Текст книги "Женщины"

Автор книги: Кристин Ханна

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава тринадцатая

– Что ты знаешь о своем командире? – спросила Фрэнки.

– Он крутой парень. О себе говорит немного. Я слышал, что он помолвлен с дочерью какого-то адмирала. Ты наверняка знаешь его лучше, чем мы.

– Нет, – сказала Фрэнки, – я совсем его не знаю. Дочь адмирала? Помолвлен? Неудивительно.

– Почему?

Фрэнки чуть не сказала: «Посмотри на него», но вовремя прикусила язык.

Даже в руках Койота, кружась в медленном танце, Фрэнки то и дело поглядывала на Рая. Она наблюдала, как он смеется со своими товарищами, как иногда отстраняется от них. Было видно, что его очень уважают. Каждый брошенный на него взгляд возвращал Фрэнки на прощальную вечеринку Финли. Тогда она тоже не могла отвести взгляд, и вот они уже стоят вдвоем в кабинете отца.

Женщины тоже могут быть героями.

Эти слова – его слова – привели впечатлительную двадцатилетнюю девочку в этот зал, на эту войну. Им суждено было встретиться здесь.

– У меня отдельный номер, Фрэнки. – Койот уткнулся носом ей в шею. – Мы могли бы уединиться…

– Койот, – тихо сказала она.

Он отстранился и посмотрел на нее.

– Ты права. Я должен пригласить тебя на настоящее свидание. Я хочу сделать все правильно, Фрэнки.

Заиграла следующая песня. Послышался треск мебели и тут же громкий смех.

Барб села мимо стула, буквально рухнула на пол. Фрэнки вырвалась из рук Койота и поспешила к подруге.

Рай успел первым, он помог Барб подняться. Она повисла на нем.

– Кости совсем размякли, – пробормотала Барб и пьяно ухмыльнулась Фрэнки. – Только взгляни на него, Фрэнки…

Фрэнки посмотрела на Рая и наткнулась на его взгляд. Слишком пристальный. Она ощутила странное волнение.

– Нам пора в отель.

– Я скажу полицейскому, вас отвезут.

Рай вывел Барб из клуба и усадил в полицейский джип. Фрэнки села рядом.

Койот выбежал на улицу:

– Фрэнки, буду ждать встречи…

– Пока, Койот. – Фрэнки помахала рукой из окна отъезжающего джипа.

В отеле она помогла Барб преодолеть ступени и добраться до номера.

Сидя на унитазе, Барб подняла на Фрэнки затуманенный взгляд.

– Держи меня. С равновесием беда.

– Или с алкоголем, – сказала Фрэнки, и обе засмеялись.

Она помогла Барб раздеться и уложила ее в постель.

– Как тебе этот котяра в солнечных очках? – пробормотала Барб, плюхнувшись на чистые белые простыни. – Красавчик, а?

– Да. – Фрэнки укрыла ее одеялом.

Она выключила свет, легла и попыталась заснуть под мерное сопение Барб. Казалось бы, проще простого. Она весь вечер пила, никаких обстрелов и МАСПОТов, никто не поднимет ее среди ночи. Она лежала на чистых простынях, пахнущих свежестью, но сон все никак не шел. Она была слишком взволнована сегодняшней встречей.

Зазвонил телефон. Фрэнки успела поднять трубку раньше, чем Барб проснулась.

– Алло.

– Мисс Макграт, – сказал вьетнамец на английском с сильным французским акцентом. – Вас хочет видеть один молодой человек. Он просит встретиться в баре на крыше.

Койот.

Фрэнки не хотелось видеться с ним сейчас, но она должна сказать ему правду: они с ним не пара. К тому же ей совсем не спалось.

Она натянула джинсы и футболку и вышла из номера. Лифт не работал. Фрэнки вздохнула и стала подниматься по лестнице, через четыре пролета она оказалась в слабо освещенном баре.

На сцене играло трио, мелодия плыла по залу, но никто не танцевал. В углу сидела небольшая группа мужчин и женщин, они курили и громко о чем-то спорили. Фрэнки услышала стук – пишущая машинка.

