Текст книги "Мой брат Сэм: Дневник американского мальчика"

Автор книги: Кристофер Кольер

Соавторы: Джеймс Кольер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

Глава 8

Мои родственники из Южного Салема Платты держали ферму недалеко от Риджфилдской дороги. Семья была большой – сами хозяева, шестеро детей – четыре девочки и два мальчика – и тетя, сестра то ли хозяина, то ли хозяйки. Они с трудом помещались в доме; четыре девочки спали в одной комнате с тетей: трое младших спали в одной кровати, а старшая девочка и тетя – в другой. Мальчики спали в коровнике и только в холодные дни – в доме; они клали тюфяки на кухне перед очагом. Когда я увидел, как мало у них места, то порадовался, что мы с Сэмом выросли не на ферме, а в таверне и у нас никогда не было недостатка в комнатах.

Мы добрались до Южного Салема, когда уже стемнело. Платты накормили нас хлебом и тушеным мясом с овощами. Вся семья собралась на кухне, чтобы поговорить. Казалось, они хотели беседовать сразу обо всем. Они год не видели отца и теперь хотели узнать все новости: как мама, изменила ли война Реддинг, где находится Сэм и многое, многое другое. Я возбуждал их любопытство – они двенадцать лет слышали обо мне, но ни разу не видели, и наконец у них появилась такая возможность. Я тоже все время слышал о них, и мне тоже было интересно на них посмотреть.

Я стеснялся, а они нет, потому что были у себя дома. Поэтому все начали расспрашивать меня, пока мистер Платт не заставил их замолчать, чтобы поговорить с отцом. Отец рассказал, что произошло с нами по дороге.

Мистер Платт слушал и кивал. Он был высоким и худым, таким худым, что на нем болталась одежда.

– Они называют себя патриотами и говорят, что всего лишь мешают британцам покупать скот, но не верь этому. На самом деле они просто отбирают коров у людей и сами их продают британцам. Они обыкновенные воры. – Он разозлился. – Люди потеряли всякое понятие о приличиях…

– У нас в Реддинге такого нет, – сказал отец.

– И здесь быть не должно!

Наполнив живот горячей пищей и сидя у огня, я старался не заснуть. Я знал, что надо лечь, ведь впереди был еще один тяжелый день, но не хотел пропустить ни слова из того, о чем они говорили.

– Хорошо, что в Реддинге все не настолько плохо, – заметил отец.

– Вам повезло. А здесь людей линчуют, дома поджигают, скот забивают. Причем обе стороны! Одни поджигают дома, а другие мстят. Скоро дойдет до того, что они начнут вешать людей. Точно говорю тебе, Лайф.

– А наш конвой? На чьей стороне он?

– Мы тут создали комитет, который обеспечивает безопасность. Только он и следит за порядком. Вам повезло – комитет вовремя пришел вам на помощь. Да и дальше вам неприятностей не избежать…

Отец покачал головой:

– Думаю, в следующем году я не поеду сюда без охраны.

– Ты прав, Лайф.

Мои глаза закрылись. Я попытался их открыть. Отец потряс меня за плечо и сказал:

– Тим, иди спать!

Мой кузен Иезекиль Платт отвел меня в коровник. Он был ненамного старше меня – высокий, худощавый, как его отец, и рыжий. Мы поднялись на сеновал, взбили тюфяки и, поудобнее устроившись, легли спать. Иезекиль сгорал от любопытства, ему хотелось поболтать.

– А ты испугался, когда появились эти люди?

Мне не хотелось признаваться, что я был напуган, но и лгать тоже не хотелось.

– Немного, – ответил я, – а с тобой когда-нибудь такое случалось?

– Такого нет, но отец говорит, что это только потому, что мы ни во что не вмешиваемся.

– Ты тори? – спросил я.

– Конечно! А ты разве нет?

– Думаю, да, – ответил я, – только иногда я в этом не уверен. Ты знал, что Сэм сражается за повстанцев?

