Текст книги "Холодная война"

Автор книги: L. Fox

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

К его несчастью Алексеева ненавидела поляков почти так же как и немцев. Ее ненависти хватало на обе нации. Вполне естественно, что она призирала немцев за все те ужасные страдания, которые перенесла ее страна во время войны. Поляки же были в ее представлении одним из тех слабых народцев , чьей судьбой из покон веков было прозябать в тени более сильного соседа. Они были слабаками. Алексеева ненавидела слабость с той страстью, которую немногим под силу вообразить. Она сама видела эту слабость. Она видела ее в 1941, когда фашистские орды, отражая жалкие попытки разрозненной Красной Армии, пытающейся их остановить, черным смертельным потоком неслись по матушке России. Потребовалось четыре долгих, горьких года, чтобы истребить нацистскую заразу, прежде чем она и ее страна восстали со вновь обретенной мощью. Алексеева тогда поверила, что все так и должно было случиться. В конце концов, не ее ли имя обозначает «силу»? Теперь весь мир боялся СССР и она не могла себе представить на земле ни одной силы, способной потягаться с ее страной.

Кроме одной.

Алексеева уважала американцев. Она не боялась их, но тем не менее уважала. Они были сильны, и несомненно могли многократно увеличить свою мощь, если бы только пожелали. Были такие, кто называл американцев «мягкими». Для нее это было полнейшей ерундой. Они ничего не извлекли из гитлеровских ошибок? Он тоже, усмехаясь, называл их мягкими. Но стоит один раз взглянуть на их историю, что бы увидеть другое. Негры, которые находились у них в рабстве, коренные народы, которые они уничтожили. Мексиканцы, чью землю они отняли, филиппинцы, которых они преследовали как собак – все свидетельствовало об обратном. Вся история Америки была сплошным разрушением, что бы ни стояло у них на пути.

Мы должны быть союзниками, думала Алексеева. Мы и американцы. С нашей удвоенной мощью, мы поделили бы мир словно жирный пирог. Никто бы не осмелился нам противостоять. К сожалению, американцы и их заискивающие союзники взяли это на себя, на каждом шагу мешая нам. Вопрос времени. Рано или поздно мы будем сильнее.

Что касается скрипача, его признание она получила после того, как «отработала» на нем несколько методов. Какое-то время наглец настаивал на своей невиновности, но после того, как она, методично, один за одним, переломала все пальцы на его левой руке, он пошел на попятную. Для подобных преступников не существовало никакого медицинского обслуживания, так что его талантливые конечности теперь всегда будут не более чем кривые загогулины. Для нее это не имело никакого значения. В конце концов, спрос на скрипачей в исправительно-трудовых колониях был невелик. Теперь с именами, полученными от него, она могла противостоять остальной части этого небольшого злодейского заговора.

Алексеева поднесла руку к глазам, прикрывая их от света. Вновь ее мысли вернулись к Кларк. Странно, но она надеялась, что та не будет столь же упорна, как этот поляк. Несмотря на то, что она должна будет отправить ее тюремным этапом в Россию, ей не хотелось причинять девушке боль. Это ее беспокоило. «Почему ее должны волновать такие мелочи?» Маленькая сучка была просто еще одной овцой на этой бойне. Не так ли?

«Будь осторожна, Валентина», – пробормотала она, вздыхая. – «При твоей работе нерешительность – опасная штука». Она почти задремала, когда одинокой мысли удалось прорваться сквозь толстую стену ее души в течение уже многих лет призванной скрывать ее чувства. Рэйчел. Какое прекрасное имя.

Девушка с прекрасным именем не спала, ожидая, когда за ней придут. И снова ее изнывающее тело поволокли по лестнице, а затем вдоль плохо освещенного коридора, ведущего к комнате допросов. Алексеева уже сидела за своим столом, но никакого вежливого приглашения присесть на сей раз не последовало. Она просто равнодушно наблюдала за тем, как Рэйчал привели в комнату и усадили на ее прежнее место. Еще более зловещим было то, что на сей раз охранники не ушли. Вместо этого они угрюмо встали возле двери, пока стенографист покорно вынимал свою печатную машинку.