Журналисты. Этот бар, как и бар отеля «Рекс», считался их прибежищем. Она все думала, о чем они спорят. Может, их взгляды на войну так же противоречивы, как ее собственные? Может, они разобщены, как и вся Америка?

Фрэнки села за одинокий столик у окна. В небе сияла полная луна, в отеле «Континенталь» через дорогу светились лишь пара окон. Она вспомнила Джейми, когда-то он рассказывал ей об этом баре. Грусть отравила воспоминания, оставив крошечные следы от зубов. Фрэнки попыталась представить Джейми дома, в окружении семьи, но такой оптимизм был ей не по силам.

Рядом появилась худенькая вьетнамка и приняла у Фрэнки заказ, а через пару минут вернулась с бокалом сансера[27]27
  Французское белое вино из винограда сорта «сансер», выращиваемого в восточной части долины Луары.


[Закрыть].

Фрэнки пила вино, глядя на ночные огни Сайгона. Даже приятная музыка не могла заглушить всех звуков войны – рокота вертолетов, хлопков и выстрелов. В ночном небе то и дело мелькали красные всполохи, расцветали оранжевые огни. Может, в этом и заключалась простая истина: война выглядит иначе, если смотреть на нее с безопасного расстояния. Но стоит подойти ближе, и все изменится.

– Фрэнки.

Рай.

Она удивленно подняла глаза.

К ним бесшумно скользнула официантка.

– Скотч. Чистый, – сказал Рай.

Официантка ушла, и он сел напротив Фрэнки. Рай молчал, пока вьетнамка не принесла заказ и не растворилась в зале.

– Увидев тебя… я словно вернулся в прошлое.

– Да.

– Финли был моим лучшим другом.

– И моим тоже.

Он откинулся назад, внимательно ее изучая.

– Итак. Военная медсестра. Я думал, ты давно замужем за сыном миллионера.

– Как-то на вечеринке я встретила парня, и он сказал мне, что женщины тоже могут быть героями. Такого мне никогда не говорили.

– Вряд ли это должен был сказать я. – Он не отводил взгляда.

Она гадала, что же он думает, кого перед собой видит. Младшую сестренку Финли? Или ту, кем она стала теперь?

– Мне нужно было это услышать, – тихо сказала она.

Заиграло что-то совсем неизвестное.

– Потанцуй со мной.

Девочка внутри нее мечтала об этом, женщина – знала, какими хрупкими бывают мечты, но война научила ее танцевать, пока есть возможность. Она поднялась.

Рай взял ее за руку. Фрэнки приникла к нему, и он прижал ее к себе. Они двигались в такт музыке, но по-настоящему не танцевали. Она могла поклясться, что чувствует, как бьется его сердце.

Рай не отрываясь смотрел на нее, и в его глазах она увидела желание. Ни один мужчина еще так на нее не смотрел. Он словно хотел съесть ее, проглотить целиком.

Песня закончилась, и Фрэнки отстранилась.

– Нам не стоило танцевать, – сказала она. – Я слышала, ты помолвлен.

– Она далеко отсюда.

Фрэнки слегка приподняла уголки губ. Это были не те слова, которые она хотела услышать.

– Мне уже разбивали здесь сердце, – тихо сказала она, отступая еще на шаг. – Офицер должен быть джентльменом, Рай.

Он сцепил руки за спиной. Солдатская выправка. Вежливая дистанция.

– Прости за то, что пришел. – В голосе вдруг послышалась резкость. – Мне здесь не место.

Она кивнула и снова попыталась улыбнуться.

– Только не умирай. В операционной я вижу слишком много пилотов.

– До свидания, Фрэнки.

– До свидания.

Фрэнки ворочалась всю ночь, во сне ее терзали незнакомые прежде желания. Она открыла глаза уже поздним утром, солнце светило в номер сквозь чистое окно.

Ее первая мысль была о Рае.

Этот танец. И этот взгляд.

Она выбралась из постели. Барб оставила записку: «Встретимся на завтраке».

Фрэнки спустилась в ресторан отеля, Барб сидела за столиком и пила «Кровавую Мэри».

– Опохмел, – сказала она. – Что вчера было? Как я вернулась в отель?

