Текст книги "Монстр из отеля №7 (ЛП)"

Автор книги: К.В. Роуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

Я опускаю взгляд на свои голые колени, и по коже пробегают мурашки.

– Прости, что не смогла убить Штейна. Когда я его ударила, мне хотелось именно этого. Но этого оказалось недостаточно, да?

Повисает долгая тишина, и у меня вспыхивают щеки. Может, я зря думаю, что ему вообще есть до меня дело, и он реально устроил мне небольшую миленькую пыточную. И мне стоит спросить о его животных и лаборатории. Может, я для него всего лишь такой же образец. Но не успеваю я отвернуться, спрятать лицо, как Саллен говорит.

– Из-за меня никто никогда никого не бил, – произносит он сбивчиво, но отчетливо. – Это было… мило.

Я поднимаю на него глаза, слегка прищурившись от веселья. Я вспоминаю о том, что Саллен сделал с охранником, и уверена, что к нему бы не применила этот термин, но понимаю, что он имеет в виду.

– Мило? – Я не могу удержаться от смеха, который буквально рвется наружу.

Выражение его лица не меняется.

– Да.

Затем его глаза как будто застилает какая-то скрытая туча.

– Но…, – не отводя взгляда, говорит Саллен. – Мы не можем убегать вечно, Кария.

Мне сразу же хочется сказать ему, что я еще как могу. Мы можем. Но я знаю, что, если за наши поиски возьмется Райт, то нас найдут. Однако я еще не готова так легко смириться с поражением. Я украду у него столько времени, сколько смогу, даже если он действительно думает, что я всего лишь образец для препарирования.

– Мы подождем здесь, пока не откроется торговый центр. Купим новую одежду. Потом найдем место, где можно спрятаться. Хорошо?

Мгновение Саллен настороженно вглядывается мне в лицо, еще больше хмурит брови и плотнее сжимает губы. Но затем медленно и осторожно кивает.

Я уже собираюсь отвернуться, прислониться головой к окну и немного поспать, несмотря на то, что это очень рискованно, и я бы предпочла прислониться к Саллену, но тут он снова заговаривает.

– Когда? – тихо спрашивает он. – Когда ты решила… убежать со мной?

Задавая этот вопрос, он на меня не смотрит, а совершенно неподвижно сидит на своем месте, положив на бедра затянутые в перчатки руки и уставившись на пол с рассыпанным картофелем фри и распотрошёнными куриными наггетсами.

В данный момент он кажется странно благонравным здесь, в этом домашнем антураже фургона какой-то семьи.

Я надеюсь, что его владельцы крепко спят в своей кровати, а их дети дальше по коридору или, может, забрались к ним.

Я надеюсь, что они живут не такой жизнью, как мы. Что, возможно, у них кончился бензин, или потребовалось заменить масло, или утром кто-то их просто сюда подвез и высадил, но я молюсь, чтобы они не испытывали и доли душевной боли, терзающей Саллена.

– Я никогда не делала такого выбора, – тихо говорю я, желая подвинуться и сесть к нему поближе, но боюсь, что он этого не хочет.

Затем Саллен поднимает голову, и заглядывает мне в глаза.

– Там нечего было выбирать. Я всегда последую за тобой, Саллен.

Глава 24

САЛЛЕН

За окнами отеля бушует хеллоуинская гроза, и я наблюдаю за ней из атриума.

Кровь на моей коже кажется липкой. Толстовка с капюшоном не помогает, как и надетая под нее водолазка, весь этот жар под слоями одежды сгущается в ранах от моего свежего дермального пирсинга. Он не должен был так сильно кровоточить и причинять такую жуткую боль. Штейн подначивал меня, что этого не произойдет, что, вставив мне под кожу титан, он просто приблизит меня к Богу. Он сказал, что это излишний элемент на земле, и вполне естественно, что он у меня тоже усвоится.

От шести пирсингов в верхней части моего позвоночника ощущения казались… странными. Но это была терпимая боль.