– Мы великодушно предоставили вам немного времени, чтобы обдумать ситуацию, – начала майор. -Я надеюсь, что вы собрались с мыслями. Теперь вы готовы признать свои преступления?

–Единственное, в чем я сознаюсь, что набила ватой свой лифчик на школьном балу в средней школе, – ответила Рэйчал. – Если кто здесь и преступник, так это вы, товарищ. Рэйчал практически выплюнула последнее слово. – Как бы то ни было, это однозначно будет расценено как похищение американского гражданина.

«Как они узнали, что я нахожусь в Восточном Берлине?» – про себя удивилась она. О чем она не подозревала, так это то, что информация, получаемая КГБ и Штази, шла из американского консульства.

Алексеева ударила о подлокотник и вскочила:

–Вероятно, вы не понимаете всей серьезности ситуации, в которую попали, мисс Кларк. Наказание за шпионаж – смерть. Единственный шанс избежать этого – сотрудничество со мной. Вы назовете мне имена ваших связных, способ передачи информации, которую помогали украсть. Если вы сделаете это, я приложу все усилия, для того, чтобы смягчить приговор. С тех пор как умер товарищ Сталин, наше правительство стало более гуманным в подобных вопросах. Знаете что? Вы могли бы отделаться десятью годами исправительно-трудовой колонии. Но прежде, чем я чем-нибудь смогу вам помочь, вы должны подписать признание. В противном случае…– На этом месте она многозначительно замолчала.

Рэйчал взглянула на нее и замотала головой в недоверии:

–Вот это настоящая "помощь"! Я говорила вам раньше, что не делала ничего такого, а уж тем более не сговаривалась убивать кого-нибудь!

"Итак, маленький кролик продолжает строить храбреца", – подумала Алексеева, едва сдерживая ухмылку. – "Ладно, это не надолго."

–Ваша вина бесспорна, – громко произнесла она.

–Да, вы уже говорили об этом, – подтвердила Рэйчал.

–Вам следовало бы закончить эту игру, – продолжила Алексеева, ее голос становился все громче. – Главарь вашего грязного крысиного гнезда уже во всем мне сознался.

–Я не понимаю, о чем вы говорите, – сквозь стиснутые зубы ответила Рэйчал.

–Ложь! – закричала Алексеева. Быстро шагнув к девушке, она одарила ее грубой пощечиной, от которой губа Рэйчал вновь начала кровоточить. После чего Алексеева развернулась и наклонилась над столом, открыла ящик и снова достала картонную папку. Открыв ее, она извлекла небольшую фотографию и швырнула ее на стол. Затем рукой она властно схватила подбородок Рэйчал:

– Вы отрицаете, что знакомы с этой свиньей? – задала она вопрос, поднося фотографию к лицу Рэйчал. Пристально глядя ей в глаза, Алексеева к своему удовольствию отметила, что та действительно узнала человека на фотографии.

Его звали Фредерик Вэссел, и Рэйчал точно видела его раза три за свою жизнь. Всякий раз это были одни из тех «открытых и откровенных» переговоров, которые проходили между русскими и западом. Единственной причиной присутствия там Рейчэл послужило то, что постоянный переводчик с немецкого для американского сектора немного пострадал в автомобильной аварии, и ее попросили заменить его. Кроме того, она никогда бы не поверила, что этот человек находился в оппозиции к Восточному Берлину, на Рэйчал Вэссел произвел впечатление незначительной фигуры. Без сомнения он не играл большой роли в переговорах в то время, когда она находилась там. Фактически она припоминала только то, что как-то разговаривала с ним, и то очень коротко.

–Ах, так вы знакомы с ним, – произнесла Алексеева, победно отпуская подбородок Рэйчал.

Американка лишь на мгновение прижала ладонь к кровоточащей губе перед тем, как ответить:

– Я видела его один или два раза.

– Уверена, так оно и было, – усмехнулась майор.

