Текст книги "Folie a Deux (СИ)"

Автор книги: Ксения Шишина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Я отношу всю посуду и столовые приборы на обеденный стол. А потом возвращаюсь в спальню и выхожу на террасу. Лёгкий бриз время от времени чуть теребит мои волосы и проходится по обнажённым ногам. Берег и вода совершенно скрыты темнотой. Из-за знания, что все вокруг спят, мне кажется, что я осталась одна в целом мире. Данное ощущение невольно вызывает во мне размышления о будущем. Попытку разобраться в том, зачем Райану Андерсону мой ребёнок. Как всё это будет, и что он скажет жене. Я не могу представить этот разговор даже в общих чертах. Изменять это одно, но заводить наследника на стороне, который чисто теоретически сможет претендовать на часть состояния наравне с законными детьми, это совсем другое. Даже если денег хватит не на один десяток отпрысков и внуков, на что пойдёт и так терпящая многое женщина, когда всё начнёт заходить уж слишком далеко?

– Присвоила мою рубашку, Моника? Теперь понятно, почему я нигде её не увидел.

– Что ты здесь делаешь? Ты же хотел спать.

– Я и спал. Но твоя сторона кровати оказалась прохладной, а ты ведь помнишь, что я люблю тепло. Можешь снова согреть меня, как тогда? Только без повторения расставания? – он прижимается ко мне, будучи совершенно голым. Уже готовым проявлять физическую активность. Я цепляюсь за перила, когда чувствую возникновение слабости в ногах. Всем виной рука, пробирающаяся под рубашку и уверенно достигающая моего центра. Мужские пальцы скользят в его влажность за долю секунды. – Так можешь или нет?

– Здесь?

– Да, прямо тут. Все спят. Никто нас не увидит. Но меня всё равно заводит мысль, что это возможно. Что в случае чего мне бы позавидовали, – правая рука расстёгивает несколько верхних пуговиц, после чего, пробираясь под ткань, указательный палец обводит выпирающие контуры ключицы. Я вздрагиваю, как будто через моё тело прошёл слабый заряд тока, и, словно марионетка, поворачиваю голову, чтобы увидеть Райана.

Он перемещает ладонь вверх по шее, чуть надавливая на кожу. Смотрит в мои глаза неотрывно и с пронзительной печалью. Мне хочется связать происхождение этой тоски с собой, но я не настолько наивна и нелепа. Ни один побег не длится вечно. И даже когда ты куда-то уезжаешь, все твои тяготы в значительной степени перемещаются вместе с тобой. Зачем Райану Андерсону даже не столько ребёнок, сколько именно я, как отдельная трудность в дополнение ко всему, что и так напрягает миллиардеров?

– Можно будет увидеть твой самолёт прежде, чем это время подойдёт к концу?

– Имеешь в виду, перед возвращением в Нью-Йорк?

– Да, – я предполагаю, что иного шанса мне не представится. Поразительно, как резко я захотела того, о чём до недавнего момента даже не думала. Просто побыть хотя бы минуту в наверняка роскошном и дорого выглядящем салоне воздушного частного борта.

– Почему лишь увидеть? Я не собираюсь оставлять тебя тут, чтобы ты вернулась обратно обычным рейсом. Или ты… не хочешь со мной? Знаешь, там есть большая кровать почти королевских размеров. А я ещё никогда не занимался сексом во время полёта. Хочешь быть первой?

Я целую его, едва он завершает свою мысль. Несмотря на понимание того, что он, скорее всего, лжёт и вряд ли не уединялся там ни с женой, ни с кем-либо ещё. А после мы с ним неоднократно согреваем друг друга.

Глава десятая

– Перестань, Моника.

– Ты о чём?

– Перестань так смотреть. Если на мне солнцезащитные очки, то это не означает, что я не чувствую твой взгляд. Мы провели в номере два дня, а завтра мне надо обратно в Нью-Йорк. Я не думаю, что ты действительно хочешь провести последний день наверху.