То, как он потом натянул на меня водолазку, затем разорвал ее, позаботившись о том, чтобы ткань зацепилась за вставленный им металл, и повторил процесс шесть раз, прежде чем нашел наиболее “подходящую” вещь, которую я мог бы надеть сегодня вечером под толстовку, вызвало жгучую боль. Кровь. И такое чувство, будто моя спина сейчас объята пламенем.

И ради чего? Все эти переодевания и исправления, хотя сегодня вечером, когда сотни членов Райта соберутся на свою спорадическую групповую оргию, меня все равно никто не увидит и не услышит. Здесь, конечно же, будут и другие дети. В шестнадцать лет мы уже достаточно взрослые для выхода в свет.

Но я не являюсь частью этого «мы».

Я никогда ею не был, хотя прошло уже много лет с тех пор, как Штейн созывал для этого своих последователей. Но теперь я знаю, чего он хочет. Энергии молящейся за него толпы, шепчущей слова и возносящей его к бессмертию. Он не берет кровь у членов Райта; он даже у меня ее не берет. Это всего лишь побочный результат. Штейн просто забирает преданность и жизни. А что касается того, что он делает со мной? Осквернение меня – ключ к его вознесению.

Моя смерть ознаменует конец. Однажды он сказал мне, что ему даже не нужен мой труп. В тот момент, когда я cделаю свой последний вдох, ничего не нужно. Конец моей жизни – уже достаточная жертва.

Казалось, он наслаждался этими словами о том, какой я сам по себе бесполезный.

– Саллен?

Небо прорезает молния, отчетливо видимая в стеклянном атриуме, я поднимаю глаза на стремящиеся на головокружительную высоту деревья. И когда я смотрю, как по остроконечной прозрачной крыше барабанит дождь, мне кажется, что ее голос я себе представил.

Конечно, Кария здесь. И предполагаю, со своими друзьями. И меня не должны видеть, так что…

– Хочешь помочь мне украшать?

Нахмурившись, я опускаю взгляд и поворачиваюсь в направлении ее голоса, ожидая увидеть там пустоту. Иногда у меня в голове крутятся ее бессмысленные слова и составляют мне компанию в разгар худших пыток Штейна.

Но… вот она.

Стоит под изгибающимися ветвями и нависающими кронами деревьев, она действительно здесь.

Черное кружевное платье, розовый маникюр и туго завязанный на шее розовый бант. Ее волосы собраны в заплетенный пучок, и этот стиль подчеркивает ее скулы, ослепляя каким-то сиянием, которое, как я предполагаю, присутствует в ее макияже. Здесь очень мало света – по квадратному атриуму разбросаны фонарные столбы, – и из-за ночи и грозы Кария – самый яркий объект в темноте.

Я быстро моргаю и засовываю руки в карманы толстовки, стараясь не натягивать ткань, чтобы она не зацепилась за пирсинг.

Мне следовало прятаться наверху, в одном из незанятых номеров, в которых велел мне оставаться Штейн. Но я не мог удержаться и рискнул спуститься сюда, на главный этаж. Все остальные находятся на втором этаже, в бальном зале, но я по глупости надеялся увидеть ее, даже зная, что это невозможно.

И все же она здесь. Мечта.

– Так как? – не унимается Кария, наклоняя голову, и от этого движения бант у нее на шее слегка сминается. – Хочешь мне помочь?

Она сказала «украшать». Я перевожу взгляд на ее руки и замечаю в них стопки чего-то похожего на мягкие черные ленты, а еще пастельно-розовые, в тон ее ногтям.

– Украшать что? – срывающимся голосом спрашиваю я.

Клянусь, я слышу внутри себя отголосок своих рыданий, когда Штейн срывал с меня водолазку за водолазкой, чтобы причинить мне еще больше боли.

Но она, кажется, этого не замечает, а может, ей просто все равно.

– Деревья.