– Постойте, я всего лишь как-то разговаривала с этим парнем, и это происходило в присутствии по меньшей мере двадцати ваших собственных гребанных товарищей. – Рэйчал разъяренно откинулась назад. "Мне все равно, даже если эта сука порвет меня надвое", – мрачно подбодрила она саму себя. – "Я не стану целовать ни ее, ни чью-либо еще задницу". Это было смелым решением, но перед неумолимым лицом майора Алексеевой это было самым малым, на что она, возможно, могла надеяться.

–Это совсем не то, о чем нам рассказали, – прохладно ответила Алексеева. – Этот предательский ублюдок уже арестован и признался не только в шпионаже для запада, но также и в убийстве товарища Кирова.

Григорий Киров, заслуженный советский академик, был обнаружен плавающим реке с перерезанным горлом за три недели до этого.

– Само собой разумеется, я хм… настояла, что бы он выдал мне имена всех своих сообщников. Он был более чем рад помочь и… – Здесь она прервалась для пущего эффекта, -…одной из тех, кого он назвал, были вы.

О чем она промолчала, так это о том, что Вэссел стал разговорчив лишь после того, как двое охранников повалили его на пол и держали так, пока она избивала его. Его изначальное упорство было слишком долгим, прежде чем он вывел их на Рэйчал.

–Этого не может быть! – усмехнулась Рэйчал. Тем не менее, глубоко в душе она уже начала верить, что именно так оно и было. "Рано или поздно, эти люди могли любого заставить говорить все что угодно, – подумала она. – «Бедный Вэссел скорее всего называл подряд все имена, которые только смог вспомнить».

–Мисс Кларк, – предупредила Алексеева, – Мое терпение на исходе. Вы виновны в шпионаже и участии в заговоре с целью свершения убийства. Это неоспоримые факты. Теперь подпишите признание.

–Нет,– спокойно ответила Рэйчал. -Я не допущу ошибки. Вам удастся заставить меня говорить если только…

Ноздри Алексеевой раздулись, и в этот момент она снова ударила упрямую девушку. На этот раз это была не ладонь. Она угодила ошеломленной девушке прямо в челюсть, и та кувырком полетела со своего стула на пол.

Майор присела на колени рядом со стонущей Рэйчел и нежно похлопала ее ладонью по спине. -Мисс Кларк, – промурлыкала она, – Во всем этом нет никакой необходимости. Все что вам нужно сделать – просто признать свою вину. Вы будете чувствовать себя намного лучше, после того как сделаете это. И мне не придется больше на вас сердиться. Вы мне нравитесь. – Потянувшись, она достала из папки бумагу с признанием и поднесла ее к лицу Рэйчел. – Нужно просто подписать это и оградить нас обеих от дальнейших неприятностей, только и всего.

–От ваших, – произнесла Рэйчел, задыхаясь.

– Вы поступаете очень необдуманно, – вздохнула Алексеева, поднимаясь.

Теперь для майора КГБ Валентины Алексеевой стали доступны тысячи путей, с помощью которых она могла причинить неописуемые страдания беспомощной девушке. В этом деле она была докой. Двое охранников с каменными лицами и стенографист ожидали, что сейчас Алексеева продемонстрирует им все те ужасающие, но эффективные умения, которые обеспечили ей столь быстрое восхождение по служебной лестнице КГБ. Но что им было неведомо, так это внутренняя сторона Валентины Алексеевой, где уже разгоралась битва. Схватку начали какие-то внутренние силы, с которыми не мог разобраться даже ее аналитический ум. Эта схватка была той борьбой, которая должна была определить не только судьбу Рейчал, но и её собственную.

Раздираемая внутренними противоречиями, она присела на край стола.

– Посадите ее на место, – грубо приказала она конвою. Как только Рейчал усадили на стул, Алексеева кивнула в ее сторону и приказала, чтобы охранники наручниками сцепили ей руки за спиной. После того, как приказ был выполнен, в кабинете повисла зловещая тишина. Все глаза устремились на Алексееву, в то время как она просто стояла, прислонившись к столу. Она испепеляла взглядом сидящую на стуле девушку, столь заинтересовавшую ее. Что такое есть в этой малозначимой арестованной, что бы так сильно заинтриговать ее?

