Текст книги "Извини, парень"

Автор книги: Ксения Васильева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

Мила стала пунцовой, громко и глупо стала смеяться.

А Стас поднял со стула плохо державшуюся на ногах Милу, повел её вон из зала, за угол, где находился вход на лестничку в комнаты.

В.Н. даже перепугался: больно он лихо! Не надо бы так...

Лина в начале вечерушки пошла наверх, в "смотровую", и ждала.

Ждала Стаса. С кем и... как.

Она презирала себя за это, но говорила себе, что это ей необходимо знать, какой он с другой женщиной, случайной, – трезвый или пьяный, – она ДОЛЖНА ЗНАТЬ. ... Зачем тебе это? спрашивала она себя, это же позорно, гадко и невыносимо, если кто-нибудь узнает...

Володечка рассказал ей о своих мечтах, и она жалела его, а теперь сама в его роли!

И не он тут сидит, а между прочим, ты!..

В таких вот муках и сомнениях Лина крутилась в кресле довольно долго, и если бы не сигареты и коньяк, она бы убежала.

Когда она услышала шаги на лестнице, вскочила, но тут же приказала себе: сиди! Столько проторчала здесь, теперь – сиди!

В комнату не вошли – ввалились двое: Стас (все-таки он!) и толстая тетка с растрепанной прической. Ее Лина видела в зале, в компании таких же.

Баба рухнула, как подкошенная, на широчайшую, застеленную ярким шелковым покрывалом постель-сексодром (она, Лина, выбирала эти покрывала, не задумываясь ни о чем...).

Стас сел в кресло.

Потянулся, как после трудной работы и закурил.

Он смотрел прямо на Лину, но, естественно, её не видел. Лицо его ничего не выражало – ни отвращения, ни радости.

Тетка на постели не шевелилась.

Он потрогал её за руку, как бы проверяя: жива ли...

Тут тетка открыла глаза и не очень внятно заявила. – Не трогайте меня.

Заметно было по усмешке, что Стас подумал вроде того: а нужна ты мне, старая лошадь, чтобы тебя трогать! (кстати, он так и подумал).

Но сказал другое. – Вам плохо (очень заботливо)?. Дать немного выпить?.. – А у вас есть? – спросила недоверчиво тетка. – Конечно, – весело откликнулся Стас и достал из заднего кармана джинсов фляжку водки. – И я с вами выпью.

Вынул из настенного шкафчика рюмки, яблоки и уместил это все на крошечном столике.

После водки тетка зарозовела, взгляд у неё стал осмысленный, и она спросила ехидно: кажется, я попала в комнату для свиданий?..

Стас, лениво жуя яблоко, ответил. – Это моя личная комната, я же не москвич... Нравится? – Нет, – ответила довольно ядовито тетка, – похожа на будуар проститутки, не бедной, правда. – Если вы собрались оскорблять меня, советую вам этого не делать, – сказал Стас довольно зло, – вы, Мила, неблагодарная женщина. Я на себе вас уволок из зала, чтобы ваши коллеги не заметили, в каком вы состоянии. А вы... – Спасибо, – официально заявила эта Мила, – странно, что вы имя мое запомнили, уж не влюбились ли часом? – Нет, чего нет, того нет. Не влюбился, – со вэдохом ответил Стас. – А имя? Что ж не запомнить? Не такое уж оно сложное... Даже для моего минимума извилин.

Мила расхохоталась и сообщила, что он ей нравится и что она с ним выпьет, и вообще здесь не так уж и плохо. – Вы – не дурак, – сказала она нахально, как женщина, привыкшая говорить, что хочет. – А вы – нахалка, спокойно ответил Стас (и Лина за стеной поразилась, как точно он себя ведет и каким неглупым выглядит... Что же с ними он такой зажатый?..). – Вы нахальнее меня раз в триста! – Заявила она. – Вас-то? – спросил Стас. – В этом, я думаю, за вами никто не угонится...

По-честному, ему уже хотелось, без дураков, трахнуть эту тетищу, так она его раздражала своим превосходством и наглостью.

Тут не выдержала, наверное, очень сексуальная корова Мила.

Она стащила с себя юбку и жакет, осталась в красивом кружевном бюзике и хорошеньких трусиках и повалилась на спину, только сказав: ну, иди же скорее, я подохну...

