Текст книги "Я не провидица (СИ)"

Автор книги: Кристина Леола

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

3. Покоряя новые высоты

Заглядывать слишком далеко вперед – недальновидно.

(с) Уинстон Черчилль

Дом у него небольшой на фоне соседних дворцов, мимо которых мы проезжали по дороге, но громадный, если сравнивать с моей квартиркой. А она у меня, между прочим, хоть и однокомнатная, но шестьдесят квадратов, еще и потолки высокие. Однако, перешагнув порог особняка Велесова, я понимаю, что живу практически в коробке. Никакой зависти, просто занятно… и любопытно, куда ему столько? Я и по своим квадратам порой хожу только от дивана к компьютеру и по естественным нуждам, а остальное пространство даже заполнить не удосужилась.

Здесь же явно трудился дизайнер. И каждый день трудятся уборщицы – или в таких домах их принято называть горничными? – ибо все вокруг сверкает как новенькое, даже многочисленные окна в человеческий рост. С прозрачными шторами, между прочим.

– Любишь, когда за тобой подглядывают? – спрашиваю я, взмахнув рукой с зажатыми в ней кроссовками.

Я разулась сразу, как вошла, а вот Велесов расхаживает по дому в европейском стиле, оставляя следы и наплевав на старания прислуги. Я только укоризненно качаю головой.

– Люблю, когда светло, – на удивление спокойно отвечает он. – И посторонних на территории все равно быть не может. – Затем встряхивается и добавляет: – Уже поздно. Никита покажет тебе гостевую спальню.

Никита шумно выдыхает и зыркает на меня исподлобья. От взрыва и падения он почти не пострадал, разве что растрепался да обзавелся порезом на лысине – полоснуло какой-то отлетевшей деталью. Повезло. Могло коли не поджарить, так всю голову снести. Сюда мы с ним ехали бок о бок на заднем сиденье такси, и возможно, я слегка прикорнула на его крепком квадратном плече. Наверное, потому он так злится. Или просто вечно всем недоволен, тогда от меня уже вообще ничего не зависит. Даже если буду паинькой, все равно одобрения и нормального отношения не заслужу. Не то чтобы я сильно в этом всем нуждаюсь, но…

– А если сама угадаю? – неожиданно даже для себя выпаливаю я и, не дожидаясь ответа, почти бегу к лестнице.

Она широкая и совсем простая. Элегантная, я бы сказала, как и все вокруг. Взлетая вверх, нарочно не отрываю руки от деревянных перил – гладких как шелк.

На втором этаже на миг замираю и уверенно поворачиваю направо, потому что слева веет… теплом. Жизнью. Там бьется сердце дома, в хозяйской спальне. Обслуга наверняка обитает внизу. А вот здесь самое место для гостевых. Раз, два, три – три двери, но свет сочится только из-под одной. Я не слышала, чтобы Велесов звонил и предупреждал кого-то о случайной гостье, но наверняка так и было.

Я касаюсь блестящей ручки и с довольной улыбкой оборачиваюсь:

– Мне сюда.

Хозяин и охранник явно не бежали, а спокойно шли следом, но в итоге не отстали ни на шаг. Стоят оба за спиной, сверлят меня нечитаемыми в полумраке взглядами.

– Да ты экстрасенс, – хмыкает Велесов, сунув руки в карманы. – Наверное, это семейное.

Я пропускаю шпильку мимо ушей и нажимаю на ручку. За дверью довольно просторная комната, но какая-то… обезличенная. Как гостиничный номер: наверняка есть все необходимое, кроме домашнего уюта. И впрямь спальня для приблудившихся девиц.

– И что, вопрошать и возмущаться не будешь? – спрашивает Велесов, когда я уже переступаю порог.

Я оборачиваюсь, смотрю на него озадаченно. Чего он вообще за мной пошел? Сказал же «Никита покажет». И сам напомнил, что время позднее и спать пора, а сейчас ждет от меня истерик и вопросов?