Она кивает в сторону тех, что у меня за спиной. Мы стоим на вымощенной булыжником дорожке, которая вьется по всему помещению с высокими потолками, деревьями, цветами и парочкой скамеек.

Мне здесь не нравится. Обычно в атриуме очень тепло и слишком светло, и мне не хочется прятаться в кустарниках, чтобы избежать встречи с гостями, в тех случаях, когда отель работает в штатном режиме.

Но сейчас, в ночь Хэллоуина, здесь темно и тоскливо, по стеклянной крыше над нами барабанит дождь, раскатывается гром и время от времени вспыхивают молнии.

– Штейн позаботился только об украшении бального зала, но все остальные помещения отеля оставил довольно убогими, тебе не кажется?

Кария поднимает взгляд, и в этот самый момент ее глаза вспыхивают, небо пронзает яркая молния, освещая идеальную форму ее лица.

Кария вздрагивает от звука, но не опускает глаза, а лишь прижимает к груди охапку бантиков, чтобы они не рассыпались по полу.

– Это лучшая часть отеля, – тихо говорит она, когда за окнами усиливается дождь, саундтрек к нашему украденному мгновению. Кария медленно опускает подбородок, пристально глядя на меня. – Ты согласен?

– Нет.

Я думаю о скрытом под отелем пространстве, в котором я мог бы создать собственную безопасную зону. Может, еще одну лабораторию, копия той, что находится у меня дома, в крыле, в котором раньше жила моя мать. Туда, куда Штейн не рискнет зайти. Думаю, он боится, что там его будет преследовать призрак мамы.

Кария прищуривает глаза.

– Тогда какая твоя любимая часть?

Мне хотелось бы препарировать ее в своей лаборатории. Посмотреть, что заставит ее кричать. Это несбыточная мечта, фантазия, которой я начал предаваться в моменты одиночества или даже когда Штейн причинял мне боль.

Я ничего не отвечаю на ее вопрос.

– Почему ты взяла эти цвета? Хэллоуин не бывает розовым.

Я никогда не просил конфет, не наряжался в костюмы, но я достаточно знаю о Хэллоуине. У меня на Ричуэл Драйв, 44 ограниченный доступ в Интернет.

– Как я скажу, так всё и будет, – говорит Кария, пытаясь смотреть на меня свысока, и это вроде как срабатывает, учитывая разделяющее нас расстояние. Она прижимает к груди ленты, шурша шелком или винилом. – Так ты хочешь помочь или нет?

Я не отвечаю. Я не могу представить себе мир, в котором работаю бок о бок с девушкой моей мечты и кошмаров и вешаю розовые ленточки на эти проклятые деревья.

Она, хмыкнув, закатывает глаза.

– Ты такой скучный, Саллен.

Но, произнося это, Кария слегка улыбается и, повернувшись к ближайшему дереву, прищуривается, будто оценивает его в тусклом свете.

– Ты же знаешь, что розовый хорошо смотрится, так ведь? – ухмыльнувшись, она бросает на меня быстрый взгляд.

Я вижу ее профиль, то, как Кария стоит лицом к дереву, и скольжу взглядом по ее идеальным в этом черном платье формам, но останавливаюсь на розовой ленте, повязанной на ее стройной шее. Да. Розовый и впрямь смотрится офигенно.

Но прежде чем я успеваю вообще что-либо сказать, на мощеной дорожке раздаются уверенные и быстрые шаги. Из-за бушующего над нами ливня они едва слышны, но я приучился всегда вполуха прислушиваться, не приближается ли кто-нибудь.

Кария, хотя и ведет изнеженный образ жизни, тоже поворачивается на звук, спиной ко мне. Кружевной подол ее платья доходит до середины бедра, и на мгновение я отвлекаюсь на форму ее ног, изгиб икр. Я с удивлением вижу, что на ней черные носки с белыми бантиками и черные кеды Vans. Это официальный ужин; похоже на бунт.

