355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Кристофер Макдугл » Рожденный бежать » Текст книги (страница 13)
Рожденный бежать
  • Текст добавлен: 4 октября 2016, 21:04

Текст книги "Рожденный бежать"


Автор книги: Кристофер Макдугл



сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

Быть может, так оно и есть. Всякий раз, когда художественная форма лишается своего огня, когда интеллектуальный инбридинг[38]38
  Скрещивание близкородственных форм; наиболее тесная форма инбридинга – самооплодотворение.


[Закрыть]
ослабляет ее и основные принципы постепенно переходят в замшелую традицию, в конце концов появляется неформальная радикальная группа» чтобы разрушить ее и заново отстроить из руин. Бегуны на сверхдлинные дистанции из «молодых стрелков» были похожи на писателей «потерянного поколения» 1920-х, поэтов-битников 1950-х и рок-музыкантов 1960-х: они были бедны, их игнорировали, а они были лишены всяческих надежд и свободны от запретов. Это были мастера по части тела, забавлявшиеся с палитрой человеческой выносливости.

– Так почему же не марафоны? – спросил я Дженн, позвонив ей, чтобы расспросить о «молодых стрелках». – Вы полагаете, что могли бы подготовиться к отборочным соревнованиям для Олимпийских игр?

– На все сто, приятель, – ответила она. – Квалификационный норматив – 2:48. Это кто угодно сможет.

Дженн могла пробежать почти трехчасовой марафон в бикини и выпив залпом пива на 37-м километре, что она и сделала всего через пять дней после того, как пробежала кросс в горах Голубого хребта (80 километров).

– Но что тогда? – продолжала Дженн. – Ненавижу я всю эту шумиху вокруг марафона. Где тут тайна? Я знаю девчонку, которая готовится к отборочным соревнованиям и не пропускает ни единой тренировки, а они запланированы на ближайшие три года! А через день она отрабатывает скорость на некоем подобии беговой дорожки. Знаешь, мужик, я не смогла бы этого выдержать. Однажды я должна была бежать с ней в шесть утра, но позвонила ей в два часа ночи, чтобы сообщить, что напилась и, вероятно, не побегу.

У Дженн не было ни тренера, ни тренировочной программы, у нее не было даже наручных часов. Просто она каждое утро выкатывалась из постели, наскоро проглатывала овощной гамбургер и бежала так далеко и так быстро, насколько была в силах. Потом она вскакивала на скейтборд, который купила вместо разрешения на парковку, и уносилась учиться в Старый Доминион, где недавно вернулась к занятиям, и оценки получала только отличные.

– Я, по правде говоря, никогда и ни с кем ни о чем таком не говорила, потому что звучит все это очень уж претенциозно, но бегать супермарафоны я начала, чтобы стать лучше, – объясняла мне Дженн. – Я думала, что если ты сумеешь пробежать столько, то перейдешь в это самое состояние дзен, станешь… ну этим, как его, черт… ну Буддой, несущим в мир покой и улыбку. Но, знаете, в моем случае это не сработало, я и сейчас все та же шалава, как и прежде, хотя всегда хочется верить, что такого рода штуки превратят тебя в кого-то лучшего, более мирного – в общем, такого, каким ты хочешь быть.

Когда я выхожу на длинную дистанцию, – немного помолчав, продолжила она, – для меня важно только одно – дойти до финиша. Все стихает, и единственное, что остается, – это плавное течение. Есть только я, действие и движение. Знаете, ведь это именно то, что я люблю: превратиться в дикаря и бежать сквозь лесную чащу.

Слушать Дженн было все равно что общаться с духом Кабальо Бланко.

– Просто невероятно, до чего вы говорите похоже с одним человеком, с которым я встретился в Мексике, – сказал я. – Недели через две-три я поеду туда посмотреть, как он организует соревнование с тараумара.

– Ничего себе!

– Возможно, там будет и Скотт Юрек.

– Собственной персоной? Класс! – воскликнул Будда. – На самом деле? А нам с приятелем можно с вами? Ох нет! Черт! У нас на той неделе экзамены. Мне надо придумать что-нибудь такое… чтобы обмануть его! Обождете до завтра? Лады?