– Мы об этом слышали, – сказал Иезекиль. – Когда отец узнал об этом, то впал в ярость. Он сказал, что Сэм умный мальчик и удивительно, что он дал себя одурачить.

– Он сражался под Нью-Йорком, – сказал я. – Отец говорит, что он очень храбрый и умный, но слишком упрямый.

– А мой отец говорит, что глупо присоединяться к повстанцам. Когда война кончится, их всех, наверное, повесят.

– Они могут и победить, – заметил я.

– Не могут. Как можно победить британскую армию?! Британцы их проучат.

– Ну, не знаю, – сказал я. – Когда Сэм объясняет, то выходит, что правильнее быть повстанцем, а когда отец – то тори. Но если хочешь знать, я думаю, что отцу на самом деле это все равно. Он просто против войны.

С минуту мы молчали.

– А если ты пойдешь в солдаты, то на чьей стороне будешь сражаться?

– Наверное, на стороне тори, – сказал я, но в душе не был в этом так уж уверен. Допустим, я бы пошел воевать на стороне тори, а что, если бы мы сражались с повстанцами и вдруг передо мной оказался бы Сэм?

Мы встали до восхода солнца, запрягли волов в телегу, забрали стадо с пастбища Платтов, где оставляли его на ночь, и отправились в путь. Нам надо было добраться до Пикскила на реке Гудзон, затем повернуть на юг и спуститься вниз по течению реки до Верплэнкс-Пойнта. Из Южного Салема до Пикскила было больше двадцати миль. У нас должен был уйти весь день на то, чтобы пройти пятнадцать миль до следующей остановки у друзей отца, живших по соседству с племенем могикан. Там нас ждал следующий конвой. Я хотел поскорее туда добраться. После происшествия на дороге мне разонравилось путешествовать по стране без охраны.

Мы переночевали у друзей отца, а утром конвой проводил нас до Пикскила. Это был очень большой город, стоящий на берегу реки Гудзон, – там жило несколько сотен людей. Я не мог поверить своим глазам – Гудзон с его высокими, обрывистыми берегами была самой большой рекой, какую мне довелось видеть до сих пор. Река и вид, который с нее открывался, были такими красивыми, что я не мог оторвать глаз.

– Какая она широкая, отец! – воскликнул я.

Он усмехнулся:

– Широкая, Тимми? Вот подожди, когда мы доберемся до Верплэнкс-Пойнта, ты увидишь по-настоящему широкую реку!

От Пикскила мы повернули на юг и поехали по дороге вдоль реки. Как же это было здорово! Меня охватило невольное волнение. По реке вверх и вниз по течению скользили лодки, у пристаней стояли плоскодонки и гребные шлюпки. Мужчины и мальчики рыбачили в доках, а пару раз мы видели, как люди ловят рыбу неводом. Это казалось гораздо веселее, чем работать в таверне!

– Лучше бы мы жили здесь, отец! – воскликнул я.

Он пожал плечами:

– Что об этом говорить…

– Это было бы лучше для нас! – сказал я.

– Конечно, река красивая, – ответил отец, – но ловить рыбу – тяжелый труд. Попробуй как-нибудь закинуть невод из лодки и достать, сам узнаешь.

– А эти люди – тори?

– Здесь все перемешались. Когда-то тут высадились датчане и расселились вдоль берега. Им нет никакого дела ни до короля, ни до его короны.

К концу дня мы добрались до Верплэнкс-Пойнта – длинной песчаной косы, которую омывала река. Отец был прав – здесь Гудзон был по-настоящему широким; я едва различал дома и холмы на другом берегу. Он был похож на огромное озеро со множеством лодок.

– Эту часть реки называют Хэйверстроу-Бэй, – сказал мне отец.

Берег в Верплэнкс-Пойнте был пологий. Повсюду здесь имелись небольшие загоны для крупного скота, овец и свиней. В Нью-Йорке были расквартированы тысячи британских солдат и моряков, да и самих жителей было не меньше двадцати пяти тысяч. Им было нужно много мяса, и поэтому цены все время росли.