– Применив свою суперсилу, я дотащила тебя на руках.

– Слава богу, репутация не пострадала.

– Никаких раздеваний, если хочешь знать. И ты не блевала в общественном месте. Ты, кажется, предпочла мужской туалет.

Официантка вернулась еще с одной «Кровавой Мэри» и поставила ее перед Фрэнки.

– Я была в хлам, но помню, что ты вела себя странно.

– Я?

Что-то в этой реакции насторожило Барб.

– Значит, я не ошиблась. Выкладывай, девочка.

Фрэнки вздохнула.

– Как-то летом Фин привел домой своего друга из Военно-морской академии. Для меня они оба были как боги. – Она слегка улыбнулась. Все это, кажется, было слишком грустно для правды. – Рай Уолш, тот командир в солнечных очках, был лучшим другом моего брата. И я была тогда в него влюблена.

– Красавчик, похожий на Пола Ньюмана? Вот это да. Так хватай его и беги…

– Он помолвлен.

– Черт. Только не снова. – Барб выпила. – А ты, конечно, хорошая девочка.

– Когда я танцевала с Джейми, я чувствовала себя в безопасности. Чувствовала любовь. С ним я была как дома, но Рай… в его руках я… знаешь, он так на меня смотрел… как будто хотел съесть. Было даже страшно.

– Это называется страсть, Фрэнки, она уничтожает принципы хороших девочек.

В Семьдесят первом все было по-старому, единственное, что изменилось, – это погода. В декабре пришла сухая жара. В операционной температура поднималась порой до сорока пяти градусов, Фрэнки изнемогала от жары, голова раскалывалась. Нормального сна у нее не было с тех выходных в Сайгоне.

Двери операционной распахнулись, и два санитара вкатили солдата из неотложки. Он лежал на каталке лицом вниз и сверкал голым окровавленным задом. Санитар смеялся – хороший знак.

– Зашли прямо с тыла, – крикнул санитар.

Фрэнки указала на пустой стол и принялась натягивать перчатки.

Парень на носилках вытянул шею и посмотрел на Фрэнки.

– Отличная черная задница, правда? – сказал он с кривой улыбкой. Ему уже успели вколоть морфин. Казалось, что ему едва исполнилось восемнадцать. – Альберт Браун. Рядовой.

– Привет, рядовой Браун. Задница и правда отличная. Жаль, что придется вытаскивать из нее осколки снаряда.

Она махнула рукой анестезиологу по прозвищу Газовщик, и он вколол парню анестетик. Как только ягодицы онемели, Фрэнки принялась за работу. Без анестезии боль была бы жуткой. И она еще придет, когда закончится действие анестезии.

– Откуда ты, Альберт?

– Из Кентукки, мэм. С родины бурбона и симпатичных парней.

– С отличными задницами, – добавила Фрэнки.

– Ага, рад быть их представителем, мэм. – Он рассмеялся.

Она закончила, вытерла кровь и заклеила разрез, а затем позвала санитаров, чтобы те отвезли парня в послеоперационную палату.

– Подождите, мэм, – сказал он. – Можно с вами сфотографироваться? Это для моей мамы Ширли. Ей будет приятно.

Фрэнки устало улыбнулась. Это была частая просьба.

– Конечно, Альберт. Но твою задницу будто медведь пожевал, как, кстати, и мои волосы.

Альберт ухмыльнулся.

– Ничего, мэм. Вы самая красивая девушка, которая трогала мой зад.

Фрэнки не выдержала и рассмеялась. Она наклонилась к мальчику, и санитар щелкнул «Полароидом».

Отдав ему снимок и помахав на прощанье, она отправила парня восстанавливаться, сняла перчатки и потянулась за новой парой. Только она подумала, что неплохо бы выпить газировки, раз случилась пауза, как послышался гул вертолета.

Нескольких вертолетов.

Она оглянулась на Барб, которая стояла в дальнем конце операционной. Обе уже были измучены.

Подруги побежали к вертолетной площадке, вокруг которой вздыбилось облако красной пыли. Они помогли выгрузить раненых и доставить в приемное отделение. Там Фрэнки и Барб осмотрели пострадавших, определяя тяжесть ранений и очередность лечения.

