Текст книги "Folie a Deux (СИ)"

Автор книги: Ксения Шишина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Я возвращаюсь в зал спустя некоторое количество времени после того, как он покидает гардеробную. Но около стойки меня останавливает женщина-метрдотель.

– Это вы Моника?

– Да.

– Мужчина оставил вам это.

– Спасибо.

Я забираю из её рук карточку и уже знакомую коробку. Предсказуемо ожидаю увидеть внутри колье, от которого отказалась, но, откровенно говоря, лучше бы там было именно оно. Вместо него моему взгляду предстаёт комплект из ожерелья, браслета и серёжек. Всё из жёлтого золота, бриллиантов и малахита. По крайней мере, мне кажется, что это именно этот камень. Текст на бумаге написан от руки почти каллиграфическим почерком. Лаконичный, но всё равно ускоряющий пульс. С Днём рождения, Моника.

Глава одиннадцатая

– И тебе, Бельчонок, тоже не спится?

– Очевидно, что так.

Часы показывают начало первого ночи, когда я замечаю отца входящим на кухню. Это, разумеется, чистая случайность, но он садится на тот самый стул, на котором несколько недель тому назад сидел Райан, пока я просила его о ребёнке. Я помню во многом исключительно деловое отношение, несколько официальный подход в ответ и думаю, что мне ещё только предстоит понять, как всё это превратилось в, возможно, желание действительно быть со мной. Но оно кажется мне хрупким. Способным исчезнуть так же быстро, как и появилось. Райан Андерсон не производит впечатления человека, который не знает, чего хочет, но намерение развестись и одновременно перевести отношения на стороне в предположительно серьёзную плоскость это совсем другое дело. Я не могу не спрашивать себя, почему именно я. Знает ли он сам ответ на этот вопрос? А если знает, откроет ли хоть когда-нибудь мне этот секрет?

– В определённом контексте мне действительно трудно думать о тебе, как о взрослой женщине, но если ты нуждаешься в разговоре с кем-нибудь из нас или в разговоре в целом, то я вполне готов тебя выслушать. Ты, и правда, с кем-то несчастна, ребёнок?

Я вздыхаю, делая глоток фактически остывшего зелёного чая. Неуверенная, что хотела бы, чтобы кто-то из моих родителей всё-таки меня услышал. Сомневающаяся в том, достаточно ли во мне алкоголя и желания вновь возвращаться к прерванному в ресторане разговору. Теперь, когда эмоции немного поутихли, а некоторая доля опьянения стала менее очевидной, я уже совершенно не злая. И не испытываю явной потребности стоять якобы на своём чисто из принципа, когда на самом деле правда далеко не на моей стороне.

– Хочешь поговорить по душам?

– Может быть, немного, – слегка нерешительный и уклончивый ответ вызывает у меня улыбку. Мне даже почти что жаль отца. Не сосчитать, сколько раз за всю мою жизнь ему приходилось выступать как бы в роли миротворца между мною и мамой. Я могу лишь надеяться на то, что однажды все шероховатости в наших с ней отношениях как-нибудь да сгладятся, и в один прекрасный день он сможет наконец выдохнуть.

– Я бы не сказала, что по-настоящему несчастна, но иногда я ощущаю, что вроде как близка к этому. Это не всегда так. Бывает по-разному.

– Знаешь, каждый из нас сам несёт ответственность за своё счастье. Если ты не можешь свыкнуться с тем, что не все дни или моменты с этим человеком одинаково хорошие, и при этом находишься не в состоянии что-либо изменить, то, может быть, тебе нужно просто принять волевое решение? Будет наверняка тяжело совершить этот шаг, но рано или поздно станет легче.

– Я пыталась, папа. Не вышло.

– Но он всё-таки плохо с тобой обращается?

– Нет. Нет, не в этом дело, – не задумываясь, отвечаю я на наполненный беспокойством вопрос, и это не лукавство. Райан Андерсон, вероятно, совсем не идеал мужчины, но он не причиняет мне настоящей боли. Не поднимает на меня руку. Не наносит физических увечий. В этом плане с ним я в полной безопасности. Желание контролировать и постоянно чувствовать власть не равносильно способности ударить и причинить подлинный вред.

