Текст книги "Вместо свадьбы"

Автор книги: Кристина Лестер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

9

Это было третье утро подряд, когда Эвелин не видела восхода солнца. Потому что пошел дождь.

Она проснулась в восемь и долго лежала, глядя в потолок, вспоминая почему-то Довиль и Себастьяна. Ей даже немного захотелось повидаться с ними: с любимым городом и с Себастьяном. Хотя последний, наверное, сейчас занят приготовлениями к свадьбе с Сесиль.

А еще она соскучилась по Рене, по приятельницам на работе, по мадам Роше. Да, по мадам Роше, пожалуй, даже больше всего, несмотря на легкую обиду.

Конечно, мадам поступила с ней нехорошо… и в то же время Эвелин понимала, что иначе она не могла: ведь родной сын дороже. А кстати, почему она не пригласила родного сына пожить к себе? Может быть, они оба привыкли к свободе?.. В общем, не важно, почему мадам так поступила, но сейчас Эвелин не отказалась бы провести с ней вечерок, как всегда за бокалом ее любимого бургундского, и посплетничать о жизни…

А потолок тут совсем другой, не как в ее квартире. А интересно, Бернар и правда не станет больше смотреть в ее сторону или это он так блефует? А интересно, какая у Бернара квартира? И часто ли он водит туда девушек?

Что-то новое, похожее на ревность или на чувство собственничества, зародилось у нее в душе. Эвелин даже немного опешила: это из-за Бернара? Да ну, глупости: он же никогда не рассматривался ею как мужчина. И все-таки ее сильно задел тот факт, что Бернар был женат. Но Эвелин не могла понять или определить для себя природу этого чувства. Что-то здесь не сходится. Может, он ее обманывает? Не исключено.

Обман, везде обман! А любопытно, что про Шарля она почти не вспоминает. И по сути дела перестала вспоминать еще до разрыва. Неужели причиной тому стало сближение с Бернаром во время этой бури? И его поцелуй…

Эвелин задумалась. Не такая уж она легкомысленная особа. А Бернар всегда был рядом, всегда давал понять – в шутку или всерьез, – что неравнодушен к ней… Она привыкла к этому ощущению, словно к материнской заботе, а тут в одночасье все изменилось. После единственного поцелуя (кстати, в бессознательном состоянии) ее, что называется «зацепило». Ну не так уж, чтобы совсем сильно, но… все-таки она стала смотреть на него отнюдь не как на брата!

Ну а что касается Шарля, то тут все просто: страсть прошла, и его предательство лишь поспособствовало скорейшему разрыву. И нисколько она не легкомысленная! И они в любом случае расстались бы, только… Только в глубине души у Эвелин сидело сомнение: если бы не тот поцелуй Бернара, может быть, все сложилось бы иначе? И о предательстве Шарля она узнала бы гораздо позже, а то и не узнала бы вовсе? Любопытная мысль, если учесть, что…

В дверь постучали, оторвав ее от самого интересного, и по характерному стуку Эвелин поняла, кто это. Она вскочила и заметалась по комнате. Бернару никак нельзя показываться в своей любимой бирюзовой пижамке, это зрелище не для мужских глаз. Хотя…

– Черт, он же меня в ней уже видел!

Перед тем как открыть, она остановилась перед зеркалом: волосы взлохмачены, воротник растянут, и из него торчит тонкая длинная шея, штанины тоже вытянулись на коленях…

– О, – Бернар смерил ее взглядом с головы до ног, – ты как всегда выглядишь потрясающе!

– Ты пришел, чтобы снова говорить мне гадости? – Эвелин все еще раздумывала, впустить его или нет.

– Я, кстати, еще не сказал ни одной. Ни вчера, ни когда-либо раньше. Можно войти?

– Нет!

Он все же вошел и с улыбкой уставился на Эвелин.

– Рад, что ты меня ждала. – Он оттянул рукав ее пижамы. – Хи.

– Бернар!

– Знаешь, что? У нас мало времени, так что обойдемся без прелюдий и перейдем сразу к делу… Да не смотри ты на меня так! Это не то, о чем ты подумала!

– А я еще ни о чем не подумала.

– Да? У тебя на лице написано: «Как?! Он сейчас будет меня насиловать? А я еще не почистила зубы!»