Они уже почти закончили, но тут Фрэнки услышала:

– Куда его, мэм?

Рядом стояли два санитара, на носилках лежал солдат. Она посмотрела на рану.

– В операционную, срочно!

В операционной Фрэнки указала на стол и позвала новенькую медсестру Шарлин, бедняжка только недавно сошла с самолета из Канзаса. Это была ее первая смена.

– Шарлин, – Фрэнки протянула ножницы, – разрежь его одежду.

Светловолосая девушка смотрела, как кровь солдата стекает на ее блестящие черные ботинки.

Фрэнки чувствовала ее страх. Вспомнилось «Дыши, Фрэнки». Она смягчила голос:

– Смотри на меня, Шарлин.

– Да… мэм… – У Шарлин в глазах стояли слезы.

– Знаю, это страшно. Но ты сможешь. Разрежь одежду и сними с него ботинки. Ты дипломированная медсестра.

Трясущимися руками Шарлин взяла ножницы и обошла стол. Не отводя взгляда от обрубка левой ноги, она стала медленно разрезать окровавленные штанины.

Внезапно пациент сел и увидел свою искалеченную ногу.

– Где моя нога?! Где моя нога?!

– Док! Сюда. – Фрэнки быстро вколола морфин. – Это поможет. Все будет хорошо, капрал.

– Я бульдоггер, мэм. – Слова прозвучали невнятно, морфин начал действовать. – Я из Оклахомы. Вы классно пахнете, мэм, прямо как девчонки у меня дома.

– Духи «Жан Нате». Что такое бульдоггер, морпех? – спросила Фрэнки, ища глазами хирурга.

– Родео, мэм. Мне очень нужна моя нога…

– Есть здесь чертов врач или мне делать операцию самой? – крикнула Фрэнки.

В свой день рождения после долгой смены в операционной она направилась в Парк. Вечеринка была в самом разгаре. Барб и Койот стояли у грязного, заваленного листьями бассейна. Между двумя банановыми деревьями, давно отжившими свой век, висел плакат «С днем рождения, Фрэнки!». Как только она появилась, небольшая, усталая компания медсестер и врачей принялась хлопать и улюлюкать.

Увидев Фрэнки, Койот налил выпить и принес ей.

С их последней встречи в Сайгоне он успел сбрить усы. Теперь он выглядел моложе.

– С днем рождения, Фрэнки! Какое счастье наконец встретиться! Потанцуем?

Она уже хотела отказаться, но вдруг увидела, как тяжело ему дается улыбка. Насколько же они похожи: оба пытаются заглушить боль, оба устали от одиночества.

– Дай мне шанс, Фрэнки. Я хороший парень.

Он говорил искренне, и она понимала, что это правда, понимала, что нужно бы согласиться, и потому взяла его за руку. Она не будет спать с ним, не будет даже целоваться – никаких ложных надежд, – но сейчас она устала и ей одиноко. Не та музыка, не тот мужчина, не те руки, но как же приятно, когда кто-то рядом. К тому же это просто танец.

– Скажи, что будешь моей.

– Прости, Койот, – мягко сказала она и на секунду почти поверила, что он не услышал.

– Ага, – прошептал он ей на ухо. – Знаю, ты слишком хороша для меня, Фрэнки Макграт.

Она крепче обняла его:

– Нет, Койот. О таком парне, как ты, мечтает каждая девушка.

Он отстранился:

– Но не ты.

Как же она ненавидела это.

– Но не я.

Он снова прижал ее к себе и продолжил танец.

– Я люблю сложности, Фрэнки. Такой уж я человек. Но мне скоро домой. Я теперь дембель. Так что не упусти свой шанс.

Он откинул голову и завыл, Фрэнки впервые услышала в этом вое отзвуки одиночества, печали и разбитого сердца. Она гадала, когда они появились.

Глава четырнадцатая

Декабрь в Центральном нагорье выдался адским. Вьетнамская народная армия убила сотни южан в Дакто. Операционное отделение и другие палаты были забиты местными жителями: дети, потерявшие родителей, старики, потерявшие дочерей, и женщины, потерявшие своих сыновей.

