Текст книги "Советские инженеры"

Автор книги: Л. Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 29 страниц)

Каждое утро к дверям дома подъезжал нанимаемый помесячно извозчик. Он вез Шухова в контору – та располагалась на Мясницкой (ныне улица Кирова). Назад Владимир Григорьевич частенько возвращался пешком, совершая тем самым столь полезную для человека сидячего труда прогулку. Вернувшись домой, он охотно, хотя обычно не слишком долго, занимался с детьми. Дети любили отца, прощали даже некоторую вспыльчивость, свойственную ему. После ужина Владимир Григорьевич нередко уходил к себе в кабинет и продолжал работать, иной раз до глубокой ночи.

В доме жила овдовевшая в девяностые годы мать Владимира Григорьевича – Вера Капитоновна. Григорий Петрович Шухов скончался вскоре после трагической гибели дочери Ольги: она покончила самоубийством, бросившись под поезд. Причину самоубийства за давностью лет теперь уже едва ли можно узнать. Гостила иногда и пожидаевская родня Веры Капитоновны, вносила в скромный дом некий чуждый ему «сановный» дух – так, во всяком случае, воспринимала эти приезды Вера Владимировна. Приходили – и нередко – знакомые и сослуживцы Владимира Григорьевича. Соблюдались в доме житейские, обычные по тем временам традиции.

В 1913 году от рака желудка скончался Александр Вениаминович Бари. На положении Шухова это никак не сказалось: разве что немного нахрапистей и самоуверенней повел себя по отношению к главному инженеру Виктор Александрович, возглавивший контору вместо отца. Помогали ему два его брата. Номинальной же хозяйкой «дела» стала вдова, Зинаида Бари, прожившая в России около сорока лет, но так и не отказавшаяся от своего американского подданства.

Год спустя в столице оккупированной Австро-Венгерской империей Боснии Сараеве прогремели револьверные выстрелы, сразившие наследника престола «лоскутной монархии» эрцгерцога Франца Фердинанда. От крохотной искры вспыхнул всемирный пожар – началась первая мировая война. Миллионы русских мужиков и мастеровых надели солдатские шипели и устремились к западным и южным границам империи, где разыгрались сражения непонятной и чуждой им войны.

А в контору на Мясницкой зачастили офицеры с серебряными аксельбантами генштабистов. Приунывшие было с началом войны – еще бы, война ведь сулила свертывание разного рода строительных работ! – братья Бари воспрянули духом: в конце концов, военные заказы тоже ведь сулили заработки. И неплохие.

Владимир Григорьевич отчетливо понимал всю степень падения и деградации правившей страной придворной камарильи. Еще в 1906 году у него были серьезные неприятности, связанные с его участием в издании книги, анализировавшей причины гибели русской эскадры в Цусимском проливе. Два так и не назвавших себя человека – один в морском, другой в жандармском мундире, – нагрянув неожиданно в его кабинет, долго и придирчиво расспрашивали, как попал в написанные им главы «совершенно секретный» материал о боевых возможностях кораблей русского флота. Выслушав их спокойно, Владимир Григорьевич подошел к книжной полке и достал несколько увесистых томов.

– Извольте убедиться, господа! Вот годовой комплект издаваемого в Германии журнала—«Zeitschrift des Verei-nes deutscher Ingenieure». Вот это французский журнал «Revue maritime». А это – ежегодно издаваемый начиная с 1897 года британский справочник о флотах мира – «Jane's fighting ships». Могу показать вам и американские и итальянские издания. Японским языком я, к сожалению, не владею, но убежден, что и в их специальных журналах содержатся сведения о нашем флоте, которые вы изволили назвать «совершенно секретными». Впрочем, по-моему, вы недостаточно внимательно читали мою статью: ведь там есть эпиграф: «Наше морское дело всегда было секретом только для нас, русских, но для японцев – никогда».

Теперь, когда новая война день за днем перемалывала все новые и новые порции жертв, Шухов с ужасом убеждался, что даже уроки Маньчжурии и Цусимы не пошли впрок. Но тем с большим упорством он осваивал совершенно новые для себя области техники. Военной техники. Ибо считал себя не вправе стоять в стороне от выпавшей на долю народа жестокой войны.

Одним из первых военных заказов стало проектирование и сооружение батопортов – больших судов, предназначенных служить воротами доков, где производится ремонт поврежденных кораблей. Конструкция оказалась весьма удачной.

