Текст книги "Марья-царевна из Детской Областной (СИ)"

Автор книги: Ксения Баштовая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Отведай угощения, – улыбнулся поваренок, и веснушки, притаившиеся в многочисленных морщинках, казалось, еще сильнее расцветили его лицо.

Молоко явно не было пастеризованным.

Да и готовили здесь вряд ли в строгом соответствии с санэпиднормами.

Но есть хотелось все сильнее.

А еще – надо было все-таки напоить горячим молоком одноглазого, чтоб хоть слегка снять отек от ларингита.

А еще – следовало все-таки определиться с собственным грядущим семейным положением – а то дома кот.

Да и родители… Они, конечно, живут в другом городе, да и Маше не пятнадцать лет, но, извините, один день без звонка по Скайпу родственники, конечно, переживут. На второй – начнут нервничать. А на третий – начнут разыскивать свою непутевую дочурку по всей стране.

Маша вздохнула – будем надеяться, что в Нави пока еще нет острых проблем с кишечной палочкой и холерным вибрионом – и решительно отхлебнула из кружки.

Молоко, кстати, было вкусным. Пирог – тоже.

* * *

Солнце уже почти скрылось за горизонтом, и сова проявляла все больше нетерпения: нервно крутила головой, переступала с лапы на лапу…

Создатель птицы, казалось, не замечал беспокойного поведения своего творения. Легкий поворот головы, скрытой под капюшоном, короткий кивок – вот и все, что показывало, что ожидающий следит за совою.

Сумрак почти поглотил скрытую за Пучай-рекой Навь, медленно спустился на Калинов Мост… Еще несколько мгновений, несколько ударов сердца, и Пекельное царство тоже пропадет в ночи…

Сова распахнула мягкие крылья и, издав пронзительный крик, взмыла в воздух. Ее создатель хрипло кашлянул – рассмеялся:

– Лети, родная…

До прибытия посланника оставалось всего ничего…

* * *

Кощей себе места не находил. Обещания Змея – это, конечно, хорошо, но что, если советник за несколько дней так и не придумает, как заставить царевну дать другой ответ? Что, если полонянка опять скажет «да»?

Мужчина опустился на резной трон, обхватил руками голову…

Леший знает, сколько он так просидел… Лишь заметив краем глаза какое-то неясное шевеление поднял глаза: в хоромах ощутимо потемнело, спустилась ночь, и промеж высоких канделябров сновала легкая сизая тень, с каждым мигом все явственней обретающая очертания стройной девицы в скромном сарафане. Изредка она останавливалась, прикасалась кончиком пальца к свечам – и на фитильках вспыхивали крошечные огоньки: юная вечерняя заряла освещала терем… На рассвете по комнатам пройдет утренняя, загасит все свечи.

– Эй, – окликнул служанку Кощей.

Та замерла, оглянулась на царя и склонилась в глубоком поклоне:

– Да, мой царь? – голос, высокий, звонкий, дрожал и прерывался.

– Как твое имя?

– Злоба, мой царь, – тень стала чуть плотнее, чуть заметнее, и Кошей разглядел черты лица: молодая, совсем молодая девушка: чуть вздернутый носик, огромные глаза, из-под платка – галстинки видна туго заплетенная коса.

– Здесь с розжигом закончила?

Заряла бросила короткий взгляд в дальний угол: тень пошла легкой рябью:

– Почти, мой царь. С десяток свечей осталось…

Мужчина кивнул:

– Закончишь, пойдешь в терем царевен.

Девушка подняла на него удивленные глаза:

– Но мой царь! Там Смиляна свечи зажигает!

– Пусть зажигает, – нервно дернул плечом Кощей. – Посмотришь, что делает царевна, вернешься, расскажешь.

Молодая заряла склонилась в новом поклоне:

– Как прикажешь, мой царь…

Мужчина отвернулся, показывая, что разговор окончен, а Злоба легкой тенью скользнула к незажженным свечам, прикоснулась к ним, пуская по фитилькам крошечные огоньки, и просочилась сквозь стену, поспешая выполнить приказ царя.

Язычки пламени плясали на истекающих прозрачными слезами свечах. Звери, нарисованные на стенах, скалились и кривлялись. За окном послышалось насмешливое ухание совы, и Кощей вздрогнул. Не об этом ли предупреждал отец? "Не верь сове"? Или может – советнику? Или советам…

Вопросов больше, чем ответов.

