. Громыхнула ею в полной тишине и вернулась в гостиную.

Теперь бра на стене давало, на мой взгляд, слишком мало света, и я зажгла люстру. Она была огромная, хрустальная и претенциозная, так не вязавшаяся с остальным интерьером.

Но зато люстра осветила все уголки большой комнаты и помогла мне побороть неизвестно откуда взявшийся страх. Меня просто затрясло при известии о том, что Лида до сих пор не вернулась. Первое впечатление от знакомства с соседкой говорило: это женщина, горячо приверженная домашнему очагу, и она не может отсутствовать дома просто так, без веской причины. Больше суток!

Я забралась с ногами в кресло и стала ждать. Время текло медленно, словно прежде оно было заморожено, а теперь нехотя таяло при температуре чуть выше нуля. И мне стало холодно. Не помогал даже плед, которым я укуталась. Моя физическая оболочка, казалось, стала открытой для всех отрицательных биополей Костромино.

Словом, мистическое настроение так плотно окутало меня, что, когда раздался стук в дверь, я от страха едва не свалилась с кресла. Пошла открывать дверь, мимоходом взглянув на часы – половина третьего. Прошло два часа после ухода Федора.

Он вошел, тяжело ступая. Заметил плед и удивленно поинтересовался:

– Ты замерзла?

– Что-то морозит. Нехорошее предчувствие.

– Предчувствие тебя не обманывает, – поморщился он. – От новостей, которые преподносит нам этот маленький поселок, впору заледенеть…

– Что с Лидой?

– Мертва.

– Боже! Что с ней случилось? Сердце прихватило? Автомобильная авария?

– Ее задушили.

Меня опять стало лихорадить. Я обняла себя за плечи и почувствовала, как стучат зубы и холод подступает к самому сердцу: это я во всем виновата! Если бы я все делала так, как собиралась: не подбирала попутчиков, быстро оформила наследство, не стала бы толкать Федора на возобновление расследования, Лида была бы жива…

Наверное, я сказала это вслух, потому что Федор успокаивающе погладил меня по плечу:

– Не надо, не растравляй себя понапрасну! Нет в этом твоей вины. Лидия Тимофеевна видела преступника…

– Какого преступника? – закричала я. – Ты же сам говорил, что тетя Липа просто утонула. Вы это дело давно закрыли!

– У нас тоже случаются ошибки, – пробурчал Федор мрачно. – Ни с чем смерть твоей тетки не связывали. Думали, что ее некому было убивать. Тем более что она вообще была особой неприкосновенной – любовью самого Александра Бойко!

– Он тоже не знает, что ее убили?

– Это мне неизвестно.

– Но ведь Костромино всего лишь небольшой поселок, не город, того, кто прикидывался теткиным ухажером, наверняка видела куча людей!

– Может, видели, а может, и нет. Мало ли… Может, он приезжал откуда-нибудь из Двинцева и выходил из машины только здесь, перед теткиным домом. Он думал, что соседка не представляет никакой опасности. А может, и не знал, что она его видела…

– Я тебя, между прочим, наняла детективом.

– И я дал согласие?

– Как честный человек, ты должен его дать.

– А ты, как честная женщина, тоже должна… – Он вроде даже потупился, притворщик!

– Тоже должна дать, – подсказала я.

– Лариса Сергеевна, вы меня удивляете.

Теперь пришла пора мне покраснеть, что я и сделала.

– Не думал я, что фоторобот, сделанный с помощью твоей соседки – нам ведь для этого пришлось везти ее в Ивлев, – станет для нее смертельным занятием.

– А откуда вообще преступник об этом узнал?

– Вот и я думаю, что в костроминской милиции у них имеется некто…

– Думаешь, этот человек из сотни Далматова?

– Пока делать такие выводы рано.

– Но купил же у меня сотник дом.

– Хочет, чтобы ты здесь не задерживалась.

– Кому я мешаю? Я же никого не знаю…

– Кроме начальника местного угрозыска, – усмехнулся Михайловский. – Надеюсь, ты никому не хвасталась, что предложила мне работу частного сыщика?

Федор проницательно посмотрел на меня, но я устояла, не отвела взгляд, хотя была виновата, что называется, по полной программе. Герман предложил отвезти меня к сотнику до того, как я призналась ему в начатом расследовании. Кто-то видел, как Федор с Валерией приезжали ко мне в первый раз, вот и решили поторопить события.

– Послушай, но тогда в моем отъезде может быть заинтересован лишь человек, у которого рыльце в пушку.

– Аналитик ты мой! – Федор на мгновение обнял меня, но тут же отпустил – видно, какая-то мысль не давала ему покоя, а он не умел отстраняться от работы ни в какое время суток. – Разве ты не нанимала для таких дел одного нашего общего знакомого?

