Текст книги "Между нами люболь (СИ)"

Автор книги: Лана Вейден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Между нами люболь

ГЛАВА 1

«Теперь я выхожу из дома только после захода солнца. Набрасываю темный платок, чтобы слиться с сумерками, но даже тысяча платков меня уже не спасет.

Не успела я в тот день добраться до своего дома, как весь поселок знал, что Айлин Юсупова, дочь уважаемого Ибрагима Юсупова, – шлюха. Они видели меня раздетую, простоволосую, босую. Я бежала по колкой траве, камням и лужам, слезы застилали глаза, а жители высыпали на улицы и таращились на меня.

Они не забудут и не простят. Никого не волнует, что и прощать не за что, ведь я ни в чем не виновата. Никто не захотел узнать, что же на самом деле произошло в том доме. Правда никому не нужна. Даже Ахмеду. Даже Самире.

Чтобы купить немного еды в магазине, мне приходится снова и снова идти по дороге позора. Женщины плюют вслед и отворачиваются, мужчины постарше прекращают разговоры и укоризненно качают головой, как китайские болванчики. Парни свистят и кричат непристойности. Я стараюсь идти быстро, опускаю глаза, но их это еще больше раззадоривает.

Если бы у меня были братья, они бы не оставили меня в живых – убийство чести здесь дело привычное. Но у меня нет братьев, поэтому люди убивают презрением.

Когда над Аминой из соседнего поселка, девчушкой с глазами испуганного олененка, надругался сосед, ее же во всем и обвинили. Амина пыталась сбежать, но вряд ли ей это удалось. Как говорила бабушка, человек может убежать на край света, но не может убежать от своего прошлого.

– Я не сдамся. Не сдамся. Не сдамся, – повторяю я себе каждое утро.

Каждый рассвет последних четырех недель я встречаю с надеждой, что смогу бороться. И каждый закат погружает меня в отчаяние. Мой закат стал теперь черным.

Но ведь ненависть как раз и нужно хранить в сухом прохладном месте души и оберегать от прямых солнечных лучей.

И вот сейчас я нанизываю слова одно на другое и плету из них предложения. Черные буквы – как узелки на кипу – календаре инков. Черный цвет в их письменности означал время – инки считали не дни, а ночи, и теперь я понимала, почему. В тяжелые времена сохранить рассудок в темное время суток сложнее всего.

Каждая моя запись здесь – чтобы пережить еще одну ночь. Чтобы выжить.

И я выживу, а пока буду хранить свою ненависть в темноте моих черных ночей, Карим Умаров.

Твой отец забрал моих родителей, а ты – мою честь. Я унижена и растоптана. У меня больше ничего не осталось, кроме ненависти.

Но когда-нибудь я сокрушу твою жизнь так же, как ты сокрушил мою».

ГЛАВА 2

«Когда-то люди в поселке были совсем другими, но теперь те времена осыпались и превратились в пыль, как листья пахистахиса.

И лишь Карим Умаров всегда был надменным и злым, я это с детства помню.

Как-то (тогда мне было шесть) Умаров-старший не поскупился и десятилетие Селима устроил праздник для всех жителей. Селим был сыном от первого брака его жены, но Умаров дал ему свою фамилию и воспитывал как родного.

На поляну перед особняком вынесли столы с белыми крахмальными скатертями, и чего там только не было! Мы с Джамилей и Самирой наелись до отвала, поиграли в беседке, а потом нам стало скучно, и Лейла Умарова, младшая дочь Умарова, пригласила нас в дом.

Сначала мы пробрались в библиотеку: Лейла пообещала показать неприличные книги. Мы нашли репродукции из какой-то немецкой галереи, и всем раздетым женщинам нарисовали платья. Потом зашли в комнату госпожи Умаровой. Там было огромное зеркало и столик с несметными сокровищами – блестящими коробочками пудры и теней, разноцветными футлярами помад, вкусно пахнущими духами и целым складом неведомых предметов. Я решила, что буду невестой, и вскоре часть богатств была нещадно распотрошена, чтобы украсить мое лицо.

