Текст книги "Мой брат Сэм: Дневник американского мальчика"

Автор книги: Кристофер Кольер

Соавторы: Джеймс Кольер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

Глава 4

Я был так взволнован, что с трудом удержался от крика. Мне было немного не по себе, но в то же время я чувствовал себя счастливым. Когда пришло время обеда, я с трудом заставил себя есть, чтобы никто ничего не заподозрил. Пару раз я чуть было все не выболтал. Знаете, как это бывает, когда очень сильно в чем-то заинтересован, то забываешь, что делаешь или даже где находишься. Я так много думал о том, как выбрать момент, чтобы пойти к Тому Воррапу и наконец-то увидеть Сэма, что начинал забывать о необходимости соблюдать секретность. Один раз я даже громко сказал самому себе: «Интересно, стрелял ли в кого-нибудь Сэм», а в другой раз: «Может быть, надо принести ему что-нибудь поесть». Но тут же спохватывался.

Главной задачей было найти оправдание своему исчезновению на долгое время. В дни учебы было проще, я бы просто сказал учителю, что мне надо пойти домой и помочь в таверне, и пошел бы к Воррапу. Но я не хотел ждать до понедельника, рассудив, что к тому времени, возможно, Сэм уже уйдет.

После обеда отец послал меня в лес за дровами. Немного потеплело, но день был облачный, и тонкий слой снега еще лежал на земле. Я начал рубить деревья, думая, как бы улизнуть к Воррапу. Я решил, что сейчас делать этого не стоит: через какое-то время отец заметит, что звуки ударов прекратились, и решит посмотреть, что я делаю. Я размахивал топором и пытался что-нибудь придумать.

Вдруг послышался топот лошадей. Я распрямился и прислушался. Ясно, что лошадей было много и бежали они очень быстро. Звук доносился с юга. Я не сводил глаз с поворота дороги – они должны были пройти точно мимо меня. Поначалу я различал только тяжелый грохочущий звук копыт, затем стал слышать голоса мужчин и звон сбруи. Наконец они появились на повороте дороги. Это был отряд приблизительно из двадцати человек, и даже издалека я мог разглядеть, что некоторые из них в голубой униформе. Это были повстанцы из Континентальной армии[20]20
  Континентальная армия – американская армия в годы Войны за независимость, организованная и возглавленная Дж. Вашингтоном в 1775 г. Состояла примерно из 5 тыс. добровольцев, к которым время от времени присоединялась милиция штатов (общее число воевавших на стороне Континентальной армии иногда достигало 20 тыс. человек). Финансировалась отдельными штатами и за счет иностранных ссуд и практически всегда нуждалась в деньгах, еде, одежде и амуниции, что не мешало ей побеждать англичан.


[Закрыть] – солдаты во главе с офицером. Из-за деревьев я наблюдал, как они приближаются. У большинства из них за спинами на ремнях висели такие же ружья, как наше. Думаю, они принадлежали к фэрфилдскому ополчению. Всадники скакали, смешивая дорожный снег с грязью. Я продолжал стоять в тени деревьев, и они не обратили на меня никакого внимания. Когда повстанцы пронеслись мимо, я помчался стрелой к дороге и посмотрел им вслед. Они остановились у таверны. Офицер и трое мужчин спешились, а остальные ускакали.

Я был напуган, но во мне пробудилось любопытство. Я подумал, что офицер зашел в таверну, чтобы выпить кружку пива. Я никогда раньше не видел так много настоящих солдат, и мне было интересно посмотреть, что они из себя представляли. Впрочем, я не был уверен, что это безопасно. Что они сделают, если узнают, что отец против войны? Но все же я не хотел упускать такой шанс. Я сократил дорогу, пробежав через лес и заснеженные поля, и подошел к дому с тыльной стороны. Я решил, что проберусь к кухонной двери и сначала послушаю, что происходит. Было опасно бежать с топором, я мог упасть и пораниться, но топор придавал мне ощущение безопасности. Я добежал до коровника, проскользнул на скотный двор. Сюда доносился топот лошадей перед таверной и звон сбруи.