Лина больно закусила руку там, за стеной, и слезы лились у неё по лицу.

Так вот как это бывает!

С некрасивой, неказистой тетехой, только потому, что она нахальна и нагла и делает вид, что ей наплевать, он готов выложиться! А с ней? Грязно и гадко...

Нет, больше Лина смотреть на ЭТО не будет, она просто отдаст концы от унижения и обиды, горькой обиды!

Никому она не нужна – красавица! Умница! И – никому! Только своему старику вояке.

И что ей теперь делать? Как ей видеться со Стасом и как себя вести?..

Убежала через террасу в сад и там сидела на скамеечке и рыдала втихомолку.

А Мила и Стас были несказанно довольны друг другом. Стас доказал все, что мог доказать, и Мила не подкачала, – она была как хорошая скаковая кобылица, что Стасу понравилось до полного балдежа.

Примерно час в зале стояла тишина.

Кроме Владимира Николаевича и Ирины, которая вышла из кухни и, пригорюнившись, присела к нему за столик, никого не было.

Первыми появились Витюша с Аллой ( что ж, это хорошее решение...).

Алла была весела и мила и тотчас же потребовала выпить.

Чуть позже появился Игорек с нервной, они были не так веселы, как первая пара, – дама явно с одобрением смотрела на Игорька, а вот он был тускл и скучен, веселенький-то Игорек! Но тут же вслед за ними пробежала по залу и чернушка, она тоже была весела. ... КАК? подумал В.Н., они, что, были ВТРОЕМ?! Видимо, устало сказал он себе, – иначе как еще, но дамы-то довольны...

Скорее бы убирались! подумал ещё он: эти дамы стояли у него поперек горла.

Наконец, появилась последняя пара – Стас и Мила. Вот уж кто сиял, так это они.

Мила порозовела, похорошела и помолодела, а Стас выглядел так, будто слопал вкуснейший обед.

Стас на "отлично" справился с поставленной задачей, – В.Н. это понял. .. Как только они уйдут, мы закроемся. К чертям! – решил он.

Его уже не заботили ни заработки, ни погар бизнеса – только бы покой и тишина!!!

Но дамы, после столь бурного вечера, сами, видимо, устали.

С поцелуями и уверениями в дружбе дамы удалились, пообещав навестить Клуб очень скоро!

В.Н. вздохнул, – если они придут "скоро", то ему стоит, пожалуй, мылить веревку заранее.

И вдруг из-за занавеса появились Ирма с Сашей. Они, видно, много спали и много пили, кроме прочего, потому что лица у них были несвежие, и даже яркая Сашина красота поблекла.

Он шел сомнамбулически, как сказал бы Леха, – на автопилоте. ... Ну уж эту-то я сейчас выкину, подумал В.Н.

Но он не успел ничего сказать, как, будто угадав его мысли, а, скорее, высказав тайные свои, Саша заявил. – Слушай, Ирмуха, вали отсюда, я сейчас спать иду, и не приходи месяц, ясно?

Ирма заорала, зарыдала, кинулась на пол и стала хватать Сашу за ноги и вопить, чтобы он её не бросал, потому что она себя кончит и всякую такую галиматью...

И тут мягкий всегда Саша размахнулся и пихнул Ирму ногой в литой кроссовке.

Она завизжала и закрылась руками, а Витюша и Игорек схватили Сашу за руки, и он как-то осел, обмяк, но истерически прокричал. – Думаешь, за поганые баксы купила?

В.Н. подошел к Ирме, поднял её с пола, увел в соседний зал и там длинно, спокойно и тихо, – чтобы привести её в чувство, стал объяснять, что Саша вел себя недопустимо, но, наверное, она его достала, что Саше будет сделано вливание, и так далее...

Он принес ей мокрое полотенце, она утерла лицо и стала совсем молоденькой – ну лет семнадцать, не больше...

В.Н. вздохнул: если и дальше у них будут такие кувырки и примочки, то Клубу и двух недель не прожить! ... Господи, что он затеял! Не думая ни о чем, ничего не зная и даже не предполагая, что может случаться в подобном деле!