– Бернар, я тебя сейчас выставлю.

Эвелин не верила своим глазам и ушам. Это был какой-то не такой Бернар. Таким он был в Довиле, когда любил шутить на тему их вероятного романа, высмеивая и себя, и ее. Тут он сильно изменился, и Эвелин нравилось, каким он стал, и вдруг на тебе: снова прежний Бернар – пошляк и шутник.

– В этом смысле мне как раз очень нравятся долгие прелюдии. А вот сейчас я хочу сказать побыстрее… – Он опустился перед ней на одно колено и сделал дурашливое выражение лица. – Дорогая Эвелин! Перед тем как отправиться в долгое странствие и перед тем как окончательно изгнать твой светлый образ из своего сердца, я хотел бы э-э-э… поставить некую символическую точку.

– Что?

– Не смотри на меня так строго, дорогая. Я всего лишь предлагаю тебе составить мне компанию в поездке в Фробишер-Бей.

– Что?

– Эвелин, тебя забыли разбудить? – Он встал и бесцеремонно взял в ладони ее лицо. – Ты слышишь меня? Я сейчас еду в Фробишер-Бей: хочу развеяться перед тем, как на месяц уехать на необитаемый остров. Поехали со мной? Кстати…

Она проглотила очередное «что?» и сосредоточенно помотала головой:

– Нет, подожди. Прямо сейчас?

– Да, прямо сейчас. Поторопись, туда едет наша машина, я обещал, что скоро буду. Кстати, хочу на этот месяц оставить тебе запасные ключи от своего номера. Вот возьми.

– Зачем они мне?

– Не знаю. Может, пригодятся. У меня с балкона гораздо лучше видно рассвет.

– У меня тоже его неплохо видно!

– Ну все равно возьми. – Бернар положил ключ в карман ее пижамы. – Эвелин, прошу тебя, не тормози. Начинай одеваться, я подожду… Да не бойся ты! Я же видел тебя уже и в халатике, и без халатика… Почти.

– Не понимаю, зачем тебе сегодня в Фробишер-Бей?

– Я же говорю, развеяться. Мне тут скучно. Ну? Едем? – Он, не дожидаясь ответа, взял ее за руку и отвел в ванную. – У тебя есть пять минут. Время пошло.

Да, такого она не ожидала. Эвелин просто не могла поверить, что Бернар способен на такое. Нет, в каком-то смысле она уже привыкла не удивляться сюрпризам, которые подбрасывал ей этот человек, раскрывая себя с самых неожиданных сторон. Но все-таки сегодня Бернар превзошел самое себя.

То он был влюбленным Бернаром, готовым на все, то он был бесцеремонным Бернаром, без конца подтрунивавшим над ней, то он был заботливым и внимательным, а то принимался валять дурака и изводить ее глупыми вопросами.

Весь день они гуляли по городу, пообедали в ресторане, потом выпили вина в другом, сходили в местный музей. Потом пошли кататься на аттракционах (Эвелин так захотела), и все это время Бернар болтал без умолку.

Он вел себя как влюбленный школьник и как разнузданный пошляк одновременно. Порой Эвелин казалось, что за его дурацкими выходками кроется отчаяние. Но почему? Что его так мучает? Неужели все из-за того, что они расстанутся на месяц? Эвелин смотрела на него сквозь красный бокал с вином и не верила, что это так. Но даже если и так, то интересно, на что он рассчитывает?

– Эвелин, думаю, настало время поговорить серьезно, – вдруг сказал он.

– О чем?

– О нас.

Она немного заволновалась:

– Знаешь, уже вечер, на улице становится холодно, а это кафе скоро закроют.

– Правильно. Надо брать такси и возвращаться на базу. Или вызывать нашу машину, потому что такси обойдется в огромную сумму.

– Ты об этом хотел поговорить?

– Нет.

– А о чем?

– Я же сказал: о нас. – Он встал, обошел столик и поднял ее на ноги. Вид его был торжественен. – Эвелин. Я завтра уезжаю. И, возможно, у меня не будет более подходящей возможности сказать тебе все, что я хочу.

Из динамиков лилась тихая музыка. Немногочисленные посетители кафе были заняты друг другом…

Сейчас, по меньшей мере, признается в любви, а то и сделает предложение! – подумала Эвелин, и у нее почему-то захватило дух.