Затем мы принялись сооружать наряд. Тюлевая занавеска была порезана и повязана на голову, а простыня немного укорочена и превращена в элегантное платье. В таком роскошном виде я и предстала перед гостями за праздничными столами. Когда все почему-то замолчали, я решила спеть и протяжно затянула: «Я невеста неплоха, выбираю жениха!» Этой русской песне меня научила мама.

Как только я это спела, все расхохотались. Ну, кроме госпожи Умаровой – она сразу почуяла неладное. И ее пасынка Карима, который стоял в излюбленной позе – надувшегося от собственной важности пингвина. Черный костюм и белая манишка лишь добавляли сходства – прямо хотелось стукнуть этого зазнайку по голове.

– А чья же ты невеста, Айлин? – спросил дедушка Магомед.

Я покрутила головой, выбирая «жертву». Лучше, чем Карим, было не найти, и я ткнула пальцем в его сторону:

– Карима Умарова.

Все захохотали еще больше.

Карим стал красным, как платье его мачехи, и бросал на меня злобные взгляды. Так ему и надо!

Правду сказать, этот ужасный человек еще в детстве раздражал меня неимоверно. Как-то мы столкнулись в пекарне, где Карим покупал чуду, а я пришла за хлебом. Умаровы тогда уже не жили в поселке постоянно, а лишь приезжали на каникулы детей.

Кариму было семнадцать, и туфли его блестели, как горшки тетушки Зухры. Кто носит лакированные туфли в семнадцать лет?

Пока я их рассматривала, он повернул голову и вдруг скорчил такую гримасу, будто увидел змею. Я фыркнула и отвернулась. Хотя по непонятной причине этот тип всегда смотрел на меня, как на полное ничтожество, в тот раз я так разозлилась, что пролезла в их сад и, да простит меня Аллах, вырвала редкие плюмерии. А ведь они были ни в чем не виноваты. До сих пор стыдно за этот поступок.

Потом я видела напыщенного пингвина не очень часто. А после случившегося с нашими родителями он и вовсе не посещал Сулдаг.

Но теперь вдруг вернулся.

У меня не было сомнений – прибытие Карима Умарова в поселок ничего хорошего не сулит. В лучшем случае он приехал, чтобы завершить начатое своим отцом. В худшем – превзойти его в деле разрушения чужих судеб.

И я как в воду глядела».

ГЛАВА 3

«Целых восемь лет огромный дом Умаровых по вечерам зиял черными глазницами, а теперь в них то и дело вспыхивал желтоватый свет. Я бы никогда в жизни больше не переступила порог этого проклятого дома, но моя будущая свекровь, мать Ахмеда, очень просила о помощи.

Она вместе с дочерьми Дилярой и Адиной вызвалась отмыть этот дом до блеска, но накануне Адине стало плохо. Не так давно у сестры Ахмеда был выкидыш, а теперь она снова была беременна, и ее сразу положили в больницу. Диляра осталась с сестрой.

Я согласилась помочь не из-за денег. То есть лишние деньги нам бы с Самирой не помешали, только я ни за что бы не взяла бы эти деньги. Я согласилась только ради будущей свекрови – негоже было портить с ней отношения. Правда, помолвки еще не было, прошло только соглашение, да и недолюбливала меня госпожа Саламат. Не знаю, что заставило ее обратиться за помощью. Разве что знала, да простит меня Аллах за такие слова, что я не возьму платы.

Два месяца назад я с замирающим сердцем во второй раз в жизни переступила порог дома Умаровых. На душе было тяжело, но я думала, что все из-за прошлого. Тогда я и не подозревала о позоре, который переживу здесь совсем скоро.

– Ты убираешь четыре комнаты на втором этаже, – распорядилась госпожа Саламат, – две гостевые, комнату Селима и комнату Карима. Я тебе сейчас все покажу.

Я кивнула и пошла вслед на ней.

Потом она куда-то ушла, а я стала убирать первые три комнаты, стараясь не думать о последней. Но, как не тянула время, все равно пришлось туда войти.