– А разве ты не слишком занят в своём телефоне, чтобы помнить про меня? – спрашиваю я, делая глоток сока через трубочку. Свежевыжатый апельсиновый напиток приятно освежает горло и смачивает губы. Райан Андерсон в бежевых шортах и с обнажённой грудью полулежит в соседнем шезлонге справа от меня. Неистово жмёт на сенсорные кнопки, хотя я даже не знаю, как можно увидеть что-либо на экране, когда на тебе надеты солнцезащитные очки.

– Я считаю себя мультизадачным человеком.

– С каких пор многозадачность не является врагом?

– Если прибегать к ней в умеренных количествах, то всё будет нормально.

Не зная, что на это ответить, я осматриваюсь вокруг себя. Обвожу взглядом бассейн и немногочисленных людей, находящихся либо в воде, либо лежащих на шезлонгах, пока мне не становится реально грустно. Потому что все общаются между собой, все, наверное, являются друг другу родными или друзьями, и только мы с Андерсоном тут будто бы ни к месту. Я невольно обращаю внимание на палец без кольца и задумываюсь, что это может вообще ничего не значить. И, скорее всего, реально не значит. Не то чтобы мне подумалось, что в этом браке совсем всё стало плохо, но внутри меня всё равно что-то всколыхнулось. Тогда, когда я увидела пустоту вместо украшения. Глупо. Неразумно. Бессмысленно.

– То, что ты там делаешь, это надолго?

– Не очень, а что?

– Ты сам сказал, сегодня последний день, – говорю я, созерцая то, как Райан поджимает губы, – ты мог бы отложить дела до завтра.

Он снимает очки правой рукой, а левой ладонью дотягивается до кончиков моих волос, опуская телефон экраном вниз около своего колена. Я пытаюсь не чувствовать проникающего внутрь меня эмоционального тепла от столь незначительного контакта, но всё совершенно тщетно. Последующие слова и вовсе ощущаются, как что-то прежде тайное, чего от него ещё никогда и никому не доводилось слышать.

– Ты красивая, Моника. Если бы я не был тем, кто я есть, я бы, наверное, так и смотрел на тебя. Хочешь, чтобы я не просто приезжал, а оставался в твоей квартире? – солнце заставляет его щуриться. Вызывает из-за этого складки вокруг глаз. Но Райан Андерсон лишь обхватывает заднюю часть моей шеи. Чувственное прикосновение едва не лишает меня способности мыслить.

– А что случилось с твоим отелем и тем, что он ближе к офису? Твои люди чем-то не угодили?

– Они верные и исполняют любые мои поручения или просьбы. Но в моём отеле нет тебя. Я могу позволить себе опаздывать. Или ты просто будешь будить меня пораньше.

– Ты не собираешься увидеть детей?

Несмотря на усиливающееся ввиду приближения полудня пекло, мне становится словно холодно, когда Райан убирает руку. Боковым зрением я вижу, как очки возвращаются на место, в то время как он зло проводит ею по своим волосам. Он неоднократно звонил мальчикам на протяжении этих дней и позволял мне слышать, оставаясь в номере и также не прося меня никуда уходить, но сейчас я будто ступила на запретную территорию. Снова.

– Причём здесь мои дети? Я задал конкретный вопрос и хочу получить на него ответ.

– А я хочу понять, какое место занимаю в твоей жизни. Кем являюсь для тебя. Но я путаюсь только всё больше и больше с каждым проходящим днём.

– Ты та, с кем мне хорошо здесь и сейчас. А ещё у тебя, возможно, будет ребёнок от меня. Ты должна понимать, что одно лишь это уже ставит тебя на уровень выше всех других женщин, которые довольствовались исключительно драгоценностями и вещами. А учитывая, что я преподносил их далеко не всем, то и тем более.

– Сколько у тебя было связей? – спрашиваю я, лишь бы не повторить ошибку, опять сказав что-то неправильное, о чём мне случится пожалеть в тот же самый миг, хотя слова забрать назад уже не выйдет. Я даже вновь поворачиваю лицо к Райану и обнаруживаю, как его шорты сползли чуть ниже, пока он тянулся к столику справа, чтобы положить на него свой сотовый. Движение мышц груди и живота заставляет меня увлажниться и снова захотеть уйти с жары в прохладу гостиничного номера.

– Я не считал. Но наверняка не меньше нескольких десятков.