На моих губах проступает улыбка, но в тот же миг по атриуму разносится знакомый голос.

– Кария. Что ты делаешь?

Я поднимаю взгляд и вижу, что на меня пристально смотрит Антвин Вен, несмотря на то, что обращается к своей дочери.

У меня пересыхает во рту, и я внезапно странным образом ощущаю в верхней части позвоночника запекшуюся кровь, яркую и раздражающую боль в коже.

«Вам известно о них, сэр?»

Небо озаряет ещё одна вспышка молнии, и темно-синие глаза Антвина как будто загораются.

– Я украшаю атриум, – говорит Кария, надув губы. Как мне представляется, она часто проделывает это со своими родителями.

Я чувствую, как она бросает взгляд на меня, вне всяких сомнений, заметив, куда именно смотрит ее отец.

У Антвина Вена коротко подстриженные светло-коричневые волосы, контрастирующие с его темно-синими глазами, резкие черты лица, широко расставленные глаза. Он высокий и худощавый, а в этом черном костюме, в нем очевидна и в тоже время не очевидна схожесть с Карией. Она больше похожа на свою мать, но в его надменности есть нечто такое, что, думаю, попало и в ее кровь.

– Я не хочу слушать выступления, – хнычет она, и Антвин медленно переводит взгляд на свою дочь.

Его глаза слегка смягчаются, но он бросает на меня еще один быстрый, недоверчивый взгляд.

– Что ж, всем нам приходится делать то, что мы не хотим. Идем. Штейн спрашивал, где ты, – говорит он, снова глядя на меня.

У меня в груди разгорается жар, разливаясь по спине и обжигая мои раны. Штейн знает, что я от нее без ума; возможно, он велел Антвину присматривать за мной. В любом случае, выражение его глаз до тошноты знакомое. Так на меня смотрят все: с настороженностью.

Кария раздраженно сжимает в руках ленты, и с ее запястий свисает несколько черных и розовых хвостиков.

– Ну, вот ты меня нашел, так что можешь ему об этом доложить.

Затем она очень демонстративно поворачивается к отцу спиной, бросает все, кроме одной ленты, на пол и, встав на цыпочки, вешает ее на ближайшую ветку.

Я загипнотизирован изгибом ее икр, едва заметным рисунком вен на внутренней стороне коленей. Каково было бы их лизнуть? Полоснуть ножом? Раньше он у меня был, оружие, которое я носил с собой, пока Штейн не понял, что это именно то, чем кажется, и что однажды я могу использовать его против него.

– Кария.

Голос Антвина такой резкий, что я вздрагиваю. Точно таким же тоном говорит со мной Штейн, когда я пытаюсь от него сбежать.

Конечно, я всегда терплю неудачу, но… Я сжимаю руки в кулаки и вытаскиваю их из карманов толстовки.

Если Антвин хотя бы сделает вид, что может каким-либо образом ударить Карию, я точно придушу его одной из этих гребаных розовых ленточек.

Но переведя взгляд с ее отца на нее, я вижу, что Кария ни капельки не боится Антвина Вена.

Вместо этого она расправляет ленту, приминая ладонями петли банта. На тонкой ветке он выглядит довольно глупо, бледно-розовый посреди коричнево-зеленого в тусклом освещении фонарных столбов и окружении остальных безликих деревьев. Но Кария делает шаг назад, опускается на пятки и, сложив руки на груди, издает звук удовлетворения. Вздох и хмыканье одновременно.

– Только не говори мне, что так не смотрится намного лучше, – полностью игнорируя своего отца, она оглядывается через плечо и ловит мой взгляд. – Разве нет?

Нет. Нисколько. Но я поражаюсь их странным отношениям; как ей все это сходит с рук? Где-то в глубине души мне даже хочется ее за это наказать. Поставить на колени, схватить за подбородок и…

– Либо я сейчас отвожу тебя в бальный зал, либо Саллена в… – Антвин замолкает и поворачивается ко мне, сузив глаза. – Туда, где ему положено находиться.