Следующим заказом стало конструирование плавучих мин. И эту задачу удалось разрешить быстро и хорошо: непреодолимой преградой для неприятельских кораблей сделались минные поля из мин его системы. И шуховские боны для швартовки подводных лодок получили самую высокую оценку военных моряков.

Особенно же успешной разработкой Шухова в области военной техники оказались его платформы для осадных орудий. На такие платформы орудия устанавливались для меткой и дальней стрельбы. Прежде существовавшие конструкции были очень тяжелыми и требовали огромного количества лошадей для перевозки: в каждую платформу впрягали 32 лошади. Кроме того, много времени и сил уходило на приведение системы в боевое положение. И кругового обстрела прежние платформы не обеспечивали. Шуховские платформы были лишены всех этих недостатков: они давали возможность перейти из походного в боевое положение всего за 20–30 минут. Для них не было непоражаемых точек пространства. И перевозились они одной запряжкой из четырех лошадей: круглые платформы соединялись осью. Получалась огромная двуколка. На нее грузили все остальные части установок – сразу двух. Система Шухова придала осадной артиллерии подвижность прежде невиданную. И когда летом и осенью 1916 года в ходе знаменитого Брусиловского прорыва русское оружие вновь покрыло себя неувядаемой славой, когда зашаталась, перед тем как рухнуть окончательно, тысячелетняя империя Габсбургов, тяжелые орудия, оснащенные шуховскнми платформами, оказались действенным средством для сокрушения тщательно подготовленных вражеских укреплений.

До конторы Бари руки молодой Республики Советов дошли не сразу: национализирована она была только в 1918 году. Но еще до ее национализации Владимир Григорьевич стал членом рабочего правления одного из главных предприятий фирмы – московского завода «Парострой». Сторонившийся общественной жизни прежде, шестидесятичетырехлетний инженер сделался неузнаваем: его неизменно выбирали в президиумы на всех собраниях, он сделался непременным и притом весьма активным участником всевозможных комиссий и комитетов, призванных решать производственные и социальные вопросы. Поспешившие покинуть сразу ставшую для них неуютной страну братья Бари предлагали и ему уехать за границу. Он отказался наотрез, не пожелав даже выслушать их доводы о том, что такой крупный инженер, как он, в любой стране найдет применение своему таланту и займет почетный и выгодный пост. Не поколебала его решимости разделить судьбу своего народа даже еще одна скоропалительная «национализация»: в угаре революционного энтузиазма, не разобравшись толком, какой-то ретивый местный представитель власти реквизировал принадлежавший Шухову дом на Смоленском бульваре. Ни раздражения, ни особого сожаления не выказывал Шухов по этому поводу – разве что тогда, когда узнал, что дом сгорел. Да и жалел не столько дом, сколько сгоревшие вместе с ним несколько живописных подлинников и библиотеку, которую собирал тщательно и любовно.

Обосноваться семье пришлось в Кривоколенном переулке. Шуховы заняли часть обширной квартиры Бари. А в четырех самых больших парадных залах расположилось проектное бюро бывшей конторы Бари, а ныне уже «Строительной конторы Мосмашинотреста». Шухов продолжал руководить проектным бюро. Кроме того, на него были возложены обязанности главного инженера завода «Парострой». Рабочие хотели избрать его на пост директора завода, но он отказался категорически, заявив, что административная деятельность совсем не для него.

У конторы Мосмашинотреста дел было по горло. И особенно важными оказались те, которые были связаны с восстановлением разрушенных в ходе войны железнодорожных мостов. Мосты Шухову приходилось проектировать и строить и прежде. Но тут задача ставилась по-иному: в условиях разрухи, жесткой нехватки металла и рабочих рук требовалось поднимать, ставить на место и приводить в пригодное для возобновления движения состояние искореженные пролеты и фермы. Уже к апрелю 1919 года пошли поезда по Сызрано-Вяземской железной дороге. Тем самым центр страны получил удобную и надежную связь с Уралом. И позже под руководством Шухова велись большие работы по восстановлению мостов – на Ташкентской железной дороге и на западе страны – через Припять у Мозыря и через Днепр у Речицы. А в 1920 году началось строительство, быть может, наиболее известного из всех созданных Шуховым сооружений – башни для установки антенн мощной радиостанции, предназначенной для обеспечения связи центра республики с ее окраинами и зарубежными государствами. Местом для ее строительства была выбрана тихая, тогда окраинная улица Москвы – Шаболовка, названная по имени некогда бывшего здесь села Шаболова.