– Давай потанцуем? Как тогда…

– Когда? – машинально спросила она, а Бернар почему-то испугался.

– Н-нет. Это я немного… господи, правда, о чем это я? Прости, перепутал.

В самом деле, несмотря на то что уже год работали вместе и пережили не один праздник в компании, они ни разу не танцевали за все время знакомства.

– Перепутал?

Он словно начал куда-то торопиться:

– Ну да… давай просто… сейчас будем вместе. Мне так приятно, когда ты в моих руках. Мне приятно было нести тебя, когда ты… Нет, конечно, я очень испугался, что ты замерзла или повредила себе что-нибудь, но… – Он вдруг неожиданно подхватил ее на руки и закружил прямо среди столиков кафе, продолжая что-то говорить, говорить…

Эвелин всерьез испугалась. Это не было похоже на спокойного Бернара. Это было похоже на какой-то поток сознания. Может, он – сумасшедший?

– Нет, – ответил он, словно прочитал ее мысли, и опустил ее на ноги. – Нет. Просто я очень счастлив сейчас. И очень несчастлив оттого, что это «сейчас» заканчивается. И нам надо домой. А завтра…

Эвелин вдруг все поняла. Она вспомнила, как Бернар смотрел на звезды в ее день рождения и как легко прозвучали и, наверное, трудно дались ему эти заветные слова: «Я тебя люблю».

Он боится ее. Боится и отчаянно любит, поэтому ведет себя так по-дурацки весь день. Ведь это последний день. И первый. Их первый общий день, когда они просто так, без всякого веского повода решили провести его вместе. Целый день! Если бы она кого-то так же сильно любила, она тоже, наверное, вела бы себя не совсем адекватно.

И Эвелин, желая подарить ему надежду и не очень хорошо понимая, насколько она будет разрушительна для Бернара, притянула его к себе и поцеловала в губы. Он начал отвечать, но как бы нехотя. Словно ему было лень это делать или неприятно. И это совсем не вязалось с тем, что он только что говорил.

– Бернар, ты не хочешь меня целовать? – спросила она, чуть отстраняясь.

– Нет, не хочу.

– Почему?

– Потому, что ты жалеешь меня. А мне не нужна твоя жалость.

– Я не жалею тебя. Я просто так хочу…

Ей казалось, что он весь дрожит, словно в лихорадке. Что он с трудом сдерживает себя, чтобы не взорваться. И что его терпение висит на волоске.

– Эвелин, пойдем прогуляемся. Все равно мы уже всюду опоздали, и возвращаться на такси – наша судьба. Какая нам разница?

– Ну… пойдем.

Они вышли на воздух, и Эвелин посмотрела на небо. Оно было еще светлым, но где-то в глубине его уже были видны звезды. Как тогда.

– Ты собирался мне что-то сказать.

– Я?

– Да. Нет?

– Да.

– Говори.

Он встал перед ней, словно провинившийся школьник, и сказал:

– Эвелин, я – дурак.

– Что?

– Я дурак. Я промотал свой последний шанс. Мне остается только сознаться тебе в этом… И все.

– Какой шанс? Какой дурак?.. О чем ты, Бернар? – Она взяла его за плечи и снова почувствовала, как сильно он дрожит. Впрочем, может быть, это от холода. – Что происходит? Ты можешь мне объяснить?

– Ты разбила меня в пух и прах, Эвелин! Я… я не боюсь в этой жизни никого, ты знаешь. Я умею в этой жизни все. Это ты тоже знаешь. Но вот появилась одна прекрасная юная девочка и разрушила меня до основания. И сейчас я стою перед ней и понимаю: да, я – слабак! На самом деле я никакой не сильный и ничего я не умею.

Она пожала плечами и, улыбаясь, взяла его лицо в свои ладони.

– Бернар, ты – прекрасен. И ты мне… нравишься таким, какой есть. Тем более я еще не знаю, какой ты есть, и мне интересно открывать тебя заново. Ты для меня – мешок с сюрпризами. Мне уютно и хорошо с тобой, и ты… ты нужен мне.

Последние слова она произнесла почему-то шепотом, и они словно проложили между ними невидимый мостик.