В полумраке виднелись силуэты огромной дубовой кровати с балдахином, массивного прикроватного столика и камина. Я включила свет и увидела над камином портрет.

Говорят, что дом, где висят портреты, не посещают ангелы. И я нисколько в этом не сомневалась. Какие ангелы вынесут место, в котором жил шайтан?

С портрета смотрел строгий седовласый мужчина с густыми усами. Керим Умаров-старший, убийца моих родителей.

Восемь лет назад он решил превратить наш поселок Сулдаг в курорт. Выбившись в люди и заработав много денег на строительстве, он и поселок задумал перекроить.

Наши маленькие домики, похожие на яичные скорлупки, господин Умаров собирался раздавить и удобрить ими землю – чтоб на ней выросли безликие, уродливые, многоэтажные наросты, которые заполнит шумная, кричащая, пьяная толпа и проглотит поселок, как хтоническое чудовище.

Некоторые местечки в округе уже постигла такая участь – даже Урсдаг теперь не тот, что десять лет назад. Но до нашего маленького рая цепкие лапы цивилизации еще не добрались. И сосновый лес, и горы, и бурлящая река, спускающаяся с гор прямо в прозрачное море, были такими же, как и сотни лет назад. На берегу вальяжно прохаживались гуси, рыбаки ловили рыбу, которую мы покупали и готовили потом в саду на углях.

Туристы не знали о существовании нашего поселка, и всех это вполне устраивало. Но только не Карима Умарова-старшего. Несмотря на то, что его отец был родом из этих мест, да и сам он провел здесь немалую часть жизни, сохранение традиций и привычного уклада не слишком его волновали. Вместо того, чтобы сберечь дух поселка, он почему-то желал его уничтожить.

На месте нашего и трех соседних участков должны были построить гостиничный комплекс. С соседями удалось договориться, а папа дал отказ.

– Люди, как и растения, имеют корни, – заявил он Умарову-старшему. – Без корней род зачахнет. Здесь жили мои предки, будут жить и потомки – я с места не сдвинусь. И никакими деньгами это не решить.

Правда, сыновей в нашей семье не было, но родители были еще молоды, поэтому отец не терял надежду и давал отпор как Умарову, так и приспешникам, которых тот подсылал.

Не знаю, что за золотые горы Умаров наобещал соседям, но они стали смотреть на отца косо и уговаривали оформить продажу. Говорили, что тогда мы, девочки, сможем учиться даже в столице. Последний довод был ударом по слабому месту, ведь папа и правда всегда хотел дать нам хорошее образование.

– Аллах-Аллах, не вводите меня в грех! – от этих разговоров лицо отца становилось пунцовым. Он начинал ругаться, а после читал истигфар*.

Однажды Умаров-старший пришел к нам домой. Не вызвал папу к себе, как обычно, а явился собственной персоной. Они пошли в сад и вскоре оттуда донеслись обрывки разговора на повышенных тонах. Я пыталась подслушать, но мама заперла нас с Самирой в доме.

На следующий день господин пришел снова. Точнее, приехал на своей серебристой машине. Родители куда-то засобирались. Поцеловав нас, мама дала наказ готовить обед, а папа потрепал по голове. Это был последний раз, когда я видела их живыми, но в тот момент даже не догадывалась о том, что нас ждет.

Когда родители уехали, я стала готовить шурпу. Она получились безумно вкусная, и я облизывала пальцы, представляя, как будет довольна мной мама. Потом мы с Самирой играли в саду – щекотали друг друга, падали в пахучую траву и смеялись, а затем ели сочный арбуз, и по нашим щекам стекал ароматный сок. У меня до сих пор сердце сжимается от мысли, что это было как раз в то самое время, когда машина Умарова, вильнув по извилистой дороге, упала с обрыва.

К вечеру меня стало мучить дурное предчувствие. Играть уже не хотелось, а потому я вышла на улицу и села на пороге дома, хотя даже маленькие девочки знают, что так делать нельзя – или замуж не выйдешь, или обеднеешь, или про тебя будут распущены сплетни. Спустя время меня настигли все три напасти. Но тогда мне было все равно.