– Позови, когда посмотришь блокнот, – говорю я после небольшой паузы и поспешно закрываю дверь.

Наверное, мне положено бояться. Злой и страшный миллионер приволок меня в свое логово, и слуги его даже не пикнут, если меня тут расчленят и закопают на заднем дворе. С другой стороны, я б скорее боялась на месте Велесова – подобрал на улице чокнутую

Раздеваясь на ходу, я плетусь в душ и без удивления нахожу там не только свежие полотенца и халат, но и полупрозрачный-полуприличный пеньюар и огромную явно мужскую футболку. Как говорится, на любой вкус. Вещи чистые, ни разу не ношенные. Хозяин запаслив или кто-то успел сгонят в магазин? Вяло размышляя о людских причудах, я смываю с себя грязь, пересчитываю цветастые и болезненные синяки и уже через полчаса, свежая и ароматная, сижу на кровати. Сна ни в одном глазу.

Изучать комнату совсем не хочется, нет в ней ничего даже мало-мальски интересного. За дверью, как ему кажется, бесшумно сидит Никита, но я слышу порой его горестные вздохи. А за окном… за окном мерцают звезды.

Вдруг вспоминаю, как выглядит дом снаружи. Широкие карнизы, балконы, черепичная крыша разной формы, на разной высоте. Всегда мечтала лежать на крыше такого вот особнячка и любоваться ночным небом. И если я правильно понимаю, где нахожусь, то тут нефиг петь перебраться на небольшой козырек, а с него уже переползти выше.

Надевать грязное нет никакого желания, потому на дело я иду как есть: в безразмерной белой футболке и босиком. Буду изображать местное привидение.

Ну… таков план. На деле получается скорее криворукая мартышка на амфитаминах. Да, свои навыки паркурщика я явно переоценила, о чем догадываюсь после пяти минут болтания на том самом козырьке. Выступы скользкие от прошедшего дождя, а еще все дико холодное – надо было хотя бы кроссовки надеть, не умерла бы. Но отступать поздно.

С горем пополам я таки взбираюсь и на козырек, и на соседнюю «башенку». Верхушка велесовского логова похожа на горную гряду с разнокалиберными пиками, но мне удается отыскать достаточно ровное плато на внушительной высоте и устроиться с удобствами. Жаль, я не прихватила какую-нибудь подстилку, а то заднице теперь мокро и холодно, но металлический блеск звезд завораживает, и вскоре все неприятные ощущения отходят на второй план.

Хотя звезд этих до обидного мало. Говорят, все из-за иллюминации большого города. В той же сибирской глубинке небо словно усыпано бриллиантами, и…

Я замираю от неожиданно яркого воспоминания.

Я раскачиваюсь на качелях, вцепившись руками в толстые цепи, босые ступни щекочет влажная трава, а над головой, далеко-далеко, на черном бархате пульсируют чужие солнца. Их тысячи. Тысячи небесных светлячков, того и гляди застрекочут.

– Варька, быстро спать! – кричит Лиса из неказистого летнего домика, типичного для местных турбаз. – Утром рано в город возвращаться.

Город я не люблю. Он шумный, грязный, путанный. И Байкал покидать не хочется, возле него даже дышится иначе, и…

Я зажмуриваюсь и трясу головой. Чушь какая-то! Какие звезды над Сибирью? Какой Байкал? Я покидала Москву ровно один раз, когда пыталась муштровать детишек в сочинском лагере. И понятия не имею, как выглядит небо где-то еще, а уж Лиса и вовсе не признавала ни одного города, кроме столицы. Так откуда эти проблески?

– Из параллельной вселенной, – бормочу я в никуда. – Сбой в матрице.

