Текст книги "Возгарка I (СИ)"

Автор книги: Ксения Ахметшина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

Глава 17. Рихард фон Шнайт

Едва свернув за угол, я утробно зарычал. Голод требовал немедленного удовлетворения и смириться, что добыча не хочет делиться кровью из-за каких-то глупых предрассудков, оказалось слишком тяжело. «Немедленно вернуться, зачаровать и закусать!» – билась эмоция у меня в виске. Но я не стал, хотя ещё ощущал запах душистого мыла на коже девушки, видел биение пульса на её нежной шейке, чувствовал гладкие бёдра под своими холодными пальцами.

Всё вертится вокруг этой рыжей соплячки!

Я несколько ночей не навещал Аннушку, едва вернулся, и сразу же отпор!

Ладно, придётся снова удовлетворяться свиной кровью, которую прислал барон.

В ту ночь, когда я повстречал в лесу Николу, мы договорились разыскивать его брата вместе. Я счёл это полезным, ведь мальчишка тоже оборотень, его обоняние несравнимо тоньше моего, да и он уже умудрился несколько раз выследить этого Витека.

Я отправил сообщение Юргену, в котором всё разъяснил. Он дал добро и обещал снабжать нас всем необходимым, компенсируя каждый день простоя груза. После пополнения запасов, мы отправились на розыски. Да вы уже знаете, чего там было. Ни черта мы не нашли, только зря уйму времени потратили.

Так что настроение и без артачащихся девиц было отличное.

Ведь на мне лежат обязательства, за нарушение которых придётся расплатиться звонкой монетой. Что поделать? Я предпочитаю получать фрахт, а не доплачивать заказчикам за счастье доставить их товары. По закону с меня не могут взять больше, чем размер провозной платы. Но ведь не все товары проходят таможенное декларирование, и ребята, которые передают их на моё попечение, бывают жутко требовательными.

Заверения барона – это хорошо. Однако у меня есть деловая репутация, которая прямо сейчас падает в пропасть. Владельцам бочек и ящиков в трюме плевать на причины задержки, важно, что товар не подвезли в оговоренный срок. Ещё несколько дней, и в окно мы не уложимся, придётся отдать все деньги Ветцеля на выплату неустоек… если мы вообще эти деньги получим, ведь сперва нужно убить зверя.

Прочесав всё на запад и северо-запад от Нова-Затоки, мы вернулись в порт, чтобы передохнуть и переключиться на южное направление: я не стал предполагать, что шерстистая тварь переплыла Алавскую губу, так что восток сразу отбросим.

За минувшие дни Никола совсем пообвык: перестал давить на меня злобного косяка, начал без стеснения порастать шерстью и даже на подколы реагировать почти перестал – хотя периодически ещё рычит на «Никиту». Эх, жалко, что мы не сможем оставить щеночка. Оборотни – идеальные дневные слуги для вампиров, но мало кто решается держать их при себе.

Злой и раздражённый отказом Анны, я вернулся на шхуну.

Радек с Демиром утащили мальчишку, чтобы, по их выражению, «жизнь ему показать». Возможно, вскоре у одной из девочек «Весёлой Нарциски» родится волчонок.

Я завалился на тахту и позволил себе просто раствориться.

– Девчонка совсем плохая, – сказал Войко, чистя рыбу. – Ей недолго осталось.

– Ты навещал её? – я покосился на старпома, без разъяснений поняв, о ком речь.

Согнувшийся над кадкой с окуньками моряк кивнул.

Scheiße, сто раз просил его не возиться с рыбой в каюте – запах хрен выгонишь! Для человеческой дряни есть кубрик.

– Наведался в местную лекарню, принёс травок, – он продолжил соскабливать чешую. – Только это как мёртвому припарка.

Отложив нож, помощник вытер большие мозолистые ладони тряпкой и пристально посмотрел на меня.

– Ты должен помочь ей.