Ирма немного успокоилась – Саша пихнул её не так уж сильно и сказала, ещё всхлипывая: я его полюбила-а-а... – Иди, милая, иди, – сказал В.Н. ласково, – тебе тоже отдохнуть надо. И давай, дня три хотя бы, не появляйся – он сам заскучает, – говорил, потихоньку поднимая Ирму и направляя её к двери.

Она покорно шла, не переставая что-то бормотать о своей внезапно вспыхнувшей любви к Саше и о том, что она его никому не отдаст...

Наконец-то дверь за ней закрылась!

В.Н. вошел в зал, полный праведного гнева: у них – драка!

Надо собрать мальчиков и с ними серьезно говорить. Ох, как многому придется учиться!

А надо ли?.. Вот в чем вопрос.

В зале, видимо, РАЗГОВОР ШЕЛ О ТОМ ЖЕ, потому что Саша стоял, как потерянный, а Витюша что-то довольно резко ему выговаривал.

В.Н. хотел встрять, но из гардеробной появилась ТАКАЯ пара, что все застыли с раскрытыми ртами, никто не слышал звонка (пару по достоинству мог оценить только В.Н.!)...

В зал вошли Кика и Леха – под ручку, мило улыбаясь.

В.Н. отметил, что Леха абсолютно трезв и прилично одет в его, Владимира Николаевича, шмотки: синяя рубашка в полоску, черные туфли и галстук с разводами, итальянский, новый.

Вот только брюки и джинсы В.Н. не пришлись Лехе впору!

Александра-Кика была ещё потряснее, чем прошлый раз, – совсем уже из детского садика: коротенькое голубое тоненькое платьице, еле прикрывающее попку, туфельки на низком каблуке с ремешочками и обязательная, видимо, для нее, шляпка, сегодня – голубая с лентой, падающей на шейку.

Мальчики были смущены и не знали, как себя вести: Кика пришла не одна! Ведь только В.Н. знал Леху, больше его никто из них не видел.

Но Леха попытался объясниться и сделал это не так уж и топорно, как мог ожидать от него В.Н. Он сказал, что вышел покурить из здания, а там, в садочке, бродила эта прекрасная девушка, и он её сюда привел.

В.Н. как мог просветил ситуацию: оказалось, этот парень, зовут его Адриан (у Лехи вылезли глаза на лоб, но он смолчал), их сотоварищ, которого В.Н. ждал с минуты на минуту...

"Адриан" встретил "нашу милую Александру", то есть, попросту Кику.

И В.Н. зааплодировал.

Все присоединились к нему, а Кика танцующей походочкой-походкой подошла к столику и бросила на него баксы. – Гуляем круто! – заявила она. Шампанского! Коньяка! Шоу!

Вот это было здорово! – так хотелось сгладить неприятный осадок от истории Ирминой "любви"!

В.Н. уволок упирающегося Леху, пока тот трезвый, и рассказал ему вкратце (в который раз!) для чего В.Н. звал его, что они затеяли, а о "гейшах" высказался таким образом, чтобы Леха поменьше понял: де, мальчики развлекают дам всем, чем могут, и если дама захочет...

В.Н. твердо посмотрел в глаза Лехи – там прыгали чертики, но, увидев взгляд В.Н., он сразу потупился и посерьезнел (сделал вид, хотя бы – уже неплохо! Не такой он дурак, этот Леха), если дама захочет побыть с тобой, ты всегда можешь подняться с ней в нашу комнату для отдыха. – А там... В.Н. пожал плечами: – Как ты будешь – так и с тобой... Но никогда не приглашай никого первым! Это наш закон. Нарушишь – уйдешь навсегда. Имена мы тут меняем, ты понял, что стал АДРИАНОМ? Пить – нельзя! Ну, за столиком, с дамами – немного... Послушай, а как ты вылез? – с интересом спросил В.Н.

Леха опять потупился: умеем... – И одежка моя подошла, – засмеялся В.Н. – Лихой ты, я вижу... Но это тоже неплохо. А сейчас – в зал.

Но у Лехи был свой вопрос: кто эта, как её, Кука-Кика, или Александра? – Она наша давняя знакомая, – соврал почему-то В.Н. – Девушка вроде тебя веселая. – Она мне так понравилась, – мечтательно сказал Леха, – я таких не видел никогда,..