– Почему случился первый раз?

– Ни почему. Просто случился, и всё.

– То есть ты однажды проснулся и спросил себя, почему бы не изменить жене? Так не бывает.

– У меня так и было, и на этом данный разговор закончен. Ты всё ещё хочешь вернуться наверх? Если да, то пошли, – он встаёт и убирает телефон в правый карман шорт. Меня терзает желание сказать, что во мне гораздо сильнее стремление узнать причину, которой не может не быть, но я сглатываю соответствующий импульс и тоже поднимаюсь с шезлонга.

Мой рассудок словно дремлет и до отъезда из Рио, и пока мы летим в шикарном частном самолёте обратно в Нью-Йорк. Роскошное дерево, все удобства на борту, фактически тишина, несмотря на работающие двигатели. Мы и спим, и не спим. В кровати королевских размеров в не менее просторной спальне. От постельного белья пахнет свежестью и чистотой. Ни единой вмятины или складки. В такой атмосфере ещё меньше хочется просыпаться эмоционально, но всё же это происходит через несколько дней после перелёта. Когда Райан Андерсон пытается задрать моё платье, вжимая меня в мои же диванные подушки, но в этот момент начинает звонить телефон. Не его, а мой. Лежащий на журнальном столике. По мелодии я понимаю, что это мама. Или папа. Кто-то из моих родителей. На них у меня установлен один и тот же рингтон.

– Стой. Я должна ответить.

– Нет, не должна. Кто бы это ни был, они могут подождать. Перезвонишь им позже.

– Прекрати. Это родные, – я уклоняюсь от попытки вернуться к прерванному поцелую. Тяжело дышу и не особо и хочу отталкивать Райана, но всё равно выбираюсь из-под его тела. Дотягиваясь до сотового, подношу его к уху, чтобы ответить. – Да, мам. Привет.

– Привет, милая. Я тебя не отвлекаю? Ты какая-то запыхавшаяся.

– Нет, всё нормально. Что-то случилось?

– Нет, ничего. Просто мы так и не обговорили то, когда мы с отцом приедем к тебе в гости. А я тут решила посмотреть билеты на самолёт, и знаешь, послезавтра есть очень удобный рейс. И стоимость недорогая. Что ты думаешь, если мы прилетим пятого числа во второй половине дня? Ты никуда не собираешься по работе в эти дни?

Мне в принципе трудно о чём-то думать, учитывая, что Райан целует заднюю часть моей шеи. Я сдвигаюсь вправо, но он обхватывает талию левой рукой, удерживая меня так, чтобы предупредить дальнейшее движение. В хорошем смысле ощущения почти невыносимы. Настолько, что я просто смиряюсь с ними и его действиями.

– Нет, я свободна. Покупай билеты. Я займусь составлением культурной программы.

– Тогда созвонимся чуть позже, и я скажу тебе время прилёта. Хорошо?

– Конечно, мам.

Я завершаю разговор и одновременно с этим слышу злой шёпот. Чувствую недовольство и зарождение претензий. Только этого мне и не хватало. Проклятье.

– Ты серьёзно сказала им приезжать?

– Да.

– И где они остановятся? Здесь?

– Точно. И пробудут у меня столько, сколько захотят, – я убираю сдерживающую меня руку прочь и откидываюсь на спинку дивана. Мимолётный взгляд, брошенный на Андерсона, подтверждает то, что на уровне ощущений я и так уже поняла. Он не любит, когда ему мешают трахаться или заниматься прелюдией. И наверняка ненавидит, если кто-то, кто на данный момент является его сексуальным интересом, вдруг может оказаться недоступным. Удивительно, как ещё ни разу не было такого, чтобы ему помешала моя менструация. Часть меня хотела бы посмотреть на его реакцию в подобный момент.

– А как же я?

