Текст книги "Тень (СИ)"

Автор книги: Квинтус Номен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 36 страниц)

Глава 36

После завершения зимней сессии большая часть обитателей общежития разъехалась на каникулы к семьям, и Таня осталась одна в комнате. То есть это так называлось «в комнате», но она там за все каникулы и побывала лишь пару раз. А в основном она проводила время в экспериментальной лаборатории в Медведково, развлекаясь какой-то непонятной для окружающих «химией». Другие оставшиеся химики (и физики, которые тоже выполняли в лаборатории свои курсовые работы) ее вообще не беспокоили. То есть в ее помещение не заходили, уж больно там ароматы могучие раздавались…

И именно там ее застал Николай Николаевич:

– Послушай, как врач Таня, я тебя кое о чем спросить хотел…

Таня поглядела на довольно грустную физиономию академика и ответила:

– Ну так спрашивайте. Или уже перехотели?

– Видишь ли, тут вопрос… непростой.

– Если он связан с тем, который вы мне уже задавали… я, конечно, подписок никаких не давала…

– Лаврентий Павлович почему-то убежден, что с тебя их и брать не надо. Потому что не надо тебя вообще в подробности посвящать.

– Не надо меня в подробности, они не очень-то и интересные. Насколько я в курсе, что-то интересное Юлий Борисович только делает, но и у него столько ошибок… но он-то как раз на своих ошибках учится, и очень быстро.

– Так…

– Да не переживайте вы, Лаврентий Павлович ведь не переживает, а он персонально за всю секретность проекта отвечает.

– Ладно, в крайнем случае меня всего лишь расстреляют…

– Я приду посмотреть на это. А когда вас расстреляют, я вас быстренько оживлю, вылечу, и под чужой фамилией отправлю в Ковров, химию в школе детишкам преподавать. Ну, в чем дело-то?

– Ты ведь знаешь, что такое радиация…

– Это когда откуда-то лучики разные вылетают, слышала.

– Так вот, там несколько человек этой радиации, мне кажется, несколько лишку хватанули…

– Печально. Они уже померли или только собираются?

– И это все, что ты хочешь по этому поводу сказать?

– Я всего лишь пытаюсь из вас извлечь хоть сколько-нибудь полезную информацию. Ну, давайте, тужьтесь, тужьтесь сильнее, еще немного – и информация сама попрет.

– Вот ведь ты…

– Зараза? Есть такое. Но вы продолжайте, я вас слушаю.

– Врачи… я имею в виду тех, кто там работает, говорят, что положение их крайне тяжелое.

– Значит еще не померли. Облучение какое? Гамма, бета или альфы хватанули сверх меры?

– Я не знаю.

– Ладно, ждите здесь. Я где-то через полчаса сварю для них зелье, а вы пока позвоните в Ковров, вызовите мне самолет. Вот по этому телефону, просто наберите номер ноль-ноль-сто один, это диспетчерская. Скажете, что самолет мне нужен, «арку» закажете, но полетите на ней вы. Да, не забудьте Лаврентия Павловича предупредить, вот его номер… а то собьют мой самолетик наши доблестные защитники мирного неба на подлете к… к чему надо на подлете. Вон, пока чайку попейте, я новый китайский привезла, а вот в том шкафчике печенья вкусные… печенья вам минимум две штуки съесть обязательно, они лечебные. То есть после них те, кто у меня чарующих ароматов нанюхаются, даже не сдохнут…

Спустя чуть больше получаса она вернулась из соседней комнатушки с полулитровой бутылкой в руках:

– Вот, всем пораженным по столовой ложке. Вылечить их это не вылечит, но минимум на сутки разложение тел приостановит. Потом грузите всех в вагон и тащите ко мне в Ковров, в третий госпиталь – там я их починю. А еще тащите ко мне Харитона, Зельдовича, Хлопина… кого забыла? Ах да, Курчатова тоже можно. Этим сделаю прививку от радиации, чтобы они в случае инцидента успели ко мне приехать без вот этой вот бурды.

– Как врач, ты что, успела за полчаса сварить лекарство от радиации⁈

– Ну я же не волшебница, и просто взяла готовый препарат, только слегка его усилила. Зелье не от радиации, оно всего лишь заставляет организм посильнее с последствиями радиации бороться. И с последствиями отравлением тяжелыми металлами, фосфорорганикой и прочим дерь… не очень полезным химикалием. Тут, знаете, студент шустрый пошел, его только успевай откачивать, так что запасец в лаборатории у меня всегда наготове. Самолет-то вызвали?