В таверне кто-то закричал. Я бросился через скотный двор и проскользнул на кухню. Дверь в пивную была закрыта, но там, где она крепилась петлями к стене, оставалась щель. Внутри снова закричали. Я на цыпочках подошел к двери и приложил глаз к щели.

Мама стояла около камина. Перед ней стоял мужчина и винтовкой преграждал ей дорогу. Два других солдата держали отца, скрутив ему руки за спиной так, что он не мог двигаться. Офицер стоял перед ним со шпагой. «Мы знаем, что у тебя есть оружие, Микер. Где оно?!» – кричал он. Он выставил перед собой шпагу так, будто собирался вонзить ее в отца. Я решил бежать за помощью, но тут же сообразил, что помощи ждать неоткуда.

– У меня больше нет ружья! – закричал отец. – Мой сын Сэмюэль украл его, чтобы поиграть в солдатика.

Офицер засмеялся:

– Ну, хватит, я не собираюсь верить этим россказням. Вы все здесь тори. Нам нужно твое ружье. – Он направил шпагу в живот отца.

– Мне все равно верите вы или нет, – ответил отец. – Что вы собираетесь сделать, проткнуть меня и оставить мою жену и ребенка на произвол судьбы?

– Да, если ты не отдашь оружие. – Он взмахнул шпагой. – Мы знаем, что оно у тебя есть. Мы знаем обо всех ружьях в Реддинге. Не все хотят быть псами короля.

Отец сплюнул.

– Повсюду предатели! – закричал он.

– Следи за своим языком, или я его вырежу!

Зря отец кричал на офицера повстанцев. Лучше бы ему было молчать. Но так же, как и Сэм, отец терпеть не мог, когда ему указывали, как вести себя. «Отец, – прошептал я про себя, – пожалуйста, не спорь».

Отец все-таки взял себя в руки и спокойно сказал:

– Я говорю вам правду. Мой сын сбежал, чтобы присоединиться к вашей армии, и забрал мое ружье. У нас здесь нет оружия… разве что ножи для разделки мяса.

Офицер бросил взгляд на отца и сказал:

– Я тебе не верю.

Затем он поднял шпагу и плашмя ударил ею отца по лицу. Мама пронзительно закричала, отец выкрикнул проклятья; тонкая струйка крови побежала по его щеке. Я понял, что надо делать, – выбрался из кухни, пробежал через скотный двор и понесся через пастбище к дому полковника Рида. Только один человек знал, где отцовское ружье, и этот человек находился у Тома Воррапа.

Я был напуган. Война наконец добралась до Реддинга, и это было ужасно. Поскольку у Реддинга была репутация города тори, повстанцы решили его разоружить. Отчасти потому, что им самим было нужно оружие, отчасти для того, чтобы быть уверенными, что тори из Реддинга не сделают с солдатами Континентальной армии то, что шестью месяцами раньше минитмены сделали с британцами в Конкорде и Лексингтоне. Я понимал, что повстанцы не шутят и могут убить отца.

Я бежал, перелезая через каменные и железные ограждения, разделяющие пастбища. Мое лицо горело. Я не позволял себе остановиться и передохнуть – перед моими глазами стоял офицер повстанцев, размахивающий шпагой перед лицом отца. Воздух с хрипом вырывался у меня из горла, а ноги настолько ослабли, что несколько раз я чуть было не упал.

Но перед хижиной Тома Воррапа я остановился. Тонкий дымок, едва различимый на фоне серого неба, вился из трубы. Вход загораживало висевшее одеяло. Я его отодвинул и заглянул внутрь. Огонь в очаге, сложенном из камней, почти догорел, но было еще достаточно светло, и я разглядел, что в хижине нет никого, кроме Сэма. Он спал на животе, на постели Тома Воррапа, укрытый оленьей шкурой. Я слышал его легкое дыхание и видел, как вздымается и опускается его спина. Я подумал, что, наверное, он сильно устал. Впрочем, он всегда спал крепко, и я знал, что его очень трудно разбудить – даже если начать трясти.