Нет, не довелось шуховскому гиперболоиду обогнать Эйфелеву башню в Париже. Но ведь даже потребовавшиеся для вдвое более короткой, чем замышлялось вначале, башни всего 240 тонн металла удалось собрать с огромным трудом в запасах военного ведомства. Для своего шедевра Шухов разработал не только проект, но и удивительную по остроумию и простоте технологию сборки: секции (всего их было 6) собирались на земле. А потом с помощью пяти ручных лебедок готовую секцию протаскивали сквозь верхнее кольцо предыдущей и скрепляли с ней болтами. Есть свидетельства, что за строительством башни наблюдал из окна своего кабинета в Кремле В. И. Ленин и просил, чтобы ему сообщали о времени подъема очередного блока. Эксплуатация башни началась 19 марта 1922 года. А 30 апреля того же года газета «Известия» сообщила, что за проявленный героизм и сознательное отношение к своим обязанностям при постройке Шаболовской радиостанции наиболее отлнчившиеся участники строительства занесены на красную доску. Первым в их списке стояло имя инженера-изобретателя В. Г. Шухова. Эта была первая почетная награда новой власти Владимиру Григорьевичу. За ней вскоре последовали другие: звание Героя Труда[3]3
  Присужденное В. Г. Шухову звание не следует смешивать с установленной в 1938 году высшей степенью отличия – званием Героя Социалистического Труда. Звание Героя Труда, учрежденное в 1927 году, присваивалось лицам, имевшим особые заслуги в области производства, научной деятельности, государственной или общественной службы и проработавшим в качестве рабочего или служащего не менее 35 лет. Упоминаемая ниже премия имени В. И. Ленина – это, в сущности, та же, что и существующая поныне одна из самых высоких в стране наград. Учрежденная постановлением СНК СССР от 23 июля 1925 года, она присуждалась вплоть до 1935 года за наиболее выдающиеся работы в области науки, техники, литературы и искусства. Ленинские премии были восстановлены в 1956 году и с тех пор присуждаются ежегодно. Звание почетного академика также существует поныне. Следует только отметить, что прежде это звание означало, что носящий его ученый в отличие от академика просто (то есть действительного члена Академии наук) не является сотрудником одного из академических научных учреждений. В дальнейшем это различие потеряло значение.


[Закрыть] отметило, как говорится в подписанной М. И. Калининым грамоте, хранящейся ныне в архиве Академии наук СССР, выдающуюся деятельность Шухова «в социалистическом строительстве в области нефтяного дела». Грамота датирована 1928 годом. В следующем году Шухов стал заслуженным деятелем науки и техники, одним из первых в стране. Тогда же он был удостоен и премии имени В. И. Ленина. Так отметила страна его заслуги в создании крекинг-процесса. А Академия наук СССР, еще ранее – в 1927 году – избравшая его своим членом-корреспондентом, два года спустя присвоила ему звание почетного академика. Когда согбенный годами – он был на шесть лет старше Шухова – седовласый президент Академии наук А. П. Карпинский вручал Владимиру Григорьевичу диплом почетного академика, Шухов вспомнил своего великого старшего друга – Дмитрия Ивановича Менделеева. Поистине разительный контраст являли собой нынешняя, советская эпоха и та, прежняя, дореволюционная: всемирно известный ученый Менделеев дважды был забаллотирован при выборах в «императорскую» Академию наук под давлением реакционных сил, ненавидевших все самобытное, что рождалось на российской почве. А новый строй открыл двери в академию Шухову, который неоднократно подчеркивал, что не столько теория, сколько практика составляет смысл и стержень всей его деятельности.