В.Н. был доволен: хоть кого-то чем-то удивил и сказал: давай, вперед, Адриан! Между прочим, зовут меня Вальдемар Петрович, запомни (он понимал, что Леха не знает, как его зовут – ну и хорошо. Хорошо! У В.Н. почему-то исправилось настроение).

Конечно, Леха напился, но напился как-то весело и смешно.

Он смотрел шоу мальчиков, безумно отбивал ладони, пытался сам петь, но знал только начала двух песен (а может, середины...): "не прячь зеленые глаза", "и этот миг – между прошлым и будущим, и этот миг называется жизнь...", но орал громко.

Кика выплясывала на столе и собиралась устраивать стриптиз, но самый разумный – Витюша – сказал: потом.

Она его послушалась, и скоро они удалились в "комнаты", пробыли там нормальное время ( Витюша у них незаменим! В.Н. это понял. Он про всех почти все понял) и вернулись.

Впрочем, в "комнатах" Кика за этот вечер побывала со всеми.

Но не с Лехой.

Он ли стеснялся, она ли не хотела? – понять было трудно, да В.Н. и не собирался разбираться, главное – весело и прилично, условно, конечно.

И хорошо, что сейчас здесь только Кика из дам, она уже своя в доску.

В.Н. наглядеться на неё не мог, так она ему была симпатична.

И денег у неё было немало на этот раз: она швырялась ими с явным удовольствием и небрежностью.

Мальчики тоже были довольны и показали все, что умели.

Вот такой это был второй вечер в "БАМБИНО", который уже показал, на что каждый из них способен.

А Лина, посидев, покурив и поплакав, отправилась домой, ничего никому не сказав.

Она была в полном раздрызге – ото всего.

И, конечно же, не заметила юркий "жигуль" неприметного серенького цвета, который сопровождал её такси до квартиры и оставался у дома до тех пор, пока в квартире её не погас свет. Мужчина сидел за рулем, и только огонек сигареты иной раз посвечивал в салоне.

Дома она была в одиночестве – сестра уехала в какую-то потрясную поездку с друзьями по Европе. Надолго. Лину это устраивало.

Она сварила кофе и села на кухне – продумать свое поведение и остальное.

Что она влюбилась в Стаса – это доказывать не надо, так же как и то, что это глупо, ненужно и даже вредно.

И самым разумным было бы отстать от него внутри себя, запретить думать, гадать, ревновать и беситься.

Но она знала и то, что разумно действовать не будет.

В общем, расклад такой: с завтрашнего дня она не выпендривается, а держится (как они договорились с В.Н.) звездой, хозяйкой, центром их маленькой вселенной. Что это она раскисла? Убежала! – "Первый раз замужем".

Ну, даешь, Полина Петровна!

Ей стало вдруг легко, и она подумала, что вот тут, в тишине и полном одиночестве, она все правильно разложила по полкам. Выпив с удовольствием подряд две чашки кофе, она потушила свет и улеглась спать.

Тут и отъехал от дома серенький неприметный "москвичонок".

Часть шестая. Love story

Кику наконец-то отправили домой, куда она прибыла мрачнее тучи.

Вошла в свою шикарную, отдельную от мужа квартиру, и со злостью шваркнула элегантную шляпку в стенку.

Из-за двери тут же раздался ласковый (а скорее – льстивый) голос: Сашенька (только муж называл её так – именем абсолютно ей чужим и чуждым), ты вернулась? Можно я зайду на секундочку?

Кика хотела было послать его куда подальше, как делала не раз и не десять, но потом решила, что спать она все равно не может после такого перевозбуждения, так пусть хоть этот придет, может, и развлечет её своим дурацким видом и слезами любви, а она над ним славно поиздевается! – Сейчас открою! – крикнула она, мельком глянула в зеркало и открыла ключом дверь.

За дверью стоял её богоданный супруг, толстый Юрий Федорович, одетый, как на малый прием – при пиджаке и с шарфиком на шее.

Кика подставила ему щеку, и он, осторожно вытянув губы, еле коснулся этой бледной щечки. – Садись, – сказала она не сильно приветливо, – если хочешь выпить, знаешь, где. И мне налей.