– А что ты? Это мои родители, а ты просто тот мужчина, который время от времени меня трахает. Увидимся после того, как они уедут. Если тебе будет совсем сложно дождаться, то у тебя ведь есть жена, а по улицам ходят тысячи женщин. Выбор невероятно огромный. Несмотря на мою просьбу и всё остальное, в чём мы пришли к консенсусу, ты в отношениях не со мной, поэтому я не жду верности или чего-то вроде неё. Ты ведь наверняка так и так продолжаешь спать с супругой между мной и мной, так что… – я буквально выталкиваю эти слова через боль и ком в горле. Дыхание даётся тяжело и вырывается из меня, кажется, прерывистыми звуками. Они напоминают хрип, возможно, умирающего. – Знаю, момент уже испорчен, но сегодня только третье число. У нас есть ещё две ночи.

– Нет. Не хочу. Тебе теперь надо готовиться к их приезду. Позвоню где-нибудь среди недели.

Райан Андерсон выглядит так, как будто съел что-то горькое. Но прежде, чем я успеваю как следует об этом задуматься, он уже выходит прочь из моей квартиры. Я не понимаю, что с ним вдруг случилось. Ни в малейшей степени. От слова «совсем». Хотя меня уже не должны удивлять перемены настроения. Просто в этот раз здесь кроется будто бы нечто большее. Что-то, из-за чего я начинаю размышлять, не расстроила ли его. Можно ли вообще нанести обиду столь закрытому человеку, всего лишь сказав правду о нём, которую он и так наверняка знает? Или в этом всё и дело? Что и таким, как он, она тоже колет глаза? И, возможно, даже сильнее, чем обычным людям, потому что кто решится говорить с миллиардером на равных на регулярной основе и позволит себе смелые высказывания в его адрес? Я не думаю, что действительно жалею о них, ведь во многом я выразила свои истинные и подлинные мысли, но, тем не менее, мне становится физически трудно делить собственную жилплощадь с родителями фактически сразу же, как после встречи в аэропорту мы приезжаем ко мне домой на такси и входим в квартиру. Поскольку у меня всего две комнаты, то в результате преобразования дивана в кровать гостиная на целую неделю становится второй спальней. В разложенном виде он съедает значительную часть пространства, но разбирать и собирать мебель по два раза на дню было бы откровенной глупостью. Я осознаю, что в эти несколько дней не смогу вести себя расслабленно так же, как и смотреть по телевизору то, что нравится лично мне, поэтому, чтобы при наступлении вечеров быть не такой уж и раздражённой, дневные часы я заполняю всевозможными экскурсиями и прогулками, которые только приходят мне в голову. Но меня всё равно всё злит. Бесит. Выводит из себя. Потому что в Рио я побывала словно в раю и предполагала, что его можно воссоздать и дома, если просто не высовывать нос на улицу, кроме как по делам, но, не сумев поступить эгоистично, лишилась Райана на кажущийся очень долгим срок. Вероятно, и правда, обошлась с ним как-то не так, потому что не слышу от него ничего и спустя неделю, а сама всё ещё боюсь связываться с ним первой. Моя внутренняя, возможно, агония достигает своего апогея посреди ресторана в вечер Дня рождения, когда после очередного тоста за меня мама начинает говорить то, что ей, вероятно, кажется ободряющим, но на мне сказывается совершенно отрицательным образом.

– Я всё же думаю, что тебе не стоит переживать, что ты одна. Жизнь непредсказуема, и кто знает, может быть, через год у тебя уже будет не только муж, но и ребёнок.

– А кто сказал, что я переживаю? – даже если это, и правда, имеет место быть, я никогда об этом с ней не говорила. Да и вообще ни с кем. Лишь с Райаном Андерсоном. И таким образом меня почти трясёт от того, что она позволяет себе что-то там додумывать и предполагать за моей спиной. И не просто размышляет об этом, но ещё и высказывает это вслух без всякого стыда и угрызений совести.

– Это же очевидно. Тебе уже двадцать восемь.

– Если ты сейчас снова намерена повторить то, что у многих людей в этом возрасте уже есть хотя бы один ребёнок, то лучше закроем эту тему прямо сейчас. Потому что ты, видимо, даже не думаешь, что, может быть, у меня уже кто-то есть. Или что замужество в принципе не является моей самоцелью. Или что, возможно, мне просто нравится с кем-нибудь спать чисто для поддержания женского здоровья. Или что я влюблена в человека, с которым не могу быть вместе.