Но отец несколько мрачнеет, невзирая на мои слова. Будто не верит мне. Или просто в любом случае хочет меня отстоять, что совершенно невозможно, даже если бы я реально нуждалась в защите. Он всего лишь полицейский из маленького городка, о существовании которого многие наверняка и не знают. Для Райана в этом всём нет и не может быть никакой угрозы. Его не напугает какой-то провинциальный папа, пусть и шериф.

– Тогда в чём, Моника?

– Он противоречивый… Вроде бы и не держит, но не отпускает.

– А ты хочешь, чтобы отпустил?

– Нет, – я могу постараться и справиться с болью, что не всё так, как мне хочется, но тоска от разлуки, невозможности видеть и быть с человеком в той степени, в какой он позволяет, не входит в список эмоций, которые я готова ощущать снова и снова. К тому же вдруг теперь меня впустят? Перестанут выворачивать многие мои вопросы наизнанку в угоду личному удобству и просто начнут на них отвечать честно, искренне и откровенно? Не сразу, но в скором времени?

– Тогда наслаждайся и получай удовольствие. И никого не слушай. В том числе и свою собственную мать, – я не верю в то, что слышу эти слова. Мало того, что они фактически идут в разрез с её мнением, и маме бы вряд ли понравилось узнать о таком, так ещё и всё это уж слишком резкий переход от тревоги до благословения делать, что хочется.

– Я извинюсь перед ней завтра.

– Если сделаешь это, после тебе придётся просить прощения ещё и у меня, – качает головой отец, выглядя действительно имеющим это в виду, – я почти уверен, что ты сказала то, что думала, а раз так, то здесь нечего стыдиться. Ты взрослая и не обязана отчитываться даже перед нами. А может, это и вовсе твоя судьба, просто ты пока об этом не знаешь. Тогда и тем более плевать на мнение окружающих. Но не смей прогибаться под человека. Я тебе запрещаю. И не хочу однажды узнать, что ты позволила себя сломать. Тебе это ясно?

– Я буду в порядке, пап. Не переживай.

– Я на это и рассчитываю. Конечно, мне вряд ли когда-нибудь удастся привыкнуть к тебе на обложках или страницах журналов, пусть я и не вижу этого лично, но если что-то делает тебя счастливой, то я, безусловно, на твоей стороне. Но только до тех пор, пока тебе хорошо. В противном же случае я не желаю, чтобы ты держалась за вещи, приносящие несчастье.

Я киваю, с ещё большей силой осознавая необходимость многое обдумать. Но мне так и не удаётся прийти ни к чему конкретному. Ни до того, как я всё-таки засыпаю, ни на следующий день по дороге в аэропорт и обратно. Момент, когда я приближаюсь к двери своей квартиры и вижу Райана прислонившимся к ней, наступает, по-моему, слишком скоро. Ощущение, что пол под ногами словно качается, меня уже не удивляет. То же самое касается и трепета в животе. Мужские руки, засунутые в карманы брюк, всячески затрудняют все мыслительные процессы в моей голове. И всё из-за завёрнутых почти до локтей рукавов рубашки. Кажется, я хочу лишь, чтобы мы избавились от одежды, но взгляд Райана Андерсона такой же, какой и накануне вечером. Ясно демонстрирующий, что у меня ничего не получится. По крайней мере, до тех пор, пока он не услышит единственный ответ, который его удовлетворит.

– Ты уже приняла решение?

– Я не уверена, что то, чего ты вроде как хочешь, может получиться между нами в действительности.

– Я не вроде как хочу, а хочу, – с нажимом в голосе исправляет он и тут же продолжает, – почему ты так считаешь, Моника?