Я вошел в хижину и опустился на колени у кровати. Мне стало жалко будить Сэма, но делать было нечего. Я положил руку на постель и неожиданно понял, что дотронулся до чего-то необычного, – под одеялом, на краю кровати, лежало что-то тяжелое и длинное. Это было ружье, во сне Сэм сжимал его ствол. Я подумал, что у Сэма вошло в привычку спать с «Браун Бесс», чтобы никто его не украл.

Моя рука заскользила по стволу, пока я не нащупал приклад, схватил его и осторожно потянул. Сэм захрапел во сне и мотнул головой, как будто пытался отогнать от лица муху, но не проснулся. Я снова потянул ружье. Он что-то забормотал.

Я отпустил ружье и вынул руку из-под одеяла. Надо было решить, что делать дальше. Сэм очень устал и спал глубоким сном. Я подумал, что можно попробовать сбросить его руку с ружья и он вряд ли проснется. Раньше, когда мы спали в одной постели, он не раз закидывал на меня руку или ногу во сне, я ворчал и сбрасывал их с себя, но Сэм не просыпался. Я решил попробовать. Я осторожно стащил одеяло с его руки и ружья и быстро скинул руку Сэма со ствола. Он снова захрапел, но не проснулся. Я схватил ружье и выбежал из хижины, задев головой одеяло, завешивавшее вход. Я бежал через заснеженные пастбища так быстро, как только мог, надеясь добраться до дома раньше, чем там случится что-нибудь плохое. На снегу передо мной была цепочка моих собственных следов, обрывавшаяся только у заборов.

Я был так взволнован и испуган, что не услышал, как за мной бежит Сэм. Лишь у пастбища Рида, когда пришлось перелезать через каменную стену, я услышал звук его шагов. Я обернулся и с высоты увидел его в сотне ярдов позади. Он увидел, что я на него смотрю, но не закричал, боясь, что его могут услышать.

Я спрыгнул со стены и побежал так быстро, как только мог, хотя и знал, что это бесполезно. Сэм был старше, а значит – сильнее, быстрее, выше, чем я. Я снова обернулся, Сэм в этот момент как раз добежал до стены. Ему не надо было на нее взбираться, он просто ее перепрыгнул и побежал дальше. Тогда я побежал налево, к дороге, подумав, что Сэм за мной не побежит – там его могли увидеть. Я пытался молиться, но слова молитвы не приходили мне в голову, поэтому я просто шептал задыхаясь: «Пожалуйста, Господи, пожалуйста».

Сэм был уже в десяти ярдах от меня.

– Тимми, – сказал он, – Тимми, верни мне его, не дай Бог поранишься о штык.

Я обернулся. Мы стояли лицом друг к другу. Вдруг Сэм набросился на меня и попытался выхватить ружье. Он ухватился за ствол, но я сумел вывернуться. Он выругался и засунул пальцы в рот, я понял, что, когда выдергивал ружье, штык порезал ему руку. Я направил ружье ему в живот и сказал:

– Не подходи, Сэм, или я выстрелю.

Я даже не мог правильно держать ружье. Оно было слишком длинным и тяжелым для меня. Я не мог поднять его до плеча, и оно упиралось в бедро – одной рукой я держал ствол, а другая лежала на спусковом крючке.

Сэм смотрел на меня:

– Тимми!

– Не двигайся, Сэм.

– Оно не заряжено, Тим.

– Ты лжец.

Он шагнул ко мне.

– Не подходи, Сэм, или я выстрелю тебе в живот.

Вдруг я расплакался, это были не просто слезы, меня сотрясали рыдания. Мне было стыдно плакать на глазах у Сэма, но все было так ужасно, что я просто не мог остановиться.

– Не сходи с ума, Тимми. Оно не заряжено. Дай сюда!

– Они дома! Они хотят убить отца, если он не отдаст им «Браун Бесс»!

– Кто? Кто дома?

– Солдаты из Фэрфилда.

И тут Сэм набросился на меня. Я так и не узнал, смог бы я выстрелить, потому что Сэм повалил меня на землю, сел верхом и вырвал ружье. Лицо Сэма было смертельно бледным.

– Ты же мог застрелить меня, поросенок! – Он слез с меня, и я сел. – Ты в порядке? – спросил он.

Я вскочил:

– Они уже, наверное, убили отца!