– Вызвал. Там какая-то Светлана была, спросила, что еще взять, но я ответил что не знаю…

– Ничего не надо. Вам комбинезон меховой на аэродроме добудем, у них много. Куда лететь – мне не говорите, Свете скажете. И не волнуйтесь: я со Светой давно уже летаю, девочка свою работу знает. Хорошо знает, Красную Звезду за эту хорошесть на войне получила. И еще: обратно сами тоже на поезде возвращаетесь, нечего вам лишний раз рисковать. Да, Лаврентий Павлович-то в курсе?

– Можно я не буду пересказывать, что он мне сказал?

– Можно. А то мне захочется ему сказать еще больше… да, я еще пару дней тут буду, вы, когда в поезд грузить товарищей станете, позвоните: скажете, когда вас в Коврове ждать и хватит ли зелья на дорогу. Пораженным – по столовой ложке раз в сутки, желательно в одно и то же время. Ладно, едем на аэродром… если что – можете мне хоть из самолета звонить. Там рация специальная установлена, аэродромы АДД всегда доступны, а через них со мной соединят. Только на всякий случай: все такие разговоры слышат по крайней мере диспетчера Дальней Авиации…

– Как врач, может ты сама полетишь?

– А лекарства кто готовить будет?

– Я, конечно, позвоню…только в Ковров их, скорее всего, уже завтра привезут.

– Значит, Саров… ладно, посижу ночку, завтра к обеду буду там. Их и без меня встретят, я распоряжусь…

– А в госпитале тебя послушают?

– Ах да, вы же не в курсе. Вообще-то меня с должности главного врача третьего госпиталя так и не уволили, так что послушают и всё в лучшем виде сделают. Все, приехали… самолет минут через пятнадцать сядет, пойдемте пока вам кухлянку добывать…

Спустя двое суток Николай Николаевич в тихом кабинете докладывал, стараясь сохранить хотя бы видимость спокойствия, о происшествии:

– Должен признаться, я действительно инструкцию нарушил… там же мой ученик был, один из лучших…

– Этот вопрос мы рассмотрим отдельно… когда-нибудь. Но вы сказали, что вас кое-что сильно удивило, причем в прямой связи с проектом. Вы имеете в виду то, что у нее оказалось готовое лекарство?

– Это не лекарство, это, как она сказала, зелье, позволяющее просто не сдохнуть некоторое время. Оно действительно сработало, всех троих в Ковров доставили в полном сознании и сопровождающие врачи меня заверили, что самочувствие у них стало заметно лучше. Еще меня, признаться, удивило, как в госпитале исполнялись ее распоряжения. Подозреваю, что если бы она приказала врачам всем в окна выпрыгнуть, они бы молча выпрыгнули.

– Вы тут не правы, они бы спросили в одежде прыгать или все же раздеться перед прыжком чтобы санитарам не пришлось трупы раздевать… говорят, она всех врачей и сестер очень больно била, если те ее распоряжения не выполняли, так что у них это уже рефлекс. Но это лирика, а если по существу вопроса?

– Она мне назвала всех физиков-участников проекта, и потребовала их всех доставить к ней в госпиталь для, как она сказала, проведения прививок от радиации. Мне кажется, что о проекте она знает слишком много. Но, по ее же словам, никаких подписок она не давала и давать не собирается…

– Это мы знаем. Собственно, и вопросы, которые вы ей задавали, связаны с тем… я теперь абсолютно уверен, что Юлий Борисович работает по методике, которую она лично и расписала. А подписки – она делом доказала, для чего она работает по двадцать часов в сутки вот уже почти три года. А чтобы вы больше не переживали из-за пустяков, сообщу: то, что вы ей рассказали об… инциденте… вы тоже поняли, почувствовали, что ей можно полностью доверять. А врач она действительно уникальный. Для вашего полного успокоения сообщаю: она стала первым кавалером ордена Пирогова, и на этом настоял товарищ Бурденко, которому Иосиф Виссарионович предполагал орден за номером один вручить. Эта девочка в войну, бывало, по сорок и больше часов у операционного стола без перерывов стояла, она провела больше девяти тысяч операций – и ни один из ее пациентов не умер. Честно говоря, когда мне стало известно об инциденте, у меня тоже первой мыслью было к Серовой обратиться, но вы просто успели раньше. Да, сегодня вечером будет небольшое совещание у товарища Сталина, вам, наверное, тоже стоит соприсутствовать. Это по поводу Сталинских премий за сорок шестой год, и, вероятно, вручать ей премии Иосиф Виссарионович снова вас попросит.