Приходится только изумляться, как, несмотря на свой возраст, трудился Шухов в последние десятилетия своей жизни. Только за восемь лет – с 1926 по 1934 год – он подал такое же количество заявок на авторские свидетельства, сколько их пришлось на 22 дооктябрьских года. По-прежнему безбрежно широк творческий диапазон почетного академика: он руководит строительством крекинг-завода, занимается проектированием цехов для гигантов первых пятилеток – Магнитогорского и Кузнецкого металлургических комбинатов, его гиперболоиды используются как опоры для линий электропередачи и антенных систем мощных радиостанций, он проектирует газгольдеры и авиационные ангары, стандартные водонапорные башни, мосты и нефтепроводы, паровые котлы улучшенной системы и еще многое – всего не перечесть. И даже широко развернутая Советским государством деятельность по охране архитектурных памятников не обходится без участия Шухова: в 1932 году в древнем городе Узбекистана Самарканде, к ужасу суеверных мулл и радости тех, кому дорого бесценное наследие прошлого, всего за четыре дня выпрямляется и становится на прочное основание поколебленный землетрясением минарет медресе Улугбека. Остроумно устроенная система тросов и клиньев позволяет осторожно поднять в отвесное положение многотонную кирпичную громаду. На дружеском шарже архитектора Сухова Владимир Григорьевич изображен в виде титана, бережно поднимающего минарет. Впрочем, разве он не был в самом деле титаном, этот человек чуть выше среднего роста, до глубокой старости сохранивший стройность, подтянутый и худощавый, с пытливым и немного усмешливым взглядом светлых глаз, с коротко подстриженной бородкой, в молодости рыжеватой? Титаном творческого разума, титаном устремленной в неизведанное мысли.

Поразительная работоспособность, позволявшая Шухову в молодости и в зрелые годы нередко жертвовать ночными часами решению той или иной теоретической или практической задачи, не покидала его и в глубокой старости. Теперь уже не один-единственный помощник, а целый коллектив трудился под руководством Владимира Григорьевича. И не было нужды тратить бесценно дорогое время почетного академика на ежедневное присутствие в проектном бюро. Но он появлялся там регулярно, внимательно следил за исполнением текущего задания каждого из инженеров, изредка спрашивал:

– Ну-с, молодой человек, чем вы заняты? – Уловив – обычно буквально с полуслова – самую суть, кивал головой: – Ну, хорошо.

Когда случались затруднения, нередко, минуту подумав, отыскивал некогда найденный им способ решения, шел к себе в кабинет, приносил записи иной раз сорокалетней давности, показывал. Радовался, что молодой инженер самостоятельно пришел к верному результату, однако, щепетильно относясь к вопросам приоритета, неизменно указывал, кому принадлежит первенство в этом вопросе (очень часто оно принадлежало ему самому, что и неудивительно: за плечами Владимира Григорьевича, одного из пионеров в использовании металлических конструкций в строительстве, лежало в ту пору уже более полувека активной творческой деятельности в этой области). Черточки столь часто встречающейся старческой ворчливости, впрочем, не были чужды Шухову. Так, например, когда в бюро появилась в качестве инженера-проектировщика только что окончившая курс института молодая привлекательная женщина – назовем ее N, – Владимир Григорьевич, случалось, говаривал (в ее отсутствие, разумеется):

– Поразительно, все умеет! – И добавлял: – Но вообще-то, мне кажется, что инженерская деятельность – не для женщин: их предназначение, я думаю, заключается в том, чтобы украшать жизнь.

Разумеется, это были отнюдь не слова ретрограда: не следует забывать, что больше половины жизни Владимира Григорьевича приходится на XIX век, когда абсурдной показалась бы сама мысль о женщине за чертежной доской или с логарифмической линейкой в руках.

Сдержанностью, деловитостью, демонстративным неприятием празднословия Шухов воспитывал, скорее всего вполне сознательно, своих молодых подчиненных: ведь любой из них годился ему в сыновья, а многие – даже во внуки. Им он преподал однажды и предметный урок патриотизма, отказавшись на их глазах от довольно крупной суммы денег, которые без всяких условий собирались заплатить ему представители так называемой «комиссии Синклера» за оказанную им помощь. Комиссия эта явилась в Москву, чтобы на месте разобраться в том, какая доля в создании крекинг-процесса принадлежит русскому ученому, – такие сведения должны были помочь корпорации «Синклер Ойл» аннулировать патентные притязания конкурентов. Американские специалисты убедились в полном и безоговорочном первенстве Шухова. А сорок тысяч долларов предложили в качестве гонорара за данные им консультации.