Еще один сбой случается в моей голове, когда чуть позже я оглядываюсь в поисках наиболее удачного места для спуска. Как всегда, путь вниз выглядит куда сложнее, а ведь я и наверх еле вскарабкалась. Но дрожащему телу уже все равно как, хоть кубарем, лишь бы поскорее оказаться в тепле. Тело мое вообще зачастую несогласно с порывами души и вывертами разума, вот и сейчас начинает действовать самостоятельно. Пара шагов – и я спрыгиваю на очередной уровень крыши. Цепляются за выступ, свешиваюсь на следующий козырек, но он внезапно оказывается излишне покатым, ну и… я качусь. Безуспешно цепляясь пальцами за черепицу, раздирая голые ноги в кровь. А потом наконец пятки упираются в какой-то выступ, я замираю, распластавшись по крыше Патриком из «Губки Боба», и в тот же миг кто-то хватает меня за запястье.

Я медленно поворачиваю и задираю голову и гляжу в ошалелые блестящие глаза Максима Велесова. Справа над козырьком нависает балкон, и он лежит животом на перилах и удерживает меня обеими руками, будто я и правда падаю. И выражение лица у него при этом такое… непередаваемое.

– У тебя не дом, а нагромождение деталек Лего, – жалуюсь я, даже не думая вырываться.

Велесов молчит и просто… смотрит. И пальцы сжимает все сильнее. Вот только взгляд его ниже шеи не опускается, и я быстро понимаю, почему. Футболка во время скольжения прилично так – или неприлично – задралась, а у меня под ней только трусы, так что если в соседях у рыцаря имеются вуайеристы с биноклями, у них сегодня счастливый день.

Я тоже какое-то время молчу, а потом предлагаю:

– Хочешь, разыграем сцену из «Скалолаза»? Отпускай, а я буду падать в слоумо. Только не забудь кричать «Не-е-е-ет!», иначе не по-голливудски получится.

– Из «Скалолаза»? – все-таки подает Велесов слегка охрипший голос. – Этот фильм старше тебя.

Ну да, на год где-то. Но разве люди имеют право смотреть только фильмы, снятые при их жизни?

– Я люблю всякое древнее кинцо, – пожимаю я плечами, и хватка на запястье снова усиливается. – Оно такое дурацкое и не пытается строить из себя шедевры, как современные блокбастеры.

– Блокбастеры, – эхом повторяет Велесов, словно не верит, что ведет подобную беседу, а потом начинает тянуть меня к себе. – Вторую руку давай. И шагай осторожно, скользко.

Ну я и даю. Встаю на колени, потом потихоньку на ноги, оправляю футболку и шагаю. На балкон меня Велесов затягивает как мешок с картошкой. То есть поначалу я пытаюсь помогать, но, кажется, только мешаю, так что он ворчит, и с инициативой приходится завязать.

Через минуту я уже в его… да, спальне. Куда более живописной, чем выделенный мне безликий гостиничный номер. Вещей здесь немного, но свет будто… мягче. И книжка на тумбочке. И рубашка на спинке кресла. И какие-то бумажки на кровати прямо поверх скомканного одеяла. Ну и ноутбук тут же, куда без этого. Похоже, кто-то даже в постели работает.

Увлеченная разглядыванием святая святых, я даже забываю, что вообще-то тут не одна. И вздрагиваю, когда Велесов аккуратно, почти нежно, цепляет меня пальцами за подбородок и поворачивает лицом к себе.

Не знаю, чего больше в его взгляде, раздражения или недоумения. По-моему, он сам не понимает, на кой ляд приволок меня в свой дом и что теперь со мной делать. И целует, видимо, за отсутствием иных вариантов. Сначала легонько касается губ. Сухо, пристойно. Почти чопорно. А потом впивается, будто совсем изголодался по поцелуям. Я отвечаю. Меня давно не целовали, почему бы не ответить? Но стоит нашим языкам соприкоснуться, как Велесов впечатывает меня в стену, сжимает руками бедра, задирая футболку, и тревожит свежие царапины. Я шиплю ему в рот, и Велесов отскакивает как ошпаренный.

Смотрит вниз, на мои покрытые боевыми ранами конечности, чертыхается и, вновь вцепившись в запястье, тянет меня прочь из комнаты.