Но пока что Змей не сказал ничего злого, он, наоборот, поведал о похвальбе Горыныча, напомнил о традиции… Значит, отец говорил не о нем?

Вопросы, вопросы, все время одни лишь вопросы…

Еще и царевна эта неправильная…

Темная тень зависла за окном, преградив дорогу лунному свету.

Неужели сова что-то хочет? Сказать? Передать весть?

Мужчина шагнул к окну, легко распахнул створки…

На подоконник упал свиток, перетянутый грубой шерстяной нитью. Серой, не крашенной и колючей на ощупь.

Сургучная печать на послании была сломана.

* * *

Маша допила молоко и прислушалась к собственным ощущениям. Вроде бы организм не собирался здесь и сейчас помирать от острого отравления какой-нибудь бацилой. Впрочем, всему свое время, правильно? Симптомы дифтерии так сразу не наступят…

Теоретически, конечно, понятно, что вряд ли в царском дворце будет отвратная кухня, но что будет на практике – фиг его знает. Тем более, что это, вроде бы, параллельный мир… Может, здесь, как обещано в каком-то комментарии к "Алисе в стране чудес", отзеркаленные молекулы всех продуктов превращают их во что-то не съедобное для человека из обычного мира?

Правда, выяснить это можно только опытным путем.

А потому остается только надеяться, что это все глупости, измышления, и все будет в порядке.

А еще нужно все-таки помочь новому знакомцу с ларингитом. В конце концов, Маша – врач или где?

– Извините, – осторожно кашлянула женщина, пытаясь выцепить кого-нибудь из поварят.

Один из человечков остановился, оглянулся на нее:

– Тебе… чего надобно? – судя по паузе после первого слова, поваренок собирался сказать что-то еще, например, думал, как тот сиплый, обозвать Машу "девкой", но решил обойтись без обращения.

На том ему и спасибо.

– Простите… а у вас сода есть?

Кто их всех знает? Может, ее еще здесь не изобрели.

– Так что же ей не быть? – удивился человечек. – Много надо?

– Пару щепоток, – решилась Маша. – И чашку горячего, почти кипящего молока.

Буквально через несколько минут перед Орловой появилась глиняная кружка с напитком и плошка с белым порошком. Было его, конечно, намного больше, чем пара щепоток, в молоко требовалось не высыпать не больше чайной ложки, но где ее искать, ту ложку? Так что Маша, ничтоже сумняшеся, высыпала все в белую жидкость.

Теперь осталась самая малость – найти этого сиплого – одноглазого.

Мария подхватила кружку и шагнула к двери. Уже на пороге, схватившись за ручку, оглянулась:

– Спасибо большое!

– И тебе их помощи, – откликнулся кто-то из поварят.

Связи между своими словами и ответом Маша так и не углядела. Толкнула дверь, шагнула через порог в темноту сгущающейся ночи… И лишь когда дверь за спиной захлопнулась, Орлова поняла, как же она вляпалась…

Тьма была непроглядна. Окна в кухарне, конечно, были, но сейчас, оглянувшись, кощеева невеста не увидела ни единого проблеска света за своей спиной.

Теоретически, наверно, предполагалось, что какие-то источники света должны быть: проблески в окошках других теремов, отблески свечей, вспышки от горящих факелов, луна, звезды – ну хоть какое ж-то освещение должно быть!

Ничего.

Ни малейшего намека.

Казалось, Машу накрыли с головой теплым одеялом. Даже звуков никаких слышно не было: не пели ночные птицы, не кричали лягушки, не скрипели цикады… Но это же неправильно, честное слово! Дома за городом когда окажешься – летом по ночам столько звуков, а сейчас… Гробовая тишина…

Похоже надо было как можно скорее возвращаться на кухню – надежды на то, что в этой темноте удастся найти терем, где до этого находилась, просто не было.

Маша отступила на шаг, нащупывая за спиной свободной рукою захлопнувшуюся дверь.

Пусто.

Еще один шаг спиной назад.

Пусто.

И тишина.