И тут, словно по мановению волшебной палочки, на нее снизошло озарение. «Я тебя знаю!»-мысленно произнесла она, крайне обескураженная этим открытием.

В течение какого-то времени она просто стояла, уставившись на Рейчал. Бушевавшее внутри нее сражение подошло к своему завершению, и один из соперников вышел из нее явным победителем. Наконец, Алексеева поняла, как ей следует поступить. Она встала и медленно двинулась к Рейчал, которая зажмурила глаза в мрачном предчувствии: «Вот оно, то самое!» – решила она.

Сидящий в углу стенографист был крайне озадачен поведением майора Алексеевой. Это не было на нее похоже. Совсем. Неустрашимая, упрямая женщина выглядела такой… нерешительной, даже колеблющейся. «Что здесь происходит?» – удивился он. – «Она работает по какому-то новому методу? Возможно», – он попытался найти ответ происходящему. Раньше майор Алексеева всегда творчески подходила к заданию, если требовалось у кого-то что-нибудь выбить.

Не доходя до Рейчал, майор Алексеева остановилась, широко расставив ноги и положив руки себе на бедра. Поза выглядела надменно и угрожающе, как многие из тех, которые используют, чтобы подчеркнуть свое господство. Однако в данный момент она и чувствовала не что иное, как свою власть. Маска самообладания на ее лице была безупречной, но, как и Рейчал, ей было чего опасаться. Но, несмотря на волнение, цепкий ум уже готовил план действий.

Вопрошающий голос Рейчал вывел майора из раздумий:

– Ну, и почему мы остановились? – спросила она с ожесточением в голосе. – Чего Вы ждете?

Алексеева – молчала.

– В чем дело, не можете придумать, что бы со мной сделать?

–Заткнись, – неубедительно ответила Алексеева.

– Так ты заработала себе звание, да? Тебе нравиться измываться над беспомощными, не так ли?

Алексеева проигнорировала колкости в свой адрес, просто повторив: «Заткнись».

«Почему Товарищ Алексеева позволяет все эти дерзости?» – опять удивился стенографист. – «Почему она не накажет эту суку?».

– Вы думаете, какие мы жестокие? – презрительно продолжила Рэйчел, видя, что ей нечего теперь терять. Очевидно, что рано или поздно с ней разделаются. «По крайней мере выговорюсь, пока я еще могу это», – подумала она

– Почему бы вам не освободить мне руки, и мы сможем точно узнать кто из нас по-настоящему кровожадный? Как насчет того, чтобы померяться силой, Товарищ? Только вы и я. Прямо здесь.

У нее не было никаких иллюзий по поводу борьбы с майором. Она знала, что преимущество на стороне Алексеевой. Она выше, сильнее, спортивнее и наверняка более сведущая в вопросе того, как защищаться. Алексеева, несомненно, очень быстро превратила бы ее в отбивную, или, как выражались ее земляки, «надрала бы ей задницу». «Ну и что?» – подумала она. В любом случае именно это она и собирается сделать. И сейчас, дерзко провоцируя высокомерную женщину, у нее был шанс заработать себе лишних проблем.

«Я ошиблась на твой счет, Рейчал Кларк», – восхищенно подумала Алексеева. – «Ты храбрая». Побледнев, она объявила:

–Пока достаточно, – и, взглянув на конвой, продолжила. – Койниг, Вы свободны. Спрингер, ты пока останешься здесь.

–Но, товарищ майор, – начал было стенографист после того, как Койниг вышел. – Вам не следует…

– Вы ставите под сомнение мои методы? – тихо спросила Алексеева, опустив голову.

– Н-нет. Конечно, нет. Товарищ майор. Я всего лишь…

– Странно, снова перебила она его. – Я была почти уверена в этом.

– Уверяю вас, товарищ майор, не было даже в намерениях, – служащий почти умолял.