– Потому что ты плохо справляешься с неприятными и неудобными лично для тебя ситуациями. Ты или меняешь тему, или уходишь, и, наверное, частично я тебя понимаю. Теперь, когда знаю причину, по которой в прошлый раз ты фактически выскочил за дверь, но тогда… Я не могу быть с человеком, не способным даже постараться мне открыться. Я просто… Возможно, ты к такому привык, и для тебя это норма, и спустя столько лет в браке люди в принципе не разговаривают сильно много, но сбегать каждый раз, если я скажу что-то резкое и обидное или задам некомфортный вопрос, или когда ты просто будешь в чём-то со мной не согласен… Я не думаю, что это моё, – я делаю шаг вперёд и смотрю на то, как Райан отступает чуть вправо, чтобы я могла подойти и вставить ключи в замочные скважины, и прикрывает глаза, зажмуривая их, возможно, до боли. Замки поддаются без проблем, как и всегда. Спустя всего лишь несколько секунд. Но он по-прежнему хранит молчание. Думает, что всё, наверное, кончено? Или пытается понять, сможет ли хотя бы однажды так или иначе подогнать себя под меня?

Наконец он меняет положение, прислоняясь к двери левым боком. Вытаскивая из кармана правую руку, прикасается ею к моей спине, в ответ на что я чувствую ещё больше жара, концентрирующегося в нижней части живота.

– Мне нравится твой топик и эти джинсовые шорты. Хотя он мог бы быть и подлиннее. Чтобы, кроме меня, твою талию никто не видел.

– Вот видишь, ты вновь именно так и поступаешь.

– Если поступать так это давать тебе понять, что ты постоянно меня заводишь, даже ничего особо не делая, то да, я такой. И это не изменится. Мне не должно быть стыдно и не будет, – оставляя кожу поверх позвоночника в покое, указательный и средний пальцы хватаются за одну из шлёвок на моих шортах и почти рывком дёргают меня в сторону Райана. Он не тратит времени зря. – Я не принц на белом коне, но и сознательно причинять тебе боль в мои намерения не входит. Чего ты боишься на самом деле, Моника? Что ничего не получится, или что я могу тебя удивить, и тогда ты точно от меня не избавишься, став окончательно зависимой?

Он едва договаривает, как я уже толкаю его внутрь своей квартиры. Бросаю сумку на пол и, захлопывая дверь, засовываю руку за пояс ненавистных сейчас брюк. Но прежде, чем успеваю проникнуть под нижнее бельё, Райан разворачивает меня спиной к себе и толкает к стене. Его возбуждение упирается в меня так, будто между нашими телами и нет никаких преград. Я буквально зажата с двух сторон. Пытаюсь дышать, но снова почти забываю о естественности этого процесса, когда он задирает топик к шее, и мои соски в отсутствие лифчика мгновенно затвердевают. Хочется сдвинуться, пошевелиться, повернуться лицом, но Андерсон сжимает слишком сильно. Я не в состоянии что-либо поделать. С правой рукой на моей груди, в то время как левая стягивает шорты, я вся в его безраздельной власти. И потому меня поражает то, что, способный просто взять без единого вопроса, ведь ему уже давно должно быть всё ясно, он всё равно агрессивно стоит на своём:

– Хочешь быть со мной? Да или нет?

– Да. Да… Да, хочу.

Райан входит в меня без всякого промедления. Целует, фактически лишая кислорода. Всё вокруг вращается и кружится. Перед глазами всё будто расплывается, и, как ни стараюсь, я не могу вернуть себе чёткость зрения. Поначалу быстрый и хлёсткий темп движений и толчков в какой-то момент сменяется медленным и спокойным. Весь мир словно исчезает. Проваливается в бездну. Или в чёрную дыру. И меня вполне это устраивает. Даже не зная, что именно будет дальше, я хочу продолжать. Не только секс, а вообще всё. Реально предпринять попытку выстроить отношения.

– Как ты смотришь на то, если вечером я приеду с некоторыми вещами?

Райан застёгивает брюки одновременно с тем, как спрашивает об этом. Я поправляю топ, но прекращаю приведение его в идеальный вид, чтобы сосредоточиться на том, что сейчас гораздо важнее.

– У меня не так уж и много места. Всего один шкаф.

– Лишь несколько костюмов. И всякая ерунда по мелочи. Я тебя сильно не потесню. Основную часть оставлю в отеле.

– Ты собрал… всё?