– Тимми, я не могу пойти домой.

– Почему не можешь, они же твои друзья!

– Я не могу, Тимми. Я не должен здесь находиться.

– Что ты имеешь в виду?

– Я должен быть в Денбери, покупать коров. Они послали меня туда из Кембриджа вместе с капитаном Чемпионом, интендантом, потому что я из этих мест.

– Ты что, убежал?

– Я не дезертировал, я просто решил побыть дома несколько дней. Капитану Чемпиону пришлось поехать за чем-то в Уотербери, вот я и решил улизнуть.

– Чтобы увидеться с Бетси Рид.

– Ну и что с того? Им меня не поймать, – сказал Сэм. – Солдаты всегда смываются домой на пару дней, офицеры часто не знают, где половина парней. Если они ищут тебя, кто-то из друзей всегда скажет, что ты вывихнул лодыжку и плетешься где-то позади.

– Сэм, я боюсь за отца. Пойдем скорей!

– Я думаю, с ним все в порядке. Они разоружают тори повсюду. Это приказ Генеральной ассамблеи[21]21
  Наименование законодательного собрания в штатах Айова, Колорадо, Коннектикут, Миссури и др.


[Закрыть] Коннектикута. Ты же не думаешь, что они позволят тори хранить оружие?

– Что они сделают с отцом?

– Наверное, просто немного попугают. Они не убивают простых людей.

– Я видел, как офицер хотел проткнуть отца шпагой. Ты должен пойти домой, Сэм, ты должен!

– Я не могу, Тим. Если они увидят меня здесь, то повесят за дезертирство.

– Тогда дай я заберу ружье домой и отдам им.

– Я не могу, Тим. Если я вернусь в лагерь без оружия, они меня точно повесят!

Я задумался.

– Боже, Сэм, зачем ты пошел сражаться?! Почему не остался в колледже?!

– Я не мог, Тим. Как я мог остаться, когда все мои друзья ушли сражаться?!

Я это понимал, но не собирался сдаваться.

– Твоя семья должна быть для тебя важнее всего.

Он выглядел смущенным, но ничего не сказал.

– Ты просто трус! – сказал я.

На самом деле я так не думал – те, кто вступают в армию, чтобы сражаться, не могут быть трусами, но я же злился на него.

– Нет, я не трус! – ответил он.

По правде говоря, трусом был я. Теперь, немного успокоившись, я боялся того, что увижу, вернувшись домой. Вдруг отец лежит на полу с дыркой в животе, истекая кровью?..

– Хорошо, Сэм, если ты не трус, пошли со мной домой и проверим, все ли в порядке.

Он задумался.

– Я дойду с тобой до коровника. – Он быстро зарядил «Браун Бесс», воспользовавшись порохом из рожка, висевшего у него на шее, и дробью из сумки, болтавшейся на поясе.

Меня поразило, сколь привычными жестами он это делал.

– Ты уже кого-нибудь убил, Сэм?

Он снова смутился:

– Мы еще не сражались.

Мы пошли по заснеженным холмам, вверх и вниз по склонам, – той дорогой, которой пришел я. Сэм шагал быстро и энергично. Он привык к ходьбе благодаря постоянным маршам, мне было трудно за ним поспевать, но я был рад, что мы шли быстро, потому что волновался за отца. Через пятнадцать минут мы вышли на нашу дорогу, пересекли ее, пробрались в коровник и оттуда посмотрели на таверну. Из трубы шел дым, было тихо – никаких звуков, никаких мужчин и лошадей.

– Ничего особенного не вижу, – сказал Сэм.

– Пошли со мной, посмотрим, – сказал я.

– Для меня это рискованно, Тим.

– Там никого нет, – ответил я.

Он посмотрел на меня. Мы оба знали, что он должен был пойти, потому что был старшим братом.

– Хорошо, – сказал он, – пойдем.

Мы бросились через коровник на кухню, и неожиданно перед нами появился отец, на его лице была кровь. Он и Сэм стояли в пяти футах и смотрели друг на друга. А потом Сэм развернулся и побежал.

– Сэм, – закричал отец, – вернись, Сэм!