– Чем же? – я почти непроизвольно скривился. – В этом медвежьем углу нет приличных чародеев. Собственно, даже неприличные так далеко от крупных городов редко забираются. Ветцель недостаточно богат, чтобы позволить себе такую роскошь. Не говоря о городской управе. Здесь в лучшем случае можно разжиться парой амулетов от странствующих торгашей.

– А бабка Самира? – Бронислав посмотрел на меня с надеждой.

– Отсюда до её избушки дней пять пути, – фыркнул я, вспомнив о ведьме, – и нет гарантий, что старуха не отправится по грибочки, позабыв, что порой её навещают страждущие. Помню я, сколько её сынок просил меня подождать в прошлый раз, так и уплыли ни с чем.

Войко совсем сгорбился, посмотрел в пол, а затем его губы снова разлепились:

– Рихард, ты прекрасно знаешь, чем помочь. И ты обязан это сделать.

Я тяжело вздохнул и потёр висок, от раздражения в голове немного посасывало.

– Этот ребёнок не заслуживает такой кончины, – крайне убедительным тоном продолжил Войко. – И ты не хочешь брать этот грех на себя. Да, сейчас ты очень зол на неё. Но это пройдёт, ты остынешь и сам ужаснёшься, чего натворил.

Я скривился.

Ещё бы добавил в конце «как обычно», но для этого валдованин слишком сдержан.

Да, за двадцать пять лет Войко успел хорошо меня узнать. Но он не прав, я вовсе не злюсь на девчонку. Скорее содрогаюсь от содеянного и стараюсь не думать о последствиях, что со стороны может выглядеть надменной жестокостью. В конце концов, не она первая пострадала от моих невзвешенных действий. Но усмирить яростные порывы, когда всё в твоей хищной природе требует убивать, не самая лёгкая задача. Да и мрут люди по любому поводу без всякой помощи с моей стороны – одной потухшей свечой больше, одной меньше. Цинично, безусловно, но прожив больше века, начинаешь относиться к чужой смерти просто.

Впрочем, я вру себе…

Детская смерть никогда не оставляла меня равнодушным.

– Так давай ты перебесишься прямо сейчас, – продолжал старпом, – остудишь голову и оценишь ситуацию трезво. Ты не хотел её убивать, но она умирает по твоей милости. Нужно исправлять.

Я стиснул челюсти, ощутив, как дёрнулись желваки.

– Бронислав, – вкрадчиво произнёс мой тихий, смертоносный голос, – с каких это пор ты возомнил себя старше меня? По-твоему, я нуждаюсь в поучениях? Не смей разговаривать со мной как с несмышлёнышем и давать тривиальные советы под видом немыслимой мудрости! Я сам прекрасно осознаю вину перед девчонкой, но это не повод пустить собственную жизнь под откос. Не заслуживает она такой награды за мучения.

– Скажи просто, что боишься ответственности за живого ребёнка сильнее, чем за мёртвого, и больше ни слова от меня не услышишь, – мой помощник совсем обнаглел.

Шумный выдох раздул ноздри. Так, постараемся успокоиться.

Я взял Бронислава к себе матросом, потому что мне были нужны лишние руки и дневной сторож. Но он оказался надёжным товарищем, и следует ценить его мнение – даже если прямо сейчас оно раздражает нестерпимо, как чесночная пыльца. К тому же, он ещё долго будет капать мне на мозги, если я позволю этой рыжей пигалице отойти в мир иной, хотя бы не попытавшись сохранить её жизнь.

Навязчиво вспомнилось тельце младенца, которому я свернул шейку. И ошеломление от мысли, что у него был шанс выжить, но мне даже в голову не пришло подоить тупую проклятую корову. Возможно, от перехода на новое питание у него бы развилась диспепсия, и он бы всё равно помер, только в рвоте и поносе. Возможно, мне бы удалось довести его до ближайшей деревни и всучить какой-нибудь сердобольной крестьянке. Я никогда этого не узнаю просто потому, что не дал ему шанса. Я не попытался найти решение и пошёл самым простым путём.

Я не захотел сохранять его жизнь, потому что малец стал бы мне обузой.