– Я искренне надеюсь, что ты не делаешь того, о чём сказала. Мы не так тебя воспитывали, – этот фактически упрёк, заочное неодобрение, когда я просто привела примеры того, как живут многие современные люди и с какими трудностями в личных отношениях нередко сталкиваются, заставляет меня осушить целый фужер с шампанским за один быстрый глоток. Пузырьки, оказываясь во рту, словно передают свою невесомость и мне, и я утрачиваю всякие границы. Наверное, не со зла, но импульсивно и бесповоротно.

– Ну да, всё ведь должно соответствовать непонятным правилам, традициям и порядку действий. Сначала свадьба, а уж потом всё остальное. И секс тоже после. Как это было у вас, верно, пап? И всё ради того, чтобы погрязнуть в рутине и скуке, когда дети выросли, выпорхнули из гнезда, а вы, оставшись один на один впервые за десятилетия, толком и не знаете, что друг с другом делать. И не дай Бог жить чисто ради себя и своего удовольствия, наплевав на то, что скажут или подумают люди. – я собственноручно наполняю свой опустевший фужер шампанским, только чтобы повторить всё вновь, и лишь потом говорю себе остановиться. Хотя бы в том, что касается алкоголя. – Кстати, ты-то что молчишь? Совсем нечего сказать? Или тебе вообще не нравится мысль, что твоя маленькая Моника выросла?

– Полагаю, что это совсем не тот разговор, который мне захочется когда-либо вести.

– Между прочим, начала его не я. В любом случае мне жаль, что, по крайней мере, одного из вас больше всего остального заботит мой моральный облик и то, как бы я не позабыла о правилах приличия. Учитывая другие вещи, которые я упомянула, будь у меня ребёнок, я бы в первую очередь забеспокоилась, не делает ли его кто-то несчастным. Не причиняют ли ему боль. И почему он считает, что не может остаться с тем человеком, к которому у него, возможно, есть чувства. А вы просто… Не всё в жизни только чёрное и белое, – я отвожу взгляд в сторону, начиная нуждаться в минутке относительного уединения, но начисто забываю о возможности ощутить его хотя бы в незначительной степени, когда за спинами своих родителей замечаю Райана Андерсона. Стоящего около стойки метрдотеля и даже через всё существующее между нами расстояние внушающего трепет, желание близости и соблазн. Пристальный взгляд, поза хозяина жизни, очередной идеально сидящий костюм. На этот раз изумрудного цвета. Но я вижу не только это.

Райан выглядит как будто неуверенным в том, что должен быть здесь. В решении, которое привело его сюда. А меня стремительно заполняет паника. Только я не знаю, какая. Вызванная мыслью, что он может сделать нечто опрометчивое и в нашем случае недопустимое, даже если это и не в его характере? Или же связанная с вероятностью снова увидеть его уход?

– И что же мы просто? Скажи же нам, что ты имела в виду.

– Ничего, мам. Лучше нам прекратить этот разговор прежде, чем мы действительно поругаемся. Я отойду на пару минут. А вы пока закажите десерт.

Я не думаю над этими словами, а просто встаю из-за стола и иду на выход из зала. Зная, что мужчина, о котором я так или иначе сегодня упоминала, последует за мной. Мы оказываемся в пустынном коридоре, ведущем из ресторана на улицу. Я поворачиваюсь и начинаю с главного.

– Какого чёрта ты здесь делаешь?

Выражение лица Райана становится таким, как будто я его ударила. Он даже немного отступает на шаг назад, но быстро приходит в себя и бросает взгляд в сторону обеденного зала, звуки жизни в котором слышны и тут. Звон столовых приборов, голоса, тихо играющая на фоне музыка.

– Это они, да? Твои родители? Познакомишь нас?

– Ты рехнулся? Что я им скажу? Как тебя представлю?

– Можно как брата подруги. Ничего сложного, – невозмутимо предлагает он, из-за чего что-то внутри меня хочет сделать ему действительно больно. Но я не знаю, что вообще может затронуть Райана настолько сильно, что он прочувствует всё глубоко в себе. Наверное, это невозможно. Я всегда буду проигрывать. В соревновании, которого как бы и нет.