Только мертвых с косами не хватает…

* * *

Кощей все никак не мог решиться развернуть свиток. Письмо было адресовано ему, тут сомнений нет. Но почему печать сломана? Кто читал послание? Да и нить – серая, вместо привычно алой…

Заряла неслышно вскользнула из стены. По призрачной дымке, сохраняющей очертания человеческого тела, бежала легкая волна.

– Мой царь, в тереме царевен нет никого…

Кощей вскинул потрясенный взгляд:

– В смысле?!

– Терем пуст…

Так и не прочитанный свиток выпал из рук, а сам Кощей рванулся прочь из тронного зала.

Заряла стояла, удивленно глядя вослед царю… Наклонилась, осторожно подняла оброненное письмо и, не придумав ничего лучше, положила его, не разворачивая, на трон: там его правитель Навьего царства точно найдет…

Постояв еще некоторое время в раздумьях, Злоба выскользнула из палат: на сегодня ее обязанности были выполнены: свечи зажжены, до завтрашней ночи можно отдыхать.

Свиток пролежал на троне недолго. Если бы кто-то, находящийся в хоромах считал сейчас удары сердца – их бы хватило десятка, не больше: пергамент выпустил десяток длинных паучьих лапок, сполз с кресла на пол и выскользнул в приоткрытую дверь.

Насмешливое ухание невидимой в ночной темноте совы эхом разнеслось по зале…

* * *

Горячая кружка обжигала пальцы – Маша по глупости взяла ее не за ручку, понадеявшись сразу отдать своему новому знакомцу. Еще несколько мгновений – и точно будет термический ожог… Впрочем, сейчас незадачливая полонянка была даже этому рада: она успела уже сделать шагов семь спиной назад, но до двери на кухню пока что так и не дошла.

Сердце колотилось где-то за грудиной, отдаваясь болью при каждом ударе.

Тахикардия. Сердечная эмболия. Вегето-сосудистая дистония. Ишемия… Что там еще с такими симптомами?

Дышать становилось все труднее, и Маша отчаянно цеплялась за боль в уже почти обожженных пальцах, как за спасительный круг, помогающий не свалиться в обморок…

Нет, диагноз, похоже, должен быть другим, без кардиолога тут не обойтись…

…Царевна стояла на пороге кухарни. Тонкая, хрупкая, едва заметная в ночной темноте. Кощей сперва-то и не разглядел пленницу. А она… Она стояла, замерев соляным столпом, то ли прислушиваясь к пению соловья, выводящего очередную бесконечно длинную трель, то ли раздумывая, куда пойти.

Царевна еще что-то держала в руках, но разглядеть это в неверном блеске звезд да в слабом освещении из редких окошек было почти невозможно, и мужчина сбежал по ступенькам терема:

– Как ты вышла наружу?

До нее оставалось всего несколько шагов, но Марья, словно и не услышала вопроса, не пошевелилась, не изменила позы, даже головы на звук не повернула. Кощей зло поджал губы, шагнул к полонянке…

…Сердце в очередной раз ударило в грудину, разламывая ребра. Из тьмы, сжимающейся все более плотным кольцом надвигалось что-то страшное, огромное, способное уничтожить одним своим присутствием. И все, что Маша смогла сделать, борясь с накатывающим на нее головокружением, это, размахнувшись, плеснуть молоком перед собой…

…В лицо что-то полетело, и Кощей автоматически вскинул руку, закрываясь…

…Тяжелое одеяло тьмы, обрушилось, словно и не было его. По ушам ударило пронзительное пение сверчков, пахнуло теплым летним ветром, над головой заперемигивались звезды… А перед Машей висело в воздухе, растекшись неопрятной кляксой, выплеснутое молоко.

– Твою… аритмию!

…Кощей медленно опустил руку. От висящей в воздухе кляксы отчетливо пахло молоком. А еще теплом веяло.

Заклятье, остановившее летящую навстречу угрозу, создалось автоматически. Соскользнуло с ладони раньше, чем мужчина смог понять, что происходит.

А вот царевна, похоже, изначально все подгадала. Оружия нигде не нашла, вот и придумала кипятком в лицо плеснуть, чтоб значит, полонителю счастье было, от ожогов потом лечиться, глаза спасать.

Тварь.

А еще несколько часов назад радостно рассказывала, что замуж согласна пойти.

А на самом деле, небось только спит и видит, как в Явь сбежать.