Отец нашел мистера Богардуса, которому обычно продавал скот, и мы загнали наше стадо в загон. Туда же поместили снятых с повозки свиней. Отец сказал:

– Мне надо поговорить с мистером Богардусом. А ты можешь прогуляться, но далеко не отходи.

Багровое холодное солнце опускалось за темные холмы. Хорошо, что мы вот-вот продадим скот. Теперь мне не о чем было беспокоиться, и мысль об этом грела душу. Возвращаться будет проще, придется следить только за повозкой с товарами. Конечно, мы можем снова столкнуться с ковбоями, но, кажется, отца это не сильно беспокоило, поэтому я выбросил все страхи из головы и пошел к пристани, чтобы посмотреть, что там происходит. Вода в реке начала темнеть, лодки возвращались назад к пристани. Рыбаки привязывали их и доставали со дна бочонки с рыбой. Среди улова попадались даже осетры. Я понял, что отец прав: они выглядели изможденными. Один из мальчиков примерно моих лет сошел с лодки на берег и сел на землю, не в силах пошевелиться от усталости.

Тут же рыбаки стали чистить рыбу. Я удивился тому, как быстро они это делают – несколько взмахов ножа, и рыбина выпотрошена.

Я замерз и отправился с пристани назад, к загонам. Около животных было теплее. Вскоре сюда же пришел и отец и повел меня в таверну ужинать. Он был доволен, ему хорошо заплатили за наших коров – благодаря этому удалось купить почти все, что было запланировано: два бочонка рома, полдюжины мешков с солью, несколько бочонков патоки, большой ящик чая, мешок кофейных бобов, дюжину медных и два оловянных котла, ящик медных пряжек, сверла, ножи, напильники, топоры и лопаты, а еще черный и ямайский перец, корицу и сахарную пудру.

Мы переночевали в таверне.

– Если бы на улице не было так холодно, то могли бы сэкономить и поспать в повозке, – сказал отец.

На следующее утро мы погрузили покупки на телегу и тронулись в обратный путь. Отец привязал лошадь позади повозки и пошел рядом со мной, помогая управляться с волами. Я радовался, что мы идем вместе, но было жалко прощаться с рекой Гудзон. Когда мы дошли до Пикскила и начали подниматься на холм, я продолжал оглядываться на воду, блестевшую в лучах солнца; наконец река скрылась из виду.

Мы переночевали у друзей отца, живших по соседству с могиканами. Утром мы встали с восходом солнца и снова отправились в путь. Небо было затянуто тучами.

– Скоро пойдет снег, – сказал отец.

– Довольно холодно, – согласился я.

– Ночью будет еще холоднее, – кивнул он. – Я надеюсь, мы успеем добраться домой до того, как выпадет снег. Не хотелось бы путешествовать, когда волы скользят на каждой кочке. У нас проблема, Тим. Я не хочу идти через Риджбери, нет желания снова встречаться с грабителями. Вообще-то я думал, мы повернем немного южнее, в сторону Коннектикута к Уилтон-Пэришу, а затем направимся через Ампавог в Реддинг, но это займет полдня, и, если выпадет снег, я не уверен, что стоит это делать.

Я вздрогнул от одной мысли о ковбоях.

– Они могут нас поджидать?

Отец пожал плечами:

– Они знают, что нам придется вернуться. Могикане говорят, что два дня назад на дороге в Риджбери ранили перегонщика скота из Норфилда, а скот угнали.

– Его убили?

– Никто не знает. На слухи нельзя полагаться. – Он покачал головой. – Не знаю, что делать, Тим. Если выпадет снег, то лучше добираться самым коротким путем, но мне не хотелось бы проходить через Риджбери.

– Если пойдет сильный снег, ковбои вряд ли станут дежурить на дороге.

– Может быть, – сказал отец.

Я замолчал.