Я послушно иду следом, не забывая заинтересованно вертеть головой.

Спускаемся мы по какой-то другой лестнице, потому что я не вижу коридора с «моей» спальней и караулящим под дверью Никитой. Вот бы он удивился… А еще эта лестница ýже, неказистей и освещена еле-еле, словно какой-то секретный проход. Конечная точка эту секретность только подтверждает, ибо оказываемся мы в итоге не в холле, а прямиком на кухне. Огромной, сверкающей, наполненной всевозможной техникой. На такой даже я бы что-нибудь съедобное приготовила. Наверное. В самом центре гордо возвышается рабочая стойка буквой «Г». На нее-то меня Велесов и усаживает, легко подхватив под мышки, будто ребенка, а сам начинает хлопать дверцами шкафов в поисках… чего-то.

– Спорим, в детстве ты мечтал стать архитектором.

Я почему-то не сомневаюсь, что тайная лестница от хозяйской спальни до кухни – его идея. Да и весь этот лего-дом тоже.

Велесов молчит и, наконец отыскав аптечку, достает из нее какой-то флакон. Жидкость в нем прозрачная, холодная и щипучая. Велесов опрыскивает ею мои царапины, а я морщусь и стараюсь не сильно дергаться. Лучше б зеленкой смазал, право слово. В какой-то момент, увлекшись, он кладет свободную руку на мое обнаженное бедро, и я тут же забываю про жжение в ранах, потому что эта рука обжигает в сто крат сильнее. Кажется, уберет он ладонь, а на коже так и останется клеймо в виде растопыренный пятерни.

Не остается.

Велесов стаскивает меня со столешницы и так же за ручку ведет обратно наверх. На сей раз по главной лестнице. До самой комнаты провожает и вталкивает внутрь под изумленным взглядом сонного Никиты. Тот только и успевает протянуть многозначительное «э-э-э», и дверь захлопывается за моей спиной.

Еще пару минут в коридоре звучат приглушенные мужские голоса, но я не прислушиваюсь к словам. Что такого интересного они могут обсуждать? Я забираюсь в кровать, наплевав на плачевное состояние как футболки, так и меня самой, и начинаю считать овец.

Раз, два, три… пятнадцать…

И не в силах уснуть, до самого утра ощущаю фантомные прикосновения Максима Велесова.

4. Кресты и звезды

Когда предсказания сбываются, больше всех оказываются ошеломлены пророки.

(с) Аркадий Давидович

Под утро мне все же удается ненадолго отключиться, и после пары часов дремы вчерашние события кажутся лишь сном. Абсурдным. Сюрреалистичным. Не взрыв, а все остальное. В самом-то деле, с чего бы Велесову меня целовать? И с чего мне отвечать ему так яростно?

Вот только ноги изборождены доказательствами моих ночных приключений и благоухают антисептиком. Значит, что-то все-таки было. Может, не совсем так, как мне запомнилось, но при новой встрече скучать определенно не придется.

Эта мысль неожиданно бодрит, и в душ я едва ли не бегу, а когда возвращаюсь в комнату, кровать уже заправлена, и на самом ее краешке аккуратной стопкой лежит одежда. Собственные джинсы, футболку и белье я узнаю сразу. Очевидно, рюкзаком и паспортом кудрявый Глеб не ограничился и таки покопался в квартире основательно. Интересно, чем еще меня порадуют? Я оглядываюсь, но больше никаких сюрпризов не нахожу, только кроссовки стоят у порога. Те самые, в которых я была вчера, но теперь сухие и чистые.

Никиты за дверью уже нет, и никто не мешает мне проигнорировать парадную лестницу и, прошмыгнув мимо хозяйской спальни, спуститься по потайной. Сразу на кухню.