– Не могу удержаться от вопроса: а в этом году сколько?

– Скорее всего, на одну больше, чем думает товарищ Сталин. Ваши слова полностью меня убедили, что материалы для Юлия Борисовича она же и подготовила, а за такое никаких наград не жалко. А если окажется, что она и лекарство от радиации…

– Надо и на следующий год что-то оставить, нет?

– Вы правы, мы тут слишком спешим. Но она в любом случае в этом году на премии наработает, и, мне кажется, не на одну и не на две. Чем она сейчас занимается, вы не знаете?

– Мне тут одну забавную историю рассказали, – насыпая сахар в чашку, поделился Станислав Густавович. – На девушку одну, агронома Наталью Мелентьевну Попову, пришло представление на «Знак почета».

– И что тут забавного? – лениво поинтересовался Иосиф Виссарионович, в столовой на даче у которого чаепитие и происходило. – Наверное, неплохой агроном, раз ей орден вручить хотят.

– Если не считать того, что девушке двадцать лет, то особо ничего. Ах да, к ордену ее представили за то, что на полутора сотнях гектаров она собрала по двадцать с лишним центреров пшеницы.

– Хороший урожай…

– А на остальных полутора тысячах гектаров в том же колхозе в Сальских степях собрали по восемь. И она – единственный агроном в колхозе, так что остальные поля – тоже ее работа.

– А может, там немного отчетность поправили? Знаешь же, некоторые председатели родственникам своим приписывают…

– Я проверку послал, товарищи все проверили. И она председателю не родственница, но дело вообще не в этом. Эта агрономка весной сорок пятого как раз эти поля обсадила деревьями и кустами, эдакие защитные полосы вокруг двух полей создала.

– Мне уже наши сельскохозяйственные специалисты рассказали про полосу Нестора Генко…

– А нашей агрономке эти полосы порекомендовала высадить какая-то летчица. Причем так порекомендовала, что девушка взяла и послушалась. И все комсомольцы с пионерами в колхозе послушались, ведь когда тебя на трудовой подвиг толкает совсем молоденькая девушка-подполковник, да еще со звездой Героя на груди, этот подвиг как-то сам собой становится осознанной необходимостью.

– А вот это уже интересно…

– Летчица агрономке рассказала, что ей про такое американские пилоты сообщили…

– Она же ни с какими иностранцами…

– Вот именно. Я отдельно проверил… то есть у Лаврентия Павловича уточнил: не встречалась. Вот немецкие… может, она просто на фашистов ссылаться не захотела?

– Это возможно… А сколько комсомольцев и пионеров принимали участие в лесопосадках?

– Вроде бы все комсомольцы и пионеры колхоза. Тогда, в связи с победой, у людей энтузиазм был на высочайшем уровне, оставайся он таким же, то и голод бы не случился.

– Он и так, можно сказать, не случился. Так, что-то вроде поста получилось… кстати, надо товарища Бурденко особо отметить, его передвижные госпиталя большую работу сделали.

– Да уж… но я о другом: если подобную практику – я о лесополосах говорю – расширить…

– Ты когда-нибудь будешь читать что-то, кроме твоих сводок статистических? В сельзхозотдел Госплана уже направлен запрос на финансирование работ по исследованию территорий на предмет лесонасаждения. Люди уже работают… но ты прав, энтузиазм масс из виду упускать нельзя, в такой работе он сильно помочь может. Ты там по своим каналам эту Попову потереби, пусть предоставит полный список тех, кто в ее лесопосадке участие принимал. Дело они сделали важное и нужное, обеспечили тысячу восемьсот центнеров прибавки к урожаю, причем ведь на годы вперед, думаю, обеспечили. И было бы правильно этим энтузиастам-первопроходцам вручить медали «За трудовое отличие». А еще, наверное, и какую-то летчицу этой же медалью наградить нужно, ведь уговорить столько народу – тоже труд не самый простой…

– Хорошая идея, мне нравится. Только куда ей сейчас-то медали вешать? Как она сама говорит, место для наград только на попе осталось…

– Есть у вас что-то общее… ты тоже, когда волнуешься, всякую чушь несешь. Место для награды всегда найти можно, а этой… ей – даже нужно. Мне тут товарищ Бенедиктов доклад принес: на тех полях, где применили её дихлордифенил… в общем, отраву для насекомых, потерь урожая капусты не наблюдалось. И на горохе вредителей тоже не обнаружено, и на других культурах. По это подсчетам, на обработанных этой отравой полях урожай минимум на десять процентов выше среднего был собран.