Мы пошли быстрее. Я вел волов, а отец то шел рядом со мной, то садился на лошадь и ехал впереди. Я знал, зачем он это делает, – высматривает, нет ли впереди ковбоев.

Во второй половине дня пошел снег. Сначала слабый – легкие снежинки медленно кружились по небу.

– Проклятье! – воскликнул отец. – Проклятье!

– Может быть, он прекратится, – сказал я.

– Нет, – сказал он, – мы влипли.

Мы снова ускорили шаг. Скоро снег пошел сильнее и гуще. Холодало, и время от времени сильный порыв ветра бросал снег нам в лицо.

– Скоро он пойдет еще сильнее, – сказал отец.

– Может быть, он пройдет, – сказал я.

– Боюсь, что нет, Тим. – Он нахмурился. – Думаю, все-таки лучше пойти через Риджбери.

К часу дня уже шел настоящий снегопад. Ветер усиливался, снег хлестал по нашим лицам. Мы шли, опустив головы, я спрятал руки под рубашку, чтобы согреться.

К полудню мы достигли развилки дороги.

– Придержи волов, – сказал отец. Он стоял около повозки и осматривался. Выпало уже шесть дюймов снега, и конца этому не было видно. – Отсюда мы можем повернуть в Уилтон-Пэриш, – сказал отец. Потом покачал головой. – Не получится, Тим. В такую погоду мы не сможем идти всю ночь. Нам надо поспешить и добраться до Южного Салема, переждать у Платтов, пока снег не прекратится, а потом попытаться пройти через Риджбери.

Я чувствовал себя скверно. Лицо и руки замерзли, ботинки промокли насквозь, и ноги тоже начали замерзать. Я все время думал о ковбоях. Нам повезло, что мы ушли от них живыми. Теперь они наверняка кипели от злости и неизвестно, что сделают, если мы им снова попадемся.

– Отец, а нам могут дать конвой до Риджбери?

– Не знаю, – ответил он. – Мы попросим об этом.

Дорога казалась бесконечной. Из-за ветра и снега волы шли с трудом. Нам с отцом пришлось идти по обе стороны от них, чтобы они шли прямо. Они моргали, трясли большими головами и мычали, но разбушевавшийся ветер заглушал их мычание. Волов приходилось все время подгонять. Несколько раз они останавливались, как вкопанные. Тогда мы хлестали их, чтобы заставить сдвинуться с места. Казалось, это будет длиться бесконечно. Из-за метели я не мог понять, где мы находимся. Видимость была не больше двадцати ярдов, мы различали только лес и дома по краям дороги. Но отец ориентировался хорошо.

– Держись, Тим, – говорил он, – до таверны Гринов осталась только миля, а там еще три.

– А мы можем согреться у Гринов?

– Чем меньше людей будет знать, куда мы идем, тем лучше, – сказал отец.

Темнело. Волы упирались, и мы шли все медленнее и медленнее. Снега навалило уже по колено, волы скользили и спотыкались. Наконец стало так темно, словно нас похоронили заживо. Я шел впереди, а отец погонял волов сзади. Мы не разговаривали, только иногда отец произносил короткое ругательство. Было трудно не потерять дорогу, ориентироваться мне помогали ограды. Оборачиваясь, я с трудом различал в темноте волов и телегу. Отец сказал:

– Это перекресток. Осталось всего две мили, Тим.

Но эти две мили показались мне бесконечными.

Наконец впереди забрезжил свет, и мы увидели дом. Свет падал из его окон. Мы провели волов в коровник. Я дал им сена и пошел в дом вслед за отцом. На кухне в камине горел огонь, пахло кукурузными лепешками и горячей подливкой. Платты столпились вокруг меня, помогая снять промокшую одежду. Я разделся догола, и мне было все равно, что на меня смотрели девчонки. Меня завернули в одеяло, усадили у камина и дали тарелку с бобами и горячую кукурузную лепешку. Я вдруг засмеялся – так хорошо почувствовать себя в тепле и в безопасности.