Бернар потянулся к ее губам. Если он сейчас поцелует меня, подумала Эвелин, мы точно никуда не поедем на такси! И, возможно, Бернар не поедет ни на какой остров. По крайней мере, завтра.

И она поняла, что отчаянно хочет этого. Чтобы они не поехали на такси. И чтобы он…

Губы Бернара оказались самыми вкусными на свете, во всяком случае, Эвелин не смогла отследить, когда начался этот поцелуй и когда она успела потерять ощущение времени. Она не знала, что от поцелуя можно получать такое наслаждение, когда все тело изнывает от удовольствия, когда живот сводит судорогой, словно они уже…

Впрочем, и эту деталь она тоже не смогла охватить сознанием, да и сознания-то по сути дела никакого не осталось: Эвелин просто висела у Бернара на руках и не видела, не слышала ничего вокруг.

Она пила его губы и не могла напиться. Жажда никак не утолялась, а может, все это – сон? Это вино, наверное, сыграло с ней такую шутку: ей снится Бернар, как он подхватывает ее на руки, как кружит по мостовой и кричит в небо:

– Я люблю тебя, Эвелин! Я люблю тебя!

А она обнимает его и хохочет как сумасшедшая. Они оба – сумасшедшие. На них смотрят прохожие и улыбаются.

А потом они бегут куда-то, держась за руки, они уже забыли про такси, про сегодня, про завтра, они смеются и целуются… И Эвелин понимает, что любима и что Бернар перевернет небо и землю, чтобы это сумасшествие продолжилось до утра… И ей все равно.

Ей все равно. А вокруг – город. А может, вокруг нет никакого города? Есть только руки Бернара, есть только губы Бернара… Еще, пожалуйста. Еще…

Нет, город был. И были в нем отели. И с ней был волшебник, который быстро и ловко, словно фокусник, достал откуда-то ключ от роскошного номера. А может, он заранее все спланировал?

Какая разница?! Главное, что это так прекрасно – позволять себя любить. Когда кто-то очень нежно любит твое тело и твою душу. А ты отлаешь себя. Нет – даришь. А этот кто-то знает, где нужно поцеловать и что нужно сказать, чтобы ты испытала блаженство.

Еще, пожалуйста. Еще…

Бернар проснулся первым и долго смотрел на нее спящую. Эвелин во сне сладко стонала и улыбалась. Он боялся пошевелиться, чтобы одним неосторожным движением не лишить себя этого счастья – смотреть на нее. Просто смотреть, не отвечая ни на какие вопросы, зная, что у него еще много времени.

Да, у него много времени, целых несколько часов. А потом они расстанутся надолго. И никто не знает, что будет в конце мая, когда он вернется с острова…

Поэтому Бернар смотрел и наслаждался. Он как будто старался запомнить каждый сантиметр этой картины: черные волосы Эвелин, разметавшиеся по подушке, ее рука, согнутая в локте, ее лицо… Широкое серебряное кольцо, которое она носила всегда на указательном пальце правой руки. Ее тонкие длинные пальчики, которые сегодня ночью впивались ногтями в его спину…

Да, он ей, конечно, нужен. Как кошка, она нежится возле него, а он счастлив оттого, что она разрешает себя гладить. Потрясающе! Бернар зажмурился. Как сделать, чтобы она хотя бы дождалась его? Он мечтал об этом два года, и вот судьба подарила ему счастье, но работа разлучит их. Работа свела их, подарила им любовь (по крайней мере, обладание друг другом), а теперь, в самый важный момент, разлучит. Это несправедливо.

Эвелин открыла глаза и принялась чуть испуганно оглядываться по сторонам. Потом увидела Бернара, ойкнула и проворно натянула одеяло до подбородка.

– Только не говори мне, что ты не помнишь, как здесь оказалась! – сказал он, целуя ее в щеку.

Эвелин спрятала смущенную улыбку:

– Помню. Я все помню.

Бернар приподнялся на локте и принялся любоваться ею, играя ее волосами.

– Отвернись. Ты меня смущаешь.

– Да? Ночью ты не была столь стыдлива. Я бы даже сказал – наоборот. – Он провел пальцем по ее шее, между круглых аккуратных грудок, как раз его любимого размера, по животу…

– Бернар, перестань! Ночью было ночью. А сейчас день. Так мы никогда не сможем отсюда выбраться.