– Да, всё. Ещё в тот день. Оставить хоть что-то означало бы, что я, возможно, ещё передумаю и вернусь домой, но там уже не мой дом. Так ты освободишь для меня несколько вешалок и какую-нибудь полку или ящик?

– Да, освобожу, – я не знаю, что ещё сказать. Нет, у меня нет проблем с вероятностью того, что жильё будет оставлено жене и детям, это не мои деньги, не моё имущество, и не мне решать его судьбу, но такой человек однозначно привык к высокому уровню жизни, а моя квартира слишком маленькая и простая, чтобы удовлетворять подобные запросы. Как скоро Райана Андерсона взбесит элементарное отсутствие просторной гардеробной или что-то в этом роде?

– Здорово, – он подходит ко мне и обнимает за талию обеими руками. Внутри возникает фактически ненависть по отношению к тому, что ему надо уйти. Такими темпами мой депрессивный мозг может когда-нибудь меня убить. Мысленно я прошу его заткнуться и не портить момент. – Ты ведь будешь ждать вечера, да?

– Да, буду.

– Хочешь, я закажу что-нибудь в ресторане?

– Нет, не нужно. Я вполне в состоянии приготовить ужин сама. Может быть, для тебя это странно, ведь у вас наверняка есть специально нанятый персонал, но я живу иначе, понимаешь?

– Я понимаю, и мне это нравится. Увидимся через несколько часов.

– Я бы хотела сесть за стол самое позднее в семь, – говорю я, когда Райан уже почти делает шаг за порог. – Ты, наверное, и не замечаешь, когда работаешь допоздна, но если хочешь поесть вместе со мной, а не один, то это то время, после которого я стараюсь избегать еды.

– Хорошо. Я поработаю с ноутбука после. До вечера.

Признаться, я почти шокирована таким ответом. Или его простотой. Так же, как и лёгкостью, с которой мужчина упомянул то, что не будет претендовать на дом, и быстротой всего происходящего. Меня терзает не сам факт, свидетельствующий о желании сделать всё правильно, но странная грусть, испытываемая за Райана. Так или иначе он жил там больше десяти лет. Растил в нём своих детей. Любил их и жену. Какое-то время, наверное, чувствовал это и к ней, а не только к сыновьям. Поэтому дело совсем не в вещах. Когда каждый метр пространства хранит в себе воспоминания, как можно сделать шаг прочь от них и выйти за дверь лишь с чемоданами и без намёка на сожаления о грядущем? Тем не менее, слышать от Андерсона то, что я и сама хотела сказать ему некоторое время назад, ощущается теплом внутри. До вечера. Звучит… изумительно. И изумительно не оказаться разочарованной. Потому как он приходит заблаговременно. Незадолго до семи часов. Но не в самый последний миг. А потом мы просто едим, впоследствии занимаясь каждый своим делом.

– Не поможешь мне немного?

Кажущийся наполненным неуверенностью вопрос застигает меня в тот момент, когда я переворачиваю страницу книги. Райан трёт глаза, прежде отставляя компьютер на журнальный столик. Время начало одиннадцатого вечера. Видя явное утомление и назревающее перенапряжение, мне хочется узнать, почему всё это просто не может подождать до завтра, но кто я такая, чтобы лезть туда, в чём ничего не смыслю? Возможно, это срочно. Первостепенно. Должно быть непременно закончено именно сегодня. В таком случае мои вопросы будут совершенно ни к месту.

– Да, конечно. Что нужно сделать? – я придвигаюсь ближе преимущественно с единственной мыслью в голове. На моей памяти Райан Андерсон ещё никогда не выглядел действительно уставшим. В некотором роде признающим поражение и, возможно, отчаяние от неспособности разобраться с чем-то самостоятельно. Полноценно я и не думала, что он может быть таким… таким выдохшимся.

– Сложить цифры в каждом отдельном столбике таблицы и перепроверить итоговый результат во всех случаях. У меня не везде сходится. Возможно, я ошибаюсь, когда вношу данные в калькулятор. Чувствую себя дураком, что снова забыл про ту программу. Но теперь быстрее будет закончить уже так.

– С кем не бывает. Ты про Excel?

– Да.