На следующее утро, как и было обещано, я получил сообщение от Дженн:

«Моя мамочка считает, что вы – серийный убийца, который собирается нас убить где-нибудь в глуши. В общем, стоит рискнуть. Короче, мужики, где мы встретимся?»

Глава 23

Мы прибыли в Крил, когда стемнело. Автобусик, дребезжа, дотащился до остановки, взвизгнув напоследок тормозами, словно издал вздох облегчения. За окном я разглядел призрачную старую соломенную шляпу Кабальо. Подпрыгивая, она плыла в темноте в нашу сторону.

Мне просто не верилось, что мы так гладко пересекли пустыню Чиуауа. Обычно шансы перебраться через границу и успеть на четыре автобуса подряд без того, чтобы один из них не сломался или не дотащился до места с полдневным опозданием, бывали равны вероятности обдурить игорный автомат в Тихуане. Во время почти любого путешествия по Чиуауа кто-нибудь наверняка утешит вас местным девизом: «Ничего не идет по плану, но он всегда удается». До сих пор, однако, этот план оказывался надежным, трезвым и неподвластным картелям.

Разумеется, до момента, как Кабальо встретился с Босым Тедом. – Кабальо Бланко! Ты ли это!

Еще не выходя из автобуса, благополучно прибывшего в Крил, я услышал громовые раскаты чьего-то голоса, живо напомнившие мне грохот осадного орудия. «Ах ты, чертяка! Вот здорово! Можешь звать меня Моно! Обезьяна! Это я обезьяна! Эта животина – мой дух-покровитель…»

Выйдя, я увидел Кабальо, который, потеряв дар речи, ошарашенно таращился на Босого Теда. За время нашего долгого путешествия мы хорошо себе уяснили: Босой Тед говорит так же, как Чарли Паркер играет на саксофоне – зацепляется за любую реплику и разражается поистине шквальной лавиной импровизации, вдыхая воздух через нос и надолго сохраняя нескончаемый поток звуков, истекающий из его рта. В первые тридцать секунд нашего пребывания в Криле на Кабальо обрушился такой словесный поток, в какой ему не доводилось попадать в течение года. На мгновение я почувствовал острый! укол сочувствия, но только на мгновение. За пятнадцать часов мы терпеливо прослушали содержимое смешанных файлов Босого Теда. Теперь настала очередь Кабальо.

– …тараумара воодушевляли меня чрезвычайно. Как-то я первый раз в жизни прочел, что тараумара могут столько пробегать в сандалиях; для меня это было чем-то таким потрясающим, таким подрывающим все и вся, таким противоречащим всяким интуитивным представлениям о том, что я считал необходимым для человеческого существа, чтобы пройти такую дистанцию, что, помню, я подумал: ну ни фига себе! Как, черт возьми, такое возможно? Это и было самым главным, самой сутью, что не могут объяснить современные обувные фирмы…

Кстати сказать, чтобы должным образом оценить мозговой шейкер Босого Теда для приготовления коктейля из мыслей, вам вовсе не надо было его слушать, достаточно было на него смотреть. В его облике странным образом сочетались экзотика тибетского монаха-воителя и шик скейтбордиста: хлопчатобумажные трусы для кикбоксинга со стягивающим шнуром вместо резинки и облегающая белая фуфайка-безрукавка отлично уживались с японскими банными шлепанцами, латунным амулетом в виде скелета, болтавшимся где-то посреди груди, и красной банданой, завязанной узлом вокруг шеи. С бритой головой, с фигурой, напоминающей блок из шлакобетона, и пронзительным взглядом темных глаз, обшаривающим лица слушателей, требуя внимания, что, впрочем, слышалось и в его голосе, он выглядел живописно и притягательно.

– Ага! Лады, приятель, – буркнул Кабальо, пытаясь обойти Теда, чтобы поздороваться с нами. Поприветствовав друг друга, мы прихватили свои пожитки и последовали за Кабальо по главной улице Криля к временному жилью, которое он устроил для нас на краю города. После долгой поездки мы страшно проголодались и устали, дрожали от холода, царившего высоко в столовых горах, и мечтали лишь о теплой постели и миске с горячей фасолью… все за исключением Теда, твердо уверовавшего в то, что первым делом надо продолжить историю о жизни, которую он начал рассказывать Кабальо при встрече.