–Хорошо, – ответила Алексеева. – Очень хорошо. Знаете, для меня было бы неутешительно узнать, что кто-то из моих подчиненных не доверяет своему руководству в той мере, как следовало бы. – Она подошла ближе, и поправила пуговицу на его воротничке. – Чрезвычайно неутешитело.

– Товарищ майор, я не испытываю ничего, кроме безмерного уважения к вам, – Тихо промямлил тот.

–Конечно. Конечно. – Промурлыкала она. – Однако на будущее я настоятельно рекомендую Вам проявлять больше внимания к своим обязанностям, – Ее большой палец скользнул на дюйм выше и с силой вжался в кадык. … и позволить мне заниматься своими, ага?

–Так точно, товарищ майор, – он сглотнул. – Я извиняюсь за свое небрежное отношение к работе. Больше этого не повториться.

– Рада слышать, – сказала она, отпустив его. – Вы можете быть свободны.

«Бесхребетная тварь!»– презрительно подумала она, наблюдая, как шокированный подчиненный нервно закрыл за собой дверь. Для нее все они каждый, кто находился в подчинении, представлялись не больше чем бесхребетными пресмыкающимися. Она нашла даже забавным тот факт, что только Кларк, фактический наиболее слабая, нашла в себе мужества противопоставить себя ей. Никто вот уже годы не осмеливался так разговаривать с ней. Алексеева подошла к Кларк и въедливо, с ног до головы, окинула ее взглядом. «Для своего худосочного телосложения она ведет себя совсем неплохо», – решила она. – «Сейчас бедная девочка, должно быть, очень хочет есть».

Алексеева взглянула на часы, перед тем как развернуться и обратиться к оставшемуся охраннику: -Спрингер, вы пообедали?

Спрингер кивнул.

– Хорошо, ответила майор. – Это вам пригодится: вы останетесь здесь после окончания вашей вахты. – Алексеева не верила никому, но простодушному Спрингеру она доверяла больше, чем другим.

– Как угодно, товарищ майор, – ответил Спрингер. Усмехнувшись, добавил. – Все равно я домой не тороплюсь. Тёща прикатила.

Алексеева ответила ему соблазнительной улыбкой, чтобы хоть как-то отреагировать на его шутку и вернулась к делу.

–Сейчас 17:30. Я иду домой: мне необходимо принять душ и отдохнуть. Скоро я вернусь – к девяти часам. Вот ваши указания: вы отконвоируете арестованную в комнату для допросов № 2. Останетесь там и глаз не спустите с нашей… – она заметила удивление, промелькнувшее во все еще неприступных глазах Рейчал. – … маленькой тигрицы. Теперь запоминай. Не под каким предлогом она не должна покидать комнаты, только с моего позволения, ясно?

Слушая совершеннейший немецкий Алексеевой, Рейчал показалось странным, что та назвала ее «тигрицей». Но не только это, а еще и интонации, с которыми все это было произнесено. По правде говоря, они показались ей даже… уважительными.

–Так точно, товарищ майор.

–Очень хорошо.

«Зачем все это?» – подумала Рейчал, подобно стенографисту, чуть ранее думавшем об этом же.

Словно прочитав ее мысли, Алексеева ответила:

–Я думаю, мы пока лишим вас сна. Вы знаете, что следует делать.

– Да, Товарищ майор.

Алексеева сделала шаг к двери. Перед тем, как выйти она обратилась к Спрингеру:

– Вы можете сесть, но предупреждаю вас: только попробуйте заснуть.

–Как можно, Товарищ майор, – попытался уверить ее Спрингер.

Слегка кивнув, она вышла. Спрингер подошел к Рейчал, и заставил встать, взяв ее под руки.

– Не завидую я тебе, американка, – прошептал он скорее для себя, чем для Рейчал. Выводя ее, он зевнул и потянулся. «Еще пара дней», – подумал он. – «Еще пара дней и эта ведьма-тёща укатит к себе».

Валентина рассеянно вставила ключ в замок и, провернув его, открыла заскрипевшую дверь своей квартиры. Как офицер КГБ ее ранга она, безусловно, могла рассчитывать на лучшее жилье, чем три этих маленьких комнатки, но излишние удобства не были для нее важны. Она была одинока, и эта квартира идеально подходила ей.