– Была бы моя воля, я бы никогда отсюда и не выбирался, – сказал он тихо.

– Ой, Бернар! – Эвелин села на постели. – Ты же сегодня должен… Сколько времени? Десять?.. Ты же опоздаешь! Нам надо возвращаться.

– Ничего, я звонил, предупреждал. Меня будут ждать и в обед сюда пришлют машину. Ты поедешь со мной?

Эвелин смотрела на него с недоумением.

– Я с тобой? Но все тогда поймут, что…

– Что мы провели ночь вместе? – Бернар, казалось, обиделся. – А тебе не хотелось бы, чтобы другие об этом знали?

– Нет, но… – Эвелин почему-то было неловко.

Она стеснялась. Стеснялась Бернара, своей наготы, утра, и вообще… Может, это и должно было случиться, но не так быстро. Впрочем, глупости! Ей ведь было хорошо. Ей так ни с кем не было хорошо, даже с Шарлем… Она вспомнила ночь и невольно снова натянула одеяло на себя.

– Почему ты прячешься?

– Я стесняюсь.

– Кого? – изумился Бернар. – Меня? Да я готов…

Нет, лучше об этом не говорить сейчас. Слишком опасно, можно и правда не вернуться из Фробишер-Бей вообще никогда.

– Нет, я просто стесняюсь… Утра. Света.

– Ты – красивая. Тебе нельзя стесняться.

– Спасибо.

– У тебя удивительная фигура.

– Еще бы! – улыбнулась она.

– Нет, я серьезно. У тебя, – Бернар провел указательным пальцем по ее ноге от колена до щиколотки, – прямые мышцы. Это редко у кого встречается. Просто ножки у тебя такие ровные, гладкие… Как у куклы.

– Фу. Мне никогда не нравились куклы.

– А с чем же ты играла в детстве?

– Со зверюшками. Мягкими и меховыми. С машинками, которые мне отдавали соседские мальчишки. – Она погрустнела, вспомнив свое детство. – У меня было мало своих игрушек.

Бернар промолчал. Не сейчас. Когда-нибудь настанет время, и она расскажет, что за тайна связана с ее семьей, а пока он заметил, что Эвелин очень не любила вспоминать свою мать и свое детство…

– Со зверюшками? – переспросил он, чтобы не затягивать паузу. – Наверное, потому ты и стала экологом. Сильно любишь зверюшек.

Он поцеловал ее и принялся поглаживать то, что называется мышцами ног, а у Эвелин от его прикосновений все сильнее разгоралось то, что называется желанием…

– А мне говорили, что у меня спортивные ноги.

– Ну спортивные тоже разные бывают. Но от этого они кажутся длиннее и вся ты – стройнее и выше… Оптический эффект. Как в горах.

– Ах вот оно что! – Эвелин забралась на него верхом и в шутку принялась душить. – А я-то думала, что я длинная, высокая и стройная! А это всего лишь оптический эффект!

– Все-все. Я пошутил. Никакого эффекта, все так и есть.

Она наклонилась и долго изучала его глаза, словно хотела разобраться, лжет он или правда думает, что она высокая. Бернар понимал, что за этим шутливым и пустым разговором открывается истинное отношение Эвелин к нему и, если можно так сказать, к их отношениям… Она играет. Да, он не ошибся: она снова с ним играет. Ее приятно ласкает это чувство, и она позволяет себя любить. Всего лишь позволяет.

И он не ошибался, потому что в эту самую секунду Эвелин думала о том же.

Она недоумевала, за что он любит ее. Он привез ее на Баффинову Землю в общем-то просто так, чтобы дать ей возможность заработать денег. Чтобы быть рядом с ней… Он терпел роман с Шарлем у себя на глазах, он, похоже, готов был терпеть что угодно и сколько угодно. Но только не теперь.

Не теперь, когда она подарила ему надежду этой ночью. То, что между ними произошло сегодня, не вписывалось ни в какие даже самые смелые ее планы. Она подарила ему себя, не всю, правда, только тело. А дарить ему свою душу она попросту боялась.

– Я все равно люблю тебя, – прошептал Бернар, словно угадав ее мысли.