И ведь просто сбежать – это в лучшем случае. Вон, как шустро кипяток нашла, чтоб в лицо плеснуть!..

…Боль за грудиной отступала, в голове прояснилось, и Маша не придумала ничего лучше, как протянуть руку – осторожно, кончиком пальца, прикоснуться к повисшей в воздухе кляксе. Та словно только этого и ждала: в тот же миг обрушилась на землю, забрызгав голые ноги Орловой каплями кипящего молока.

– Шабер!

Холодная вода на кухне точно должна быть. Ожоги пусть и мелкие, но их много. До утра они, конечно, пройдут, но надо хоть чуть-чуть боль снять!

Женщина развернулась на каблуках: жених разлюбезный стоял чуть дальше, его почти не задело, первую помощь можно не оказывать, а пообщаться позже можно будет.

На плечо легла тяжелая рука:

– Далеко собралась, царевна?

Объяснять в сто пятьдесят восьмой раз, что она никакая не царевна, а так, мимо проходила, у Маши не было ни малейшего желания.

– На кухню, – буркнула она. Сейчас стоило все-таки слегка промыть кожу. Потом надо будет подумать, отчего самой Машеньке так стало плохо от выхода на улицу… А с осипшим местным жителем нужно будет разбираться уже завтра – одна ночь уже явно ни на что не повлияет. Тем более, что одноглазого в пределах прямой видимости не наблюдалось.

– Не стоит, – голос стоящего за спиной мужчины был абсолютно ровен и деловит, но у Маши почему-то мурашки по спине побежали. И морозом таким по коже продрало, что впору было шубу искать. Или температуру тела мерить. Градусов сорок по Цельсию точно будет.

Орловой на миг показалось, что от ее ног вверх взметнулись серые, почти незаметные в ночной темноте плети тумана, но эта галлюцинация пропала уже через мгновение – когда Маша вдруг обнаружила, что она стоит уже совсем не на улице, перед дверью на кухне, а в уже знакомой комнате – той самой, где ее до этого сторожил Васенька.

Ругаться уже просто сил никаких не было.

А еще и мелкие ожоги на ногах пекли.

Маша обернулась к Кощею, сама даже не зная, что говорить, о чем спрашивать… А он зло поджал губы, отступил на шаг и, не проронив ни слова, вышел из комнаты, сильно хлопнув дверью.

– Ох ты ж, какие стукотки пошли, – тихонько пискнули из-под кровати.

* * *

Кощей стоял на пороге терема царевны, запрокинув голову к небесам.

На темно-синем покрывале перемигивались звезды. По золотому диску луны сновала стайка анчуток, пытающихся разобраться, как засунуть такое огромное счастье в заранее припасенный мешок. Легкий летний ветерок – полуночник скользнул рядом с щекой, шальным мальчишкой раскидав запахи степных трав.

Кощей вздохнул и сел на ступни терема, спрятав лицо в ладонях.

Мужчина понятия не имел, что ему делать.

Внезапно поднявшаяся волна злости на похищенную царевну уже улеглась. Было бы на что сердиться! Она и не может себя по другому вести! Она ведь полонянка! Кощей для нее враг!

А по сути – идиот, понятия не имеющий на кой леший вообще эта царевна сдалась. Традиция! Тоже мне традиция… Другой никакой дурацкой традиции нельзя было придумать? Раз в сто лет у русалок жемчуга, например, отнимать или со Спрыйей наперегонки бегать? А что? Было бы так же глупо и бессмысленно!

Где-то над головой пел невидимый соловей. Царь вскинул голову – в принципе, и не надеясь, что он разглядит птицу.

Небосвод пересек алый проблеск, крупный, с длинным полыхающим хвостом.

Огненный Змей полетел. То ли из царских хором куда-то спешил, то ли уже куда-то слетал и возвращался. Небось опять по вдовушкам шастал…

Темнит советник. Ой, темнит… Крутит, вертит…. Говорит намного меньше, чем знает…

Не зря отец предупреждал: "Не верь…" Вот только, кому не верить? Сове? Советнику? Советам?

Зря, конечно, отец не согласился! Надо было иглу перековать! И кузнец уже толковый был вызван, и попытаться можно было… Так нет же! Ломай!