Глава 9

Наутро снег перестал идти и в небе сияло солнце. Вода ручейками стекала по крыше. Было так красиво – снег на полях искрился под лучами солнца. Но эта красота совсем меня не радовала. Я знал: идти по колено в снегу с повозкой, запряженной волами, до самого Реддинга будет нелегкой задачей. Наши ноги сразу промокнут и всю дорогу останутся мокрыми, а когда снег начнет таять, нам придется идти по скользкому месиву. Миссис Платт приготовила нам завтрак. Мы поели, попрощались со всеми, запрягли волов и вышли на дорогу.

– А нам дадут охрану? – спросил я отца.

– Не знаю, – ответил он. – Вчера вечером Платты пытались договориться об этом, но в такую метель найдется немного охотников ездить верхом. Однако у этой погоды есть и свои плюсы, – возможно, разбойники этого тоже не захотят. Ты пойдешь с волами и будешь за ними смотреть, а я поеду впереди.

Так мы и сделали. Отец проезжал две или три мили, а затем возвращался, чтобы проверить, как у меня дела, а потом снова уезжал вперед. Если бы он вдруг увидел впереди ковбоев, то смог бы вернуться ко мне и мы могли бы спрятаться.

– Если я закричу, не жди меня, сразу беги к лесу. По такому снегу они в лес на лошадях не поедут.

Единственным недостатком в этом плане было то, что в здешних краях рядом с дорогой не было леса. Большинство фермеров уже вырубили все деревья поблизости от своих домов. Пробираясь по снегу, я думал, куда бежать, если что-нибудь произойдет. Хотя понимал, что не так-то просто убегать по такому снегу.

Волы шли быстрее, чем вчера. Но они продолжали скользить, особенно на подъемах и спусках. Почти все время я был один – отец ехал далеко впереди. Он возникал передо мной всякий раз неожиданно, убеждался, что со мной все в порядке, и тут же снова исчезал впереди.

Мне было страшно находиться одному. А что, если ковбои едут позади и вот-вот догонят меня? Или может быть, они спрятались в одном из домов или коровников вдоль дороги? Продвигаясь вперед, я смотрел по сторонам и постоянно оборачивался. Каждые пять минут мне казалось, что я слышу топот копыт, и я вздрагивал. Но потом оказывалось, что, кроме покрытых снегом холмов и полей, у меня за спиной ничего нет.

Обедали мы в повозке – выпили пива и съели печенье.

– До Риджбери еще две мили, – сказал отец. – Я проеду вперед, а потом вернусь, и тогда мы поедем вместе. Я успокоюсь, только когда мы проедем это чертово место. – Он покачал головой. – Мы должны ехать дальше, мы должны справиться с этим, Тим, – сказал он. – Держись! Скоро все закончится.

Мы спокойно проехали через Риджбери. Люди, сидевшие в таверне, смотрели на нас. Я подумал, что, наверное, им кажется странным, что мы едем по такому снегу. Отец помрачнел.

– Если раньше никто не знал, что мы здесь, то теперь об этом узнают все, – сказал он.

Когда мы выбрались из города, он снова выехал вперед.

Мои ноги промокли и замерзли, и я снова проголодался – когда ты тратишь столько сил, то одним печеньем и пивом не обойтись. Чтобы отвлечься, я стал вспоминать названия стран мира, которые изучал по географии. Некоторые вспоминались легко – Англия, Франция, Швеция, Россия… Тяжелее всего было с такими маленькими странами, как Гессен, Тоскана или Пьемонт. Я задумался, можно ли считать страной Америку? Если повстанцы выиграют войну, то мы станем страной, но отец был уверен, что они проиграют, поэтому я решил пока Америку страной не считать. Было трудно удерживать все страны в голове. Поэтому, вспомнив больше двадцати стран, я забыл, посчитал ли я Сербию или Индию, и начал вспоминать снова. Я дошел до Аравии, когда неожиданно сообразил, что уже давно не видел отца.