Кабальо все это здорово осточертело, но он стиснул зубы и решил не прерывать Теда. Он имел сообщить кое-какие весьма неприятные новости, но еще не сообразил, как бы этак получше их сообщить, чтобы мы не развернулись и не отправились обратно в автобус, пока тот не уехал.

«Моя жизнь – это управляемый взрыв», – любит повторять Босой Тед. Он живет в Бербанке, в маленьком доме с огороженным участком, напоминающим жилище слетевшего с катушек паренька, которого играет Том Хэнке в фильме «Большой». Площадка вокруг дома забита окрашенными в разноцветный горошек спортивными машинками «спайдер», карусельными лошадками, викторианскими велосипедами с огромными колесами, джипами 1916-1930 годов и цирковыми афишами; там же помещаются плавательный бассейн с морской водой и горячая ванна, охраняемая находящейся под угрозой вымирания калифорнийской пустынной черепахой. Гараж заменяют два огромных цирковых шатра. В одноэтажное бунгало все время входят и выходят из него собаки и кошки в ассортименте, а еще гусь, ручной воробей, тридцать шесть почтовых голубей и горстка необычных азиатских цыплят с лапками, покрытыми похожими на мех перьями.

– Я все время забываю это заумное словечко философа Хайдеггера[39]39
  Мартин Хайдеггер (1889-1976) – немецкий философ. Создал учение о бытии как об основополагающей и неопределимой, но всем причастной стихии мироздания. Известен также своеобразной поэтичностью своих текстов и использованием диалектного немецкого языка в серьезных трудах. Прим. ред.


[Закрыть]
, ну то, которое означает, что я есть выражение этого места, – говорит Тед, хотя это место абсолютно не его. Оно принадлежит его кузену Дэну, гениальному механику-самоучке, который в одиночку создал первый в мире бизнес по реставрации каруселей.

– На одной из наших лошадок исполняет стриптиз Дита фон Тиз[40]40
  Американская исполнительница шоу в стиле бурлеска, фотомодель и актриса. Прим. ред.


[Закрыть]
, – рассказывает Тед. – Еще одну таскала с собой на гастроли Кристина Агилера[41]41
  Американская певица, автор песен, танцовщица, актриса, продюсер, телезвезда, филантроп, а также посол доброй воли ООН. Прим. ред.


[Закрыть]
.

Когда несколько лет назад Дэн переживал тяжелый развод, Тед решил, что кузен больше всего нуждается в его обществе, поэтому он появился у дверей Дэна с женой, дочерью и бродячим зверинцем и больше уже не уходил.

– Дэн целыми днями сражается с большими, холодными, классными механическими штучками и появляется со смазкой, стекающей с его пальцев, как кровь с лап хищной птицы, – не унимается Тед. – Вот почему мы незаменимы. Он стал бы социопатом, если бы у него не было под рукой меня, чтобы было с кем поспорить.

Тед принес пользу, организовав маленький оперативный склад дешевых украшений для каруселей, которые он перевез от какого-то малого в одну из запасных спален Дэна. Это не приносило большого дохода, но у Теда оставалась уйма времени на то, чтобы готовиться к гонкам на своем велосипеде викторианских времен и обучаться «смежным специальностям», катая жену и дочь на манер рикши. У Кабальо сложилось совершенно неправильное представление о якобы богатстве Теда главным образом потому, что в электронных письмах Теда, как правило, было полно прожектов, более подходящих инвестору компании Microsoft на заре ее создания. Пока все мы, прочие, приценивались к полетам эконом-классом в Эль-Пасо, Тед, к примеру, наводил справки о взлетно-посадочных полосах для частного самолета для полетов над малонаселенной местностью, в частности над районами Мексики. Не то чтобы у Теда был самолет, у него и машина-то еле-еле была. Он везде разъезжает на шипящем «жуке» фирмы Volkswagen 1966 года выпуска, настолько дышащем на ладан, что он не может отъезжать на нем более-менее далеко. Но Теда это не напрягает: ведь, по сути, это все часть главного плана.