– Брат подруги? Ты серьёзно? Это всё равно что сказать, что у нас с тобой отношения. О таких союзах написано немало художественных книг и, я уверена, снято достаточно много фильмов и сериалов. Но формально у нас с тобой ничего не может быть, и меньше всего мне необходимо и хочется создавать ситуацию, при которой они автоматически причислят тебя к моему будущему мужу и станут постоянно спрашивать о тебе, а не сделал ли ты мне предложение, когда вероятность этого равна нулю, учитывая, что ты уже женат.

– Моника.

– Зачем ты приехал, Райан? Что такого срочного не могло подождать, что ты, видимо, приказал своим людям отследить местоположение моего телефона? – спрашиваю я, желая того, чтобы он подарил мне нечто такое, что является бесценным. Не только ребёнка, но и семью. Возможность растить и воспитывать его действительно вместе. Сегодня мой День рождения, и я должна быть счастлива, но я… несчастна. И более не уверена, что понимаю себя. Может быть, внутри меня уже развивается маленький человечек, а всё, о чём я способна думать, это о том, что заболела его отцом и стала хотеть его всего, в то время как он никогда и ничего мне не обещал. Не говоря уже обо всём самовнушении, которому я себя подвергла, только чтобы ощутить, как оно ничем не помогло. Всё это просто рвёт меня на части. Повергает в агонию, какую я и не могла себе представить, когда только вступила в отношения без будущего. Что-то, что должно было стать во многом лишь приятным времяпрепровождением, бередит мне душу почти каждую чёртову минуту. Потому что этого больше недостаточно. Наверное, глубоко внутри я знала об этом с самого начала. Что не смогу продержаться и нескольких месяцев, не говоря уже о годе и большем сроке. Но занималась тем, что пыталась себя обмануть. Глупая-глупая Моника.

– Ты весь день не отвечала на звонки.

– Обвиняешь меня в том, что, возможно, мне было нечего сказать после того, как ты сам и вовсе словно пропал?

Эти слова, видимо, переполняют чашу терпения Райана Андерсона. Осмотревшись, он сокращает расстояние между нами и буквально заталкивает меня в гардеробную, где прижимает моё тело к ближайшей стене. Взгляд словно намеревается проделать во мне дыру, а руки сильно сжимают спину. Видеть прекрасное лицо настолько близко после всех этих дней почти что больно.

– Ни в чём я, чёрт возьми, тебя не обвиняю. Я просто больше не мог ждать, настолько сильно мне хотелось тебя увидеть. Вся эта неделя… невыносима. Я по тебе соскучился, – Райан прижимается своими губами к моим и явно ждёт, что я, как и всегда, отвечу, но я не могу… Совсем не могу. Это всё никуда не ведёт. Он мог бы быть со мной, сидеть за одним столом с моими родителями, но этого никогда не случится. Я почти ненавижу себя за то, что стала такой же, как и много женщин до меня, которые рано или поздно начинали ожидать большего. Мне казалось, что со мной однозначно не произойдёт ничего подобного, но вот она я, оказавшаяся в той же самой ситуации. Наконец он понимает, что я даже не прикасаюсь к нему, и отстраняется прочь, хотя и не убирает руки. Беспокоится? Нервничает? Или просто недоумевает? Я не знаю. – Что с тобой?

– Ничего. Кроме того, что это не работает. Я не в состоянии выносить мысль о том, что ты трахаешь кого-то ещё, кроме меня. Или сделаешь это в дальнейшем. Неважно, – мне хочется поднять руки и дотронуться до него. На тот случай, если это всё в последний раз. Но потом будет больнее. Как только настанет миг отпустить. Лучше и не смотреть, и не чувствовать тепла тела под своими ладонями. Иначе ломка точно станет неизбежной.

– Но я не делал этого ни с кем другим с тех пор, как встретил тебя.

Я поднимаю взгляд, почти улыбаясь. Потому что мне фактически смешно. Даже несмотря на тоску, говорящую задуматься, что, может быть, это правда. Бессмысленно отрицать, желание поверить тут как тут. Его огонь в моей груди лишь разгорается. Но учитывая то, как мы познакомились, и с чего всё началось, у меня гораздо больше оснований остерегаться, чем позволить себе впечатлиться и проникнуться.