– Я посчитаю. Только схожу за своим телефоном.

– Не надо. Возьми мой, – Райан откидывает голову на спинку дивана. Прикрывает глаза, будто терзаемый головной болью. Хотя, может быть, это, и правда, так. Должна ли я спросить, если он сам ничего не скажет? Предложить таблетку? Или лучше всего просто сделать то, о чём попросили? Молча и без лишних разговоров? – Пароль ноль один пять семь.

На экране блокировки я вижу совместное фото с детьми. Снимок, где они втроём. Райан, Лиам и Лукас. Мальчики смотрят в камеру, но он не сводит взгляда с младшего из них. Все в светлой одежде. Белые рубашки и серые штаны свободного покроя. Фотография… красивая. А ещё на ней явно запечатлена любовь. Отца к детям и детей к отцу. Как он сохранит это чувство в них, как убедит их в том, что никуда не денется, если больше не будет жить с ними на постоянной основе?

– Получилось войти?

– Да.

– Тогда скажи, когда закончишь. Хотя нет, можешь не говорить. Просто внеси исправления, если вдруг увидишь неправильные значения в строке с результатами.

Для верности я суммирую всё два раза подряд. Но несоответствий, естественно, так и не нахожу. Всё верно. Когда он создавал таблицу, то не сделал ни одной ошибки. А сейчас просто сказалось накопившееся утомление. Райан Андерсон тоже способен его ощущать…

– Ты переживаешь из-за детей? Из-за мысли, что станешь видеть их реже?

Он поднимает веки и вновь садится прямо. Внушительный и всепоглощающий даже в домашних штанах и далеко не новой рубашке, вид которой выдаёт то, что она, видимо, самая любимая. Потёртости, общая заношенность, растянутость. Я пыталась привыкнуть к нему такому на протяжении нескольких часов после того, как он вышел из моей спальни словно другим человеком, но на исчезновение из головы сплошь костюмов мне однозначно нужно гораздо больше времени. Между тем правая рука мужчины стискивает мягкий подлокотник. Может быть, мне хочется, чтобы Райан отвёл взгляд, перестал смотреть на меня, потому что из-за него я чувствую себя не лучшим образом, но я знаю, что не дрогну. Не могу. Не имею права. Странное желание быть равной ему гораздо сильнее. Пряча же глаза, я никогда этого не достигну.

– Я верю, что всё станет понятнее, когда мы обговорим порядок общения и то, в какие дни они будут жить со мной. Я просто хочу остаться хорошим отцом. Пока ещё не поздно. Пока наши разногласия с их матерью не сломали им психику окончательно. Может быть, как только мы станем лишь родителями, все противоречия сами собой сойдут на «нет», и мы сможем принимать правильные решения без стремления выяснить, у кого больше авторитета, и кто перетянет канат на этот раз. Меня не сильно беспокоят детали, Моника. А вот тебя будто бы больше моего. Поэтому я полагаю, что должен спросить прямо сейчас. Ты ведь осознаёшь, что мои сыновья будут в моей жизни всегда? Что у меня есть багаж, которого нет у тебя? И что вместе со мной ты получишь и их тоже? Не только общего ребёнка, но и двоих детей, которые лишь мои? Мальчишек, по возрасту годящихся тебе в братья? – его голос вполне спокойный, уверенный, без ощущения, что внутри Райан Андерсон, может быть, весь на нервах, но возникающая пауза именно на что-то подобное и намекает. Или же это я эгоистично хочу, чтобы всё было так. Чтобы его терзало и волновало моё возможное нежелание принимать его мальчиков в свою жизнь. Чтобы мысль об этом проходилась по нервным окончаниям словно наждачной бумагой. – Тебе это надо? – спрашивает он после кратковременного молчания. Касается кожи моего обнажённого правого плеча левой рукой, двигаясь ею по направлению к шее. Хочет напомнить о себе физическим контактом и тем самым сбить меня с толку, чтобы мне было труднее ответить как-то не так? Или просто не может не дотрагиваться?

– Если я тебе нужна, то и они мне тоже, Райан.

– Скажи, тебе понравился подарок?

– Да.