В сочельник Фрэнки провела больше десяти часов в операционной, силы были на исходе. Наконец она закончила с последним тяжелораненым. Остаток ночи обещал быть тихим.

– Иди, – сказал Гэп, – это последний. Опрокинь за меня стаканчик эгг-нога.

– Уверен?

– Так же, как в зуде при гонорее. Вперед.

Фрэнки стянула перчатки и выкинула в бак у двери. С шапочкой и операционным халатом она сделала то же самое.

– Счастливого Рождества! – сказала она проходившему мимо санитару.

– И вам, мэм! – улыбнулся он.

Фрэнки вышла из операционной. К ее удивлению, на улице было светло. Она нашла Барб в приемном покое, та стояла рядом с мертвым телом чернокожего парня. Форма разодрана от взрыва снаряда, половины лица просто нет. Руки и ноги раздроблены.

– Жетон сорвало взрывом. Имя неизвестно. Умер в самый сочельник, – сказала Барб.

– Кто-то должен его опознать. Его отряд в послеоперационной.

– Да. – Барб сложила руки солдата крест-накрест на груди. Накрыла их сверху своей ладонью.

Фрэнки знала, что Барб сейчас думает о брате, который два года назад вернулся из Вьетнама совсем другим человеком. Обозленным. Конфликтным. Непримиримым.

Фрэнки нашла чистую простыню и накрыла мертвого солдата.

– Покойся с миром, солдат, – прошептала она.

– В «Звездах и полосах» никаких упоминаний об американских жертвах. Семеро вчера умерли в операционной, один из них в одиночестве, никто не успел к нему даже подойти, – сказала Барб, не поднимая глаз.

Фрэнки кивнула.

Все сомнения (или надежды) окончательно ее покинули – американское правительство обманывало своих граждан. Закрывать глаза на эту простую истину было уже невозможно. Джонсон и его генералы лгут американцам и журналистам, лгут всем. Может, даже самим себе.

Осознание этого предательства стало для нее столь же ошеломляющим, как новость об убийстве Кеннеди. Понятия добра и зла отныне были размыты. Америка, в которую верила Фрэнки, исчезла, сверкающий Камелот юности был утрачен навсегда. А может, все это время она просто жила иллюзиями. Фрэнки знала только, что сейчас они находятся здесь, в этой далекой стране. Солдаты, моряки, пилоты, добровольцы рискуют жизнью неизвестно ради чего, правительству больше нельзя доверять, что бы оно там ни говорило.

Мужчины до сих пор прибывали во Вьетнам тысячами, и, вопреки выкрикам протестующих, почти все шли в армию добровольно, потому что верили в свою страну. Почему правительство (и хуже того, сами американцы) упорно не хотели этого замечать?

Фрэнки и Барб прошли мимо морга, где санитары заворачивали трупы.

Фрэнки первой услышала вертолет. Она задрала голову, приложила ладонь к глазам козырьком.

– Черт. – Жужжание становилось все громче. – Всего один.

Фрэнки и Барб побежали к вертолетной площадке, где уже садился боевой «хьюи».

На сиденье слева сидел Койот, он наклонился к Фрэнки и улыбнулся:

– Вот они, прекрасные медсестры, с которыми мы отпразднуем Рождество. Хотите повеселиться?

– Спрашивать дважды нас не нужно. – Барб запрыгнула в вертолет, вслед за ней забралась Фрэнки.

Уже в кабине Фрэнки увидела, что справа от Койота сидит Рай, на шлеме надпись «СамуРай», на глазах все те же очки-«авиаторы». Он ей улыбнулся, и она подняла вверх большой палец.

Койот протянул им наушники.

Фрэнки надела их и села на пол за спиной Рая, рядом у открытой двери сидел пулеметчик. Она свесила ноги за борт, и вертолет взмыл в воздух.

Они летели над голой красной землей эвакуационного госпиталя, над пустыми джунглями, где рядом с мертвыми деревьями землю укрывали оранжевые мертвые листья.

Выше. Еще выше. Вверх, в горы, в невозможно зеленый мир.

Через пару минут Рай прокричал в микрофон:

– Вон там!