И вот кстати, об игле. У самого Кощея ее ведь пока что нет. И откуда ей взяться – леший его знает. Найти? Выковать? Создать? Отец на такие вопросы никогда не отвечал: кривил тонкие губы и тихо ронял:

– Срок придет, узнаешь.

Отец на вопрос ответа не давал, а теперь и узнать не у кого. Не у Змея же спрашивать. Тот может и знает, но вот скажет ли? Да и что за эту тайну взамен попросит? Да и, если отец все-таки насчет советника предупреждал, поведает ли Огненный правду?

Ох, отец-отец…

Насколько все было проще на рубежах….

Впереди – Калинов мост, Пекло и Ниян – Пекленец с Нией. Позади – Навь, Явь и Правь с Ирием.

За рекою – Тьма. За спиною – Навье Царство…

И сжимая в руке меч, знаешь, что идет из-за рубежа, знаешь, что ты защищаешь. Знаешь, в конце концов, кто прикроет спину, а кто в нее ударит!

А здесь… Здесь и сейчас все не так.

Насколько же все было проще у Пучай – реки…

* * *

Серые воды Пучай-реки походили на платок из теплой козьей шерсти. Казалось, протяни руку, и пальцы утонут в мягком пухе, согревающем, уютном, родном… Но тот, кто скрывался под балахоном, знал, насколько коварны волны пограничной реки. Знал, что ни одна живая тварь не способна войти в седые струи. Знал, что от обессиленных, упавших с небес птиц, которым не удалось пересечь рубеж между Навью и Пеклом, уже через миг после прикосновения к густой, тягучей воде остаются лишь истлевшие кости…

Огненный змей пал на землю сорвавшейся с небес звездою, обратился в добра молодца, провел ладонью по растрепавшимся за время полета и выбившимся из под алого очелья волосам, и лишь после этого повернулся к окутанной в саван фигуре, едва заметной в ночном мраке.

– Тебя пришлось долго ждать… – в голосе жителя Пекла появились шипящие нотки, которых не было слышно, когда он обращался к сове.

Змей дернул уголком изящно очерченного рта:

– Дела – заботы, – с запястья скатился огненный шар. Коснулся высохшей, истрескавшейся земли, и, замерев неподвижным фонарем, хотя бы слегка разогнал царящую вокруг темноту.

– Чужие жены… – продолжили в тон царскому советнику.

В небесно-голубых глазах Огненного Змея полыхнули алые пожарища:

– Не тебе, умрун, меня судить. Сговор у нас не с тобой, с твоим царем.

Этот мертвец – переговорщик появился на берегах Пучай-реки не больше месяца назад: до этого времени были другие, – и, несмотря на это, советник уже успел его возненавидеть.

Смешок-кашель:

– Может, и не мне… Да вот дорожка от Нави сюда прямая – хоженая… А ты небось, к вдовушке какой по дороге заглянул, иначе б скорее здесь был… О вас, Змеях, слава дурная ходит…

– Моя слава – мое дело, – тряхнул русой головой мужчина.

– Так и сговор с Нияном – дело твое… И важность у него поболее будет, чем у чужой солдатки.

Царский советник зло, по-волчьи, ощерился:

– Говори, да не заговаривайся, падаль.

С неба упала огромная сова. Мягко опустилась на плечо фигуры в балахоне, замерла, распахнув золотые глаза…

Казалось, свет созданного Огненного Змеем светильника особо и не докучал ночной птице.

Но ведь ее не должно было здесь быть:

– Откуда в Пекле сова? – Змей даже в ярости головы не терял.

– Совы птицы странные, советник… Летают где хотят… А мою вину прости мне советник, впредь умнее буду, заговариваться не стану… – пошел на попятную умрун.

Мужчина воспринял это как должное:

– То-то же… Пекленец готов исполнить свою часть уговора?

В голосе его собеседника проскользнули сладкие ноты:

– Царь Ниян всегда верен своему слову… – фигура протянула руку: в широком рукаве балахона она казалась еще суше, еще костлявее – и на протянутую ладонь Змея упал тяжелый перстень с черным, зеркально отполированным камнем: – Это только часть его милости. Остальные воспоследуют.

Мужчина дернул уголком рта:

– Мы договаривались о большем, – но сам перстень зажал в кулаке, словно опасался, что его собеседник передумает, заберет дар обратно.