Бесит, до какой степени первая ночь бессмертия повлияла на моё личностное становление, но отменить этот эффект не выходит. Полученный тогда опыт свербит и колет, как застрявшая в сердце осиновая щепка. Вынуть её не получается, а рассасываться эта сволочь никак не желает.

Я прожёг дыру в спине отвернувшего богатыря, но тот продолжил чистить окуня со стоическим спокойствием человека, который всё сказал и не собирается извиняться за честное мнение.

– Ладно, будь по-твоему, – плюнул я, поднимаясь. – Я загляну к ней.

И если стычка с братиком Николы окажется последней для меня, то хотя бы умру с чистой совестью.

Прямо поэзия, аж блевать тянет.

Глава 18. Яромира Руженова

Болезнь не отступала.

Анна часто приходила ко мне и приносила горячее питьё и холодные примочки. Никто больше меня не навещал, я осталась наедине с этой проклятой болезнью.

Несколько дней провалялась в лихорадке, харкала мокротой, постоянно хотелось спать, тело ныло, будто меня хорошенько избили. И становилось только хуже. Дышать было тяжело, в лёгких всё хлюпало и сипело, кашель стал кровавым.

От его приступов темнело в глазах, а голова шла кругом. Я закрывала глаза и вжималась в подушки, стараясь просто переждать эти ужасные мгновения.

Вчерашним вечером моей единственной компанией осталась зажжённая свеча: сестрёнке совсем не давали времени подняться на чердак. Я долго смотрела, как фитиль тянет свечное сало, подкармливая трепетный огонек. Питьё в глиняной кружке совсем остыло и больно драло горло, но сил подняться с постели и спуститься вниз не нашлось.

Тогда я достала оберег из маминого локона, перевитого нитью. Мне не разрешили сделать для неё куколку, но сестрёнка сберегла его тайком для меня, чтобы мама была со мной, присматривала – и наплевать, что другие считают её нечистой.

– Мама, мамочка, ты мне так нужна… Мне страшно, слишком страшно. Я не хочу умирать… Я ещё ничего не успела…

Сперва, я шептала молитвы, потом на это не осталось сил и получалось тянуться к маме только мыслями. Но в какой-то момент стало всё равно, выживу или нет, лишь бы это закончилось. Я впадала в муторное забытье. Приходили безумные сны. Даже наяву казалось, что в комнате кто-то есть. Мне явился образ матери, она звала меня с собой, и я плакала, тянула к ней дрожащие руки. Очень хотелось, чтобы это было взаправду. Но часть меня понимала, что её здесь нет, это лишь видения, рождённые болезнью и отчаянным желанием вновь оказаться в родных объятиях.

Каждый шорох рождал привидений. Ночной мотылёк, бьющийся в стекло, превращался в стук явившихся по мою душу кровососов. Я видела тени людей и страшных чудовищ, но не верила, что они настоящие, потому не боялась.

Затем ко мне в комнату тихо пробралось настоящее чудовище…

Пламя свечи пошатнулось от раздувшего занавески порыва ветра и снова выровнялось – потянулось вверх, когда лязгнула щеколда оконной рамы.

Приступ кашля. Изводящий, такой, что молнии бьют в костях. В глазах потемнело, по башке будто топором рубанули. Отвалившись без сил на подушки, я посмотрела на присевшего с краю кровати вампира. Тот поморщился, глядя на меня холодными глазами.

– Ну, привет, Ярочка. Вижу, ты совсем разболелась.

На подонке снова красовался тот же чёрный наряд с рубашкой и повязкой, в котором он охотился в лесу и перепугал меня едва не до смерти.

– И кто в этом виноват? – устало разлепила я рот.

– Твоя глупость, – рыкнул он, но добавил, спокойнее: – И моя вспыльчивость.

Стало тихо, лишь назойливо пищал комар, успевший залететь в спальню вместе с ночным гостем. Тёплое свечное зарево вырисовывало высокие скулы и плотно сжатые челюсти. Мрачным силуэтом ложилась на стену длинная, густая тень. Она двигалась, колебалась, от чего казалась готовой наброситься на меня и сожрать, как мышонка.