– Ну да, конечно. Давай лучше закончим. Мне нужно вернуться к родителям.

К некоторому моему удивлению он отпускает меня. Но когда я уже собираюсь открыть дверь гардеробной, чтобы выйти, то словно застываю на месте из-за надрыва в вопрошающем голосе:

– Ты мне не веришь? Хотя не отвечай. Ты и не должна верить.

– Я рада, что ты это понимаешь, – поворачиваясь, говорю я. Но, может быть, мне не стоило этого делать. Потому что то, как выглядит лицо Райана Андерсона, вселяет в меня печаль. Она пускает корни невероятно быстро. Сжимает ими сердце. Пронзает его насквозь. Напоминает, что потребность узнать этого человека, погрузиться в самую его суть и, наверное, осчастливить, никуда не делась.

– Ты хотела знать, увижусь ли я со своими сыновьями или нет. Так вот, я видел их. Проводил с ними время, – его внешний вид становится гораздо менее потерянным, и в глазах словно появляется свет из-за мыслей о мальчиках. – Иногда рядом с нами была их мать и моя жена. Но мои мысли всё время возвращаются к тебе, что бы я ни делал и как бы ни пытался им противостоять и бороться. Наверное, мне стоило сказать это ещё в Рио. Я развожусь. То есть разведусь. Я был у Грейс, потому что съехал от Кэтрин. Мне нужно, чтобы она поняла, что и её рядом со мной держит лишь привычка, но уже давно не любовь. Осознала, как это здорово не ругаться чуть ли не каждый божий день, живя от ссоры до ссоры. Она увидит всё в новом свете и не станет препятствовать. Только дай время. Месяца полтора, может быть, два.

Я сажусь на лавочку из-за внезапной слабости, возникающей в ногах. Они будто подгибаются и отказываются меня держать. Всё это кажется бредом. Сном. В котором я вот-вот проснусь. Прикрывая глаза, пальцами я практически сжимаю кожу правой ноги через ткань своего маленького чёрного платья и жду, что приду в себя в собственной квартире, но вокруг меня по-прежнему гардеробная ресторана. В ушах странно шумит, а её стены словно надвигаются и смыкаются. Нет, говорить такое слишком даже для Райана Андерсона. Последнюю мысль я произношу в том числе и вслух и тут же вновь отвожу глаза. Но отлично слышу, как он приближается и опускается на сидение позади моей спины.

– Когда в тот день ты сказала все те слова, я ощутил себя почти ничтожеством. Именно в таких выражениях со мной ещё никто и никогда не говорил, и я подумал, что ухожу, чтобы не выйти из себя при тебе. Но гораздо позже мне стало ясно, что дело совсем в другом. В том, как плохо ты обо мне думаешь, когда я вроде как уже не такой, – левая рука, появляясь сбоку от меня, нащупывает и сжимает мою правую ладонь, свободно лежащую на колене. Это чувствуется правильно. Эмоционально. Так, что я готова остаться тут навсегда. В этом моменте и среди стен, которые уже больше не давят. – Должно быть, я увяз в тебе гораздо сильнее, чем думал, раз сижу здесь и говорю всё это. Вдруг ты мой последний шанс остановиться? Спасение от того дня спустя много лет, когда я проснусь и пойму, что у меня нет ничего, кроме денег? – мужской голос вроде бы слегка дрожит. Так же, как и рука. Хотя я уверена лишь в том, что слова попадают точно в цель. Все вместе. И каждое по отдельности. – Я стараюсь грубить, уходить, рвать связи и в том числе и поэтому отталкиваю тебя, а потом и вовсе просто сбегаю туда, где нет тебя, но чем больше я пытаюсь отдалиться, тем всё сильнее меня сжигает изнутри. Чувство, что я просто хочу тебя обнимать. Засыпать и просыпаться не только с мыслями о тебе, но и непосредственно с тобой. Стать твоей частью. В Бразилии мне показалось, что ты, возможно, тоже хочешь быть со мной. Именно ради меня, а не только из-за того, чтобы забеременеть. У такого, как я, вполне могут быть эгоистичные и ошибочные мысли, но, если ты испытываешь нечто подобное, я бы хотел об этом знать.