– Всему свое время, царский советник…

– Даже эта часть должна была быть больше!

– Царь Ниян держит свое слово, – качнулся серый капюшон. – Не веришь мне, так до сердца Пекла всего ничего, одна ночь лета. Полетишь со мной? Спросишь ответа у Нияна? – в голосе явно слышалась издевка: посланник правителя Пекла слишком хорошо знал, что Огненный Змей не может на столь долгий срок отлучаться из Нави.

На язык просилось ругательство. Длинное, с перечислением родичей умруна до седьмого колена. Но Змей лишь поджал губы и прошипел:

– Пошел ты к лешему! Вымесок окаянный! – до конца сдержаться он все же не смог.

– И тебе не хворать, царский советник…

Мужчина резко крутанулся на каблуках и взмыл в воздух огненным всполохом: в гневе даже магический светильник, оставшийся на земле, не погасил, не уничтожил.

Его собеседник тихо хохотнул, ласково пригладил по голове так и не пошевелившуюся сову – та только глаза от удовольствия прикрыла – и медленно опустил носок тяжелого черного сапога на лежащий на земле огненный шар.

Во все стороны брызнули искры, и берег Пучай-реки погрузился во тьму.

* * *

Маша устало присела на краешек сундука, оглянулась на кровать:

– Васенька?

– Агась? – откликнулись оттуда, но на свет божий появляться почему-то не поспешили.

– Ты здесь? – вопрос был, конечно, глупый, но ничего умнее в голову пока что не приходило.

– Нетути меня! – хихикнули из-под кровати: видно вся идиотичность ситуации была понятна даже коловертышу.

– А разговаривает кто? – вздохнула Маша.

– Да сама ты, царевна, с собой разговоры и ведешь…

– И как я только сама до этого не догадалась? – фыркнула Орлова, покосилась на собственные ноги, покрытые россыпью алых пятнышек – ожоги легкие, до утра пройдут. Если их водой смыть, они б, конечно, не так пекли, но будем довольствоваться тем, что есть.

– А ты, царевна, вообще не очень догадлива, – из-под кровати показалось морщинистое личико.

– Спасибо, ты очень добрый, – пленница не удержалась от иронического замечания.

– А я че? Я ниче…

– Кстати. К слову о "ниче", – вспомнила Маша. – ты куда пропал?

– Я? – в голоске коловертыша звучало искреннее удивление: – Я на месте все время был.

– И место у тебя под кроватью? – не удержалась от подколки Маша.

Юмор ее, к сожалению, так и не поняли:

– Ну, да, а что?

– Ничего, – отмахнулась Орлова.

Женщина на миг задумалась: а дальше-то что делать?

Есть уже не хотелось, на кухне накормили. Ноги чуть-чуть болят, но это мелочи, до утра все пройдет.

По большому счету, стоило лечь спать – утро вечера мудренее и все такое. А уж завтра, как рассветет, можно будет задуматься о делах насущных: помочь одноглазому, собраться с мыслями, поставить себе диагноз – слишком уж неожиданно все это головокружение и боль в сердце пришли… И наконец-таки поговорить спокойно с этим внезапно появившимся женихом! А то с одной стороны, замуж – это конечно, хорошо, но с другой – это ведь все-таки Кощей Бессмертный, а не какой-нибудь там Ванька с улицы..

Да и вообще. Дома – кот некормленный и родители, с которыми уже целый день не выходила на связь по Скайпу…

* * *

Кощей так и не вспомнил, замкнул ли он на этот раз дверь в комнату пленницы. Охранник там, конечно, должен быть, но и самому следить за порядком тоже не помешает.

Только вот, к хоромам, где жила полонянка, он так и не вернулся и себя не проверил. Ну ее, к лешему, эту царевну. До утра точно никуда не сбежит, а там уже и поразмыслить спокойно можно будет.

Усевшись в опочивальне на лавку, мужчина устало стянул обувь. В комнату заглянул слуга – стопан: может, хозяину помощь какая нужна, но Кощею сейчас меньше всего хотелось видеть кого бы то ни было: черный сапог полетел прямо в надоедливого помощника и тот, испуганно пискнув, скрылся за дверью, а сам Кощей доковылял до кровати и повалился на широкое ложе, закинув руки за голову.