«Хьюи» резко снизился, до земли осталось примерно шесть футов. Вертолет замер.

– Ровно две минуты, Койот. Не люблю быть мишенью.

Койот схватил винтовку и топор, спрыгнул на землю и побежал к деревьям.

Фрэнки смотрела вниз. В этой пышной зелени джунглей чарли могли прятаться где угодно… могли расставить мины или палки панджи – небольшие острые колья, зарытые в землю и обмазанные человеческими фекалиями, эти колья оставляли глубокую рану и провоцировали заражение крови.

– Безумие, – сказала Фрэнки. – Что он делает?

Через пару минут, которые тянулись целую вечность, вернулся Койот, в руках взъерошенное деревце. Он закинул его в кабину, а сам запрыгнул на левое сиденье.

– И все ради этих веток? Вы оба спятили, – прокричала в микрофон Фрэнки.

– Рождественская ель вообще-то, – рассмеялся Койот.

Они развернулись и полетели в облака.

Через двадцать минут вертолет приземлился в Семьдесят первом.

Койот повернулся, снял шлем и широко улыбнулся медсестрам:

– Мы с Самураем решили, что вам, девчонкам, на Рождество нужна елка.

Барб расхохоталась. Это был самый искренний смех, который Фрэнки слышала от своей подруги.

– Вы, Морские волки, на все сто оправдываете свою долбанутую репутацию. Надеюсь, в кармане вы прячете индейку, иначе моя мама точно надерет ваш волчий зад за то, что играете с нежным девичьим сердцем, – сказала Барб.

– У меня тут и ореховый пирог прямо из маминой духовки в Сан-Антонио, – ухмыльнулся Койот.

Елку поставили в хижине и украсили тощие веточки всем, что только смогли найти: скрепками, полосками алюминиевой фольги, консервными крышками, обрезками трубок и даже зажимами. Теперь в углу красовалась настоящая елка Чарли Брауна[28]28
  «Рождество Чарли Брауна» – рождественский мультфильм Билла Мелендеза (1965) и комикс, по которому он снят.


[Закрыть] – облезлое, неказистое деревце, на котором не хватало разве что красного шарика. Барб соорудила звезду из фольги и прикрепила на верхушке. Рай и Койот сидели на койке Фрэнки и наблюдали за появлением все новых украшений. Из радиоприемника Барб звучало «Белое Рождество»[29]29
  White Christmas – американская рождественская песня, впервые была исполнена Бингом Кросби в 1941 году.


[Закрыть].

Фрэнки, стоя на коленях, пыталась найти подходящее место для скрепки.

– Нужна выпивка, – сказал Койот.

– Черт, летун, а ты прав! – воскликнула Барб, и они вдвоем вышли из хижины.

Фрэнки услышала металлический скрип – Рай встал с кровати. Она почувствовала его у себя за спиной. Каждая клеточка ее тела будто уже знала его и ждала. Фрэнки медленно поднялась, не оборачиваясь.

– Спасибо, – сказала она. – Все это было глупо, опасно, ужасно безрассудно… а еще очень мило.

– Я не хотел думать о тебе, – сказал он.

Фрэнки наконец повернулась.

Их взгляды встретились.

У нее участилось дыхание. Страсть, так сказала Барб. Все настолько просто?

Отрицать чувства было бессмысленно. Если она чему и научилась во Вьетнаме, так это говорить о том, что у тебя на душе, пока еще есть возможность.

– Ты помолвлен, – сказала она. – Знаю, это старомодно, но я не могу быть любовницей. Я не смогу так жить.

– Идет война, – сказал он.

– Только не рассказывай мне, что завтра мы можем умереть.

Он отступил назад:

– Ты права. Так нельзя. Счастливого Рождества, Фрэнки. Больше я тебя не потревожу.

– Тебе не нужно уходить.

– Нет, я должен. Ты… что-то со мной делаешь.

Прошло много часов, Рай и Койот уже давно ушли, Барб и Фрэнки пили эгг-ног, слушали рождественскую музыку и открывали подарки, присланные из дома. Слова Рая все еще эхом звучали в ее голове.

Ты что-то со мной делаешь.