– Я бы не подарил его тебе, если бы не хотел попытаться. Однажды мы сможем выйти куда-нибудь открыто, и я хочу, чтобы ты его надела, – от этих слов на моей коже приподнимаются даже самые мелкие волоски. Из-за мурашек становится словно холодно, но это приятная дрожь. Сокровенная. Я прикасаюсь к левому мужскому бедру, тоже желая просто чувствовать близость. – И ещё… Спасибо, что… Спасибо, что помогла мне, – он вздыхает, будто благодарность даётся ему невероятно тяжело, и ему приходится буквально выдавливать её из себя. Всё это значительно напрягает. Нет, не то, что он такой и не привык или отвык от вещей, которые для меня совершенно естественны, а всё грядущее в целом.

– Я была рада.

Райан захлопывает крышку ноутбука, не утруждая себя закрыть приложение и выключить технику нормально. А потом встаёт со взирающим в душу взглядом. Даже немного опущенный, он властный. Повелевающий.

– Пойдём спать, Моника.

– Просто спать?

– Именно.

– Ты снова ляжешь поверх одеяла?

– Нет, с этим покончено, – отрицательный ответ дополнительно подчёркивается движением головы из стороны в сторону. – Я разденусь, и ты тоже. А потом буду касаться тебя, пока не усну. Хотя, скорее всего, не смогу отпустить и во сне.

Я чуть задерживаюсь, чтобы выключить свет, а когда прихожу в комнату, то обнаруживаю Райана разместившимся в кресле в свете прикроватной лампы. Но в этот раз ничто не говорит ни о злости, ни о цинизме, ни о желании за что-то меня проучить. Есть лишь чёрный чемодан у мужских ног, закрытый и стоящий вертикально, и правая ладонь, обёрнутая вокруг длинной ручки.

– Всё в порядке? – спрашиваю я, останавливая себя от того, чтобы подойти, на тот случай, если прямо сейчас это всё равно слишком. Мне и самой несколько не по себе. От того, что всё выглядит, как переезд, когда, не считая отца, я ни разу в жизни не жила с мужчиной. Не сталкивалась с тем, чтобы позволить кому-то узнать меня всю и во всех возможных состояниях, а не только в сексуальной сфере. И уж тем более не могла представить, что он окажется из числа тех, кто привык брать от жизни всё только лучшее, но соберётся променять огромный дом на мою скромную и маленькую квартиру, где ни у кого из нас не получится особо уединиться даже тогда, когда это, пожалуй, будет в некотором роде необходимо. Мы не провели весь сегодняшний вечер подле друг друга, мне случалось отлучаться в туалет, и Райан тоже покидал комнату ради посещения ванной, но на тот момент я не придавала всему этому столь много значения, как теперь. Он увидит меня утром… Сонной, непричёсанной и пытающейся скинуть с себя остатки сна. В Бразилии я просыпалась первой, но здесь он является жаворонком. При мысли обо всех грядущих неловкостях меня охватывает и подчиняет странная дрожь. Возможно, даже паника. Она обосновывается в моём животе, когда я сажусь на пуфик около туалетного столика.

– Мы не должны нервничать перед друг другом. В тебе нет ничего, чего бы я уже не видел. Я знаю твоё тело, как и ты моё, – Райан концентрирует свой взгляд на мне. Он будто хочет пробраться в самую мою суть. Узнать, что сокрыто под корой головного мозга. Какие там мысли, страхи, желания и надежды не только сейчас, но и вообще в целом. Я бы тоже влезла в голову мужчины, если бы только существовала возможность проникнуть туда незамеченной.

– Необязательно раздеваться, если ты передумал. Это были твои слова, не мои. Я могу просто переодеться в ту пижаму, а ты остаться в штанах и надеть майку. У тебя ведь она есть? Хотя бы одна?

– Есть, но я хочу раздеться. Чтобы чувствовать именно тебя. Только это твой дом, твоя квартира, и мне дико некомфортно, Моника. Я не привык к такому.