– Между прочим, этот знакомый ничего на мое предложение так и не сказал.

– И тем не менее. Кое-какие шаги он уже предпринял…

– Погоди, – я почувствовала, как сама погружаюсь все глубже в эти размышления, – почему все-таки Лида сразу домой не пошла?

– Скорее всего ей не дали пойти. Старушка нищенка видела, как в машину садилась женщина, поддерживаемая под руку мужчиной, но опознать его не сможет, зрение плохое. Увидела только длинный плащ и шляпу.

– И какая была машина – не знает.

– Ты права. Для нее все автомобили – нечто движущееся на колесах.

Теперь Федор сидел в кресле, а я ходила по комнате туда-сюда, пока он не поймал меня за руку и не усадил рядом. А я как раз думала о том, что если бы он не повез Лиду в милицию… Идиотская привычка прикидывать, что да как, когда уже ничего нельзя исправить! Папа сказал бы: снявши голову, по волосам не плачут…

Но рассуждала я обо всем каким-то поверхностным слоем сознания, потому что ощущение нереальности происходящего меня не покидало. Не могло со мной такого происходить! Я здесь ни при чем! Я просто приехала оформить наследство.

Инстинкт самосохранения или растерянность человека, до сих пор в настоящий переплет не попадавшего, толкали меня на какие-то немедленные действия. Оттого мне и ходилось, и маялось, а паника, меня охватившая, не давала спокойно обо всем подумать.

Федор почувствовал мое настроение и понимающе кивнул:

– Страшно?

Я не стала отвечать. Спросила только:

– Ты у меня останешься?

Что поделаешь, я боялась. Мой папа частенько приговаривает: «Главное, ввязаться в бой, а там разберемся, где свои, где чужие!» Я ввязалась, и что. Не только не разобралась, а, кажется, запуталась еще больше.

– Постелешь мне в гостиной? – Федор, скрывая улыбку, наблюдал за выражением моего лица.

– А на втором этаже не хочешь?

– Мне все равно, я человек к неудобствам привычный. При необходимости могу спать даже стоя.

– Почему обязательно неудобства? Там такая огромная тахта, хоть конем гуляй!

– Конем – это хорошо.

Голос у Федора был как-то эмоционально не окрашен. Словно действительно ему все равно, где спать. И с кем. Мое предложение, похоже, он расценил как жест испуганной женщины.

Как много условностей между людьми!

А может, они просто очень уязвимы? Не уверены в себе, не хотят услышать в ответ равнодушный отказ. Мне казалось, что уж такой красивый мужчина, как Михайловский, вполне в себе уверен… Или жена, бросившая его когда-то, поселила в нем сомнение в собственной привлекательности?

Ладно, все понятно, рискну я. В конце концов, что же мне бояться одной, когда можно бояться вместе!

– Знаешь… – Мы сказали это одновременно и даже руки вытянули вперед в одинаковом жесте.

Федор улыбнулся:

– Хорошо, идем спать наверх, раз уж ты такая трусиха!

Он был очень нежен со мной. И вовсе не ледяной. Мужчина, истосковавшийся по женской ласке. А я-то думала, что он меняет женщин как перчатки.

Потом мы лежали обнаженные поверх одеяла и не спешили укрыться, только Федор все крепче прижимал меня к себе. Как жаль, что он живет в этой глубинке! Вряд ли ему захочется отсюда уехать, а я родилась и всю жизнь прожила в большом городе и не согласилась бы поменять местожительство…

До чего я дошла в своих размышлениях! Никогда прежде после первой ночи я не примеривала мужчину к себе. На долгие годы. Смешно! Для него это скорее всего эпизод. Между расследованиями.

Если память мне не изменяет, имя Федор переводится как «дар Бога». Одна наша клиентка решила назвать так своего сына и спрашивала у всех: не будут ли над ним смеяться дети?.. Божий дар Федор Михайловский!

Я спросила его:

– О чем ты сейчас думаешь?

– Интересно, что было нужно от тебя людям Бойко? Насколько я могу судить, к истории с твоей теткой они никакого отношения не имеют.

И правда, о чем еще можно размышлять, лежа в постели? Не о том же, кто лежит рядом с тобой!..

Не стервозничай, Киреева! Можно подумать, убийство – такая мелочь, что с половым актом ее и не сравнить. Какая пошлятина лезет в голову! А Федор продолжал рассуждать вслух:

– Может, это идея Бойко: установить наблюдение за тобой, ожидая, что ты приведешь их к преступнику?

– Что ты такое говоришь! – испугалась я. – Чего вдруг преступник захочет встречаться со мной?