Когда я увидела, как по дороге, причитая, бежит тетя Зейнеп, уже понимала, что случилось необратимое.

Сначала я не верила в случившееся. Казалось, это всё неправда и родители вот-вот вернутся – мама начнет готовить ягодный шербет, а папа станет учить красивым росписям.

Когда осознала потерю, плакала, не переставая, несколько дней подряд. Самира обнимала меня, таращила глазенки, похожие на темный изюм, и тоже плакала. Потом я просто оцепенела. Слегла и лежала несколько суток, смотря в потолок.

Я вдруг поняла папу, на которого время от времени опускался эфкяр – древняя восточная тоска. Тогда мы передвигались по дому бесшумно, как тени, и разговаривали шепотом. Бабушка говорила, что это – кара с маминой родины за то, что отец увез маму оттуда.

Эфкяр, божье наказание. Он сжимал душу цепкими лапами, сдавливал сердце и не давал дышать. Тетя Зейнеп, которая взяла заботу по дому, водила солью над моей головой, а потом жгла ее на печке и причитала – не дай Аллах девушке подхватить этакую заразу! Мне тоже становилось страшно, Я делала ду`а**, и эфкяр постепенно отступил. Правда, после этого меня стали беспокоить головные боли и обмороки.

Многие люди случившееся с моими родителями назвали бы трагической случайностью. Имам-хатыб в своих проповедях говорил о предопределенности.

Но в любом случае главной причиной произошедшего был Умаров. Куда он повез родителей? Что они собирались делать в тот день? Может, накануне он не выспался или выпил? Может, его машина была неисправна? То, что он – убийца, для меня было неоспоримо.

И в той комнате, перед портретом, я почувствовала, как эфкяр подступает вновь. На глаза навернулись слезы, и я побежала к будущей свекрови.

– Простите, я не могу… там… Пожалуйста, можно убрать другую? Хоть еще три, но только не эту!

Она поджала губы.

– Да я уже почти все убрала. Пойди полей цветы в саду.

Вообще-то это была обязанность садовника – смотреть за цветами, но я не стала спорить, а с облечением вышла во двор.

Только облегчение было совсем недолгим».

_______________

*истигфар – молитва покаяния

**ду`а – молитва-мольба о помощи

ГЛАВА 4

«Как я и предполагала, неприятности начались сразу, как только Карим Умаров въехал в поселок.

В тот день я как раз шла с работы. Всегда мечтала стать учительницей, но дядя Мехмет, который стал нашим опекуном после смерти родителей, с трудом сводил концы с концами. Сбережений отца едва хватило, чтобы скромно содержать нас с Самирой, пока я не окончу школу.

Дяди не стало, едва мне исполнилось восемнадцать. Вскоре Аллах прибрал и тетю Зейнеп, а я устроилась на работу в маленькую кондитерскую с турецкими сладостями. В детстве я считала, что именно так должен выглядеть рай – десятки видов лукума, халвы и баклавы, тающее во рту кюнефе, айва в щербете со сливками, варенье из инжира и роз, курабье, кадаиф, мое любимое пишмание… Но уже через месяц работы я разлюбила сладости.

«Все приедается, даже самое вкусное. Чтобы мы лучше чувствовали сладость, Аллах дал и горечь», – говорила бабушка. Правда, теперь я знаю, что слишком большая горечь убивает способность ощущать любой другой вкус.

По дороге из кондитерской я встретила Диляру. Мы стояли на обочине и разговаривали, как вдруг, обдав нас грязью, мимо проехала черная блестящая машина. Водитель даже не попытался притормозить.

– Карим Умаров… – прошептала моя бывшая школьная подруга.

Конечно, кто же еще. Что можно ожидать от человека, который напрочь лишен хороших манер, совести и чести. Правда, придется признать, что все девушки поселка говорили о нем с придыханием, иногда добавляя слово «шейтан». Меня бы обрадовало, если б это слово – «дьявол» – являлось оскорблением. Но, боюсь, они имели в виду что-то другое.