– Я не могу, Райан.

– Значит, использовать меня ты не против, но когда я фактически признаюсь, что хочу с тобой настоящую семью, в которой ты никуда от меня не денешься, и, может быть, люблю тебя, ты сразу же не можешь?

– Ты не знаешь, что такое любовь. Или я боюсь, что не знаешь, – не выдержав, я оборачиваюсь к нему. Лишь чуть поворачиваю голову, но тут же чувствую твёрдое и уверенное прикосновение, уже не позволяющее отвернуться. Поверх левой щеки, но такое ощущение, что будто повсюду. И я знаю, что рискую пропасть. Смотря в эти глаза, наполненные чем-то неизвестным, и в глубине души разделяя его эмоции, даже если с ним может быть не всё так однозначно, как представляется ему самому. – Я не в силах лгать в первую очередь самой себе, я, и правда, хочу большего с тобой, но что, если для тебя это всего лишь очередная прихоть? Влюбить кого-нибудь в себя и провести что-то вроде эксперимента, надолго ли тебя хватит? Что будет, когда она пройдёт? Я повторю судьбу твоей жены? Но я не она. Я не смогу просто закрывать глаза, – что бы я ни думала про своих родителей и их несколько скучный брак, я моногамна. С тем, что я так или иначе стала соучастницей измены, это, вероятно, совсем не соотносится, но я не выдержу ни нелюбви, ни неверности. Соответствующие вещи меня сломают. Разрушат. На уровне предположений о том, как это будет или уже было, если он врёт о своей как бы преданности мне, они уже сейчас обосновываются в моём теле тяжестью и затруднением дыхания.

– Просто дай мне шанс. Один чёртов шанс, Моника, – горячее дыхание на моём лице влияет не хуже слов. От Райана пахнет почти отчаянием. Это действительно в нём есть. Мне так кажется. Потребность что-то сделать невероятно огромна. Нет, не просто что-то, а всё, что необходимо для того, чтобы оно исчезло. А ещё мне хочется потрогать костюм. Выяснить, как он будет ощущаться под пальцами. Гладкая ли ткань или шершавая. По одному лишь взгляду ничего непонятно. Но в случае со мной банальным любопытством дело может и не ограничиться. Я не думаю, что умею касаться Райана Андерсона без немедленно возникающего желания пойти дальше прикосновений. С другой же стороны какая, чёрт возьми, разница?

Я дотрагиваюсь до рубашки правой рукой и даже почти расстёгиваю первую пуговицу, предвкушая, как увижу кусочек оголившейся кожи, когда Райан убирает мою ладонь от своей груди, надёжно обхватив запястье длинными пальцами. Ещё недавно они лежали на моей щеке, но теперь сдерживают меня, в то время как он смотрит в мои глаза почти что жёстко и непререкаемо.

– Сначала твой ответ, Моника. Да или нет. Не можешь ничего решить сейчас, не проблема. Я приеду завтра. Как только твои родители уедут, и ты вернёшься из аэропорта, – я уверена, что взираю на него с определённой долей недоумения. Недоумения, которое ему наверняка нравится. А может, даже доставляет истинное наслаждение. Потому что он чуть ли не улыбается, когда, продолжая, охотно поясняет: – Да, мои люди пробили не только геолокацию на твоём телефоне, но и то, не купили ли ещё твои родители билеты обратно. Как оказалось, купили.

– Хочешь сначала как бы поговорить?

– Да, хочу. Поэтому сейчас я ухожу. Потому что и не разговоров мне всё-таки тоже хочется.

Вставая, он отпускает мою руку будто бы неохотно. Я уже думаю, что он так и выйдет за дверь, и поднимаю глаза, чтобы посмотреть на его лицо ещё немного, в то время как оно неожиданно начинает приближаться. Короткий поцелуй оказывается фактически неощутим. Но это и не странно. Скорее закономерно. Разве он может сравниться со всем тем, что было у нас до этого момента? Конечно же, нет. Но вместе с тем он будто бы говорит, что всё зависит лишь от меня. Что я знаю, к какому решению должна прийти, чтобы получить остальное. И, может быть, уже не просто лишь секс, а всего Райана Андерсона целиком.