– А людям как это отраву есть?

– Американцы же едят, но тут другое интереснее. Мне Николай Николаевич как-то говорил, что она химию понимает совсем иначе, чем сами химики. Как я понял, эта гадость на производстве получается в четырех разных формах, и та, которая вредителей уничтожает, бесследно исчезает за три месяца. Разлагается на что-то безвредное, вроде на соль и воду. А три других насекомые ложками есть могут, им оно не вредно – но такая химия не разлагается в природе долгие годы. Так эта… студентка предложила и даже внедрила процесс разделения этих форм и уничтожения ненужных так, чтобы они природу тоже не портили. У Ивана Александровича в минсельхозе химики тоже грамотные есть, они урожай проверили: чист он, в пищу полностью пригоден. А вот те, что американским препаратом на экспериментальных делянках обрабатывали, концентрация яда в продуктах повысилась в несколько раз. Как думаешь, такое изобретение достойно награды?

Постановление о награждении ученых Сталинской премией вышло в начале апреля сорок седьмого года, и в нем, естественно, не было ни слова о какой-то там Серовой. Что, естественно, саму «товарища Серову» совершенно не расстроило, ведь еще четыре медальки товарищ Семенов ей вручил. А затем, отведя в сторону, поинтересовался:

– Как врач, ответь мне на простой вопрос: ты можешь проконсультировать одну женщину по химии? Перед ней поставили одну не самую простую задачку, но раз уж ты видишь металлы насквозь… да, это по металлам задачка, точнее, по их разделению.

– Я же сказала, что отвечу на вопрос… когда смогу. Еще я не готова.

– Нет, там вопрос чисто химический. Разделение разных металлов.

– Тогда попробую помочь. Надеюсь, никуда для этого ехать не надо?

– Лучше все-таки поехать, но недалеко. В Электросталь…

Зинаида Васильевна очень удивилась, когда у ней привели маленькую светловолосую девочку. То есть вид девочек ее обычно удивлял не очень, но эта конкретная ее удивила тем, что во-первых, ее привел лично академик Семенов, а во-вторых, что он представил ее как «консультанта по вопросам получения чистого металла». И, наконец, в третьих – всем тем, что за этим последовало.

Хотя нет, Зинаида Васильевна успела еще немного удивиться, пока Николай Николаевич сказал ей, что если ей потребуется срочно что-то уточнить «по процессам», то лучше позвонить «вот по этому телефону и к вам немедленно вылетит специалист», добавив, что вылетит этот специалист из деревни Медведково и в Электросталь прилетит через пятнадцать минут. Для чего рядом с забором института солдатики срочно расчищали небольшую взлетную полосу – но это удивление было незначительным. А вот когда он, уединившись в отдельном кабинете, начал рассказывать девочке, что же за консультация от нее требуется, эта девочка, даже не дослушав, вдруг заявила:

– Николай Николаевич, а вы мне все это в лаборатории не могли сказать? Я бы по пути сюда подумала, что и как делать, а сейчас я вообще пока не знаю, с чего начинать.

Правда, это заявление Николая Николаевича сильно рассердило:

– Таня, куда и когда ехать, решаю не я. И не я решаю, кому, что и где рассказывать. К тому же я бы хотел… да, именно я хочу, чтобы ты не просто все рассказала, но и показала в лаборатории как все это делается.

– Можно подумать, что Зинаида Васильевна – рукожопый имбецил и головой думать не умеет. Ладно, покажу, если придумаю чего показываать. Но сначала кое-что сама спрошу… и первый вопрос: какая защита у вас стоит в рабочей комнате? Я имею в виду, какой толщины стекла стоят… кстати, стекла у вас свинцовые?

– Да, конечно, – ответила Зинаида Васильевна.

– Это плохо, надо бы плутониевые… ну да ладно, пока плутоний в дефиците… плутониевые через год поставите.

– Что вы имеете в виду под плутониевыми стеклами?