– Зачем вы пришли? – выдавила я, облизав пересохшие губы. – Убедиться, что в беспамятстве никому о вас не сболтнула?

– В состоянии бреда люди многое говорят, но им непринято верить, – покачал он головой и стянул перчатку с правой руки. – Нет, рыжик, я пришёл не за этим, – его холодная ладонь опустилась мне на лоб. – И давно у тебя держится такой жар?

– С того дня, как вернулась с вашей лодки, – прохрипела я, отталкивая его руку. – И почему вы ещё не уплыли? Обещали же со дня на день.

– Дела задержали. Не волнуйся, скоро уедем. И я здесь именно поэтому. Котёнок, у тебя пневмония, извини за горькую правду, но ты вряд ли выкарабкаешься. Я хочу дать тебе лекарство, которое точно поможет. Но если ты его примешь, остаться дома не сможешь, придётся уехать с нами. Ты уже догадалась, к чему я клоню?

– Кровь, – выдохнула я оглушённо. – Вы предлагаете мне свою кровь?

– Именно. Войко уже рассказал тебе, что бывает с теми, кто пьёт кровь вампира? Всего несколько глотков, и ты стремительно пойдёшь на поправку. Твоё здоровье станет гораздо крепче, чем положено смертным, но в качестве расплаты между нашими разумами сформируется связь, – он постучал себя пальцем по виску. – Ты не сможешь от неё избавиться даже после смерти, когда сама станешь вампиршей. Хотя сперва тебе неплохо подрасти, как считаешь? Навсегда застрять в детском теле – не самая завидная участь.

– Зачем вы хотите меня спасти? Я думала, вы меня ненавидите.

Он прыснул и склонил голову набок.

– Ох, рыжик, много чести тебя ненавидеть. Ты мелкая, доставучая зараза, но я вовсе не хочу записывать твою смерть на свой счёт. Как и говорил, я не питаюсь детьми. И уж подавно не убиваю детей.

– Так вас совесть замучает, если я помру?

Его брови гневно сдвинулись, образовав морщины. Но Рихард быстро овладел собой и спокойно признал:

– Вся эта история началась по моей вине, ведь это я не сподобился тебя толком зачаровать, а дальше всё пошло под откос, и как итог ты выхаркиваешь собственные лёгкие. Хотя, если честно, ты меня неслабо раздражаешь, солнышко. Так что по большей части в роли голоса моей совести выступает Войко. Это он за тебя попросил, его тебе и благодарить, если согласишься.

Отрешённо пришла мысль, что если вампир называет тебя «солнышком», ты ему точно не очень нравишься.

– Войко тоже пил вашу кровь? – внезапно поняла я. Теперь это казалось очевидным.

– Разумеется, мы побратались больше двадцати лет назад. Он тогда был всего на четыре года старше тебя. Как видишь, получив вампирское благословение можно продолжать нормальную жизнь, ходить под солнцем и прочее. Только с чесноком придётся распрощаться.

– Но ведь я вам не нужна. Обязательно забирать меня, если соглашусь выпить вашу кровь? Если всё равно останусь человеком, какой прок таскать меня за собой?

– Оставить тебя на произвол судьбы? – усмехнулся вампир. – Нет, солнце, так не делается. Сама подумай, долго ли твой секрет останется неизвестен округе?

– Я никому не скажу, честно!

– Верю, ты не проболтаешься, но едва тебе велят надавить чесночка, твоё тело само всё расскажет. Я могу зачаровать твоих близких, чтобы они не замечали странностей, но однажды подозревать неладное начнут соседи, гости, постояльцы. Скажи, хорошо ли местный народ обходится с зараженцами? – вампир вскинул рассечённую тонким шрамиком бровь, а я поджала губы.

Сейчас мне совершенно не хотелось вспоминать, как стали относиться к маме после вампирского укуса.