Мне стало не по себе. Как давно он в последний раз показывался передо мной на дороге? Я не мог вспомнить. Наверное, это было примерно полчаса назад или час. Я вспрыгнул на телегу и посмотрел назад, пытаясь понять, как далеко я продвинулся с тех пор, когда видел его в последний раз. Все вокруг было покрыто снегом – деревья, дома, и лишь грязный черный след от нашей повозки тянулся по дороге. Где же я был, когда в последний раз видел отца? Я не мог вспомнить.

Но может быть, я ошибался? Может быть, мне только кажется, что это было давно? Может быть, пока я перечислял все эти страны, мне только показалось, что прошло много времени?

Но нет – мы прошли за это время несколько миль от холмов, которые я теперь с трудом различал. Я начал волноваться. Конечно, причины могли быть самыми простыми. Отец мог встретить кого-то знакомого и остановиться, чтобы поговорить и дождаться меня. Или он мог заглянуть к какому-нибудь фермеру, чтобы раздобыть для нас еду. В общем, можно было найти происходящему простое объяснение, но в то же время я знал: если бы отец решил оставить меня ненадолго одного, он бы меня предупредил.

Так что же произошло? Может быть, просто что-то случилось с Грей? Она могла споткнуться и пораниться. А может быть, поранился отец? Может быть, он упал с лошади и сломал ногу? Главное было поскорее его найти. Я хлестнул волов, чтобы они шли быстрее. Они замычали, затрясли головами и прибавили шагу, но через пять минут пошли медленно. Я снова ударил их, на этот раз сильнее. Но опять не прошло и трех минут, как они замедлили шаг. Они просто не могли двигаться быстрее из-за снега.

Страшные картины возникали в моем воображении: отец мог истекать кровью или лежать без сознания в снегу. Я решил найти его, а уж после продолжить путь. Я отвел волов на край дороги, разгреб снег, чтобы они могли достать до травы, и пошел по дороге так быстро, как только мог, – почти побежал.

По дороге тянулась цепочка следов Грей. Было ясно, что, кроме отца, здесь никто не проезжал. Я пристально вглядывался вперед. Если на краю дороги оказывался высокий валун или пень, я забирался на него, но и сверху видел только цепочку лошадиных следов.

За пятнадцать минут я прошел добрую милю, а может быть, и больше и наконец увидел тсуг[23]23
  Хвойное дерево, распространенное в северной части американского континента.


[Закрыть] и, растущие вдоль левой стороны дороги. За ними на холме стоял дом фермера. Может быть, отец зашел туда, чтобы купить еды или еще за чем-то. Я решил сократить дорогу, пробежав к дому через поле, но потом подумал, что лучше идти по лошадиным следам. Я продолжил путь, пока не дошел до тсуг. И тут мне все стало ясно. На дороге, покрытой снегом и грязью, и на земле около тсуг было множество лошадиных следов, а от них по дороге вели цепочки из трех или четырех следов. Вероятно, ковбои ждали в засаде, прячась за тсугами, потом набросились на отца и куда-то его увезли.

Я стоял на снегу, решая, как поступить, но в голову ничего не приходило. Я только знал, что отца пленили и его больше нет рядом. Слова молитвы полились сами собой: «Пожалуйста, Господи, пожалуйста, помоги». А потом я подумал, что ковбои могут быть рядом, что они прячутся и наблюдают за мной. Я повернулся, оглядел поля, заглянул за тсуги. Там никого не было. Стояла тишина – только легкий ветер качал верхушки тсуг.

Почему же они не отправились за повозкой? Очевидно, отец заставил их поверить в какую-то историю. А может быть, они решили сначала расправиться с отцом, а уж потом вернуться за повозкой и за мной. Мне хотелось бежать домой, не останавливаясь. Дом находился в двенадцати или пятнадцати милях. Если бы я поторопился, то добежал бы за три часа. Я был по-настоящему напуган. Я был сильно напуган и чувствовал, что вот-вот заплачу.