Но Сэм промчался через коровник и побежал через заснеженные поля к лесу, прижимая к себе «Браун Бесс». Мы с отцом смотрели ему вслед и видели, как он добежал до каменной стены на краю нашего пастбища. Он вскочил на нее, распрямился и посмотрел на нас. Потом помахал нам рукой, спрыгнул со стены и исчез в лесу.

Глава 5

До этого самого момента война не казалась настоящей. Мы знали о ней из статей в «Коннектикут джорнал» и из рассказов путешественников в таверне. Один из наших постояльцев участвовал в сражении при Лексингтоне и был ранен в колено. Он хромал и носил на веревке на шее пулю, которая его ранила. Конечно, Сэм не был единственным в Реддинге, кто присоединился к ополчению, были и другие, и мы слышали, что кто-то из них ранен или убит.

Но никого из них я не знал, поэтому война казалась мне чем-то ненастоящим – она не имела ко мне никакого отношения. Но после того, как к нам пришли с обыском, мое отношение к войне изменилось – оказалось, что она может прийти в дом и к нам.

К счастью, солдаты не причинили никому серьезного вреда; несколько мужчин получили легкие ранения, а у отца остался едва различимый тонкий шрам. Тем не менее жители Реддинга были возмущены – у них отобрали ружья. Ружье в наших краях считалось очень ценной вещью, и предназначалось оно вовсе не для охоты – вокруг было не так уж много дичи, хотя иногда фермерам случалось убить оленя или ондатру. Большинству ружья были нужны для защиты от волков, которые иногда приходили из леса и нападали на овец.

Хуже всего было то, что в Реддинге заканчивались запасы еды. Армейским интендантам надо было кормить войска. Иногда они покупали скот, но бывало и так, что солдаты просто угоняли коров с чьего-нибудь поля, не заплатив. Или делали еще хуже: прямо на поле забивали пару коров, разрезали на части и тащили на плечах в лагерь. Это делали обе стороны – и повстанцы, и тори. Для фермера было ужасно потерять молочную корову, это означало, что в доме больше не будет ни молока, ни масла, ни сыра. Но никто не мог ничего с этим поделать. Когда такое происходило, люди начинали писать жалобы, но толку от этого было мало.

К январю 1776 года еда стала для нас проблемой. Сами мы не голодали, но содержать таверну становилось все сложнее – мясо, мука, ром и пиво продолжали повышаться в цене. Из-за этого нам самим пришлось повысить цены, потом цены на продукты снова возросли, и нам пришлось их поднять еще раз.

Но самым страшным было то, что мы не знали, где находится Сэм. Конечно, его и раньше часто не было дома, и мне приходилось выполнять его работу по дому, но тогда он был в Йеле, и мы за него не волновались, не думали все время – не ранили ли его, не заболел ли он, не погиб ли. Хотя, если честно, я ему немного завидовал. Перед моими глазами то и дело вставала картина, как он стоит на каменной стене с «Браун Бесс» под мышкой и машет нам.

Он казался таким храбрым и взрослым, и я мечтал быть похожим на него. Конечно, я не хотел, чтобы меня подстрелили, ранили или убили, но мне казалось, что это так здорово, уметь заряжать ружье как Сэм – так, словно для тебя это пара пустяков. Для младшего брата все, что делает старший, кажется замечательным. Когда я был маленьким, то смотрел, как Сэм доит Старуху Прю, восхищался им и думал, какой же он умный. А потом, когда я подрос и наступила моя очередь учиться доить корову, я понял, что в этом нет ничего замечательного, это просто тяжелая работа, от которой болят руки. Поэтому я мог сообразить, что быть солдатом тоже не здорово – это наверняка очень тяжелое занятие. Но я все равно завидовал Сэму и хотел подрасти, чтобы тоже сделать что-нибудь выдающееся.

Время шло, война продолжалась. Иногда газеты писали о победах повстанцев, иногда – о победах тори. Все казалось очень запутанным, и статьи только сбивали нас с толку. Трудно было понять, кто побеждает на самом деле, потому что обе стороны заявляли о своих победах. Отец говорил: «Повстанцы чертовски глупы. Как они думают одолеть всю британскую армию?! Они могут разбить небольшие отряды, но как только начнутся по-настоящему ожесточенные бои, британцы просто задавят их своей массой… В общем, в результате не выйдет ничего хорошего, только люди зря погибнут».