Он послушно исполнил её приказание.

Они выпили, и он опять тоном нашкодившего и просящего прощения мальчика заговорил. – Сашенька, я хочу купить нам Лендровер – дачу на колесах, помнишь, тебе она понравилась? – пока мы не собрались строиться... Как ты к этому? Можешь походить на курсы, купим права, если что не так... Ты, когда захочешь, сможешь выезжать на пленер. (Бедняжка не знал, что его супруга давно научилась водить машину...). ... На хрена мне твой "ровер и твой пленер", подумала она, но тут же кое-какая мыслишка дельная мелькнула у неё в голове, и она лениво ответила: – Давай купим. Только вместе! А то ты развалюху какую-нибудь возьмешь! – Конечно, конечно, – поспешно откликнулся Юрий Федорович: он боялся рассердить свою милую женушку, которую обожал и считал, что ему повезло в жизни – иметь такую очаровательную, такую самостоятельную, умную и порядочную женщину! Ну, чуть-чуть холодноватую, но ведь он – далеко не красавец и не молодец, так что понять её можно.

А сегодня ему так хотелось полежать с ней...

И потому он ещё более, чем всегда, унижался и пресмыкался. – Может быть, ещё выпьем? – спросил он.

Кика была уже до ушей налита выпивкой, но настроение все Ухудшалось. "Надо было остаться там, – думала Кика, – забраться в постель и притвориться полудохлой. Не выкинули бы на улицу. Не догадалась, дура!" А сама сказала: – Давай, только не половинку, как ты обычно наливаешь. Себе как хочешь, а мне целую, ясно?

Он сделал, как она просила, и они выпили.

И не знал муж, как подступиться к щекотливой теме: обнять нельзя, сказать – ляжем, полежим, – упаси Бог!

Юрий Федорович маялся от желания, боясь его проявить, – уж тогда точно! – ничего не получишь.

Но тут она сама развязно и нагло, как она умела, сказала. – Хочешь поваляться? Давай, снимай штаны.

Куда денешься – муж! Она предложила это от большой, как говорится, беды. Ей-то хотелось бы кого-нибудь из мальчонок, но рядом был этот боров, и приходилось брать, что есть, потому что возбуждение не проходило.

Странная она была, эта Кика-Александра.

Она не любила никогда и никого, она только ХОТЕЛА, причем незамедлительно – того, кто на данный момент на несколько минут возбудил в ней желание. Юрий Федорович заторопился и стал очень неловко и смешно раздеваться, а она с усмешкой следила за ним своими холодными узкими голубыми глазами.

Сама она скинула с себя все очень скоро и ждала, лежа на постели совершенно голая и какая-то растрепанная, что ли, подумал вдруг Юрий Федорович, забираясь в постель и дрожа от нетерпения, каковое почти сразу же излилось из него, и он чуть не заплакал, а она рассмеялась. – Адский мужик! Женщину оплодотворяет с ходу! И откуда такой взялся на мою бедную голову, вернее, не на голову, а ... – закончила она вполне в своем духе, а он недвижно лежал и думал, что, наверное, однажды он выйдет от неё и застрелится (пистолет у него есть). – Ты доволен? – спросила она его.

Он мотнул головой и, повернувшись к ней, попросил: можно ли ещё раз попробовать?.. – Куда деваться, пробуй. Я уж потерплю, – сказала она, будто сидела в зубоврачебном или ином кресле, и врач с первого раза не сделал, что надо: вырвал зуб или что-то иное...

Второй раз был чуть лучше.

Возможно, "раз" мог быть и вполне приличным, но при таком холодном взгляде, при такой неподвижности и ощутимом шкурой презрении, Юрий Федорович терялся до слез, как мальчик на экзамене, что её злило, но намного, больше – забавляло. – Так как с "ровером"? – спросила Кика, когда "процедура" закончилась. – Как скоро?

Юрий Федорович, стараясь не показать, как ему тошно, ответил быстро и опять-таки по-ученически: – Я должен получить у нас в конторе очень неплохие деньги скоро, и тогда мы с тобой отправимся... – Отлично, – лениво протянула она, вот теперь она хотела спать! Пресыщение достигло кульминации, возбуждение спало, она никого и ничего не желала. – Иди к себе, я буду спать. НО?..