Удовлетворённо кивнув, Рихард продолжил:

– И это лишь половина беды. Куда важнее, что ваша тихая гавань принадлежат барону Ветцелю. Думаешь, он обрадуется подарку, оставленному мной по отбытию? Котёнок, никто не посмотрит, что ты ещё маленькая. Тебя просто прикончат. Без возможности воскрешения, – вампир доходчиво чиркнул ладонью по шее. – Тебе решать: уходишь со мной или остаёшься в этой постели. Третьего не дано, – он шумно выдохнул и помолчал, потом добавил мягче: – Приняв мою кровь, ты согласишься служить мне, а я обещаю отвечать за тебя. Мне придётся обучить тебя всему, что должен знать вампир. Своей семье ты больше принадлежать не будешь.

Я опустила ресницы. Приёмные родственники меня никогда не любили, но как же Анна? Мне придётся расстаться с ней? Но ведь после мамы обо мне никто, кроме сестрёнки не заботился. У меня никого больше нет. Я не хочу её терять…

– Нет, я не могу уехать… Или возьмите Анну тоже с собой…

– Ты мне ещё условия ставить будешь? – он подался вперёд с лёгким раздражением. – Думаешь, твоя сестричка будет счастлива сменить привычную жизнь на бесконечную качку в просмолённой посудине с пятью мужиками? Её впереди ждёт сватовство и нормальная семейная жизнь: с детьми, хозяйством и прочими радостями. Неужели ты хочешь попросить её отказаться от этого ради тебя?

Прикусив губу, я поняла, что вампир прав. Но легче не стало.

– Ты сможешь с ней видеться, когда мы будем проходить в этих краях, – буркнул он неохотно.

Это сразу же поменяло дело. Не так страшно порывать со всем, что знаешь и любишь, если оно не уйдёт окончательно.

– Но что я скажу отчиму? Он ведь меня не отпустит… – я сообразила, что несу чушь. – А, поняла, вы ему что-нибудь внушите?

Вампир кивнул и пренебрежительно закатил глаза:

– Например, что он решил отправить тебя к неким родственникам, живущим далеко на юге, дабы поправить твоё пошатнувшееся здоровье. Ну, а наш экипаж альтруистически согласится тебя туда подвезти.

Я сглотнула. Он уже всё продумал. Мне стало как-то не по себе. Нет, не со страху. Наоборот. Так странно, что моя судьба озаботила именно его – вампира, ночного хищника, который сам же меня чуть в могилу не загнал. Пусть он переводит стрелки на своего помощника, но это всё равно его решение. Он мог просто велеть тому заткнуться и подождать, пока меня не положат в землю. Но вместо этого он здесь и предлагает мне стать частью его жизни на долгие годы.

Странно, страшно и… не знаю. Наверное, я ощутила надежду.

Потом поняла, что по щекам текут слёзы.

– Вот только не надо, – скривился вампир. – Терпеть не могу, когда сырость разводят. Прекрати себя оплакивать. Я тебе не смерть предлагаю, а жизнь.

Я мотнула головой.

– Нет, я не потому. Я согласна.

Всё, я это сказала. Пути назад нет.

Высвеченное огнём лицо вампира приблизилось, он с усмешкой потрепал меня по волосам. От касания его пальцев я съёжилась, а потом закашлялась, отвернувшись к стене. На прижатом ко рту платочке остались красные пятна. В груди хрипело, голова трещала и кружилась. Очень хотелось, чтобы это поскорее кончилось – любой ценой.

Рихард распустил завязки манжеты, обнажая запястье. Затем в его левой руке блеснул клинок – тот самый, который я засадила в его бедро. Сталь скользнула по голубоватому узору вен под бледной кожей. Выступившая кровь казалась совсем обычной, багряной, темнее её делало лишь пламя свечи, не дававшее достаточно освещения.

Пальцы непроизвольно скомкали и потянули одеяло к подбородку: мне совершенно не хотелось прикладываться ртом к мёртвой коже вампира. Он заметил, фыркнул и вылил воду из кружки на тумбочке в умывальную чашу. Кровь забарабанила о донышко освободившейся посудины. Меня начало подташнивать от предвкушения, а поток уже иссякал, рана затягивалась.