Иногда ополчение проходило через Реддинг, и тогда офицеры повстанцев заходили в таверну выпить кружку пива. Они никого не трогали, выпивали пиво и уходили. Я стоял у дверей, провожал их взглядом и думал: «Если бы я был солдатом, в какую из армий я бы вступил?» У британцев были красивые мундиры и новые до блеска начищенные ружья, но в то же время не было боевого духа, который присутствовал у повстанцев, сражавшихся с могучей британской армией.

Наступила весна, и однажды утром в апреле 1776 года в таверну заглянули мистер Хирон и Том Воррап, который выполнял поручения мистера Хирона по доставке писем. За окном накрапывал дождь, а у нас в камине горел огонь. Отец чинил сиденье для стула, я ему помогал. В доме было уютно и тепло.

Отец прекратил работу.

– Доброе утро, мистер Хирон, – сказал он.

Отец всегда был с ним вежлив. Мистер Хирон закончил Тринити-колледж в Дублине и стал оценщиком земли. Его избрали в Генеральную ассамблею Хартфорда[22]22
  Город в штате Коннектикут.


[Закрыть], но патриоты прогнали его оттуда потому, что он был тори. Хирон был богат, но никто не знал, откуда у него такие деньги. У него было много слуг.

– Доброе утро, Лайф, – сказал он отцу и затем, заметив меня, добавил: – Доброе утро, Тим.

– Доброе утро, сэр, – сказал я.

– Твой сын – умный мальчик, Лайф. Такой же, как и Сэм. Надеюсь, он по-прежнему ходит в школу.

Отец покачал головой:

– Я бы хотел, чтобы он учился, но мне тяжело обходиться без него в таверне.

Мне самому, однако, не очень-то хотелось возвращаться в школу. Я считал себя не глупее Сэма, но мне было не так интересно в школе, как ему. Мне нравилось решать задачи и примеры, но я не испытывал никакой любви ни к правописанию, ни к изучению Библии и заучиванию псалмов.

– Сэр, Сэм умнее меня, – возразил я, чтобы не показаться нескромным.

– Когда я смогу обойтись без Тима, то, конечно, отправлю его учиться дальше, – сказал отец, – но пока он нужен мне здесь.

– У него есть способности. Я бы смог сделать из Тима оценщика земли – при условии, конечно, что он будет усердно заниматься. Я могу взять его в ученики на год или даже на два, когда он еще немного подучится арифметике.

Быть оценщиком земли очень хорошо. Можно заработать кучу денег. Отец говорил, что оценщики земли всегда знают, как заключить хорошую сделку на землю, и богатеют за счет спекуляций. Но с другой стороны, я не очень-то хотел опять ходить в школу и тем более учиться с усердием.

– Я не знаю, так ли я умен, – возразил я, продолжая разыгрывать скромность.

– Ты умный мальчик, Тим. – Мистер Хирон сел за стол. – Не сходишь ли ты за кружкой пива для меня и Тома?

Том Воррап не сидел рядом с мистером Хироном, потому что был простым индейцем, а стоял, прислонившись к стене. Я достал три кружки с полки, наполнил их пивом, поставил на стол и снова занялся сиденьем.

– Никаких вестей от Сэма? – спросил мистер Хирон.

– Никаких, – сказал отец. Я знал, что ему не хочется говорить о Сэме, но он не мог быть грубым с мистером Хироном.

– Он вам не пишет?

– Нет.

Они не обращали на меня никакого внимания. Я взглянул на Тома Воррапа. Он стоял у стены с кружкой пива в руках. Его лицо ничего не выражало. Я не мог понять, на чьей он стороне. Его хижина была на земле мистера Рида, а мистер Рид был сторонником повстанцев, но он работал на мистера Хирона, а мистер Хирон был тори.

– Сэм позорит всю семью, – заметил мистер Хирон.

Отец ничего не ответил, только пожал плечами.