В действительности у майора никогда не было того, что можно назвать серьезными отношениями. Фактически за всю свою жизнь, кроме отдельных эпизодов, когда ей докучали своим вниманием назойливые, особенно охочие до женской красоты мужчины, она не очень интересовалась всем этим. А с тех пор, как еще в Ленинграде полковник КГБ вынудил ее вступить с ним в любовную связь, она со своей стороны всегда пыталась выглядеть настолько не привлекательной насколько возможно. К счастью для нее он утомился ею через месяц и быстренько перешел на другие нивы.

Мысленно она рассматривала мужчин как конкурентов, которых следует оставить позади себя – пусть глотают пыль. И она вовсе не собиралась вести себя словно глупая школьница и превращаться в слащавую клушу только потому, что один из них положил на нее глаз и лапал своими потными руками. Поэтому ее сексуальную жизнь никак нельзя было назвать романтичной. Она была больше похожа на то, о чем она иногда говорила: " Вошел, вышел и иди на здоровье! "

Но сегодня, коснувшись Рэйчел – оказавшись в непосредственной близости от нее – что-то шевельнулось у Валентины внутри. Что-то, чего она никогда не чувствовала прежде. Трепетное волнение и легкое возбуждение охватили ее теплой волной. Ей понравились ее ощущения. Помнится, ей даже стало интересно, на что будет похож поцелуй Рэйчел Кларк.

Валентина, – упрекнула она себя, – а ты злая. Но как могло что-то настолько приятное быть плохим? – спрашивала она себя. И сердце подсказывало ей, что не могло.

Начиная с той минуты, когда она покинула управление, образ девушки постоянно стоял у нее перед глазами, преследуя своей навязчивостью. Дура! – упрекала она себя. – Почему ты не разглядела этого прежде? Естественно она с самого начала спрашивала себя, не было ли слишком хорошо знакомое лицо девушки просто странным совпадением или быть может подспудно, она хотела этого? Но к тому времени, когда она вошла в свою небольшую квартиру, Валентина пришла к заключению, что было слишком много других чувств, которые в ней всколыхнула Кларк, ни одно из которых не было приятно, оставшись для нее где-то в прошлом, в том, что она теперь всегда называла своей "прежней жизнью".

Но действительно ли такие совпадения были возможны? Если так, то почему? Конечно, она была взволнована таким удивительным поворотом событий, но в то же самое время это обстоятельство слегка пугало ее. Для нее это граничило с чем-то сверхъестественным, вызывавшим чувство неловкости. В реальном мире вряд ли случалось что-то подобное. Или случалось? Она давно прекратила верить в то, что нельзя объяснить, или, по крайней мере, думала, что не верила.

С самого начала, как только она попала в ряды КГБ, в нее неумолимо вколачивали, что отвлеченные мысли не только бесполезны для государства, но и опасны. Наверно поэтому, в их стране было не так много ненадежных граждан: писателей, поэтов, художников и т.п.? Эти жалкие мечтатели вечно скулили о таких понятиях как красота, правда ... и свобода. Для Валентины Алексеевой единственной правдой была власть. Она или была у вас или вы подчинялись кому-либо еще. Эту тяжелую правду она познала задолго до своего вступления в 1947 году в ряды КГБ. Когда нацистские танки ворвались в ее деревню летом '41, они быстро и безжалостно провели этот урок у нее на дому.

Ее мать. Ее мать верила в красоту, справедливость ... и Бога. Любительница музыки и поэзии, она старалась, привить те же самые чувства и своей самой младшей дочери. И, несмотря на тяжелую жизнь в годы тоталитарного режима она всегда полагала, что жизнь прекрасна, и люди в основном хорошие. Помимо этого она считала, что любовь была самым большим подарком Бога человеческому роду. Ее вера не покинула ее до самого последнего мгновения, пока немцы не убили ее.