Чтобы прийти в себя, я несколько раз подпрыгнул и похлопал в ладоши. Таким образом немного согревшись, я начал думать.

Первое, что пришло мне в голову, – спрятаться в тсугах, если вдруг кто-то появится. Потом я спросил себя, что бы сделал на моем месте Сэм – ведь он был храбрым и умным и всегда находил выход из сложных ситуаций. Конечно, он не побежал бы домой. Он бы совершил какой-нибудь отчаянный поступок. Самым отчаянным было идти по следам отца, сделать это было просто, потому что следы отчетливо выделялись на снегу. Это и вправду было бы предприятием отчаянным: у меня не было ни ружья, ни шпаги, у меня не было ничего, кроме ножа и палки.

Но тут я подумал, что отчаянный поступок не обязательно будет умным. Поэтому я задался вопросом, что бы сделал отец. А он, скорее всего, отвел бы волов и телегу с товарами домой, чтобы мы смогли содержать магазин и таверну зимой. Немного поразмыслив, я пришел к выводу, что это единственное правильное решение. А вдруг отцу удастся сбежать или сами ковбои отпустят его через какое-то время? В любом случае он наверняка рассчитывает, что я доставлю телегу домой.

Я выбежал из тсугового леса и пошел назад к повозке. Волы не должны были потеряться, они не могут бродить, когда запряжены в тяжелую повозку. Правда, кто-то мог угнать их. Я шел так быстро, как только мог, и все время смотрел, нет ли поблизости людей; через несколько минут я благополучно добрался до повозки. Все было в порядке, с ней ничего не случилось. Я поднял хворостину, хлестнул волов, и они поднялись, замычали и пошли.

Теперь я уже не прислушивался, едут ли ковбои. Я был уверен, что рано или поздно они все равно появятся – после того, как сделают что-нибудь ужасное с отцом. Надо было придумать, как убедить их не трогать ни меня, ни повозку. Сам я, конечно, мог убежать в поле и спастись, но важно было доставить повозку домой в целости – от этого зависело, как мы будем жить зимой.

Через полчаса я дошел до того места у тсугового леса, где ковбои схватили отца. Никаких новых следов здесь не появилось. Я пошел дальше, пытаясь придумать как можно более правдивую историю, чтобы рассказать ковбоям, когда они появятся.

За моей спиной заходило солнце. Скоро должно было стемнеть. Становилось холодно, поднимался пронизывающий ветер. Но я радовался наступающей ночи. Мне казалось, что в темноте было безопаснее. Я решил нигде не ночевать, а просто идти, пока не дойду до дома. Впрочем, если бы даже я и захотел, мне негде было остановиться. В этих краях жили друзья отца, но я никого из них не знал. Я все думал, что же рассказать ковбоям, и наконец мне в голову пришла идея.

Я шел и шел, иногда ударяя волов, когда они замедляли шаг. Солнце опустилось за холмы, оставив на небе розовое зарево, которое постепенно темнело. Я дрожал, мне хотелось есть. В повозке в мешке оставались печенье, вяленое мясо и бутылка вина, которую подарил отцу мистер Богардус. Вино могло бы меня немного согреть. Но я решил пока ничего не есть и не пить. Я знал, что скоро по-настоящему устану, замерзну и почувствую себя очень плохо, поэтому надо поберечь еду до этого времени.

Но, увидев ковбоев, я пожалел, что не выпил немного вина. Они перегородили дорогу, сидя на лошадях в двадцати ярдах от меня – три черные фигуры, бесшумно застывшие в темноте. Вид этих безмолвных фигур так напугал меня, что я чуть не убежал, но я взял себя в руки и продолжил идти прямо на них. Я шел, погоняя волов, как будто мне не было никакого дела до тех, кто перегораживал дорогу. Одна из лошадей ударила копытом, и ее уздечка зазвенела в ночи.