Царская опочивальня находилась в соседнем тереме, но мужчина так и не смог себя заставить переехать в отцову спальню, оставшись в своих старых хоромах. Может, это и не подобало молодому царю, но сейчас это была наименьшая из головных болей – тем более, что в царской опочивальне так до сих пор и не починили потолок, разобранный в день смерти отца…

Заснул он быстро. А проснулся от того, что кто-то осторожно приоткрыл дверь в опочивальню. Первая мысль была о постельничем, который, по всем правилам, должен был находиться в соседнем помещении, но в комнату, вдруг проскользнула едва заметная хрупкая женская фигура…

Босые ноги неслышно ступали по мягкому ковру… Лунный свет играл на золотых волосах, мягкой волной опускавшихся до пола и служивших единственным одеянием незнакомки. Светлая кожа казалась почти молочной…

Девушка медленно шагнула к царскому ложу, присела на его край и потянувшись всем телом, нежно провела ладонью по щеке Кощея. Склонилась над ним, прикоснулась прохладными губами к его губам, скользнула кончиками ледяных пальцев по груди… Рука незнакомки замерла, остановилась, нежно касаясь кожи, и мужчина почувствовал, как к его сердцу подбирается могильный холод…

Осознание безумия всего происходящего ударило наотмашь, как пощечина.

Кто она?! Что делает здесь?! Как ее вообще пропустил постельничий, который должен был сторожить сон царя в соседней, проходной комнате?! Или он в сговоре с ней?!

Мужчина резко оттолкнул девушку, сел на кровати. Ночная посетительница кубарем скатилась с царского ложа, упала на спину на пол и протяжно, по-змеиному зашипела.

Зазовка! Самая, что ни на есть натуральная зазовка!

Но какого лешего она здесь делает?! Сама пришла, из леса, или прислал кто-то, голову царю одурманить?!

За мгновение до того, как Кощей вскочил с кровати, женщина одним прыжком взвилась на ноги, метнулась к закрытой двери, и просочилась сквозь нее…

Правитель Навьего царства рванулся следом.

Постельничий сладко спал в проходной комнате, когда дверь, ведущая из царской опочивальни, резко распахнулась и на пороге появился сам царь. В одних подштанниках.

– Где она?!

– Кто?! – резко подскочил на лавке, очумело мотая головой мужчина.

– Ты, Ахмыл, мне зубы не заговаривай, – прошипел Кощей. – Девка где?! Только что здесь была!

Ахмыл Баженович происходил из древнего рода ведогоней, многие века оберегающих правителей Навьего царства. Нынешнего царя он еще на коленях качал, нрав его знал досконально. Но спросонья совершенно не мог понять, о чем идет речь:

– Какая девка, мой царь? Али позвать кого? Навку какую-нибудь или летавицу покрасивше кликнуть?

– Какая, к анчуткам, навка?! – не выдержал царь.

Постельничий тоскливо покосился на темное небо за окном, бросил сонный взгляд на пару одиноких, лениво горящих свечей, едва разгоняющих темноту в хоромах, и вздохнул:

– Так может, ежели никакая, так спать пойдем, мой царь? Мало ли что до криков петуха приблазнится?

Кощей зло сжал челюсти, смерил Ахмыла долгим взглядом, развернулся и, с силой хлопнув дверью, вернулся обратно в опочивальню.

Проклятую зазовку – соблазнительницу все равно уже не поймаешь, не узнаешь, какого лешего она пришла. Но ведь ночь не последняя… У нее не получилось сегодня, так, может, придет еще завтра. И тогда уже надо будет ее не отталкивать, а за руку ловить. А зазовка – она не царевна из Яви: заплечных дел мастера быстро выведают, по чьему наущению она явилась…

Постельничий проводил царя сонным взглядом и вновь повалился на лавку: спать хотелось все сильнее…

И никто не заметил, как из темного угла, куда не добирался свет от слабо дрожащих огоньков свечей, осторожно выползла небольшая тень на длинных тараканьих лапках и, сердито шипя, уползла в коридор…

* * *

Огненный Змей вернулся в Навь незадолго до рассвета. Полыхающий алым пламенем шар влетел в распахнутое окно одного из теремов, рассыпался искрами по гончарному каменному полу, украшенному узорчатыми изразцами, и оборотился добрым молодцем в расшитом зелеными нитями кафтане.