Конечно, я восторгов насчет Умарова не разделяла. Вот и в этот раз, пока Диляра заворожено смотрела вслед машине – даже потеки грязи на светлом платье не остудили ее пыл! – я презрительно поджала губы и вцепилась в сумку.

– Айлин, что с тобой? – Диляра наконец-то вспохватилась. – Ты вся побелела.

– Ничего, все нормально.

– Кажется, тебе нехорошо. Пойдем к нам, выпьем чаю.

Чай мне бы не помешал, только в тот момент захотелось поскорее прийти домой и остаться в одиночестве.

– Спасибо, дорогая, но я пойду к себе.

– Ты точно в порядке?

– Говорю же, нормально!

Вернувшись домой, я старалась успокоиться, но почему-то никак не получалось. Голова гудела, а в горле словно застряли горькие фисташки, которые я никак не могла проглотить.

На следующий день по поселку разнеслись слухи, что незавершенные планы Умарова-старшего будут воплощены в жизнь. И вскоре к нам домой явился низкорослый господин в сером костюме. Ильяс Бекоев, так его звали. Представитель Карима Умарова.

– У меня к вам предложение о покупке дома… – начал он.

Я, конечно, выслушала его. И без сомнений дала отказ.

– Не торопитесь, подумайте, – вкрадчивым голосом шептал господин Бекоев. – Завтра я приду еще раз.

– Не надо! Я не передумаю.

– И все-таки…

Я с трудом выпроводила навязчивого посетителя (здоровья вашим ногам, но пускай ваши ноги унесут вас подальше от нашего дома и больше никогда не вернутся).

А затем пошла готовить хычины.

Сестра, которая – я знаю! – подслушивала из своей комнаты, немедленно выпорхнула оттуда и закружила по кухне. Верный признак, что ее распирает. Хочет сказать что-то не очень хорошее и никак не решится.

– Так тепло на улице сегодня… – сестра заходила издалека.

– Говори уже, что хотела, – я не выдержала этих суфийских танцев.

– Айлин, может, ты все-таки… ммм… подумаешь? Неплохие ведь деньги предлагают.

– Ты что, предательница своих родителей? Бесстыжая! Только деньги на уме. Папа говорил, что люди, как растения, имеют корни. Наши корни – здесь.

– Пусть пристанищем ему будет рай, иншалла! Но он же вырвал маму из родных мест?

– Вот глупая! У мамы не было корней, она сирота, росла в детском доме. А здесь пустила корни.

Наш отец в свое время работал на стройке. А еще он был талантливым художником и мог сделать любую роспись стен. Папа вместе с дядей и еще несколькими мужчинами из поселка искали подряды не только в республике, но и по всей России. Однажды их пригласили на строительство мечети в небольшой русский город.

На третий день отец поранил руку и побежал в аптеку за бинтами. Рана кровоточила, и там же, в аптеке, он попросил незнакомую девушку сделать перевязку. Этой девушкой оказалась моя мама. Любовь с первого взгляда и навсегда – прямо так, как пишут в книгах.

Несмотря на то, что все папины родственники были против женитьбы на русской, это не помешало им пожениться и обрести свое счастье.

– Отец не хотел, чтобы мы продавали землю. И мы не продадим. Невозможно! – я отвернулась от Самиры и стала раскатывать тесто.

– Аллах-Аллах! А чтобы мы нуждались, он хотел? Родителей, пусть покоятся с миром, нет рядом, а нам нужно как-то выживать. Ты могла бы даже поступить в университет, ведь это была твоя мечта.

Да, была. Мне с детства нравилось учиться, я любила читать. После смерти родителей книги были моей единственной отдушиной, не зря ведь говорят, что книги – лучший способ убежать от действительности. Но теперь не имело значения, чего я когда-то желала. Некоторым мечтам не суждено осуществиться.