– Знаешь, – сказала Эвелин, глядя в окно, – когда ты меня поцеловал в первый раз…

Она вдруг замолчала. Скоро полдень. Когда-нибудь она будет вспоминать и этот номер, эту кровать: когда Бернар стал ее любовником.

– Когда ты меня поцеловала в первый раз, – сказал он тихо, – ты была очаровательно пьяна.

– Вчера? Но мне казалось, я немного…

– Нет, не вчера. Но первый раз у нас случился два года назад.

Она молчала, глядя на него.

– Да-да, – кивнул Бернар. – Два года назад. – Он вздохнул и отвернулся к окну.

– Как это?

Бернар молчал, и Эвелин невольно задумалась. Они знакомы всего год. И за это время уж точно ни разу не целовались. Она бы запомнила, как бы «очаровательно» ни была пьяна.

– Или ты хочешь сказать, что мы еще когда-то пересекались?

– Пересекались.

– А где? И чтобы так… чтобы целоваться? – Она нахмурилась. – Бернар! Не пугай так меня!

– А я не пугаю. Это было в Нью-Йорке.

– В каком Нью-Йорке?

– В твоем. Не хотел я об этом сегодня говорить… Но придется.

– Не поняла… В Нью-Йорке два года назад? Бернар, ты сошел с ума: мы знакомы всего год.

– Два.

– Но как?

– Ты забыла, когда только что устроилась в наш фонд?

– Нет, я помню: два года назад, как раз тоже в апре…

И тут до нее дошло. До нее дошло, когда это могло быть. Эвелин резко замолчала. То-то ей все время казалось смутно знакомым его лицо. И его губы вчера. Как будто она их где-то уже пробовала на вкус.

Это было как раз под ее день рождения, два года назад. Приехали партнеры из Европы, потому что проводилось какое-то важное совещание. И она, как представитель пресс-службы, конечно же всех встречала, хотя даже в своем офисе пока еще никого не знала. А уж тем более – европейских партнеров, но… пришлось. А потом был фуршет. И вот там-то они с Бернаром и познакомились.

Теперь она вспомнила все-все – и как они разговаривали, и как танцевали, и как целовались…

Эвелин закрыла лицо руками и ахнула, вспоминая, как откровенно она себя вела тогда. А ведь дело вполне могло бы закончиться постелью, если бы Бернар был понастойчивее, а она поуступчивее. Она спрятала голову в колени, волосы рассыпались по плечам, и так сидела долго, и Бернар не мешал ей вспоминать тот день.

Он сам вспоминал его постоянно. Это было самое дорогое его воспоминание. Ему сразу понравилась эта девочка: красивая, яркая и в то же время скромная. Он просто не знал, что Эвелин скромничает, потому что всего третий день на новой работе.

Потом они познакомились, разговорились, пошли танцевать… Так вышло, что Эвелин постепенно перестала танцевать с другими, а оставила единственным партнером только его – Бернара. А потом, во время медленного танца, когда ее лицо оказалось соблазнительно близко к его губам, он отважился робко поцеловать ее в висок.

Бернар тогда не понял, почему так ёкнуло сердце от этого прикосновения. Может потому, что он ни с кем не заводил серьезных романов с тех пор, как расстался с женой, может потому, что просто сегодня был особенный день…

Эвелин подняла лицо и посмотрела на Бернара. Ее губы оказались совсем рядом. И он не сдержался – обрушился на нее своим поцелуем, таким горячим, страстным и стремительным, что потерял над собой контроль. Они с Эвелин стояли посреди банкетного зала, вокруг них – вальсировали другие пары, а они безудержно, страстно целовались, не имея возможности оставить это занятие.

Бернару тогда казалось, что он сошел с ума. Приехать в гости и сразу вот так… Прямо на работе, прямо при всех… Но он именно сошел с ума. Через день он уехал к себе, сожалея, что все не закончилось в спальне, но, впрочем, особо и не рассчитывая надолго запомнить это приключение.

Однако потом начались чудеса. Каждое утро, едва проснувшись, он вспоминал ее глаза, ее гладкую смуглую шею, открытые плечи, которые он покрывал поцелуями… И вкус ее губ. О, этот вкус ее губ!..