Тщательно заперев за собой дверь, Валентина зашла в небольшую спаленку и направилась к старому комоду. В нем было три ящика. Опустившись на колени, она вытянула самый нижний. Из-под единственного приличного свитера, аккуратно сложенного в самом дальнем правом углу, она вытащила тонкую небольшую книжицу, не намного больше, чем ее собственная рука. Когда-то книгу неудачно свернули, и теперь, прямо посередине зеленой обложки, пролегала глубокая складка. От времени углы книги сильно пообтрепались и из них во все стороны торчали волокна. Это был сборник стихотворений, написанных различными дореволюционными поэтами. Вообще говоря, стихи в нем в своем большинстве были легковесны и посредственны. Валентина честно признавалась, что никогда не любила их. Однако не они делали эту изодранную небольшую книгу настолько бесценной для нее.

В 1940 году ее мать подарила ей этот сборник на день рождения, когда ей исполнилось двенадцать. Чтобы купить небольшую книжку, она должна была в течение многих месяцев, постоянно откладывать небольшую сумму из скудных денег, которые получала от продажи собственных яиц и сыра. Слегка дрожащими руками, Валентина открыла книгу. На переднем форзаце остались слова, которые были очень давно написаны ее матерью:

Моей маленькой, дорогой Синеглазке на её 12-летие. Моя девочка, может быть твое сердце навсегда, останется таким же светлым как эти стихи и возможно тогда Бог оставит его в твоей груди навечно.

С любовью, Мама

"О, мама! " – тихо всхлипнула она. Прошло очень много времени, с тех пор как Валентина разрешала себе вспоминать о той нежной женщине, которая так часто пела ей колыбельные, когда она была ребенком. – "Я так скучаю без тебя и папы", – печально прошептала она. Прочитав надпись впервые за пятнадцать лет, Валентина почувствовала, как накатила на нее давнишняя, хорошо знакомая грусть. Слезы навернулись на глаза, и она крепко зажмурилась, пытаясь сдержаться и не расплакаться.

"Моя девочка".

Они все покинули ее. Все. Ее мать и отец, ее брат, две старших сестры – все ушли от нее навсегда, сметенные с лица земли опаляющими ветрами войны тем апокалипсическим летом 1941 года. Для Валентины, это было также последнее лето, когда такие понятия, как доверие, доброта и безоговорочная любовь были кое-чем другим, чем пустые слова. Теперь все, что осталось у нее от ее прежней жизни это потрепанный маленький сборник плохих стихов. Хотя книга была и навсегда останется ее самым бережно хранимым сокровищем, она не касалась ее еще с войны. Исключением были лишь случаи, когда она переезжала, и приходилось каждый раз паковать и ее вместе с вещами или класть в новое место на очередной срок. Воспоминания, которые неизбежно вызывала книга, всегда были слишком болезненны для нее.

Но сегодня произошло кое-что, что обладало достаточной властью, чтобы заставить ее столкнуться со старыми воспоминаниями. И виновата в этом была Рэйчел Кларк, в этом она была уверена. Перевернув книгу, Валентина колебалась секунду, прежде чем медленно открыла ее с обратной стороны. И там она нашла это.

"Невероятно", – прошептала она.

Это было причиной, почему она набралась смелости и взяла в руки небольшую книгу.

Она опустила ее на колени, изумленно рассматривая рисунки: сначала тот, что был на одной странице форзаца, а затем на другой. Через несколько мгновений она поняла, что ее жизнь изменилась. Но как? – спрашивала она себя. – И зачем? Что мне делать?

Не найдя ответа, Валентина поднялась на ноги и начала снимать с себя форму. Раздевшись, она избавилась от заколки, которая сильно стягивала волосы, и несколько раз взмахнула головой. Длинные черные пряди рассыпались по плечам. Когда она была ребенком, они с матерью провели много счастливых минут вместе, в то время как женщина расчесывала красивые волосы своей дочери. После смерти ее семьи Валентина коротко подстриглась, и только после окончания войны отпустила их вновь.