– Могу только догадываться, что на кону или большие деньги, или страх. Но в нашем деле все же требуются улики, а не домыслы.

Скверные мысли лезли мне в голову: не я ли оказалась виной того, что Лида… Глупости, я ничего не делала. Попросила только Федора поработать на меня, но ведь об этом никто, кроме нас двоих, не мог знать! Обидно только, что на этой волне страха рассталась с жизнью женщина, которой бы еще жить да жить.

– А ты о чем думаешь? – Мой возлюбленный наконец обо мне вспомнил.

– Скажи, Федя, а ты видел большие деньги?

– Когда я говорил про деньги, лежащие на кону, я не имел в виду конкретно деньги. Скорее, источник, из которого эти деньги все время капают. Или льются. А вообще и большие деньги я видел. И даже держал в руках. Как говорил Высоцкий, ой, какие крупные деньжищи! Но представь себе, внутри ничего не дрогнуло. Наверное, потому что я четко понимал: они чужие. И что живой жизни – прости за тавтологию! – они мне не дадут.

– А как же выражение «деньги не пахнут»?

– А как выражение «честь дороже денег»?

– Это же девиз русских купцов.

– Это девиз всех честных людей. В последнее время слишком уж часто и упорно пресса и писатели-беллетристы навязывают читателям мнение, что среди милиционеров нет честных людей. Мне всегда больно это слышать. Люди, которые в большинстве своем буквально не щадят жизни, пытаясь добиться хоть какого-то порядка посреди беззакония, вынуждены жить и работать с клеймом продажной твари.

– Перестань, – я прижалась к нему и поцеловала, – я вовсе так не думаю.

– Я считаю, что купленная жизнь как купленная женщина, – все не мог успокоиться Федор. Помолчал, а потом тихонько засмеялся: – Лар, чем мы занимаемся в постели!

– А чем нужно? – тоже улыбнулась я.

– Ну уж, наверное, не глупыми разговорами, – сказал он и притянул меня к себе.

Проснулся мой милиционер в шесть утра. Мало ли на свете людей, просыпающихся в такое время! Но не после того, как заснут в четыре. Я с трудом заставила себя открыть глаза. Надо встать, приготовить ему завтрак.

Мне приходилось просыпаться в чужой квартире, но все равно я считала своим долгом приготовить мужчине еду. А сейчас я к тому же представила, как неуютно может чувствовать себя человек в этом самом чужом доме.

Наверное, все прочие, но не Федор. Он прямо-таки пригвоздил меня к кровати.

– Спи, еще очень рано!

А когда я все же побарахталась, пытаясь подняться, он прямо заметил, что мое сопротивление его разжигает и наверняка помешает исполнению им служебных обязанностей.

– Вот послушай. Пока я буду бриться, чайник закипит…

– А где у тебя бритва?

– В машине. Взял на всякий случай.

– Был уверен, что останешься?

– Ни в чем нельзя быть уверенным, но почему не приготовиться на всякий случай? Тем более что в машине у меня обычно есть запасная бритва. Что бы ни случилось, начальник всегда должен быть чисто выбрит.

Ну и жук этот Федор! Небось и Леру предупредил, что останется у меня. А впрочем, чего это я? Разве хоть на миг я о том пожалела?

– И что, ты побреешься…

– Чайник закипит, я заварю чай, сделаю себе бутерброд, проглочу и побегу. Так стоит ли тебе для этого вставать?

– Мне было бы приятно за тобой поухаживать.

– Еще успеешь, – сказал он и чмокнул меня в щеку. Он спускался по лестнице, а я лежала и осмысливала то, что он сказал. В каком смысле еще успею? В оставшиеся два дня, или его мысль пошла дальше?

Я услышала, как он выходил и заходил и как потом опять хлопнула входная дверь, потом заурчал мотор, но когда я спустилась вниз и подошла к окну, на месте машины Федора курился лишь сизый дымок.

– «Он уехал, не простился, знать, любовь не дорога!» – пропела я.

Кокетничала. Ведь простился. Но словно увез с собой частичку меня. Совсем небольшой кусочек, а без него, оказывается, я не могла нормально себя чувствовать.

Увы, я так и не сумела заснуть. Вернулась с вынужденной прогулки по двору, легла. Добросовестно провалялась часа полтора и встала, чтобы спуститься на кухню и приготовить себе такие же бутерброды. Мне не пришлось даже их готовить. Они уже лежали приготовленные, заботливо прикрытые салфеткой.

Такого со мной еще не случалось. Я всегда считала, что готовить еду, пусть это всего лишь бутерброды, – прерогатива женщины. Потом вспомнила, что Федя много лет жил один, воспитывал дочь и потому заботиться о других считает само собой разумеющимся. Как бы то ни было я жевала хлеб с маслом и колбасой с особым чувством: мужчина, который мне нравился, приготовил их для меня!