Он снился ему ночами, он мерещился ему, когда Бернар целовался с другими женщинами. Это превратилось в наваждение: перед его глазами все время стояла Эвелин. Эвелин, Эвелин и больше никто! И тогда Бернар решил…

Он вынырнул из воспоминаний, почувствовав, что она гладит его по груди, насмешливо и снисходительно приговаривая:

– Так вот оно что! Оказывается, мы уже пошалили тогда… И ты до сих пор молчал и ничего не делал! Но почему?

– Ну почему же не делал…

– А что ты делал? – Она рассмеялась. – Изо всех сил пытался скрыть свои чувства и при этом завести со мной роман? И то лишь потому, что тебе крупно повезло: меня откомандировали к вам на целый год! А если бы я продолжала работать в Нью-Йорке? Странный ты какой-то, Бернар! С виду решительный и даже страшный, а в душе – робкий…

– А разве это плохо?

– Нет, но… Господи, что я говорю! – Она вдруг поняла, что сильно обижает его. – Нет, Бернар! Ты – хороший. И мне с тобой хорошо. Правда.

Он убрал ее руку со своего плеча:

– Я уже говорил тебе, что мне не нужна твоя жалость.

– Прости. Но мне кажется, ты слишком забегаешь вперед.

– В самом деле?

– Да. Допустим, мы случайно встретились в Довиле, потом ты обманом увлек меня в Канаду… Потом случилась сегодняшняя ночь… Но что дальше? Дальше мы расстаемся на месяц, и ты снова бессилен перед обстоятельствами.

– Ты так думаешь? Думаешь, что я сидел на месте и лишь вздыхал, глядя на тебя?

– Ну что-то в этом духе. Бернар, не обижайся, но я…

– Хорошо, я скажу тебе, как все было на самом деле. – Он снова стал таким, как вчера, когда она испугалась его: словно дикий медведь.

Встал, натянул брюки, прошелся по комнате и вдруг резко присел на корточки перед Эвелин.

– В феврале прошлого года я послал в США запрос на специалиста в области пиар-технологий и желательно с образованием эколога и владеющего французским языком. Я точно знал, что у них есть всего один такой специалист, это ты. Видишь ли, у меня было время собрать и достаточно подробно изучить твое досье. Прости, Эвелин, но я знаю о тебе все с самого рождения: где ты жила, с кем… спала.

– Что?

– Впрочем… не сейчас. Потом, когда мне ответили, что есть такой специалист, я сделал так, что тебя прислали к нам на достаточно долгий срок. Я торопился успеть до твоего дня рождения, Эвелин. Все самое важное случается с тобой в канун твоего дня рождения, ты заметила?

Она медленно кивнула.

– А потом все было проще простого. Ты пожаловалась, что негде жить, и я помог тебе. Мадам Роше – моя… дальняя родственница и мой… хороший друг. Ничего не говори!.. Я все знаю. Это я попросил ее придумать какую-нибудь историю и выселить тебя. Мне было очень надо, чтобы ты поехала со мной в Канаду.

Эвелин казалось, что она сейчас лишится чувств. Хорошо, что в этот момент она сидела на кровати.

– Да! Мы забыли про самое главное. Себастьян. Он давно встречался с Сесиль, я знал об этом, а ты – нет. И тогда я просто попросил его обнародовать их роман… Они ждали, что ты придешь к нему в то утро. Специально ждали. Мне это было необходимо, чтобы еще подтолкнуть тебя к этой поездке. Ты прости, Эвелин, но каждый из нас преследовал свои цели. Если ты помнишь, мы с Себастьяном, хоть и не близкие, но все-таки приятели.

Эвелин, пошатываясь, встала и начала одеваться. Бернар сидел все в той же позе, опустив голову.

– Эвелин, я должен был тебе это сказать. Я хотел быть честным с тобой.

Она молча собиралась, радуясь, что Бернар не смотрит на нее. Эвелин чувствовала себя вдвойне раздетой: он все знает, он следил за ней, он все подстроил, он…

– Эвелин, я прошу тебя только об одном. Не совершай поспешных действий. У тебя есть месяц, чтобы подумать. Обещаешь?

Она не ответила, яростно запихивая в сумку косметичку и расческу.

– Скажи хоть что-нибудь!

Эвелин подошла к нему и с размаху влепила пощечину.

– Удачи тебе. Особенно в личной жизни.