Я не упускаю из виду скрытую в его словах угрозу, хотя ко мне никогда не прикасался никто из других членов Райта, ну, кроме людей Штейна. И я ожидаю, что Карии будет совершенно плевать, куда меня собирается сопроводить Антвин.

Но, к моему изумлению, она с громким вздохом присаживается на корточки и сгребает в охапку оставшиеся ленты.

– Вы оба такие бесячие. Оставь Саллена в покое; он хотя бы молчал.

Затем Кария снова бросает на меня взгляд, и я ожидаю увидеть на ее красивом лице веселье или раздражение, но вижу нечто очень напоминающее печаль.

У меня затекла шея, а в уголке рта чувствуется что-то мокрое. Мои ноги согнуты под странным углом, и я не могу понять, как расположено мое тело. Я сдвигаю одну руку и тут же ощущаю под кончиками пальцев обнаженную кожу, теплую и нежную и уж точно не мою.

Я резко открываю глаза.

То, что я вижу, поначалу кажется мне бессмысленным.

Ниспадающие на закрытые глаза светлые волосы, приоткрытые розовые губы, впившиеся мне в водолазку зеленые ногти.

Мне в водолазку.

Я окидываю взглядом лежащую на мне девушку и вижу свою обнаженную ладонь у нее на спине, на этом ровном участке кожи между краем ее топа и поясом черной джинсовой юбки.

Кария.

На меня тут же обрушиваются воспоминания, и я несколько раз моргаю, не обращая внимания на то, что я фактически раздет – ни толстовки, ни перчаток. Вместо этого я пытаюсь точно определить, где нахожусь.

На многоуровневой парковке.

У торгового центра «Медичи».

На заднее сиденье фургона просачиваются тонкие струйки света, моя голова прижата к окну машины, колени в неестественном положении, ступни на полу, потому что целиком я на этом заднем сиденье не помещаюсь.

На мне спит Кария Вен, и сейчас она похожа на ангела.

Это не моя жизнь.

Я никогда раньше ни с кем не просыпался.

У меня бешено колотится сердце, я чувствую жар и, несмотря на сброшенную толстовку и перчатки, которые, как я вижу, теперь неопрятной стопкой валяются на полу рядом с засохшей картошкой фри, я вспотел.

Кария тихо дышит, ее глаза закрыты, длинные ресницы венчают изгиб ее скул.

Она взобралась на меня, прижав обе руки к моей груди, и везде, где она со мной соприкасается, я чувствую тепло.

У меня пересохло во рту, я отчаянно жалею, что не могу почистить зубы до того, как она проснется, перед этим мне так же очень хотелось бы прикрыться, но… Я зачарованно смотрю на нее. На то, как ее длинные волосы отливают золотым и более светлым оттенком блонда, как они волнами струятся по спине. На идеальный розовый цвет ее бархатных и мягких губ, на бледно-красный, что я вижу у нее во рту. На линию ее носа, на то, какая у нее загорелая кожа, и в дополнение к этому у нее на лице едва заметные веснушки.

Кария прижимается сердцем к моему сердцу, но ее пульс намного тише и медленнее.

Интересно, сколько я мог бы так с ней лежать?

Знаю, что всегда.

Я не помню, как ночью снял свою броню из одежды, и чувствую себя практически преданным из-за того, что мое тело совершило такое действие, в то время как у меня эти мертвые ногтевые пластины, эта ужасная стрижка, шрамы на руках и написанные под горлом слова. Мне повезло, что Кария не разглядела меня в том номере пентхауса, когда я был без водолазки. Я много чего хочу от нее скрыть.

Но… может, какая-то крошечная часть моего мозга ей доверяет.

Кария за меня боролась. Она сбежала вместе со мной. Даже сейчас она мирно спит на мне в кузове чужого фургона. Находясь здесь, мы рискуем своими жизнями, а она довольна… И обнимает меня.