Сегодня здесь царствуют запахи и высокая худощавая женщина лет сорока. Волосы ее, насыщенного винного цвета, прикрыты сеткой; поверх строгого черного платья красуется аляпистый фартук. Женщина отнюдь не порхает по кухне, а скорее курсирует из угла в угол с величием ледокола, но при этом умудряется демонстрировать кипучую деятельность. Движения ее грациозны и точны, никакой лишней суеты, стопроцентная продуктивность. Меня она явно замечает, но даже бровью не ведет. Вынимает из духовки противень с пышными и ароматными круассанами, обходит меня по дуге и выкладывает выпечку на заранее подготовленное блюдо. Затем возвращается к плите, помешивает кашу и только после этого говорит:

– Кофейник полон.

Мне дважды предлагать не надо. Уже через минуту я сижу за той самой стойкой, на которой вчера мне оказывали скорую мед помощь, пью кофе и жую круассан. А когда тянусь за вторым, в дверях появляется хмурый Никита, окидывает меня недовольным взглядом и кривится:

– Идем. Шеф зовет.

Кружку и тарелку с выпечкой я прихватываю с собой с молчаливого дозволения местной богини. И перед уходом советую ей:

– Поправьте крышку солонки. Ослабла, может слететь.

Похоже, мне удается задеть ее за живое. Маска снежной королевы наконец дает трещину, и леди повар надменно фыркает, явно не собираясь следовать совету. Что ж, мое дело предупредить.

Завтракает Велесов на просторной застекленной террасе, полной цветов в горшках и солнечного света. Я бы сказала, что место больше подходит для дамских чаепитий, но у каждого свои причуды, а уж богатеи могут себе позволить уйму таких причуд.

Небольшой круглый стол сервирован на двоих, но из еды на нем пока только графин с соком, и я торжественно водружаю в самый центр круассаны. Велесов удостаивает и меня, и их мимолетным и ничуть не удивленным взглядом, отпускает провожавшего меня Никиту взмахом руки и возвращается к изучению блокнота. Моего красного блокнота.

Он держит его на весу, как держал бы газету, и перелистывает страницы демонстративно широкими жестами.

– Занимательное чтиво.

Рот уже снова набит, потому я лишь киваю.

Велесов кладет блокнот на стол:

– У твоей сестры был мужской почерк.

Я делаю глоток кофе и, изогнувшись, смотрю на страницу. Блокнот раскрыт как раз на приговоре Велесова, и да, даже вверх ногами почерк по-мужски размашист и груб. Забавно, никогда не обращала на это внимание. Если честно, даже не помню, видела ли другие записи Лисы, кроме этих предсказаний.

– Почерк как почерк, – пожимаю плечами. – Я против гендерных стереотипов.

Велесов хмыкает и открывает одну из первых страниц. Рядом с именем приговоренного стоит жирный красный крест. Этого я не спасла. Даже не попыталась.

– Должен признать, постаралась ты на славу. Такие разные люди, такие разные смерти.

– И спасения, – добавляю я и замираю под его тяжелым взглядом. – Всех уже проверил?

– Нет, только погибших. А вот спасения доказать сложнее. – Велесов стучит указательным пальцем по странице. – Расскажи об этом.

– Он из первой пятерки, – бормочу я, уткнувшись в кружку. – Потому не выжил.

Я не хочу говорить, что тогда ни во что не верила. Что полгода продержала блокнот под матрасом. Что понадобилось пять жертв, чтобы я убедилась в правдивости записей сестры. И еще пять, на которых я училась уговаривать, убеждать, мешать, заставлять… Потом была пара успехов, новый провал, снова успех…

В конце концов я наловчилась, но людей это уже не вернет. Периодически на меня накатывает чувство вины, и даже ментальная гимнастика в стиле «ну я же не обязана, им было суждено и т. д.» не спасает. Потому разговоры о погибших далеко не в топе моих любимых тем.

Как ни странно, Велесов это принимает и долистывает до страницы с первой желтой звездочкой вместо красного креста. Надо, кстати, такую же рядом с его именем нарисовать. Если вернет блокнот.

– А этот?