– Таким образом, мне никогда не приходится ездить очень уж далеко, – объясняет он. – Я нищий по собственному выбору, а нищему пожар не страшен.

Во время учебы в дизайнерском колледже при Центре искусств в Пасадене Тед сильно увлекся одной своей сокурсницей по имени Дженни Симидзу. Как-то раз, зайдя к ней в гости, он познакомился с двумя ее новыми друзьями: Чейзом Чэнь, молодым художником из Китая, и его сестрой Джоан. Оба они не слишком хорошо говорили по-английски, и Тед «миропомазал» себя на должность их личного атташе по вопросам культуры. Их дружба каждому из четверки принесла немалую пользу: у Теда появилась аудитория «слушателей поневоле» для изливания на них симфонического потока сознания; на брата и сестру Чэнь обрушился каскад новых слов и выражений, а Дженни смогла немного отдохнуть от ухаживаний Теда. Через несколько лет трое из этой компании приобрели международную известность: Джоан Чэнь стала звездой Голливуда и одной из списка «50 самых красивых людей» по версии журнала People; Чейз – единодушно одобренным критиками портретистом и самым высокооплачиваемым азиатским художником своего поколения; Дженни Симидзу – моделью и одной из самых известных на планете лесбиянок («гомобытовуха тебе имя», по выражению «Розового журнала») благодаря ее любовным интрижкам с Мадонной и Анджелиной Джоли. Правда, ее карьерного взлета, несмотря на татуировку на правом бицепсе Дженни в виде похотливой распаленной девахи, садящейся верхом на пристегивающийся пенис, Тед никогда не видел. Что же касается Теда…

Он сумел стать первым среди тридцати лучших в мире по продолжительности задерживания дыхания.

– Я дотянул свое время до пяти минут пятнадцати секунд, – рассказывал Тед. – Целое лето тренировался в бассейне.

Но, увы, удача в таком деле, как задержка дыхания, – большая ветреница, и вскоре Теда вышибли из категории лучших другие соискатели, больше его поднаторевшие в искусстве вдыхать и выдыхать воздух реже нас, грешных. Думаю, вы согласитесь со мной, что нельзя не посочувствовать бедолаге, пускающему пузыри с мыслями о славе на дне плавательного бассейна своего кузена, тогда как почти каждый из тех, кого он знал, рисовал шедевры, заваливал суперзвезд и красовался на крупных планах у Бернардо Бертолуччи[42]42
  Бернардо Бертолуччи (р. 1941) – итальянский кинорежиссер, драматург и поэт. Прим. ред.


[Закрыть]
.

Ну а что же тогда худшее? А то, что Тед, задерживающий дыхание, фактически и был Тедом, показывающим все, на что способен. Но, как ни странно, именно это и привлекло Лайзу, женщину, которая стала его женой. Они были соседями в меблированных комнатах, но поскольку Лайза была вышибалой в баре любителей музыки в стиле хеви-метал и возвращалась с работы только в три часа ночи, ее пребывание в обществе Теда ограничивалось сухопутной версией дна плавательного бассейна: приходя с работы домой, она заставала Теда спокойно сидящим за кухонным столом и поглощающим рис с фасолью, уткнув нос в толстый том французской философии. Его жизнеспособность и интеллект давно стали легендой среди соседей: Тед способен был рисовать все утро, кататься на скейтборде весь день и заучивать японские глаголы всю ночь. Он накладывал Лайзе полную тарелку горячей фасоли, а потом» когда его бешеный движок наконец глох, он переставал функционировать и предоставлял Лайзе возможность высказываться. Время от времени он подавал голос, вставляя реплики, говорившие о тонком понимании сути дела, а затем поощрял ее продолжать дальше. Таким Теда мало кто видел, и это было большой их потерей… равно как и его.