Сунув чистую руку под подушку, Рихард помог мне немного приподняться.

– Будет противно, но постарайся не блевануть, – напутствовал он. – Чем больше выпьешь, тем лучше.

И вручил кружку мне.

С отвращением заглянула внутрь: на две трети полная.

– Представь, что это томатный сок. Ну, или свекольный, если больше любишь.

– Гадость, – я вспомнила горький, землистый вкус и снова уставилась на кровь.

Тёмная жидкость казалась густой и действительно напоминала сок из помидоров или свёклы, только без пенки. И этот запах… совсем как в мясной лавке. Судорожно вдохнув, я закрыла глаза и коснулась губами каёмки. Холодная, мерзкая жидкость заполнила рот. Меня замутило – чуть не поперхнулась. Проглотить удалось с большим усилием.

Рихард поддержал кружку, чтобы не расплескалась.

– Пей, Ярочка, нужно больше, – шептал мой благодетель.

Новая порция солёного угощения наводнила рот. Я с пыхтением заглатывала нацеженные из раны соки и стискивала глиняную ручку. Первые глотки оказались самыми тяжёлыми. Тошнота подступала, ресницы снова взмокли.

Дальше пошло легче, но всё равно гадко.

Я никогда раньше не пила кровь, разве что вкус собственной иногда появлялся во рту, когда прикусишь губу или выпадет молочный зуб, ну, или палец пораненный обсосёшь. Не знаю, может это обычный вкус любой крови, которая успела хорошенько остыть. Может, у вампиров она отвратительнее, ведь они негниющие трупы, ходячие мертвецы.

И сейчас я надсадными глотками проталкивала кровь такого мертвеца в собственное горло. В желудке стало прохладно, по телу пошли странные мурашки.

– Молодец, – сказал вампир, когда я оторвалась от опустевшей посудины и, тяжело дыша, открыла глаза. На губах остался солоновато-медный привкус. Вынув платок из моих безвольных пальцев, Рихард промокнул мне уголки рта и почти ласково выдохнул: – Теперь засыпай, я обработаю твоего отчима и на днях заберу тебя.

Сполоснув кружку в умывальной чаше, вампир поднялся и пропал в темноте.

Оконные рамы тихо затворились.

Я осталась одна во мраке, разгоняемом лишь огарком свечи. Больная, разбитая и ошарашенная. Взгляд упёрся в косые перекрытия потолка, но сосредоточиться не смог, картинка расплывалась. Рот остался безвольно приоткрыт, а подушка под головой пропиталась потом; спутанные волосы стали отвратительно сырыми.

Когда вампирская отрава просочилась в кишечник, меня скрутило, но живот быстро успокоился. Интересно, если от этой дряни пронесёт, её снова пить придётся?

Грудную клетку сотрясло от дурного смеха, в лёгких нехорошо засвистело.

Что я наделала? Неужели, действительно согласилась? Что теперь со мной станется? Я смогу остаться собой или во мне начнут прорастать всякие дикости? Насколько сильной окажется власть вампира надо мной? И что ждёт меня на том свете? Ведь получается, я только что добровольно прокляла свою душу…

Но я не хотела умирать. И сейчас не хочу. Мне дали шанс отсрочить свой уход, я его приняла. Поздно спохватываться, так ведь?

Навалилась усталость, но не та, изводившая меня уже много дней. Нет, в ней было нечто пьянящее, будто мне разрешили выпить неразбавленного вина. Это наваждение заглушало мучения, причиняемые долгой хворобой. Мне становилось хорошо и пушисто, как котёнку, засыпающему под мурлыканье мамы-кошки.

Ленивая песнь комара, кружившего в пустоте, казалась всё более заунывной, удаляющейся. Глаза двигались медленно, будто заторможенные. Мысли в голове едва ворочались – я совсем посоловела.

Затем пришла бездонная, уютная темнота.

Ни боли, ни снов, ни бреда.

Лишь мрачное блаженство.