Она вдруг открыла свои голубые глаза и смотрела на него, не продолжая. Он знал, что это такое. Он всегда делал это после их "любви" сам, но сегодня он забыл свой долг. – Да, да, конечно, конечно, дорогая, замельтешил Юрий Федорович, залезая в карман и доставая несколько сотен баксов. Вот... – Положи на столик... – уже во сне пробормотала она, сворачиваясь клубочком.

Юрий Федорович смотрел на её пепельные, раскинутые волосы, и ему хотелось прикоснуться к ним рукой, просто так, безо всяких гнусных, – как она иногда называла его искреннее желание быть с нею, – мыслишек.

Но – нельзя, сегодняшний лимит общения исчерпан.

Он тихо вышел в свою квартиру и прикрыл за собою дверь.

Она проснется и закроется на ключ, как всегда бывало.

Сел в кресло и опять-таки, в который-то раз, задумался об их семейной жизни: Если говорить начистоту, то она, эта так называемая "их семейная жизнь", – полная бессмыслица, потому что она ни для чего... Детей у них нет, – так хочет Сашенька (имя Кика казалось ему неприятным), живут они раздельно – так тоже захотела она.

Секс у них довольно странный: всегда он выступает в роли низкого просителя, а она – никогда не хочет и радуется, когда он от волнения теряет хоть какую-то мужскую форму.

Для чего они живут?.. Хотя для чего она живет с ним – ему понятно: он фундамент её жизни, кошелек, благополучие – все, на чем стоит её жизнь. ... Но из чего состоит её жизнь?

Он побоялся даже себе признаться в том, что... – из ничего.

Он встал против себя на дыбы. ... Как ты смеешь! кричал он на себя. ТЫ! Здоровый мужик, получающий кучу денег, могущий очень многое, если не все, – по сегодняшним меркам... И ты смеешь упрекать хрупкую, нежную, слабую женщину-девочку?! А на кого ей опереться, как не на тебя? Кто у неё есть? ТЫ! И все. Может, хочешь выбросить её из своей жизни, чтобы она осталась одна во всем свете, а ты взял бы себе в жены какую-нибудь кухарку и нарожал от неё детей?

Ну и что? У них нет детей, как таковых, но есть ребенок, это она, Сашенька, Кика, Александра – царица его души и сердца.

Юрий Федорович тяжко вздохнул и лег на постель.

Его предназначение в этой жизни – быть отцом, покровителем, защитником этой женщины-девочки, которая просто не понимает, что такое любовь, страсть и прочее... Да, она такая. Такой её создала Природа – значит, это нужно, чтобы жила такая вот женщина и приносила радость только своим присутствием.

Он налил себе рюмку коньяка, сел и предался воспоминаниям.

Все, что было давным-давно, потекло перед его глазами...

Вот они едут с выпускного из артиллерийской академии – трое здоровых, чуть пьяноватых лбов – ржут как кони на весь вагон метро, рассказывая друг другу давно им известные анекдоты про преподавателей и зубрил, и вдруг Серый подталкивает локтем Юрку (он был когда-то "Юркой!", светловолосым, светлоглазым, курносым и, говорят, симпатичным, потому что многие девицы, приходя к ним на вечера, просили ребят с ним познакомить! Был стройным, без живота и лысины, без двойного подбородка, заводилой и весельчаком... Куда это делось?.. Без остатка) и шепчет, что напротив сидит обалденная мидинеточка и на них глазеет с восхищением, хорошо бы сейчас к ней подкатиться, но больно молода – лет четырнадцать (Кике тогда было восемнадцать, а выглядела она скромненькой семиклассницей), стра-ашно!

Юрка посмотрел на девочку, которую не замечал до этого, встретился с её голубыми в черных ресницах глазами и замер – странный был у неё взгляд, – не восхищенный, как сказал Серый, а скорее вбирающий, без дна, который втягивал, как в воронку. ... И вовсе не четырнадцать, дурак Серый, ей лет шестнадцать-семнадцать, подумал Юрка, – и приколоться можно вполне!

Девочка была одета в маленькое клетчатое платьице с белым воротничком и белые же туфельки на школьном каблучке.