Да. Я бы остался здесь навечно.

Но когда где-то поблизости тихо захлопывается дверца машины, я осознаю, что нам нужно уходить, и понимаю, что мы не можем тут оставаться. И еще, что, возможно, у меня никогда больше не будет такого момента, как этот. Серьезнее, чем этот. И тем не менее, я знаю, что мне нужно оторвать ее от себя и забраться на передние сиденья. Кария не в безопасности из-за роящихся у меня в голове желаний и того, что я долгие годы прокручивал в своем мозгу, страдая и нуждаясь в ней.

Со мной она не в безопасности.

Глава 25

КАРИЯ

– Почему ты пересел в переднюю часть фургона? Тебя могли увидеть.

Я разглаживаю лацканы своего черного плаща, скользя ладонью по матовым серебряным пуговицам. Постукиваю каблуками по тротуару, проходя мимо высотных зданий Александрии, и радуюсь, что мои новые туфли от Jimmy Choo. Одни из самых удобных, даже если Саллен закатил глаза, когда мне их покупал. Но не остановил меня.

А теперь он мне не отвечает. Примерно так же он вел себя и в торговом центре. Я проснулась одна на заднем сиденье нашего укрытия и решила, что Саллен сбежал, но он сгорбившись сидел на переднем пассажирском сиденье. Как только открылся торговый центр, мы сходили в туалет, купили другую одежду для отвода глаз (он выбрал себе темно-изумрудную толстовку с капюшоном и серые брюки вместо его привычных черных, и отказался покупать другую обувь), затем выскользнули из магазина через выход в западном крыле. С тех пор так и идем пешком.

– Ты должен со мной поговорить. Нам необходимо поесть, где-то спрятаться и поговорить, – тихо бормочу я, петляя с ним по утренним улицам Александрии – сквозь поток пешеходов на тротуарах и стоящих на светофорах машин.

Я бросаю на Саллена взгляд из-под своих солнцезащитных очков с оправой «кошачий глаз» от Dior и замечаю, что он поднял капюшон, смотрит вперед, и определенно не обращает на меня внимания.

– Посмотри на меня, – выпаливаю я, когда мы проскакиваем перекресток за секунду до красного сигнала светофора. – Я с тобой в одной лодке, но если ты не поговоришь со мной, тогда как, черт возьми…

Саллен хватает меня за руку и тащит в узкий проулок между высотными зданиями, заслоняющими октябрьское солнце. Температура здесь заметно ниже, а запах канализации сильнее. Вокруг нас влажные кирпичные стены, под моими каблуками лужа, и бросив беглый взгляд на боковую улицу, я вижу там темно-синие мусорные баки. Достаточно большие, чтобы спрятать в них труп. Или, может, это просто во мне говорит Райт.

– Хочешь знать, почему ты проснулась одна? – раздается голос Саллена, вновь перетягивая мое внимание на себя. Я все еще чувствую его затянутую в перчатку руку у себя на предплечье.

Я медленно поворачиваюсь к нему, и он делает шаг вперед, оттесняя меня назад, пока я не упираюсь спиной в грубый кирпичный фасад. Я чувствую, как он впивается мне в плащ. Саллен дорого за него заплатил, и ему следовало бы осторожнее с ним обращаться. Пачки наличных в его карманах меня потрясли. Я привыкла делать покупки с помощью изящной черной карточки, но ни у него, ни у меня при себе никаких карточек нет, и я знаю, что их легко отследить.

Я благодарна ему за деньги, за то, что он не попытался заставить меня купить что-то подешевле и не тратить тысячи долларов, которые нам следовало бы экономить, но ему и впрямь стоит побережнее относиться к своим покупкам.

И все же я этого не говорю. Я с трудом сглатываю, вспоминая, как он пристегнул меня к креслу. И как до этого я очнулась обездвиженной в светящейся комнате. Мы заключили перемирие, но теперь, когда Саллен впивается в меня своими потемневшими глазами, и заслоняет своим телом все пути к отступлению, я задаюсь вопросом, а не пришел ли конец нашему мирному союзу.