Мистер Хирон должен был понимать, что отцу не хотелось говорить о Сэме, но он продолжил:

– Наверняка есть способы узнать, где он.

– Если он захочет с нами увидеться, то знает, где нас искать.

Мистер Хирон кивнул:

– На самом деле я пришел сюда не для того, чтобы говорить о Сэме, я хочу поговорить о Тиме. У меня есть одна работенка, и я подумал, что Тим вполне мог бы с ней справиться. Мне нужен мальчик, чтобы кое-что доставить в Фэрфилд.

Я посмотрел на лицо отца. Его глаза сузились.

– Зачем вам нужен мальчик, мистер Хирон? Чем плох Том?

Хирон покачал головой:

– Индейцу непросто дойти до Фэрфилда. Его будут останавливать через каждые пять миль. Но никто не тронет мальчика.

Это было одновременно пугающее и заманчивое предложение. Вот оно – настоящее приключение! Но конечно, я знал, что никого не волнует мое мнение, поэтому промолчал.

– И что же вы хотите туда передать? – поинтересовался отец.

– Ничего особенного, – небрежно ответил мистер Хирон. – Несколько деловых писем.

Отец ничего не ответил и уставился в кружку с пивом. Мистер Хирон отпил пива и сказал:

– Это безопасно, Лайф, никто не тронет мальчика.

– Деловые письма, – повторил отец.

– Да. Деловые письма.

Я не удержался:

– Я смогу, отец. Я выйду завтра утром и вернусь к ужину.

– Замолчи, Тим!

– Я заплачу ему шиллинг.

Отец снова уставился в кружку, а потом медленно покачал головой.

– Нет, мистер Хирон, – сказал он, – один мой мальчик уже сгинул в этой кровавой войне, я не хочу, чтобы то же самое случилось с Тимми.

Повисло молчание. Потом мистер Хирон повторил:

– Я же сказал, что это деловые письма, Лайф. Деловые письма.

Отец посмотрел на него:

– Нет, мистер Хирон, нет.

Когда отец говорил «нет», спорить было бесполезно. Меня его ответ огорчил. Пешком добраться до Фэрфилда было бы первым настоящим приключением в моей жизни! Я был там всего раз или два, когда отец ездил туда за ромом и брал с собой нас с Сэмом. Если бы я донес письма до Фэрфилда, мне было бы чем похвастать перед Сэмом. Но отец сказал «нет». Мистер Хирон знал – спорить с отцом нет смысла.

Мистер Хирон допил пиво и встал.

– Я верил в вас, Лайф, – сказал он, – я думал, что могу на вас положиться.

Мой отец тоже встал:

– Я уже пожертвовал, мистер Хирон, многим – я потерял своего сына. Вы знаете, что я не испытываю особой любви к повстанцам, но сражаться в этой войне я не собираюсь.

Мистер Хирон кивнул и вышел вместе с Томом Воррапом. Я убрал со стола пустые кружки.

– Ничего бы со мной не случилось, – сказал я.

Отец положил руку мне на плечо:

– Ты не понимаешь, Тим. Это не деловые письма.

– Что? – удивился я.

– Не знаю, какую игру затеял этот Хирон. Я чувствую, что дело не чисто. Лучше держаться от него подальше. Можешь быть уверен: письма, которые он повсюду рассылает, к делам не имеют никакого отношения. А теперь давай забудем, что он вообще сюда заходил.

Он посмотрел мне прямо в глаза.

– Хорошо, отец, – сказал я.

Но я, конечно, ни о чем забыть не смог. Мистер Хирон хотел, чтобы я доставил данные разведки или еще что-то столь же важное. Ночью, лежа в постели на чердаке, я думал только об этом. Конечно, идти в Фэрфилд с секретным донесением было опасно, но желание сделать что-то особенное пересиливало страх. Сэм сейчас переживает удивительные приключения; когда он вернется домой, он наверняка расскажет множество страшных историй о службе в армии, о сражениях и обо всем, что с ним происходило. Мне тоже хотелось чем-нибудь похвастать перед ним. Почему ему одному должна достаться вся слава? Мне тоже хотелось хотя бы немного славы, хотелось, чтобы Сэм уважал меня и гордился мной, чтобы он перестал считать меня ребенком. Я не мог одерживать победы в спорах, но мог быть таким же храбрым и мужественным, как Сэм, и совершать отчаянные поступки.