Волосы её платиновые, почти белые, были настолько густые, что наезжали на щеки (она всю жизнь носила прическу "каре"), а челка доходила до глаз.

И личико – треугольное, бледненькое, с тонкими губами и немного загнутым вниз носиком (сейчас Кике говорили, что она похожа на кинозвезду Мэрил Стрип... Наверное.) – вовсе не красавица и совсем без форм, что не ценилось курсантами.

Но настолько притягивающим был этот взгляд, и такой хрупкой и маленькой она выглядела в своих туфельках без каблуков среди огромных, в принципе, мужиковатых, красавиц ростом под сто восемьдесят, что вызывала желание тут же начать её защищать – от кого и от чего – неизвестно, но! ЗАЩИЩАТЬ И ОБЕРЕГАТЬ!

Они все трое прикололись к ней и узнали, как её зовут (Александра, гордо сказала девочка, Кикой она стала позже, может быть, он виноват, что она стала "Кикой" во всех смыслах этого странного, колючего и злого имени?..), узнали, сколько ей лет, и назначили все трое свидание на завтра, но провожать её поехал Юрка, и с того дня он уже не принадлежал себе.

Жила Сашенька на Красных Воротах в коммуналке с больной матерью, полулежачей. Комната у них была огромная, разделенная занавеской на две части: так сказать, официальную, гостевую столовую, и спальню, где лежала её мать и что-нибудь читала, – у неё была какая-то болезнь позвоночника, от которой она вскоре и скончалась.

Александра осталась одна.

Но нет, не одна!

С ней рядом был верный Юрка, которого взяли в Хорошую Контору, и он получал не только приличные, а просто большие деньги, и сделал Александре предложение, как говорили в старину, руки и сердца. Она согласилась. А что ей было делать? У неё никого и ничего не было, кроме этой комнаты. Учиться она не хотела, работать тоже, – что ей оставалось? Выйти замуж за Юрку, который нравился ей не больше и не меньше, чем другие парни, которые время от времени приставали к ней.

Но она была девушкой, и не потому что блюла себя, а потому что пока не понимала, что хорошего в сексе?

Юрка переехал к ней, и у них была первая брачная ночь, которая, наверное, и сделала Александру вполне Кикой.

Юрка был терпелив и мягок и очень боялся сделать ей больно, а ей хоть и было больно, но что-то внутри неё ждало взрыва, чего-то, может быть, страшного, но такого, о чем рассказывали девчонки в школе, когда хвастались среди своих победами и поражениями на постельном фронте.

Ничего такого не было.

Не заинтересовало Александру.

Она подумала, что наверное, ей не повезло с мужиком, нужно иметь их много, ЧТОБЫ ВЫБРАТЬ ПО СЕБЕ.

Так она и сделала.

Любить она никого не любила, вообще никогда, а вот спать с мужиками хотела. Это становилось её хобби, и она неистово предавалась ему: она могла увести в гостях кого угодно и разнузданно трахаться совсем близко – на кухне, рядом в комнате...

С одним и тем же мужчиной Александра бывала не более трех раз. Потом ей "нравился", как она это называла, другой, третий, десятый, и она брала, кого ей хотелось.

Мужики шли за ней, как бычки на веревочке, – стоило ей посмотреть на избранного своими ярко-голубыми холодными глазами там им виделись страсть и, к сожалению для них, любовь.

А вот любви никогда и не было.

Но самое замечательное в этом было то, что Юрка ничего не видел и не знал. Когда ему намекали, он оскорблялся и объяснял, что она – ещё девочка, ничего не понявшая, холодная по натуре и то, что ему говорят, – глупость, ложь и сплетни, – гадость, которой хотят замарать невинную, как цветок, женщину-девочку.

А истина была в том, что муж ей не нравился. Всем. А в особенности своим вниманием, нежностью, заботой о том, чтобы ей было хорошо и спокойно.

Вот так и прожили они бок о бок многие годы.

Она почему-то не беременела (наверное, у неё – детская матка, умилялся Юрка), и это, тем более, подвигало её на бурные и разнообразные игры с мужчинами.