– Самира, вот ты говоришь – продадим землю. После этого мы останемся без дома, без корней. А потом-то – что?

– Поедем в столицу, выучимся, станем хорошо зарабатывать, а еще лучше – найдем богатых мужей, иншалла*!

Я подкатила глаза – какой ветер в голове у этой девочки!

– Айлин, ты просто трусиха, вот и все! – продолжала Самира. – Боишься что-то менять. И почему такой настрой ужасный, что плохого в переезде? Хуже-то точно не будет! Подумай сама, что нас ждет в этой дыре? Выйдешь замуж за Ахмеда, но разве он тебе пара? Заставит уйти с работы, закроет дома, начнешь рожать по ребенку в месяц и через десять лет станешь похожей на старуху. А он будет сидеть по вечерам с друзьями и перемывать всем кости. С такой внешностью ты могла бы добиться большего! Будь у меня хоть часть твоей красоты, я стала бы моделью или актрисой…

– Да покарает тебя Аллах за такие слова, совсем совесть потеряла! – в негодовании я взмахнула руками, и мука легким облаком взлетела в воздух.

– Что я такого сказала, неправда разве? Таких глаз нет больше ни у кого! А какая кожа… – Самира подтолкнула меня к зеркалу. – Неужели сама не понимаешь, как ты прекрасна! И создана совсем не для этого Ахмеда.

Я не стала смотреть в зеркало – чего я там не видела? Глаза мне достались от мамы, и они действительно были странные – то голубые, то серо-зеленые. Отец говорил, что их цвет – словно вода в бухте, когда сквозь нее проходят лучи солнца. Видимо, папа был не только художником, но и поэтом.

А кожа... Я родилась поздно вечером, и отец, отмечавший это событие с друзьями, увидел меня уже ночью. Видимо, полнолуние и немалая порция какого-нибудь крепкого напитка сыграли свою роль – папе показалось, что моя кожа светится в темноте, потому он и назвал меня Айлин*. Но это была лишь его фантазия. Не зря же есть поговорка – «свое дитя каждому месяцем покажется».

Я вырвалась из рук Самиры:

– Эй, хватит глупостей!

Но сестра не успокаивалась.

– А посмотри на Мурата, брата Ахмеда, хорошо разве живет с женой? Каждый день ее колотит, она ходит в синяках, думаешь, Ахмед твой лучше? Совсем не лучше! И главное – ты его даже не любишь!

– Да замолчи уже! Не тебе говорить о любви!

– Ах! – теперь уже Самира подкатила глаза. – Почему это я не могу говорить?

– Ахмед – хороший человек.

– Но ты его не любишь! Просто думаешь, что он надежный. А он ненадежный. И тебя не любит. Хочет заполучить, как красивую игрушку. А так он злой. И скупердяй к тому же – ни копейки не выпросишь. Ох, наплачешься с ним!

– Каркаешь, как ворона. Рассуждаешь о том, чего не знаешь.

– А я знаю, знаю! Любовь – это когда один закрывает глаза, а другой перестает видеть. Ну скажи, разве у вас так? И близко не так!

– Это ты где такую чушь вычитала, а? Получишь сейчас у меня!

Я из кожи вон лезу, чтоб сестра могла окончить школу, а она вон какими глупостями занимается! Ну, я ей устрою! Я замахнулась скалкой и хотела стукнуть Самиру, но та пискнула и скрылась в своей комнате, закрыв дверь.

– Самира, открой по-хорошему!

– Не-а.

– Если еще когда-нибудь подобное услышу, прибью, да простит Аллах. Чтобы больше таких разговоров не было. И дом мы не продадим.

– Но Умаровы не отступят, сестра. У них – деньги, власть, сила. А что, если мы не согласимся, и они просто отберут у нас всё?

Пусть только попробуют!

– Они отстанут, – я постаралась успокоить сестру, хотя в душе всколыхнулась буря. – Я лично поговорю с Каримом Умаровым».

___________________

* Иншалла, араб. – даст Бог (а дословно – «если Бог пожелает»)

*Айлин – лунный свет.