– Я знаю, – лишь говорю я, и мой взгляд неосознанно устремляется к чемодану. Там точно не так уж и много вещей. Но они всё равно уже мнутся, и вряд ли такой человек, как Райан Андерсон, погладит их самостоятельно. Уверена, он вполне мог забыть, как выглядит утюг. Ладно, здесь я наверняка преувеличиваю, но трудности в обращении с техникой вполне возможны. Мне не будет трудно вернуть костюмам или рубашкам презентабельный вид, просто прежде их в любом случае нужно достать и разместить на вешалках. – Знаю, что здесь мало пространства, места и воздуха. Мне кажется, ты вполне можешь тут задохнуться.

– Мне странно и неловко не из-за этого.

– Нет?

– Точно нет. Просто я без понятия, куда мне деть свою одежду. Всё это непросто. Вообще-то меня даже почти тошнит, – Райан отводит взгляд, поднося правую руку к губам, и этот жест кажется мне целиком и полностью пропитанным печалью. Пронизанным ею до кончиков согнутых у подбородка пальцев. Какие слова в данной ситуации прозвучат лучше всего? Мне жаль, что ты так или иначе переживаешь утрату дома, как того места, где тебе не приходилось задаваться столь неловкими и в некотором роде глупыми вопросами? Но, будь я на его месте, я бы не хотела слышать что-то подобное. Сожаления ничего не меняют. Лишь усиливают поселившуюся внутри горечь. Напоминают тебе о потере или прочих невзгодах, сложных временах и эмоциональных испытаниях.

– Тумбочка со стороны шкафа совершенно пустая. Я никогда не пользовалась ею по назначению. Но если тебе кажется, что с моей стороны кровати ты будешь чувствовать себя уютнее, то я переложу свои вещи из одной тумбочки в другую.

– Нет. Мне без разницы. Я вполне могу спать слева и на постоянной основе.

– Тогда, может быть, разберём твой чемодан?

Райан поднимается из кресла в тот же самый миг, как я произношу эти слова. Словно мгновенно преодолевает разделяющее нас расстояние и прикасается к моему подбородку указательным и большим пальцами, чуть поднимая его. Собственное отражение в мужских глазах будто погружает меня в транс, из которого уже не вырваться.

– Скажи честно, ты боишься, что я передумаю насчёт нас?

– Многие мужчины со временем начинают сожалеть об уходе из семьи. Считать свои действия ошибкой. Это… статистика, – говорю я, прикасаясь к ткани рубашки на боках. Не могу держать руки на расстоянии даже в столь неопределённый и внушающий тревогу момент. Внутренние эмоции и мысли грозят выплеснуться через край. Больше, чем Райан к ним наверняка готов. Может быть, после всей ситуации с кольцом во мне пробудилась осторожность.

– Ошибкой будет ничего не менять и дальше, – он подходит ещё ближе и перемещает руку на мою левую щеку. Физический контакт излучает… уважение. Ко мне и тому, что здесь моя обитель. Моё пространство. А ещё готовность постараться сжиться с этим. Способность договариваться и приходить к согласию и компромиссам. От близости и прочих ощущений у меня совершенно кружит голову. – Если же я начну, как ты говоришь, задыхаться, то скажу тебе об этом, и мы обязательно всё решим.

– Решим?

– Нейтральная территория. Ни твоя квартира, и ни мой отель. Что-то общее. Одинаково уютное для нас обоих. А теперь хочешь развесить мои костюмы?

Я не думаю, что возможно тратить деньги на нечто совместное в преддверии развода с женой и определения судьбы совместно нажитого имущества, и, если даже отодвинуть в сторону логику, у нас вполне могут оказаться прямо противоположные взгляды на понятие об уюте. Но все слова, способные омрачить мгновение, остаются глубоко внутри моего естества.

– Ты… позволишь?

– Почему бы и нет? Мне будет приятно ходить в них, зная, что ты прикасалась к ним. Только давай недолго. Я хочу лечь в твою кровать и уткнуться носом в твоё красивое плечо.

– Мы ляжем, но есть одна вещь, о которой я хотела бы тебя попросить. Мне будет спокойнее, если ты согласишься.

– И что это за вещь?