Владимир Григорьевич, казалось, не без интереса наблюдал, как председатель комиссии Алберт Фром бережно и любовно выкладывал на стол аккуратные пачки купюр. А потом спокойно и решительно сказал по-русски (а английским языком Шухов владел свободно):

– Уберите эти деньги, господа! За мою работу мне платит Советская Россия. В том числе и за любые консультации. Я вполне обеспечен. А уж если в чем и нуждаюсь, то единственно – в извинениях, поскольку находятся в вашей стране люди, использующие мои изобретения, но не называющие имени их автора.

Сконфуженным гостям и впрямь не осталось ничего иного, как извиниться. И было в чем: хотя бы в том, что без всякого упоминания о Шухове его гиперболоидные конструкции вот уже почти два десятилетия использовались в качестве боевых башен на кораблях американского военно-морского флота. Владимир Григорьевич не раз возмущался такой беспардонностью.

Советские годы были временем рождения еще одного Шухова – общественного и государственного деятеля. Два раза Владимира Григорьевича избирали в состав Моссовета. Был он избран и в состав его исполнительного комитета. А в 1927 году он стал членом ВЦИК – Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета Советов депутатов трудящихся, высшего законодательного, исполнительного и распорядительного органа Советский России. В течение трех лет Шухов возглавлял комиссию по нефтепроводам Госплана СССР.

Верный себе, Шухов обычно избегал громких деклараций, предпочитая делом доказывать свое отношение к новому миру. Но отмеченное в 1930 году столетие со дня основания Московского высшего технического училища дало ему повод развернуто и широко сказать о своих чувствах советского гражданина и патриота. «Привет от старейшего студента» назвал он свою статью, опубликованную в многотиражной газете училища.

«Только в стране, строящей социализм, – писал в ней Владимир Григорьевич, – за короткий промежуток времени созданы решительно все условия для прогресса научной мысли, условия, которых не знала царская Россия.

Разве когда-либо на протяжении всей истории человечества был известен такой расцвет науки и техники, свидетелями которого мы являемся в социалистической стране!»

Несколькими строчками ниже мы читаем такие слога: «Сегодняшний юбилей – величественная демонстрация победоносного шествия в Стране Советов науки и техники. Сегодня юбиляры не только профессора, преподаватели и студенческое племя – сегодня юбиляр Коммунистическая партия, перекраивающая нашу страну и успешно ведущая поколения в бой за овладение высотами мировой техники».

Не согнувшийся под грузом лет, исполненный энтузиазма и вдохновения, перешагнул Владимир Григорьевич Шухов восьмидесятипятилетний порог. А на 86-м году трагическая оплошность оборвала его жизнь: от случайной искры на нем вспыхнула одежда. Организм оказался не в силах преодолеть последствия тяжких ожогов. 2 февраля 1939 года Шухов скончался. Похоронен он на Новодевичьем кладбище в Москве.

Техника обгоняет человека. И не только тем, что колеса, а тем более крылья способны передвигать его в десятки и сотни раз быстрей, чем может он двигаться сам. И не тем, что стальным мускулам машин под силу то, чего не смогут сделать человеческие мышцы. Техника обгоняет своего собственного создателя и счетом своих поколений: достоянием старины, причем старины глубокой, становятся ее новинки, только что, казалось, удивлявшие совершенством. Только гению инженерного искусства доступно в вещественной форме его творений остаться рядом с потомками. Таков Шухов: н сегодня служат людям его создания – и покоряющая изяществом силуэта Шаболовская башня, и без малого четыреста мостов, и покрытые его сводами здания. Работают его котлы и форсунки. Наполняет цистерны моторным топливом найденный им метод переработки нефти.

Но самое главное, быть может, отличие Шухова в том, что он ярче многих других показал, что в понятии «инженер» и могут и должны заключаться понятия «мыслитель», «творец», а глубину и одухотворенность его делу может дать только горячая приверженность своему Отечеству и народу. Именно потому всегда первым в списке создателей советской техники будет стоять имя великого сына России – Владимира Григорьевича Шухова.[4]4
  При подготовке этого очерка были широко использованы сведения и биографические материалы, предоставленные дочерью В. Г. Шухова – Верой Владимировной Лапшиной, семьей внука ученого – Ф. В. и А. М. Шуховыми, а также старейшим работником института ЦНИИпроектстальконструкция К. К. Купаловым. Автор выражает им свою сердечную признательность (примеч. авт.)


[Закрыть]