Но Чейз Чэнь это усек. Его взгляд художника заметил также скрытую силу в отзвуках урагана по имени Тед. В итоге Чейз специализировался в «резких переходах между солнечным светом и тенью», и Тед всегда в совершенстве осуществлял эти резкие переходы. Чейза очаровывало не действие, а предвкушение, не прыжок балерины, а мгновение до взлета, когда ее сила подобна сжатой пружине и возможно все. Он мог наблюдать то же самое в моменты затишья Теда, ту же самую кипящую на медленном огне энергию и безграничные возможности, и именно в это время Чейз тянулся за своим альбомом для зарисовок. На протяжении многих лет Чейз использовал Теда в качестве модели; некоторые из его лучших работ представляют собой, по сути, портреты Теда, Лайзы и их горячо любимой дочери Оны. Чейз был настолько заворожен миром в представлении Теда, что выпустил целую книгу, в которой не было ничего, кроме портретов Теда и его семьи: Тед и Она, сидящие в тесном стареньком «жуке»… Она, погрузившаяся в чтение книги… Лайза, смотрящая через плечо на Ону, живой продукт солнечного света и тени своего отца.

Однако к тому времени, когда ему вот-вот должно было исполниться сорок, эти четыре десятилетия резких переходов между солнечным светом и тенью не продвинули его дальше камей в шедевре другого человека и гостевой комнаты в бунгало его кузена. Но как раз тогда, когда он, казалось, перешел мост между огромным потенциалом и безрассудно растраченным талантом, произошло нечто чудесное: у него случился прострел.

В 2003 году Тед решил отпраздновать свое сорокалетие соревнованием на выносливость собственного толка: «Анахроничный Ironman». Это должен был быть полный триатлон – заплыв в океане (3,86 километра), велосипедная прогулка (180 километров) и забег (42 километра) – за исключением того, что по причинам, понятным только Теду, все принадлежности должны были относиться к 1890-м годам. Он уже преодолел две трети пути к этой цели; он был достаточно силен, чтобы справиться с заплывом в шерстяном вязаном белье полной длины, и стал асом в езде на велосипеде с высокими колесами. Но забег – забег просто убивал его.

– Стоило мне побегать где-то около часа, и у меня здорово прихватывало поясницу, – признается Тед. – Я впадал в уныние и даже мысли не допускал, что сумею пробежать марафон.

Но худшее было еще впереди: если бы он не смог одолеть нужное расстояние в современных пружинящих кроссовках, то ему была прямая дорога в царство боли и травм, останься он закоренелым викторианцем. Кроссовки были в ходу примерно столько же, сколько и космический «Шаттл», а до этого ваш папочка носил легкую спортивную обувь на плоской резиновой подошве, а дедушка надевал кожаные балетные туфли. Миллионы лет люди бегали без стелек-супинаторов, регулятора пронации и подпятников с гелевым наполнителем. Тед просто не мог себе представить, как, черт возьми, это им удавалось. И вот спустя полгода приоритетом стала необходимость найти некий способ, вернее – хоть какой-то способ, пройти пешком двадцать шесть миль. Поняв это, дальше он мог обеспокоиться процессом перехода к опасным в обращении предметам из воловьей кожи.

– Если я приму решение, то найду и способ, – заявил Тед. – И тогда я занялся исследованием.

Первым делом он прошел обследование у хиропрактика и хирурга-ортопеда, и оба объявили, что с ним все в порядке, хотя и предупредили, что бег по своей сути относится к опасным видам спорта, и одна из опасностей – это ударная нагрузка от контакта с дорогой, которая воздействует на голени и передается вверх, в позвоночник. Однако у врачей в запасе нашлось и несколько утешительных замечаний: если Тед твердо намерен побегать, то может пройти курс лечения по кредитной карточке. Кроссовки экстра-класса и упругие подпятники, по их словам, должны были в достаточной мере смягчить воздействие на его ноги и помочь успешно пройти марафон.

Тед потратил целое состояние, которого, по правде говоря, не имел, на самые дорогие кроссовки, какие только сумел отыскать, и с прискорбием обнаружил, что они не помогают. Но вместо того чтобы обвинять медиков, он обвинил кроссовки: ему, должно быть, требуется обувь с еще большей амортизацией, чем за тридцать лет изобрел отдел компании Nike по исследованиям и разработке обуви «с наддувом». В итоге он, набрав в легкие побольше воздуха, отправил триста долларов в Швейцарию за пару «кэнгу джампс», самых пружинистых кроссовок в мире. «Кэнгу» фактически являли собой не что иное, как «роллерблэйдс», разработанные Вайлом Койотом: вместо роликов на каждом ботинке снизу по всей его длине располагается стальная пружинная подвеска, которая позволяет вам двигаться так, будто вы широкими шагами, подпрыгивая, идете по поверхности Луны.