– Илья, – киваю я. – Девятиклассник на тот момент. Поспорил с друзьями, что спрыгнет с козырька в сугроб. А там под снегом штырь железный.

– Предупредила?

– Убрала сугроб.

Велесов улыбается и листает дальше. Спрашивает еще о парочке спасенных. Я рассказываю не то чтобы охотно, но довольно спокойно. Он прав, спасения доказать сложнее. Будь я аферисткой, могла бы в качестве выживших записать кого угодно и наплести какой угодно чуши о том, как предотвратила трагедию, а никто и не заметил. Правда, не знаю, зачем нужна такая афера, но некоторые из всего могут извлечь выгоду. Я указываю на тех, с кем вступала в личный контакт, кого убеждала, как Велесова. Пусть проверяет. А потом на террасе появляется хмурый Никита и, замерев в паре метров от стола, неловко переминается с ноги на ногу.

– Что? – поворачивается к нему Велесов.

– Яновна там чего-то с солью учудила, – бубнит охранник. – Кашу придется еще подождать.

Я закусываю губу, чтобы не рассмеяться, Велесов кривится и встает:

– Скажи, чтоб не мучилась. Мы найдем, где перекусить.

Я так и вовсе смела почти все круассаны и вполне продержусь до вечера, но если хозяин решил меня выгулять, надо ли спорить? Если, конечно, под «мы» он подразумевает себя и меня.

– Тебе долго собираться? – спрашивает Велесов, подтверждая мои догадки.

Я заправляю уже высохшие и распушившиеся волосы за уши, вспоминаю, как выглядела утром в зеркале, и развожу руками:

– Куртку надеть.

Велесову ответ и нравится, и не нравится одновременно.

– Ну хоть не в пижаме, – фыркает он и выходит из-за стола. – Тогда поехали. Никита, машину.

– Нет! – вскрикиваю я да поднимаюсь так резко, что стул едва не падает. И добавляю уже спокойнее: – Пусть Глеб везет.

Оба мужчины смотрят на меня с интересом. Вот только Велесов явно забавляется и гадает, что я задумала, а интерес Никиты исключительно профессиональный. Интерес профессионального мясника. Умей он убивать взглядом, я бы уже лежала на полу, разделанная на аккуратные аппетитные кусочки.

– Этому вчера по голове прилетело, – поясняю я, когда молчание становится невыносимым. – Пусть сначала у врача проверится.

Велесов задумчиво смотрит на охранника и наконец соглашается:

– И то верно. Отправь Глеба в гараж, а сам сегодня отдохни. Я вызову Гурьева, он тебя посмотрит.

Все-таки хорошо людям живется с личными врачами…

Судя по играющим желвакам и красным щекам, Никите есть, что сказать, но перечить шефу в этом доме не принято. Он отрывисто дергает головой, вроде как кивает, и уходит, сейчас больше напоминая деревянного Буратино, чем настоящего мальчика. А я растерянно гляжу на брошенный на столе блокнот.

– Бери с собой, – разрешает Велесов. – Пригодится.

Уезжаем мы, кажется, на точной копии взорвавшейся вчера машины. Ну, по моим ощущениям. Она черная, блестящая и на вид дорогая. В брендовой символике я не разбираюсь от слова совсем, хотя Лиса говорила, что в современном мире даже последняя деревенщина уже в силах отличить значок «мерседеса» от «ауди». Видимо, я совсем пропащая.

Мы с Велесовым сидим на заднем сидении и какое-то время молчим, а потом он спрашивает, куда мне хочется.

Я моргаю:

– Ты серьезно?

– Да. А в чем проблема?

– В том, что… – Я осекаюсь и с минуту пялюсь в спинку переднего пассажирского сиденья. – К чему все это? Чего ты хочешь?

– Разгадать твою игру, – улыбается он.

Я не поворачиваюсь, просто слышу эту улыбку.

– А если я не играю?

– Значит, я уверую.