Я рассердился на отца за то, что он меня не отпустил. Это было нечестно, Сэм же пошел воевать! Я ударил кулаком по кровати. В этот момент я как-то забыл о том, что отец не разрешал Сэму идти на войну и брат просто сбежал.

На следующее утро я продолжал думать обо всем этом, когда доил Старуху Прю, и чем больше думал, тем сильнее злился. Подоив Прю и выгнав ее на пастбище, накормив цыплят и собрав яйца, повесив молоко над колодцем, чтобы оно остудилось, к концу дня я просто кипел от злости. Нечестно, несправедливо было так со мной поступать! Когда я вернулся домой, я был полон решимости спорить с отцом.

Он сидел в пивной за столом и пил чай. Я встал перед ним, изо всех сил стараясь держать спину прямо, посмотрел ему в глаза и сказал:

– Отец, почему я не могу отнести письма мистера Хирона? Вы же тоже на стороне тори!

Он посмотрел на меня, потом подул на чай.

– Потому что я так сказал.

– Я не вижу никаких причин запрещать мне выполнить просьбу мистера Хирона, – упрямо продолжил я.

Отец посмотрел на меня:

– Если ты не прекратишь со мной спорить, то получишь, Тимми.

– Мне наплевать, – ответил я, – если мы считаемся лоялистами, то должны помогать…

Отец со всей силы ударил кулаком по столу, а потом ткнул пальцем мне в грудь.

– Не тебе учить меня, кому мы должны помогать! – воскликнул он.

– Отец…

– Тимоти! Проклятье! Я… – Внезапно отец замолчал на полуслове, и я знал почему. Он вспомнил, как кричал на Сэма, и… Сэм сбежал. Отец испугался, что, если будет кричать на меня, я убегу тоже.

– Пожалуйста, Тим, остынь, – сказал он так спокойно, как только мог, – это опасно. Ты думаешь, что они не тронут тебя только потому, что ты ребенок, но ты заблуждаешься. На этой войне им все равно, ребенок ты или нет, – они убьют тебя, глазом не моргнув, или бросят на тюремный корабль и оставят там гнить. Знаешь, что происходит с людьми на этих кораблях? Они долго не живут. Там свирепствует холера, а если не она, то чахотка или еще что-нибудь пострашнее!.. Тим, это того не стоит.

Я знал, что он прав, не стоило так рисковать, но я все равно хотел совершить отчаянный поступок.

Две недели спустя я придумал, как мне поступить. Я убирал улицу перед таверной и чистил доски, которые мы выложили на ней весной, когда на дороге появился Джерри Сэнфорд.

– Куда ты идешь? – спросил я.

– Сельдь пошла, – ответил он и помахал у меня перед носом удочкой. – Отец разрешил мне пойти порыбачить.

– Везет же тебе. Смотри, чем мне приходится заниматься.

– Спроси своего отца, может, он тебе тоже разрешит.

– Он не разрешит, в таверне слишком много дел.

– Спроси его.

Я зашел в дом. Отец оттирал песчаником стол в пивной.

– Отец, Джерри Сэнфорд идет рыбачить. Можно и я пойду?

– В таверне еще много дел.

– Если мы поймаем много рыбы, ее можно будет засолить.

Он задумался на минуту.

– Хорошо, иди. Неплохо для разнообразия поесть рыбный суп.

Мы с Джерри пошли к нему домой, взяли еще одну удочку, крючки и наживку, а потом пошли к мельничному ручью, который на самом деле назывался рекой Эсптак. Там была плотина, а в сотне ярдах ниже по течению – большой пруд. Весной сельдь шла вверх по течению на нерест, но она не могли перебраться через плотину, поэтому пруд был просто заполнен рыбой. Мы с Джерри поймали дюжину рыбин и здорово провели время. Отец был доволен – он любил рыбный суп! Но я радовался больше всех – теперь у меня появилась возможность уходить из дома!