Когда шесть недель спустя прибыла долгожданная коробка, Тед почти трясся от возбуждения. Он сделал несколько пробных шагов-подскоков… потрясающе! Это напоминало ходьбу с привязанной к ступне каждой ноги пастью Мика Джаггера[43]43
  Сэр Мик Джаггер (полное имя Майкл Филипп Джаггер, англ. Michael Philip Jagger) – английский рок-музыкант, актер, продюсер, фронтмен группы The Rolling Stones. Прим. ред.


[Закрыть]
. Ого, это, наверное, и есть ответ, думал Тед, двинувшись, подпрыгивая, вдоль по улице. К тому времени, когда он добрался до угла, он уже хватался за спину и ругался.

– Ощущение, какое возникало у меня после часового бега в кроссовках, я испытал почти сразу, едва надев эти ботинки «кэнгу», – говорил Тед. – Мое глобальное представление о том, что мне было нужно, разрушилось.

Разочарованный и взбешенный, он сорвал их с ног. Он не мог дождаться, когда запихнет дурацкие «кэнгу» обратно в коробку и отправит по почте в Швейцарию вместе с указаниями, куда их затолкать дальше. Он потопал домой босиком, такой обозленный и разочарованный, что, только прошагав почти весь путь, заметил, что происходит, а вернее – чего не происходит: спина не болела. Совсем.

«А может, я сумею пройти марафон босиком? Босые ноги, безусловно, подойдут под рубрику спортивной одежды 1890-х».

Итак, Тед каждый день надевал кроссовки и шел в Хансен-Дэм, заросший кустарником оазис с озерами, который он называл «последним оплотом девственной природы Лос-Анджелеса». Там он однажды стянул ботинки и вволю нашатался босиком по вьючным тропам.

– Я крайне удивился, насколько это было приятно, – вспоминал он. – Ботинки причиняли очень сильную боль, и как только я снял их, у меня возникло ощущение, что мои ноги – это рыба, прыгнувшая обратно в воду, после того как помучилась, выловленная, на берегу. В конце концов я стал оставлять ботинки дома.

Но почему же его спине стало лучше при меньшей, а не при большей упругости подошв? Он включил компьютер и вошел в онлайновый режим в поисках ответов, а результат… представьте, что вы раздвигаете листву в тропическом лесу и обнаруживаете тайное племя амазонок. Тед наткнулся на международную общину босоногих бегунов с багажом мудрости древних веков, у которых были племенные прозвища и которых возглавлял великий бородатый мудрец Босой Кен Боб Сакстон. К счастью, оказалось, что это племя любит писать.

Тед сосредоточенно изучал накопленные за многие годы сокровища архива Босого Кена Боба. Он обнаружил, что Леонардо да Винчи полагал, что человеческая ступня с ее фантастической системой компенсации нагрузок содержит четвертую часть всех костей, имеющихся в теле человека, «шедевр инженерного дела и произведение искусства». Узнал он и об Абебе Бикиле – эфиопском марафонце, который босиком пробежал по булыжникам Рима и победил в марафоне на Олимпийских играх 1960 года, и о докторе медицины Чарли Роббинсе, одиноком гласе вопиющего в пустыне, который бегал босиком и утверждал, что марафоны не принесут вам вреда в отличие от ботинок, которые наверняка причинят боль.

Но более всего Теда потряс «Манифест голых ног» Босого Кена Боба. У Теда аж мороз пробежал по коже: ему показалось, что он написан специально для него. «Многих из вас, возможно, мучают связанные с бегом хронические травмы, – начинает Босой Кен Боб. – Обувь блокирует боль, а не ударную нагрузку! Боль учит нас бегать с ощущением комфорта! С того момента как начнете ходить босиком, вы измените манеру бега».

– «Эврика!» – воскликнул я, ибо для меня это было поистине озарением, – рассказывал Тед.