– В каком-то смысле сущий пустяк. Я растворила таблетку в воде, – я указываю на стакан, который принесла с собой, – мне… невыносимо видеть, как ты, в чём я почти уверена, мучаешься от головной боли. Если это действительно так, выпей, пожалуйста, до дна.

Глава двенадцатая

Я просыпаюсь так же, как и заснула. Сама и без всякого влияния извне. Но, чуть подавшись назад, чтобы прижаться к Райану, осознаю то, что моё тело успело понять гораздо раньше, чем мозг. Ощущение заставляет меня зажмурить веки, лишь бы глаза не начали вырабатывать непрошеные слёзы, и всё потому, что Андерсона нет. Его половина моей кровати холодна и безжизненна. Я стискиваю подушку правой рукой, расположившейся между нею и простынёй, надеясь таким образом перенаправить боль на неодушевлённый предмет, но всё совершенно тщетно. Неужели в этот раз он собрался ещё тише, чем в нашу первую совместную ночь в моей постели, и просто ушёл? Я же думала, что у нас всё хорошо. Настолько, настолько только может быть в нашей ситуации, и вся эта хрень с желанием отталкивать тоже осталась позади. Но, возможно, я ошибалась.

Я переворачиваюсь на левый бок, чтобы в любом случае провести рукой по примятой телом Райана простыни, но ладонь словно ненадолго зависает в воздухе прежде, чем всё-таки исполняет задуманное. Глупая потребность расплакаться сдувается, словно воздушный шарик. Мужчина оказывается по-прежнему находящимся здесь. Просто не рядом со мной. Он сидит в изножье кровати спиной ко мне, и это выглядит красиво. Так, что будь я художницей, то мгновенно схватилась бы за карандаш и мольберт, чтобы передать всё в естественной чёрно-белой гамме. Но я не художница. Я обычная женщина и вижу лишь одиночество души.

– Райан? Тебе нехорошо? Ты давно не спишь?

Андерсон встаёт, услышав моё обращение, и делает пару шагов прочь от кровати. Может быть, снова разболелась голова? Мы, и правда, легли спать без одежды, заснув после того, как он принял таблетку и заверил меня, что чувствует себя гораздо лучше, но теперь на нём есть пижамные штаны. Низко сидящие и растянутые, возможно, за годы носки, и всё-таки, глядя на них, под одеялом я чувствую себя ещё более голой, чем когда мы были в одинаковом положении. Присмотревшись, я различаю, как правая рука прикасается к пальцам левой ладони. Просто дотрагивается до них и так и остаётся в данном положении, в то время как он поворачивается лицом ко мне. Из-за темноты трудно судить однозначно, но Райан кажется тем, кто запутался сам в себе. Человеком, который, находясь на воображаемом перекрёстке, не знает, куда идёт, что делает и зачем, и также не имеет ни малейшего понятия, как распутаться и вернуться к тому внутреннему ощущению стабильности, что было прежде. Наверное, это не лишено определённого смысла. Должно быть, перемены напрягают и пугают абсолютно всех вне зависимости от материального положения, и неважно, сколько денег у тебя на счетах. А ещё люди не страдают от невозможности заснуть, если их ничего не беспокоит. Но всему должно быть адекватное и разумное объяснение. Редко какие вещи в человеческой жизни так никогда его и не обретают. Это ведь не религия, где ты либо веришь, либо не веришь, и третьего не дано.

– Может быть, час. А может быть, все два, – он вытягивает руки вдоль тела прежде, чем опускается в кресло и прислоняется головой к боковой стенке шкафа. – Я не знаю, Моника. Я просто… не могу. Проснулся, и всё. Даже твоё дыхание не помогает. А ведь ты так сладко выглядишь во сне. И 6:01 рано даже для меня. Для человека, который ничем тебя не заслужил.

Я сажусь в кровати, подтягивая одеяло к груди в защитном жесте. Или просто в намерении спрятать часть себя от взгляда Райана Андерсона, неуверенная, что могу позволять ему видеть её даже смутно до тех пор, пока не пойму всего, что с ним происходит. Мне хочется попросить его просто вернуться обратно в кровать, но он словно не со мной. Не здесь. Наиболее вероятно, что в своих мыслях.