Валентина вошла в маленький душ, продолжая обдумывать свой курс действий, и начала намыливать сухощавое тело, встав под слабую струйку воды, которая никогда не была достаточно теплой. Ее мозг все еще работал над создавшейся ситуацией, когда она вышла и начала обтираться грубым полотенцем. Относительно Рэйчел проблема была уже решена. Теперь ее больше волновал вопрос "почему", а не "как".

Как только Валентина вытерлась досуха, она надела свой старый поношенный халат и подошла к маленькому зеркалу, висевшему на стене. Стоя перед ним, она тщательно расчесала влажные волосы, мысленно все еще слыша голос матери, беззлобно ругающую ее за то, что она вертится и мешает ей закончить ее расчесывать.

Только урчание в животе напомнило ей, что она не ела весь день. Как и следовало ожидать, майор Алексеева не очень любила готовить. В большинстве случаев ее пищу составляли всевозможные консервы, и сегодняшний вечер ничем не отличался от остальных. Разогретая банка супа и ломоть хлеба – вот и все из чего состоял ее ужин. Бедная Рэйчел, – подумала она, пережевывая безвкусный хлеб, – она должно быть сейчас ужасно голодна. Хорошо, это будет исправлено достаточно скоро, – поклялась она себе. Именно так Валентина думала о девушке теперь: не "Кларк", не "американка" и конечно не "заключенная", а "Рэйчел".

Скудная трапеза закончилась, и она поглядела на часы на стене. Стрелки показывали 6:30. Это будет длинная ночь, – подумала она. – Нужно попытаться немного отдохнуть. – Поднявшись со стула, она отправилась в спальню и растянулась на кровати.

Покидая управление, она отдала приказ, чтобы ей позвонили ровно в 8:30. Мысли снова вернулись к Рэйчел. Все это – не случайное совпадение, – сказала она себе. – Что-то здесь происходит. Но что? И что все это значит? – Когда она начала засыпать, ее посетила мысль, что возможно именно ей предстояло разгадать эту загадку. Возможно, судьба предоставляла ей второй шанс? Шанс начать новую жизнь? Я не знаю, – подумала она сонно. – Я не знаю. Не......

Наконец она заснула и из глубин ее мозга, оставляя под собой воспоминания о войне, о ее любимой семье, и обо всем том горе, что она принесла в жизнь большого числа людей, к ней вернулось то, что она давно перестала видеть. Впервые, с тех пор как ей было тринадцать лет, к ней вернулся тот "Сон".

Валентину разбудил приглушенный звук звонящего телефона. Скатившись с кровати, она на негнущихся ногах направилась к надоедавшему своим трезвоном аппарату.

"Алексеева", – произнесла она в трубку.

"Сейчас – 8:30, товарищ майор", – сдержанный тоном ответили с другого конца.

"Очень хорошо". – Валентина собиралась повесить трубку, но внезапно вновь поднесла ее к уху. – "Беск! " – позвала она.

"Да, товарищ майор? "

"Я хочу, чтобы к моему приезду два бутерброда и бутылка яблочного сока ожидали меня в допросной №2. Скажите Спрингеру, что это – для меня".

"Будет сделано, товарищ майор".

Опустив трубку на рычаг, Алексеева вернулась в спальню и снова подошла к старому комоду. У нее был очень скудный гардероб. Слишком много преимуществ несла с собой серая форма КГБ, которую она носила. Но сегодня она не собиралась пользоваться этим. Вытянув верхний ящик, Валентина достала темные брюки и, подняв в руках, осмотрела. Хотя она очень давно не надевала их, у нее не было сомнений, что они будут ей впору. С тех пор как она вступила в ряды КГБ, одиннадцать лет назад, она едва ли набрала больше килограмма.

Рассматривая их, она подумала, что такая модница как Рэйчел вероятно скривилась бы, если бы ей предложили одеть, что-то столь заурядное. Однако у майора КГБ, обладающего намного большей властью, не было другого выбора. Это было лучшее из ее собственного гардероба. К брюкам она выбрала серый свитер с высоким воротником. Тот самый, что прикрывал книгу. Объемный, большой свитер идеально подходил для ее целей.