Я делаю глубокий вдох, вдыхая его чувственный аромат, смешанный с запахами города.

– Да, – отвечаю я и замечаю, как Саллен на мгновение опускает взгляд к моим губам, но тут же снова впивается им мне в глаза.

Он прислоняет ладонь к стене у моей головы, зажимая меня в своеобразную клетку.

– Ты бы уже это поняла, если бы пораскинула мозгами. Ты совершаешь большую ошибку, забывая о том, что произошло за мгновение до того, как Штейн переступил порог той комнаты. Скажи, где ты тогда была.

К моим щекам приливает кровь. Я чувствую, как они горят, как у меня вздымается грудь, но не отвожу взгляда от Саллена.

– В том… кресле.

– Продолжай.

Саллен наклоняет голову, приближаясь ко мне. У него приоткрыты губы, и я вижу его острые клыки.

– Пристегнутая к нему… ремнями.

– Что еще? – грубым и чувственным голосом продолжает он.

– Ты прикасался ко мне.

Он в ожидании приподнимает брови.

– И я в тебя плюнула, – тоже выгибаю бровь я, даже при том, что сердце у меня в груди колотится с болезненной быстротой.

Саллен подходит еще ближе, касаясь меня своим телом, и я слегка выгибаю прижатую к кирпичной стене спину.

– Да, – тихо произносит он, наклоняясь ближе, и его нос останавливается в нескольких дюймах от моего. – И я тебе еще за это не отплатил. Знаешь, что бы со мной сделал Штейн, если бы я в него плюнул?

– Ты не он…

Саллен плотно зажимает мне рот своей затянутой в перчатку ладонью, и у меня раздуваются ноздри. Затем он поворачивает голову и шепчет мне на ухо:

– Он бы выдернул мне язык, – его дыхание щекочет мне кожу, и я дрожу, крепко зажмурив глаза, чувствуя каждый оживший в моем теле нерв. – А потом мне бы его и скормил.

Саллен делает шаг вперед, полностью прижав меня к стене своей физической мощью, не идущей ни в какое сравнение с моей.

– Я слишком долго мечтал о том, как разорву тебя на части, Солнышко. Я, сука, тебе не друг. Кроме того, – произносит он, касаясь губами мочки моего уха, и у меня внутри все сжимается. – Я видел, как ты с ними обращаешься.

Саллен медленно отстраняется, и я снова смотрю на него. Его расширенные черные зрачки, обрамленные шоколадно-янтарными радужками, пробуждают в моем сознании далекое воспоминание, за которое я не могу ухватиться.

– Когда возникнут проблемы, ты ударишь меня ножом в спину, чтобы спасти свою жизнь, и думаю, будет лучше, если никто из нас не будет об этом забывать.

Затем он убирает ладонь от моего рта и, пристально глядя на меня, опускает руки вдоль тела. Я замечаю, что у него тоже быстро вздымается и опадает грудь.

– Проблемы уже возникли. От Космо. От Штейна. От трех вооруженных мужчин, – я провожу языком по нижней губе и вижу, как он следит глазами за этим движением. – Я все равно выбрала тебя.

Какое-то время Саллен не отвечает, и мне кажется, что он смотрит мне в душу. Как в те мгновения грез на Ричуэл Драйв, когда он зловеще появлялся во время моих прогулок с Космо.

Но затем он отводит взгляд, устремляя его вверх, к небу. Я замечаю у него под ресницами темные круги, которые со вчерашнего дня, кажется, немного посветлели. Может, это невозможно, наверное, это просто такой ракурс, но, может…

– Потому что ты тупая, – произносит, наконец, он ледяным голосом, не глядя на меня. – Как я и говорил раньше. Что бы ты себе об этом не надумала, это не так.