Светильники, расставленные по углам комнаты, мужчина зажег легким взмахом руки – все-таки приятно, когда ты можешь делать то, на что не способен даже правитель, – оглянулся по сторонам, проверил, плотно ли закрыта дверь в горницу, и лишь потом позволил себе опуститься на пол: сил на то, чтоб добраться до лавки или хотя бы усесться на сундук, попросту не было.

Неподвижно просидев некоторое время, мужчина с трудом встал и медленно подошел к сундуку, стоявшему в углу. Покрытый зеленой чешуей хвост, высовывавшийся из-под полы камзола, нервно дернулся: будь на то воля звериной части души – и Огненный Змей еще пару дней бы не поднимался: все-таки путешествие в Пекло выматывает настолько, что и врагу не пожелаешь.

С трудом подняв тяжелую крышку, царский советник извлек из-под вещей неприметную черную калиту, развязал шелковые снурки, стягивающие горловину, и вытряхнул содержимое кошеля. На гладкую столешницу из моренного дуба выкатилось несколько крупных розовых жемчужин, следом за ними упала пара женских серег мелкого бисера… Порывшись в мошне на поясе, Змей осторожно, двумя пальцами извлек тяжелый мужской перстень, полученный в Пекле. Черный камень на мгновение побелел, став почти прозрачным – а в следующий миг вновь стал прежним.

Советник облизнул бледные губы:

– Три… Пять… Шесть… Осталось еще три…

Легким взмахом руки сгреб драгоценности в мошну и забросил ее обратно в сундук. Слуги, если найдут, и не поймут ничего, а воровать у советника побоятся…

Мужчина уже хотел захлопнуть крышку сундука, когда пальцы коснулись прохладного металла. Некоторое время Змей стоял неподвижно, а потом резким рывком вытащил из-под груды одежды зеркало в серебряной оправе. По стеклу бежала трещина, а на ручке недоставало несколько алых камней.

Советник дернул уголком рта и, подняв зеркало к самому лицу, медленно провел свободной ладонью по щеке. И там, где кончики пальцев касались кожи, она сползала кровоточащими лохмотьями, обнажая гниющую плоть…

Кое-где кожа и вовсе почернела, обуглилась. Мышцы, потраченные тлением, разошлись на отдельные волокна. У самой челюсти виднелись желтоватые пятна зубов, на скуле проступила белая кость…

Огненный Змей дернул сохранившимся уголком рта и язвительно обронил:

– Каков красавец! Всякая влюбится! – затем резко мотнул головой, натягивая ставшую уже привычной колдовскую личину и загоняя вглубь грызущую боль, и спрятал разбитое зеркало обратно в сундук.

– Семь лет неудач. Пять уже прошли.

Посмотреть, докуда гниение добралось на груди, он так и не решился.

* * *

Решившись, наконец, лечь спать, Маша все-таки вдруг вспомнила, что она в комнате не одна. Васенька, на вопрос, а где он ночью будет, тихо хихикнул и, звякнув:

– Понадоблюсь, царевна, кликнешь! – сжался в крохотную точку и истаял в воздухе.

Тут, конечно, было искушение сразу проверить, сработает ли вызов, но с другой стороны, сейчас он вдруг проявится, потом внезапно, например, выяснится, что он может исчезать один раз в день… И куда Маша его потом денет?

Кровать, как выяснилось, была безумно неудобной. Подушки – жесткие. Под матрасы – такое ощущение, кто-то не то, что горошину, целое ведро фасоли насыпал. Покрывало – пыльное… И как только Маша умудрилась на этой постели какое-то время полежать, когда ее сюда притащили? Тайна, однако.

Хотя, с другой стороны, она ведь тогда не спала, а в обмороке была…

Как бы то ни было, заснула Маша с трудом.

А проснулась уже когда было светло.

А если еще учесть, что за окном раза три за ночь раздавалось пение петуха: первый – второй раз еще темно было, а на третий только светать начало – Маша прокляла все. И самое обидное, что в эту окаянную птицу нельзя было даже подушкой, как в разбушевавшегося Маркиза кинуть: окно было намертво закрыто, но "Кукареку" при этом было слышно настолько явственно, словно птичка решила прямо перед окном петь…