Я тихо прокашлялся, чтобы мой голос не звучал испуганно. А потом закричал:

– Вы конвой? Как здорово, что вы здесь!

Один из них сбросил покрывало с фонаря. Круг туманного света прорезал темноту ночи, и я увидел лошадей, лица, ружья и затоптанный снег.

– Останови волов! – прокричал державший фонарь.

Я остановил волов и сделал несколько шагов вперед. Мужчина наклонился и посветил фонарем на меня.

– Это тот самый мальчишка! – сказал он.

– Да, сэр, – ответил я, – отец сказал, что конвой скоро будет здесь, но вас так долго не было, что я уже начал бояться, что первыми до меня доберутся ковбои!

– Мы не… – начал один из них.

– Замолкни, Картер! – сказал мужчина с фонарем. – Подойди ближе, мальчик.

Я снова сделал несколько шагов вперед. Теперь свет от фонаря бил мне прямо в глаза, мне неудобно было смотреть на них снизу вверх. Все, что я видел в этот момент, – ноги лошадей и снег. Голос мужчины звучал за стеной ослепительно яркого света.

– Когда, твой отец сказал, кон… мы должны были появиться?

– Он говорил, что вы должны были появиться час назад, поэтому я так волновался. Он сказал, чтобы я не волновался, но я никак не мог успокоиться. Он сказал, что, когда начнется перестрелка, надо упасть плашмя и со мной ничего не случится. – Я сделал паузу. – Я думал, вас будет больше. Отец говорил, в конвое будет с полдюжины человек. Он сказал просто лечь на землю, когда начнется перестрелка.

Наступила тишина, а потом один из них сказал:

– Мне все это не нравится. Кажется, нам хотят устроить засаду.

Мужчина с фонарем повернулся в седле:

– Ты что же, хочешь сказать, тебя пугают россказни этого мальчишки?

– Что, сэр? – переспросил я.

– Ничего, мальчик.

– Не найдется ли у вас чего-нибудь поесть, сэр?

– Замолчи, мальчик.

– Мне все это не нравится! Давайте уберемся отсюда!

Мужчина поднял фонарь, чтобы посмотреть на двоих своих товарищей. Теперь я мог немного разглядеть их лица. Какими же страшными они выглядели – небритые, грязные, вооруженные шпагами, пистолетами и ружьями.

– Вы оба боитесь этих россказней? – прорычал он грозно.

– Откуда ты знаешь, что это все россказни?

– Перестаньте вести себя, как малые дети! Нам ничего не угрожает.

– Не стоит так рисковать, Джадсон. Давай просто уберемся отсюда.

– Не стоит так рисковать?! Да в этой повозке добра на сотни фунтов!

– Джадсон, за кражу рома могут и повесить! Я не хочу…

Вдалеке залаяла собака. Заревели волы.

– Проклятье! – воскликнул один из них.

– Это они!

– Да, это же просто собака лает! – воскликнул Джадсон.

– Я не буду так рисковать. – Первый всадник развернул лошадь, другой поехал за ним.

– Проклятье! Да вы свихнулись! – сказал Джадсон. Но они уже неслись галопом по заснеженной дороге. Заворчав, он набросил покрывало на фонарь, тоже развернул лошадь и вскоре скрылся из виду.

Я стоял, прислушиваясь к звуку копыт, затихавшему вдали, а потом засмеялся и заплакал одновременно. Мои руки так сильно дрожали, что я выронил хворостину, а ноги подкашивались – я едва шел. И в то же время я ликовал – я одурачил их, здорово было бы рассказать об этом Сэму! Но все было так ужасно! Отца увели, и я не знал, что с ним; я был один на занесенной снегом дороге в полной темноте, а до дома было еще идти и идти.

Я залез в повозку, поел печенья, вяленого мяса и выпил полбутылки вина. Думаю, я опьянел, потому что помню только, как шел шаг за шагом – и к полуночи добрался до дома.