Вдруг все встало на свои места. Так вот почему эти паршивые «кэнгу джампс» вызывали у него боль в спине! Такие пружинящие подошвы позволяли ему бежать большими небрежными шагами, но при этом поясница у него растягивалась и перекручивалась. Когда же он побежал босиком, его фигура сразу же подтянулась, спина выпрямилась, голени держались прямо под бедрами.

«Неудивительно, что ступни такие чувствительные, – размышлял Тед, – ведь это же саморегулирующиеся устройства. Надеть на ноги пружинящие ботинки – это все равно что отключить в своем доме пожарную сигнализацию».

В первый же свой длинный пробег босиком Тед почувствовал… да ничего он не почувствовал. Ни малейшей боли. Он увеличил пробежку до часа, а потом и до двух. За несколько месяцев Тед превратился из мучимого болью и страхом горе-бегуна в босого марафонца, развивающего такую скорость, что ему удалось то, чего не сумели достичь 99,9 процента всех бегунов: он подготовился к Бостонскому марафону.

В упоении от неожиданно раскрывшегося в нем яркого таланта, Тед не остановился на достигнутом и последовательно поучаствовал еще в ряде соревнований. Всякий раз, когда на дороге ему попадался гравий или битое стекло, он быстренько натягивал на ступни «резиновые перчатки» «вайбрем файв фингерс» и продолжал путь. Вскоре он был уже не просто каким-то там бегуном, он стал одним из лучших в Америке босоногих бегунов и популярным знатоком по части техники бега маховым шагом и обуви наших предков. Одна газета даже опубликовала статью о здоровье ног под заголовком «Чего намерен добиться Босой Тед?».

Эволюция Теда завершилась. Он вынырнул из водной пучины, научился бегать и поймал ту единственную «дичь», какую так страстно желал: не удачу, а славу.

– Стоп!

Кабальо обращался ко всем нам, а не только к Теду. Он резко остановил нас на середине шаткого мостика над сточной канавой»

– Мне нужно, чтобы все вы поклялись нерушимой клятвой, – потребовал он. – Так что поднимите правую руку и повторяйте за мной.

Эрик взглянул на меня:

– О чем речь?

– Понятия не имею.

– Вам придется клясться прямо здесь, прежде чем мы перейдем на другую сторону, – настаивал Кабальо. – Сзади – выход. Это вход. Если вы входите, вам придется клясться.

Мы пожали плечами, побросали свое снаряжение и подняли руки.

– Если я поранюсь, заблужусь или умру… – начал Кабальо.

– Если я поранюсь, заблужусь или умру… – монотонно повторили мы.

– Это будет только моя вина…

– Это будет только моя вина!

– Уф… Аминь.

– Аминь!

Кабальо подвел нас к крошечному домишку, в котором мы с ним ели в тот день, когда познакомились. Мы все набились в гостиную «мамы», где ее дочь составила вместе два стола. Луис и его отец рванули через улицу и вернулись с двумя большими сумками пива. Дженн и Билли сделали по несколько глотков «Текате» и начали оживляться. Все мы подняли свое пиво и чокнулись банками с Кабальо. Затем он повернулся ко мне и приступил к делу. И тут вдруг клятва на мосту обрела смысл.

– Помнишь сына Мануэля Луны?

– Марселино? – Ну конечно, я помнил его! «Мальчик-факел»! Я мысленно подписывал контракты с фирмой Nike от его имени с тех самых пор, как видел его в тараумарской школе. – Он приедет?

– Нет, – ответил Кабальо. – Он мертв. Кто-то забил его до смерти. Его убили на тропе. Ударили ножом в шею и подмышку, а голову разбили.

– Кто… Что произошло? – заикаясь, пробормотал я.

–В наши дни полным-полно всякого наркотического дерьма, – отвечал Кабальо. – Возможно, Марселино видел что-то, чего не должен был видеть. Возможно, его пытались заставить вынести марихуану из каньона, а он отказался. Никто не знает. Мануэль просто убит горем. Он остановился в моем доме, когда пришел рассказать об этом федералам. Но они ничего не собираются делать. Здесь не действуют никакие законы.