– Ну это такие, где вместо окиси свинца в шихту окись плутония добавляется. У него радиус захвата заметно побольше, гамму тоже ловит на порядок сильнее – а всех лечить от лучевой болезни у меня скоро госпиталя не хватит. Ладно, стекла я вам сделаю… немного попозже, а теперь переходим к чистой химии…

Затем Зинаида Васильевна довольно подробно описала, как она собирается получать чистый металл, а девочка, все внимательно выслушав, снова повернулась к Семенову:

– И зачем вы меня вообще сюда притащили? Зинаида Васильевна все не хуже меня знает, и даже лучше… впрочем, Зинаида Васильевна, на семнадцатом этапе лучше использовать трилон-Б, тогда, правда с потерей примерно полупроцента вещества, вы сможете опустить две следующих этапа, и суммарные потери даже уменьшатся.

– Трилон-Б?

– Да, не сообразила… сейчас это БАСФ производит, но его и самим сделать несложно. Николай Николаевич, передайте Лаврентию Павловичу, что срочно нужно наладить производство динатриевой соли этилендиаминтетрауксусной кислоты, я технологию распишу до завтра. Там действительно несложно, в Сталиногорске наладить выпуск требуемого количества уже через неделю смогут. Смотрите Зинаида Васильевна, тут реакция получится очень забавная…

В мае Таня записалась в аэроклуб, действующий при Центральном московском аэродроме. Причем процедура записи выглядела очень комично: она пришла в клуб в кителе с подполковничьими погонами (правда, орденов и медалей надев по минимуму: боевое Знамя, Красную Звезду, и медали «за победу над Германией» и «победу над Японией». Ну и Звезду Героя с орденом Ленина не забыла, так что на вопрос «а нельзя ли в клубе в качестве курсанта навыки восстановить» ответ она получила однозначный.

Ну а дальше – навыки Шэд и хирургическая точность движений Тани Ашфаль помогли ей получить свидетельство «пилота самолеты По-2» уже через две недели. Правда, на следующем этапе намеченной программы Александр Евгеньевич Голованов поначалу «встал в позу». Но все же, слетав на «кукурузнике» вместе с девочкой, согласился на предложенную ею авантюру: задним числом зачислил ее в летную школу в Саратове и тут же ее «направил на переобучение» на завод к Мясищеву, попросив провести это самое «переобучение» своего старого знакомого, работающего у Владимира Михайловича испытателем.

Где-то через месяц, приехав в КБ для обсуждения параметров нового дальнего бомбардировщика, он зашел на заводской аэродром и поинтересовался, как успехи у юной пилотессы.

– Ну сам подумай, Александр Евгеньевич, чему подполковника-героя может научить простой капитан? Это она меня многому научила. Сесть без пробега – такое я раньше только на Шторхе видел, а самому не доводилось. Зато теперь могу, и на трехколесном без опасений сажусь, спасибо за такую ученицу. Ей что, просто налет на машине нужен чтобы в ГВФ перейти? Ну, она уже часов двести только у нас получила, сколько ей еще на первый класс осталось? Можешь смело записать ей и то, сколько она на «Петлякове» налетала, а на «эмке»… зачем эй вообще «эмка», на ней же и второго класса много будет.

Пассажирский турбовинтовой самолет Мясищева, получивший официальный индекс М-7 и народное прозвище «эмка» действительно в управлении был куда как проще и бомбардировщиков, и того же «Ли-2», и уж тем более Юнкерсов. Но для Шэд главным было то, что при приличной скорости – в районе четырехсот километров в час – машина действительно могла сесть на любую поляну. Ну, и взлететь с нее.

Но когда Лаврентий Павлович узнал, что товарищ Серова теперь сама водит свой самолет, у него появились очень интересные вопросы к товарищу Голованову. Настолько интересные, что он попросил маршала его как-нибудь навестить, причем чем скорее, тем лучше. Но, когда Александр Евгеньевич приехал на Лубянку, Лаврентий Павлович, хотя и встретил его в своем кабинете, вопросами его мучить не стал:

– Извини, Александр Евгеньевич, ты мне в письменном виде подготовь пожалуйста ответ, как смог допустить Серову к самостоятельному управлению самолетами.

– Но ведь это запрещено только конструкторам…

– В письменном виде, ты уж извини, у нас некоторая запарка случилась… я к тебе завтра… нет, на следующей неделе заеду и мы побеседуем спокойно. Все, я побежал…

Запарка в НКГБ действительно случилась, и именно «некоторая»: сразу четверо осужденных Марфинской шарашки покинули ее прямо посреди белого дня. Покинули, перебравшись на тот свет путем перерезания горла – а кто и почему это сделал, было абсолютно непонятно.