Делать мне было нечего. Осматривать закоулки дома расхотелось, потому я решила съездить на переговорный пункт и снова позвонить Ольге. В глубине души я надеялась, что на фирме случилось что-то непредвиденное и мне срочно придется уехать. Появится уважительная причина сбежать от этой внезапно накрывшей меня влюбленности. Я была просто переполнена ею. И ходила теперь осторожно, словно боясь ее расплескать.

Но это меня и беспокоило. Чувство, которое все равно ничем не кончится. Это как влюбиться в инопланетянина, который ремонтирует на Земле забарахлившую в космосе летающую тарелку. Еще немного времени, и его космический лайнер мелькнет в звездном небе, чтобы больше не вернуться никогда…

Соседский двор был пуст, словно в доме не осталось никого. Надо было бы зайти, узнать, не нужна ли помощь, но я трусила. Представляла, какие обвинения вывалят на мою голову родственники бедной женщины. Если бы я не объявилась в их городке, Лида до сих пор была бы жива.

Может, я напрасно думала так о незнакомых людях, но все равно я не могла заставить себя войти в соседский двор.

Я закрыла дверь и спустилась к своей машине.

Заждалась, бедняжка, свою хозяйку. Я еще только отыскала на брелоке ключ от Симки, как почувствовала, что мне в бок уперлось нечто металлическое, и приглушенный голос проговорил в самое ухо:

– Отойди от машины. Медленно иди к калитке. Улыбайся…

– Так ведь нет никого, кому улыбаться?

– Не важно. Случайному свидетелю. Он должен видеть, что ты рада мне, своему лучшему другу.

Я скосила глаз на «лучшего друга». Кожаное пальто. Каскетка надвинута на глаза. Темные очки. Случайный свидетель действительно немного увидит.

– Надо было бороду приклеить, подбородок у вас характерный.

Мой пленитель на замечание беззлобно пробурчал:

– Поговори мне!

Не строит из себя кровожадного бандюгу, и на том спасибо. Просто ухватил меня за локоть своими цепкими пальцами, так что я даже не подумала сопротивляться.

И вправду, как два лучших друга мы подошли к стоящему поодаль черному «форду». Значит, одна часть костроминских «крутых» любит «мерседесы», а другая – «форды». Судя по номеру и обивке, это не тот «форд», на котором я вчера ездила в Ивлев.

Меня усадили на заднее сиденье, где уже сидел мужчина с перевязанной рукой. Вполне знакомая мне личность.

– Здравствуйте, Моряк! – сказала я.

Думала, он, как мужчина, поздоровается первый, не дождалась.

– Привет, подруга, – однако хмуро отозвался он. – Не боись, в случае чего я придушу тебя и одной рукой. Причем с удовольствием.

– А мне говорили, вы на мокрое не подписываетесь.

– Правильно говорили, я сверну тебе шею безо всякой крови. Всухую.

Честно говоря, я испугалась. Лиду убили почти так же: силой усадили в машину и увезли.

Я запретила себе проводить подобные аналогии, чтобы не паниковать раньше времени. Не могут же меня убить только за то, что я подставила подножку Моряку!

– Кончай запугивать девчонку, – предупредил мой «лучший друг». – Шеф сказал, без глупостей.

– Без глупостей! Она меня чуть инвалидом не сделала!

– Сам виноват, – равнодушно заметил тот. – Мне Щука рассказывал. Зачем ты к дочери Михайловского привязывался?

Моряк замолчал. Если на «фордах» разъезжают ребята Бойко, значит, мной заинтересовались вовсе не фээсбэшники – тоже мне, фигура! – а те, что торгуют оружием. Почему я опять подумала о людях из ФСБ? Успокаивала себя, да и только. А в самом деле, почему ребята из этого ведомства мной не интересуются? Может, их в этих краях попросту нет?

Далматову, понятное дело, мой дом приглянулся. А этим? Оружия у меня никогда не было. Я не изъявляла желания его купить.

Что я могу им сказать такого, чего бы они не знали? Что я продала дом? Но вряд ли он их интересует.

В то, что в теткином доме может быть что-то спрятано, я не верю. Да и стали бы они возиться с какими-то там кладами?

Не знаю, почему я так усиленно пыталась разгадать загадку, которую как раз и предстояло разгадать в результате этой самой поездки. У меня мелькнула мысль, что зачастую у самых трудных с виду загадок оказывается элементарно простое решение, но я отогнала ее. Не может быть, чтобы я волновалась – вернее, меня заставляли волноваться – из-за какой-то ерунды!