Саллен снова переводит взгляд на меня, и я стискиваю зубы. Мне хочется сказать ему, чтобы он перестал называть меня тупой, но на мой взгляд, это звучит по-детски, поэтому я молчу.

– В любом случае, нам следует исчезнуть. Ну или, по крайней мере, мне. Если меня найдут, я не выживу. Ты знаешь, что Райт часто скидывает трупы в океан? Их бросают на полуприцеп и отвозят по I-40 к морю. Это довольно милосердно, и со мной, скорее всего, так не поступят.

Он отворачивается в сторону городских улиц.

– Я знаю одно место. Это большой риск, но, возможно, прокатит.

«Ты знаешь такое место?», – хочу сказать я, поскольку он никогда не был даже в торговом центре «Медичи», откуда, черт возьми, ему о чем-либо знать, но с моих губ слетает совсем не это.

– Я не тупая, – вместо этого говорю я, отрываясь от стены, не в силах удержать в голове эту мысль. Я сжимаю кулаки и делаю шаг к нему, цокнув каблуками по цементу. – И ты понятия не имеешь, что я, черт возьми, об этом надумала. Но не забывай, что ты вынес меня из отеля. Я знаю, тебе было больно. Ты… травмирован, но все равно ты нес меня на руках. Если ты думал, что я такая тупая, то мог бы оставить меня умирать или, чтобы меня нашли. И давай вспомним о деньгах, которые ты только что потратил? Обо всем том, что на мне надето…

Несмотря на то, что Саллен на меня не смотрит, я указываю на свой плащ, под которым черное платье и новое нижнее белье. Мы больше ничего не купили, потому что даже я осознаю, что спускать все деньги в одном очень дорогом месте довольно опрометчиво, но он ничего об этом не сказал.

– Ты за это заплатил. Между нами говоря, сомневаюсь, что ты являешь собой яркий пример умственного развития, Саллен, – шиплю я, понизив голос в шуме уличного движения.

Крутятся шины, сигналят клаксоны, люди разговаривают по телефонам с коллегами и компаньонами. Мимо проносится жизнь, и когда вокруг так много глаз и возможных камер, нам тоже нужно торопиться.

Но какая-то нездоровая часть меня хочет насладиться этим украденным моментом. Стоять здесь и бороться с ним, пока я не прорвусь сквозь его стены и не покажу ему, насколько я бесстрашная. Что я не допущу, чтобы его тело оказалось в Атлантике.

Саллен не оборачивается, но и не отходит к главной улице. И когда он, наконец, заговаривает, то просто произносит:

– Когда все это закончится, помни, что я тебя предупреждал, Кария.

Скалли: «Я мог бы встретиться с тобой сегодня вечером».

Я не могу. Не буду. Но это приятная фантазия.

БезумнаяМод: «Родители оставили меня за главную в магазине. Только на выходные. Приедешь? Мы могли бы… чем-нибудь заняться».

Скалли: «Чем-нибудь?»

Отправив это сообщение, я закрываю глаза и вижу Карию. Затем открываю их и вижу, как Мод печатает. Если бы я мог удрать, то побежал бы только к одной из них. Я бросаю взгляд на закрытую дверь своей спальни. Знаю, что теряю драгоценные мгновения спокойного сна, но это моя единственная возможность… перевести дух. Кроме того, эта бессмысленная болтовня отвлекает меня от жгучей боли в бедре; раны от вонзившегося в кожу лезвия. Она избавляет от паранойи, что может начаться заражение, распространиться по всему телу и прикончить меня.

Возможно, этого я и хочу.

Но сперва я хочу ее.

БезумнаяМод: «Я хочу поцеловать тебя»

Скрипнув зубами, я переворачиваюсь в постели и прижимаюсь виском к подушке, чувствуя мучительную боль от соприкосновения раны с матрасом.

Я видел, как Космо целовал Карию. Слюну у них на губах. Я крепче сжимаю пальцами телефон, дрожа в постели и думая о том, как вылью чан с формалином на голову Космо.