Стороны объявили рождественское перемирие, и весь госпиталь смог насладиться праздничным обедом в общей столовой. Индейка, картофельное пюре под соусом, запеканка с фаршем, зеленая фасоль и запеченный батат. Ореховый и тыквенный пирог. После рождественского стола они небольшой группой добрели до Парка, где висел длинный плакат: «Бон вояж, лейтенант Джонсон. Будем скучать по твоей хмурой мине».

Прощальная вечеринка Барб.

Фрэнки и Барб сидели в шезлонгах под банановыми листьями. Рядом шумела вечеринка, громко играла музыка. У тики-бара притулилось убогое деревце, украшенное мишурой и красными бантиками.

– Фрэнки, давай не будем тянуть, поговорим об этом сейчас, – сказала Барб, протягивая Фрэнки зажигалку.

Фрэнки закурила.

– О чем? О твоем отъезде? Ну нет, что-то не хочется.

Фрэнки повернулась к подруге. При таком свете афро Барб походило на темный венец. Если не смотреть ей в глаза, она могла бы сойти за обычную двадцатипятилетнюю девушку. Фрэнки даже не пыталась оценить, как много дала ей их дружба. Барб показала ей мир, о котором она ничего не знала, не знала даже о его существовании. Раньше Фрэнки думала, что закон о гражданских правах стал триумфальным завершением борьбы черных за свои права, Барб же показала, что он был лишь хрупким началом. Фрэнки знала, что Барб боится за своего брата Уилла, связанного с «Черными пантерами», боится и в то же время гордится им. Барб было известно, что такое борьба. Ей пришлось бороться за возможность выучиться на медсестру, за шанс поехать во Вьетнам, а потом и за службу в эвакогоспитале. Чернокожие редко встречались в офицерском составе, но Барб была твердо убеждена, что черные солдаты должны видеть рядом черную медсестру.

Барб откинулась назад и вздохнула. Затянулась, медленно выдохнула дым.

– Я не могу подписать еще один контракт, – наконец сказала она.

– Я знаю. Просто…

– Я тоже буду скучать, Фрэнки.

Следующим утром, когда Фрэнки проснулась, койка Барб уже была пуста. Постеры над кроватью (Малколм Икс, Мухаммед Али, Мартин Лютер Кинг-младший) исчезли, на деревянной стене остались только клочки под кнопками. Сорванные плакаты, оставленные вещи. Метафора жизни во Вьетнаме.

На комоде возле кровати лежала записка. Фрэнки медленно ее развернула.

26 декабря 1967 г.

Моя дорогая Фрэнки,

Можешь звать меня трусихой. Я должна была разбудить тебя, когда прилетела моя вертушка, но ты так сладко спала, а мы обе знаем, как редко это удается. Я не хотела, чтобы ты видела мои слезы.

Я люблю тебя.

Ты это знаешь, а я знаю, что ты любишь меня, поэтому нам не нужно прощаться.

Я говорю: «До скорого».

Приезжай ко мне в Джорджию. Я расскажу тебе о кашах и листовой капусте, а еще познакомлю с мамой. С твоим маленьким островом это не сравнится – совершенно другой мир, уж поверь мне.

Ну а пока – не высовывайся, сестренка.

И еще. Знаю, потеря Джейми проделала огромную дыру в твоем сердце, но ты очень молода. Не дай сраной войне забрать у тебя молодость.

Я видела, как мистер Крутой на тебя смотрит. Боже, я бы все отдала за один такой взгляд.

Жизнь коротка, а сожаления вечны.

Может, мимолетное счастье – это все, что нам полагается? Счастье навек – слишком дохрена для мира, который катится в жопу.

Только не теряй головы.

Б.

Рядом с запиской лежала полароидная карточка – Этель, Фрэнки и Барб в шортах, футболках и тяжелых башмаках стоят в обнимку и широко улыбаются. Глядя на этих девушек, никогда не подумаешь, что фотография сделана во время войны. На заднем плане занавеска из бус. Фрэнки почти слышала, как эти бусины бьются друг о друга во время дождя и ветра. Несмотря на ужас, творящийся вокруг, это было отличное время.

Она надеялась, что они, все трое, запомнят его таким.