– И что для этого нужно? – Теперь я смотрю на Велесова.

Он пожимает плечами:

– Подождем следующего в списке. Посмотрим, как ты будешь его спасать. Или не будешь. Смерть куда показательнее.

Меня передергивает от нарочитой жестокости его слов. Не верю, что он всерьез. Что он и правда способен допустить чью-то смерть эксперимента ради. И пока мысленно ищу ему оправдания, не сразу осознаю суть всей фразы.

– Следующего в списке?! – наконец доходит до меня.

Судорожно листаю блокнот, который все это время прижимала к груди, будто боялась, что снова заберут, нахожу нужное имя. Антипова Светлана Юрьевна, ошибка анестезиолога во время пластической операции, а дата…

– Ты сдурел? – возмущаюсь я. – Мне полтора месяца рядом с тобой собачонкой бегать?

– Можешь сидеть в доме, – снова пожимает плечами Велесов. – Я просто подумал, тебе самой хочется проветриться. Ты же любишь… свежий воздух.

Намек на мою ночную вылазку? Если он надеется меня смутить, то напрасно. Я лишь захлопываю блокнот и вскидываю подбородок:

– У меня, между прочим, есть своя жизнь. Друзья. Работа.

Ладно, никакой особой жизни у меня нет, как и друзей, но про работу точно не вру. Какая-никакая, а являться туда все-таки надо. И желательно без сопровождения велесовских громил.

– Твое начальство предупредили, – хмыкает он. – Люди попались понимающие, семейными обстоятельствами прониклись и раньше декабря тебя не ждут.

И косится на меня так ехидно – ясно, что место работы лишь добавляет подозрений в мой адрес. Плевать. В конце концов, я там не актрисой тружусь, уж это он легко мог выяснить. Ну а то, что отпустили меня и не уволили единым махом, тоже объяснимо, ведь если есть в мире народ суевернее спортсменов, то это театралы. Эти конкретные театралы убедились, что, когда декорациями и реквизитом занимаюсь я, спектакли проходят как по маслу, и провозгласили меня не то ведьмой, не то личным талисманом. Так что, даже исчезни я молча и надолго, все равно назад примут. С ведьмой и талисманом ссориться не с руки. Я одно время еще пыталась объяснить, что просто стараюсь предусмотреть все возможные накладки, но без толку. Так и живу… работником сцены с особой репутацией.

Велесов явно ждет, что я порадуюсь незапланированному отпуску на его полном иждивении, но нет. Работаю я не ради зарплаты, а чтобы наполнить жизнь еще хоть чем-то, кроме несчастных приговоренных. Я и пятой части сестринского наследства не промотала, могла бы спокойно ничего не делать, но не хочу. Чувствую… да что там, знаю наверняка, что свихнусь от тоски.

– Ты не рада, – все же замечает Велесов.

Какой прозорливый.

– Я привыкла сама распоряжаться собственным временем.

– Распоряжайся, – легко соглашается он. – Куда едем?

Я смотрю на Глеба, тот усиленно изображает глухонемого, только видное мне правое ухо подозрительно алеет.

– В торговый центр, – бурчу, откинувшись назад и скрестив руки.

– В какой?

– В большой. С фуд-кортом. Хочу какой-нибудь вредной гадости.

На самом деле не хочу. Но судя по заморочкам с утренней кашей и проигнорированной выпечке, сам Велесов ничего вреднее приготовленной на пару морковки не ест, вот пусть и помучается. Впрочем, я не настолько жестока, потому и не конкретный «Макдак» выбрала, а целый фуд-корт. В крайнем случае найдет себе салатик.

Он неожиданно смеется и велит Глебу отвезти нас в «Авиапарк». Логично. Раз я сказала «большой», значит надо выбрать самый большой. А я чувствую запоздалую тревогу. В груди что-то ворочается, жжется, требует выбрать любое другое место, но губы будто склеились и отказываются размыкаться. И я молчу, потому что понятия не имею, как объяснить это свое волнение.