Постепенно весельчак Юрка стал превращаться в скучноватого Юрия Федоровича, убежденного в том, что ему безумно повезло: жена-девочка, почти невинное существо, красавица, умница... И он, идя по карьерной лестнице вверх (а чем ещё ему было заниматься?), приносил ей все деньги, качал её, как маленькую, на руках и всячески ласкал, но как-то платонически.

А ОНА СМЕЯЛАСЬ (сначала про себя, это уже потом – в лицо) и думала: а что если я сейчас схвачу его за член и скажу кое-что из того, что говорю другим, и сделаю что-нибудь этакое?.. Что с ним будет?

Но она подавляла в себе это желание, и мирной кошечкой сворачивалась у него на коленях, а он не смел признаться, что возбуждается и хочет её сейчас же, вот тут, в кресле...

С перестройкой Юрка, уже Юрий Федорович, стал неожиданно богачом. Их контора вдруг приобрела огромные права, открыла свою солидную фирму, которую поддерживали все, кто к ней имел отношение, а имели отношение к ней люди на самом верху...

Гордеевы продали квартиру, где ранее жили (Юркиных покойных родителей), он взял откуда-то какой-то кредит (так знала Кика), и собирались купить большую квартиру в старом доме, в центре, сделать евроремонт, настоящий.

Тут "цветок" и показал, чем он может "пахнуть".

Совершенно отстраненно Кика заявила, что они уже в таком возрасте (подразумевался, конечно, Юрка, быв старше жены на шесть лет), что любовью им заниматься не пристало, детей у них нет и не будет, у каждого свои интересы: она, например, любит тишину, покой и книги, а он вечно притаскивает к себе мужиков, и они говорят так громко о своих делах, что она ночи напролет не спит. – Итак, – сказала она, – надо покупать две квартиры и объединить их внутри, мы же цивилизованные люди и не должны сидеть на одном горшке...

Юрий Федорович чуть не заплакал от обиды, – он-то думал, что они устроят уникальную квартиру: с приемным залом, шикарной спальней, его кабинетом, а оказалось, что он стал... соседом, и пускала она его к себе редко, с капризами, нежеланием и со всяческими отговорками.

Тогда он и стал платить ей за любовные визиты.

Клал деньги на столик и бормотал что-то вроде того, что купи, мол, себе...

Так было вначале, а потом не стали нужны объяснения, она смотрела на него своими пронзительными глазами, и он отстегивал ей суммы немаленькие, это кроме того, что она жила за его счет, и он постоянно делал ей подарки.

Кика стала попивать. Ей было скучно. Не то, чтобы мужики перестали её интересовать, нет, но у них в компании все постарели, и совсем неинтересно тащить на себя какого-нибудь лысого придурка, которому хотелось доказать, какой он ещё молодец. На улицах с Кикой знакомились и молодые, – выглядела она до сих пор блестяще, – но вести их к себе домой остерегалась, ведь единственным источником её благополучия все-таки был этот надоевший до чертей Юрка! Идти куда-то боялась, уж больно круты стали парни.

Вот и приходилось ей частенько прикладываться к бутылке, и она сильно полюбила это занятие: все куда-то уплывало, она становилась молодой, вновь возвращались её приключения, она хихикала вдосталь, представляя себе вживе свои прежние игры, иногда под эту "вспоминательную минуту" она даже сама звала Юрку.

Тот прибегал, как пес, но почти всегда заканчивалось плачевно: он перегорал, перемогал свои желания в одиночестве.

Юрка копил деньги.

Он надеялся еще, что за большой куш, за какую-то сверхпокупку Кика ещё полюбит его, поняв, что только он может предоставить ей все, что она захочет.

Он, честнейший из честных, стал потиху обворовывать свою фирму, зная, что если даже что-то приоткроется, то никто и никогда не подумает на него своего парня Юрку, лучшего из лучших.

Тот самый Серый, который первым обратил внимание на Кику, был его шефом и доверял Юрию Федоровичу безгранично.

А Юрий Федорович свихнулся на Кике: ему ничего было не нужно в этом мире, сам он мог бы носить просто форму и зимой, и летом, и на курорте, и на приеме, но он чувствовал, что Кика скучает и видел, что она частенько не в себе, а в комнате пахнет то ли перегаром, то ли разлитым спиртным...

Сам он почему-то не стал пьяницей, хотя мог бы. Раньше его ещё интересовала его работа.