Я сидел оглушенный, вспоминая наркокурьеров в сияющем красном автомобиле, который мы встретили год назад по дороге в школу тараумара. Я представил себе, как тараумара ночью тайком опрокидывают его через край крутого обрыва, и пока пассажиры неистово бьются внутри, пытаясь вырваться из тугих объятий ремней безопасности, грузовичок летит вниз, с грохотом ударяясь об отвесные стены каньона, и взрывается, превращаясь в огромный огненный шар. Я не знал, имеют ли к этому отношение те люди, что сидели в том «додже». Я чувствовал только, что в эту минуту мне хотелось кого-то убить.

Кабальо продолжал говорить. Он уже переварил смерть Марселино и вернулся в прежнее состояние.

– Я знаю, Мануэль Луна не приедет, но надеюсь, что Арнульфо все же появится, Ну, может, и Сильвино тоже.

За зиму Кабальо удалось собрать неплохую призовую копилку, куда он вложил собственные деньги, но не только: неожиданно для него к нему обратился Майкл Френч, триатлет из Техаса, разбогатевший благодаря своей компании в сфере информационных технологий. Френча заинтересовала моя статья, и хотя сам он не мог принять в этом участия, но, желая быть полезным, предложил деньги и кукурузу в качестве призов для главных победителей.

– Прошу прощения, – начал я, – ты сказал, Арнульфо уже в пути?

– Нуда, – кивнул Кабальо.

Он, должно быть, шутил. Арнульфо? Он не выказывал желания даже разговаривать со мной, не говоря о том, чтобы вместе со мной поучаствовать в забеге. Если он не собирался выйти на пробежку с человеком, который явился к самым его дверям, чтобы засвидетельствовать ему свое почтение, то с какой стати он попрется через горы, чтобы побегать вместе с кучкой гринго, которых он прежде никогда в жизни не видел? То же и с Сильвино. Последний раз я виделся с Сильвино, когда сам был здесь. Мы случайно столкнулись с ним в Криле, сразу после того как я побежал вместе с Кабальо. Тот был в джинсах, и у него был пикап, он приобрел их на призовые, полученные за победу в Калифорнийском марафоне. Откуда Кабальо взял, что Сильвино составит себе труд прибыть на его гонки? Сильвино невозможно было подбить на прохождение еще одного марафона даже ради шанса получить крупный выигрыш. Я достаточно узнал о тараумара, а об этих двух бегунах особенно, чтобы понять, что нет никакого способа внушить клану Кимаре желание поддержать нас.

– Атлетика Викторианской эпохи была восхитительна! – Не обращая внимания на тот факт, что появление кого-то из бегунов-тараумара неожиданно перешло в разряд совершенно невероятных событий, Тед продолжал болтать без умолку. – На их счету первый случай пересечения Ла-Манша. Вы когда-нибудь ездили на велосипеде с высокими колесами? Инженерное искусство такое хитроумное…

О Господи, что за напасть! Кабальо потирал виски; дело шло к полуночи, и само присутствие вокруг него человеческих существ вызывало у него головную боль. Дженн и Билли выставили перед собой заграждение из пустых жестяных банок из-под «Текате». Мне было скверно, и могу сказать, что Эриком и Луисом овладевали напряжение и тревога. Но не Скоттом; он, вполне довольный, расслабился. Все понимал и, похоже, ни о чем не беспокоился.

– Слушайте, мне нужно поспать, – сказал наконец Кабальо.

Он привел нас к скоплению аккуратных ветхих домиков на окраине города. Комнатушки были обставлены скудно, как тюремные камеры, но безупречно чистые и теплые благодаря пузатым печкам, в которых потрескивали сосновые ветки. Кабальо что-то пробормотал и исчез. А мы разделились на пары. Я и Эрик завладели одной комнатенкой, Дженн и Билли устремились в другую.

– Ладно! – сказал Тед, хлопнув в ладоши. – А кто приютит меня? Молчание.

– Ну хорошо, – сдался Скотт. – Но ты должен дать мне выспаться.

Мы закрыли двери своих комнат и зарылись в груды шерстяных одеял. Тишина накрыла Крил; последним, что услышал Скотт в темноте, был голос Босого Теда.

– Порядок, умник, – пробормотал Тед. – Отдыхай. Пора угомониться.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю