Текст книги "Грохочущие воды Ниагары"

Автор книги: Кристин Эллис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Кристин Эллис
Грохочущие воды Ниагары

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Если бы мама не нагрянула вдруг ко мне в гости и не нашла меня в комнате, где я лежала на диване, уткнувшись разбитым лицом в подушку, возможно, я осталась бы в Бристоле и так и сочиняла коллегам сказки о том, как откуда ни возьмись на моем пути оказался фонарный столб. Наверное, по осторожному тону моих писем мама заподозрила, что между мной и Биваном не все ладно, поэтому и примчалась так внезапно, без предупреждения. Такого она увидеть явно не ожидала, ее испуг и сочувствие окончательно подорвали мои силы, и я отказалась от своего идиотского стремления выгородить Бива. Захлебываясь в рыданиях, я рассказала ей все как было, и не прошло и часа, как она собрала мои вещи и мы уже катили на машине в Северный Уэльс, направляясь в нашу родную деревню. Отец умер, когда мне было шесть лет, но силы воли маме было не занимать; хотя что ей еще оставалось делать? Она тут же взяла все в свои руки.

– Айрис, дочка, сейчас тебе главное – уехать, и подальше, туда, где ему до тебя не добраться. Прав у него на тебя нет, и если ты не подашь в суд за оскорбление действием…

– Что ты, мама…

– Гм. И как можно влюбиться в такого… Ну да ладно. Вполне возможно, он за тобой приедет, но ты с ним не увидишься, я тебе обещаю. С ним я поговорю сама. – «С ним» она выговорила с отвращением. – Теперь, когда между вами все кончено, позаботимся о тебе. Завтра я позвоню Бронвен. Она столько раз приглашала тебя в Канаду – по-моему, самое время.

– Ну, не знаю. А работа? И потом, у меня нет денег. А Бив…

– Бив! – Она оборвала меня на полуслове, окинув взглядом синяк у меня под глазом, рассеченную губу и опухшую скулу. – О Биване Уильямсе пора забыть. И чем скорее, тем лучше. Тебе чуть больше восемнадцати! У тебя вся жизнь впереди. А на работу я позвоню прямо сегодня, скажу, что ты заболела. Хочу, чтобы ты была подальше отсюда, пока все утрясется. Не волнуйся, милая, положись на меня. А с деньгами все очень просто. У меня кое-что накопилось. Съездишь в Америку, отдохнешь. Там ты быстрее придешь в себя.

– Но, мама, как же? Твои сбережения…

– Я же откладывала на черный день, а кто скажет, что он не настал? Не спорь, будь хорошей девочкой. Ты пережила такой ужас… но теперь все позади. Брон будет просто счастлива, если ты у них погостишь, честное слово. Еще и пользу принесешь, поможешь ей по дому. Выбросишь из головы этого негодяя, и пускай он убирается на все четыре стороны. В один прекрасный день увидишь, как я была права.

– Тебе тоже нужно поехать, – нерешительно возразила я. – Ты столько раз говорила, что хочешь повидаться с сестрой.

– Как-нибудь в другой раз, – жизнерадостно сказала мама. Так она обычно и отвечала. Бронвен не раз предлагала оплатить нашу поездку, но мама неизменно отказывалась – вежливо, но твердо. Мамино стремление к независимости уже стало легендой. На школьные каникулы я ездила во Францию и Австрию, но она никогда не выбиралась дальше Престатина или Эбериствита.

– Я живу здесь полной жизнью, Айрис, – в который раз повторила она. – Здесь моя работа, – (мама работала в больничной регистратуре), – и потом, ты же знаешь, я еще и президент Женского института[1]1
  Благотворительная организация в Великобритании (Прим. ред.).


[Закрыть]. А сейчас я по горло занята Союзом Матерей. И кто, по-твоему, организует уборку церкви и цветы по воскресеньям, а? Вас, девчонок, не оторвешь от ваших дружков, а некоторые уже замужем, и им детей вести то на танцы, то еще Бог знает куда. А по средам я привожу в порядок больничную библиотеку. Нет, милая, некогда мне мотаться по всяким там Канадам. Все равно мы уж лет двадцать как с Брон не виделись. Глядишь, еще и не узнаем друг друга! – Она рассмеялась. – А ты поезжай, и отдохни там как следует, дочурка.

– А вдруг тетя Брон не захочет меня видеть? – Однако я уже поняла, что сопротивляться бесполезно. Единственный раз мне хватило сил пойти маме наперекор – вскоре после моего восемнадцатилетия, когда я объявила о том, что собираюсь поехать работать в Бристоль, чтобы жить поближе к Бивану. Ну и поругались же мы тогда! Ей и нескольким подружкам в деревне я сказала, что помолвлена с Биваном Уильямсом. Каково же было обнаружить вскоре по приезде в Бристоль, что у Бива и в мыслях не было на мне жениться.

– В таком-то возрасте и замуж? – глумился он. – Айрис, детка, подрасти!

– Но ты же говорил… Ты поклялся, что мы всегда будем вместе! – я дрожала от отчаяния и унижения.

– Да будем, будем, но жениться-то зачем, скажи на милость? Эта твоя деревенская мораль! Переезжай ко мне. Моей квартиры хватит и на двоих.

То ли из-за того, что некоторые правила мама твердо вбила мне в голову, то ли благодаря инстинкту самосохранения я не поддалась на его уговоры. Если раньше он и мог меня в чем-то убедить, тот тут я уперлась. Возможно, во мне гораздо больше от мамы, чем я сама подозреваю, но какая-то скрытая потребность в независимости заставила меня поселиться отдельно. Еще учась в школе, я окончила курсы стенографии и машинописи, поэтому быстро устроилась машинисткой в одну из бристольских фирм и сняла себе комнату. А Бив все издевался над моей «устаревшей деревенской моралью, которая не поспевает за переменами в общественном мнении». Однако взять и разорвать отношения ни у него, ни у меня сил не хватало. Так прошло шесть месяцев, в течение которых я постепенно, с болью поняла, что это чередование бурных ссор с не менее бурными сценами примирения доставляет ему какое-то нездоровое удовольствие; меня все это начинало угнетать.

Тетя Брон сразу же заявила, что я обязательно должна приехать. Мама сказала, что отвезет меня к самолету в Манчестер, и я была благодарна ей до слез, потому что в то самое утро, как мне надо было уезжать, заявился Бив.

Не знаю, что она ему сказала. Я закрылась в спальне и, дрожа, сидела на краешке кровати до тех пор, пока не услышала, как хлопнула дверь. Выглянув из-за шторы, я смотрела, как он уезжает, и мое сердце снова разрывалось на части. Однако я не чувствовала себя в безопасности до тех пор, пока самолет не поднялся высоко в октябрьское небо. Я летела в Нью-Йорк, а затем – к Ниагаре, куда, как заверила меня Брон, за мной приедет один из членов ее семьи.

Раньше я бы прыгала от радости, предвкушая удивительную поездку, но сейчас ощущала только слабое облегчение. А еще мне было ужасно стыдно, что я так обманулась в Биване. Какая у меня добрая и замечательная мама, она повела себя так великодушно. Никаких «А я тебе говорила!» У меня не нашлось сил поблагодарить ее как следует, но потом я это сделаю обязательно. Когда пройдет эта боль и слабость и слезы не будут стоять комом в горле. Все этим месяцы, пока я была так дико, без памяти влюблена, я не желала слушать ни единого слова против. Наверняка скоро все в деревне узнают, какую глупость я совершила, и будут меня жалеть. Ни за что на свете мне не хотелось там больше появляться.

Поэтому я начала думать о Бронвен и Блейках. Брон приходилась маме младшей сестрой и уехала в Канаду искать приключений задолго до того, как я появилась на свет. Моя мать твердо считала, что лучше оставаться первым человеком в деревне, чем быть последним в городе. А Брон двадцать пять лет назад познакомилась с состоятельным канадцем по имени Реджис Блейк, недавно овдовевшим владельцем фруктовой фермы, и вышла за него замуж. Ее пасынку Карлу сейчас было где-то около тридцати, и он был холост. Ее собственный сын Стивен женился, но у мамы сложилось впечатление, что Брон не очень любит невестку. Еще была Мелани, семнадцати лет, любимица семьи. Говорили, что у нее прелестный голос; она училась на певицу. Судя по всему, тетя Брон была убеждена, что когда-нибудь Мел покорит своим пением всю страну. Ну, до этого надо еще дожить, а пока что, поскольку Мелани почти моя ровесница, мне, похоже, предстоит проводить с ней довольно много времени. Вот и все, что мне было известно. Время от времени мама и Бронвен обменивались семейными новостями по телефону, но меня мало интересовали родственники, которых я никогда не видела и которых, как я думала, никогда не увижу. И вот я лечу в лучах яркого света высоко над Атлантическим океаном, вперед, к новой жизни. К жизни без Бива! Мне предстоит научиться не скучать по нему, по его прикосновениям, поцелуям, по тем мгновениям, когда он смотрел на меня с такой тоской и желанием… Взбешенная, я отогнала эти мысли. Одно я знала точно. Никогда больше я не позволю себе впасть в такую зависимость от мужчины! Слишком велик риск, что потом будет больно.

В Нью-Йорке нас встретил курьер, чтобы проводить в отель. Со мной летели две британские пары: одни, по-моему, молодожены, а другие – мужчина и женщина постарше, которые явно решили, что меня следует опекать. Они представились как Джордж и Бетти Харрисоны из Лидса, что в Йоркшире. Я видела, как жена бросила быстрый взгляд на мое лицо, но ей хватило такта не задавать вопросов. Мне почти удалось скрыть побои под густым слоем макияжа, но я знала, что под глазом остался синяк, а с щеки не спала опухоль. Мы ехали в отель на такси, выслушивая устрашающие наказы водителя: не выходить по вечерам на улицу в одиночку, садиться только в желтые такси и никому, кроме гостиничных служащих, не позволять прикоснуться к своим чемоданам.

– Не то вам их больше ни в жизнь не увидать, – мрачно заключил он.

Харрисоны пригласили меня поужинать вместе с ними в ресторане, но я вдруг поняла, что падаю с ног от усталости. Войдя в комнату, я заказала себе в номер горячий шоколад и сандвичи, а потом, несмотря на ранний час, разделась и юркнула в постель. Я боялась, что мысли о Биве не дадут мне уснуть. Раскаивается ли он в том, что натворил? Скучает ли? Он столько раз клялся мне в любви. Неужели он вот так просто позволит мне уйти из его жизни? Я не сомневалась, что по-своему он действительно меня любил и невероятно привык к тому, насколько хорошо я разбираюсь в его проблемах, но это была собственническая любовь неуверенного в себе человека, а может, и не любовь вовсе. Он хотел обладать мной, претендовал на то, чтобы мое внимание было отдано ему целиком и полностью. У меня не должно быть другой жизни, отдельной от него, – так со временем обозначились его требования. На этой почве разгоралось большинство наших яростных, неистовых ссор. Биван был нездоров. Я знала это, но до сих пор боялась взглянуть фактам в лицо. Он нуждался в помощи, но, заикнувшись пару раз на эту тему, я только все испортила. Бедный мой Бив! Нет, уже не мой. Размышляя о нем, я крепко заснула до самого утра.

Сон удивительно меня освежил. В десять за нами должен был приехать экскурсионный автобус. Я спрыгнула с кровати и подошла к окну. Напротив, в лучах раннего солнца светло-серой туманной громадой возвышался Эмпайр Стейт Билдинг. Далеко внизу, в городском водовороте двигались крошечные машины, едва не сцепляясь друг с другом. Я в Нью-Йорке! Меня охватило волнение.

В кафе я тут же наткнулась на Харрисонов, усердно расправлявшихся с огромными порциями яичницы с беконом.

– Хорошо спалось, дорогая? – спросила Бетти. – Мы даже чуть-чуть поволновались за вас вчера вечером, правда, Джордж? Вы были такая бледненькая.

– Я в полном порядке, – заверила я и улыбнулась, хотя губа у меня все еще побаливала. – Спала как убитая.

– Вот и хорошо. Вы ведь едете сегодня в город?

– Да, конечно.

– Тогда садитесь рядом с нами! Не слишком-то весело отдыхать в одиночку, разве нет? Особенно такой молоденькой девочке! Завтра едете дальше, к Ниагаре?

Они так старались быть любезными. А мне так хотелось, чтобы они оставили меня в покое!

– У Ниагарского водопада меня встретят родственники, – сочла я своим долгом объяснить. – По пути посмотрю страну. Дома я… попала в небольшую аварию, но сейчас уже все в порядке. Не стоит беспокойства. – И я прошла к столику, стоявшему поодаль, чтобы избежать дальнейших расспросов, а в автобусе ухитрилась сесть на несколько сидений дальше.

Однако по мере того, как день близился к вечеру, ко мне подступало одиночество. Интересно было увидеть места, о которых я так много слышала: Бродвей, пестрящий афишами с известными названиями; улица, на которой убили Джона Леннона, возле дома, где он жил; огромный Собор св. Иоанна Богослова с его изумительными витражами, роскошные торговые центры, – но рядом не было никого, с кем можно было бы поделиться своим восторгом. Нью-Йорк расположен между двумя реками, и после обеда мы отправились на экскурсию вокруг Манхэттена, чтобы взглянуть на город со стороны и посмотреть на статую Свободы. Вернувшись в отель, я приняла душ, надела платье из синего джерси и длинные серьги с жемчугом, которые мне подарила мама на день рождения. Я попросила ее вернуть Биву все украшения, которые он мне покупал. Я удивилась тому, что вообще забочусь о том, как выгляжу, и на этот раз приняла, хотя и неохотно, предложение Харрисонов поужинать вместе. Потом мы собирались подняться на одну из башен Всемирного Торгового центра, чтобы полюбоваться на ночной Нью-Йорк. Беспокоиться было не о чем. Джордж и Бетти слишком увлеклись обсуждением дневных впечатлений, чтобы приставать ко мне с расспросами об «аварии», в которую я попала.

Не знаю, чего я ожидала, но уж никак не предполагала, что вид на город с башни так захватывающе прекрасен. Когда мы вышли из лифта и ступили на смотровую площадку, город, раскинувшийся на темной земле, сиял золотыми отблесками. Улицы, площади, здания, мосты – все это светилось огнями до самого горизонта. По-моему, это зрелище тронуло бы даже самого пресыщенного туриста; я смотрела как зачарованная. Эта броская красота напомнила мне обо всех моих несчастьях.

Такими переживаниями просто нельзя не поделиться с добрым товарищем. Господи, отчего у нас с Бивом все пошло наперекосяк? Я прислонилась к колонне, кусая губы до крови, чтобы не заплакать.

Вскоре я взяла себя в руки, подавила вспыхнувшие эмоции, подошла к одной из ярко освещенных сувенирных лавочек и от нечего делать заглянула внутрь. Она была забита цветными майками с надписью «Нью-Йорк», блестящими шейными платками, брелоками, керамикой, картинками и открытками. Я выбрала пару открыток, одну для мамы, а другую – для моей знакомой из бристольской фирмы, где я работала, не позволяя Биву «содержать» меня полностью, хотя он осыпал меня подарками. Повинуясь какому-то порыву, я купила себе платок, переливающийся всеми оттенками синего, фиолетового и пурпурного. Подойдет к черному платью, которое Бив подарил мне на рождество. Я вернула ему украшения и драгоценности, но не могла же я отослать ему всю одежду, которую он мне покупал.

– Оно тебе просто сказочно идет, – сказал он. – Никому и в голову не придет, что ты выросла в деревенской глуши.

Он частенько вот так закручивал свои комплименты, лишая меня всякого удовольствия от подарков. На двенадцать лет старше меня, он был уже квалифицированным инженером. Мне так польстило, когда он обратил на меня внимание.

Я резко отвернулась от прилавка – и сердце подпрыгнуло у меня в груди. У дверей, среди галдящей толпы, я разглядела знакомый профиль. Секунда – и его поглотила ночная тьма, но этот прямой нос, четкий рисунок губ, волнистые темные волосы врезались мне в память на всю жизнь. Нет… не может быть… К горлу подкатила тошнота. Сердце глухо заколотилось, ноги задрожали, и я едва не упала.

– Вы в порядке, дорогая? – возникла рядом Бетти Харрисон. – Да на вас лица нет…

– Извините, я… мне дурно.

– Здесь так душно. Джордж…

Бетти взяла меня за плечи и вслед за Джорджем Харрисоном, прокладывавшим путь к выходу, вывела меня на улицу, в благословенную темноту.

– Разрешите, этой девушке нужно сесть. Ей нехорошо.

Кто-то встал и отступил в сторону, и я плюхнулась на скамейку.

– Мне ужасно неловко. Так глупо…

– Дома, в Англии, попала в аварию, – объясняла кому-то Бетти. – Никак не придет в себя.

Они суетились вокруг меня всю обратную дорогу, хотя я уже вполне пришла в себя. Ну и кретинка! Естественно, никакого Бива там не было. Просто кто-то похожий на него.

«Наверно, у каждого из нас есть двойник», – не раз говаривала мама. Значит, в Нью-Йорке живет двойник Бивана Уильямса. Всего-навсего удивительное совпадение. Но я перевела дух, лишь когда вошла к себе в комнату и дважды повернула ключ в замке.

Завтра мы едем в автобусе к Ниагарскому водопаду. Там мне предстоит переночевать, а потом кто-то из родственников отвезет меня в Хай-Вайнс, к тете Брон. И нечего так по-дурацки трястись от страха. Тем более что бояться нечего. Биву неоткуда знать, где я.

Я оставила ночник включенным и с трудом заставила себя уснуть.

Мы уезжали из Нью-Йорка под дождем. Утром ко мне вернулся здравый смысл, но погода вогнала в мрачную угрюмость. Я вспоминала первые дни с Биваном. Мы познакомились в гостях у общих друзей. Хотя он работал в Бристоле, его родители жили всего в паре миль от нас, и мама знала миссис Уильямс по совместной работе в благотворительном комитете. Физическое влечение между мной и Биваном вспыхнуло мгновенно и совершенно меня поглотило. Он не стал тратить время на ходьбу вокруг до около – на ужины, танцы, театр и кегельбан.

Задолго до того, как у него закончился отпуск и ему нужно было возвращаться в Бристоль, я влюбилась в него по уши, не слушая маминых напоминаний о том, что он намного меня старше – двадцать восемь лет против моих семнадцати. Ведь он звонил мне каждый вечер, выкраивал время, чтобы заехать ко мне в гости на выходные, и как только мне исполнилось восемнадцать, я сорвалась с места и умчалась в Бристоль. Ну и дурочка же я была, наивная, доверчивая дурочка!

Вскоре я задремала, но меня растолкала Бетти Харрисон.

– Айрис, деточка, мы боялись, что вы пропустите эти дивные места. В конце концов, за этим мы сюда и приехали.

Я сонно огляделась; дождь утих. В Нью-Йорке деревья только начали желтеть, а здесь уже близился листопад. Никогда я не видела таких ярких красок: золото, багрянец и кровавый пурпур. Такое пропускать нельзя, и я простила Бетти ее бесцеремонную настойчивость.

До Канады ехать было далеко, и большую часть дороги я проспала. На границе нас остановили для проверки паспортов, и вскоре мы уже были на месте. Я спрыгнула с подножки автобуса и, оглядевшись, не увидела никакого водопада, хотя в воздухе стоял приглушенный гул. Когда я забирала у администратора ключ от номера, сзади раздалось:

– Мисс Айрис Мэдден?

Я резко обернулась. На жуткую долю секунды мне показалось, что голос принадлежит Биву. Через фойе ко мне направлялся высокий мужчина. Странным образом он напомнил мне Гари Купера в фильме «Ровно в полдень»: те же густые темно-рыжие волосы, тот же широкий, свободный, неторопливый шаг. Болотного цвета твидовый пиджак, коричневые вельветовые брюки. Я с легкостью представила его в шляпе «стетсон».

– Вы Айрис?

– Да.

– Ну что, привет. – Он протянул мне руку. Глаза у него были светло-карие. – Будем знакомы. Я твой сводный двоюродный брат Карл Блейк. Добро пожаловать в Канаду, Айрис.

ГЛАВА ВТОРАЯ

– А я думала, ты только завтра приедешь, – растерянно пробормотала я.

– Брон решила, что вечером тебе не помешает спутник. Ты ведь пойдешь взглянуть на водопад? Когда стемнеет, там включают освещение. Очень впечатляет.

– Ладно, спасибо.

Я собиралась сегодня опять пораньше лечь спать, а к водопаду прогуляться рано утром, до того, как за мной приедут.

– Когда устроишься, можем перекусить в ресторане, если хочешь, и сразу отправимся, – предложил Карл.

– Давай так.

– Тогда жду тебя в баре. Не спеши, времени на все хватит, – просто сказал он. – Я остановился здесь же. Брон шлет привет. Ждет не дождется, когда же наконец увидит тебя воочию. Она бы и сама приехала, но у Мелани сегодня вечером концерт в школе, и если мама с папой не придут, она жутко расстроится.

Мой синий наряд лежал поверх всех остальных вещей, и я надела его еще раз, все с теми же серьгами. С чем я не спешила, так это с макияжем. Губа почти зажила, но щека еще побаливала. Хуже всего дело обстояло с глазами: темный синяк уже наливался неприятными желто-зелеными красками. Мне и в голову не приходило произвести впечатление на «сводного двоюродного брата» Карла, но очень не хотелось, чтобы он меня жалел. К тому времени, когда я закончила, работа была проделана гигантская. Если бы не эта припухлость под глазом, никто бы и не догадался, что я угодила в какую-то заваруху. «Интересно, что известно Карлу?» – подумала я. Я не прислушивалась к разговору по телефону, но вполне явственно поняла, что мама посвятила тетю Брон в самые живописные подробности.

Я нашла Карла Блейка внизу: он сидел на высоком стуле в баре, почти касаясь своими длиннющими ногами пола. Мой рост – метр шестьдесят два. В нем было не меньше метра восьмидесяти пяти, и когда он встал, мне пришлось закинуть голову вверх.

– Ну как, отдохнула? Выпьешь чего-нибудь? Или сразу поедим?

От напитков я отказалась, и под порывами ветра мы во тьме направились к ресторану. Воздух был влажным, но для октября не так уж холодно. Я сказала об этом вслух.

– У нас тут короткая зима, на Ниагаре, – сказал Карл. – Два месяца, не больше. Правда, в январе, бывает, и подморозит. С юга идет теплый влажный воздух. Поэтому здесь так здорово растут фрукты.

– А что вы выращиваете? – вежливо поинтересовалась я.

– В основном, яблоки. Груши. Персики, вишни, абрикосы. Оставайся до лета, попробуешь все прямо с ветки – пальчики оближешь.

Я пробормотала ни к чему не обязывающее «хорошо, спасибо», хотя прекрасно понимала, что он пригласил меня исключительно из вежливости.

– Как мама? – официальным тоном спросил он, когда мы вошли в ресторан и уселись за столик. – Она не захотела приехать?

– Ей очень хочется повидаться с тетей Брон, но мама жутко занята. У нее едва ли не вся деревня на руках. – Я слабо улыбнулась. – Кроме Уэльса для нее больше ничего не существует. Может, когда-нибудь она и приедет, но, по-моему, она хотя и не признается, боится самолетов. Да и дорого, к тому же.

– Летать боятся многие. А ты – нет?

– Мне нравится, когда самолет уже в небе. Ты много путешествовал?

– В Штатах был. От Нью-Йорка до Лос-Анджелеса все объездил. И на Гавайях. – Он пожал плечами. – Сейчас отдыхать особенно некогда – отец собрался на пенсию. Мы со Стивом ведем дело на пару и, честно говоря, еле успеваем оборачиваться.

За едой мы болтали о всякой всячине. Он держался очень спокойно и непринужденно, с ним было легко говорить, и темы возникали сами собой. Лишь на мгновение он резко переменился – когда я заговорила о его брате.

– А Стив, он женат?

– Да, пару лет. Николь – из Французской Канады.

– И живут они там же, в Хай-Вайнсе?

– Недалеко, по соседству. Еще кофе? Нет? К водопаду идти не передумала? Тогда захвати пальто, хорошо? Вечерами здесь уже холодает.

Я забежала в номер за кремовым шерстяным пальто и снова встретилась с Карлом уже в вестибюле. По мере того, как мы спускались с горы, водопад ревел все громче. По правде говоря, я сомневалась, что он так уж меня «впечатлит», поскольку мне рассказывали, сколько там обычно толчется глазеющих зевак и туристов, но мы застали всего несколько парочек, облокотившихся о поручни на стене, отвесно падающей вниз, к реке. Было на что посмотреть. Такая силища кого угодно приведет в трепет. Река с грохотом разбивалась о камни, над пенящейся водой играли и сверкали цветные огни, а над самим водопадом сияла гигантская ажурная арка из водяной пыли.

– Ниагара, – сказал Карл, – это индейское слово, означает «Грохочущая вода».

– Да уж, в точку попали. Неужели у кого-то хватит смелости спуститься здесь в бочонке?

– Хватает; некоторым даже удалось выжить, они-то и рассказали, каково это. – Он помолчал. – Первая из тех, кто выжил, какая-то Энни, работала учительницей в школе. Она взяла с собой черного котенка. – В сумерках я увидела в его глазах озорную смешинку. – Когда бочонок открыли, оказалось, что кот весь побелел от ужаса.

– Бедняга, – рассмеялась я. – Представляю, как он испугался.

– Про Ниагару ходит много легенд. Из местных самая известная – про индейскую девственницу по имени Лелавала; отец заставлял ее выйти замуж за толстого старого индейского воина, которого она терпеть не могла. В день свадьбы она и сбежала. Индейцы гнались за ней по лесу. Она прыгнула в каноэ и начала грести вниз по реке. Течение подхватило лодку и смыло в водопад. Говорят, душа Лелавалы живет здесь и иногда является людям вон в той арке из водяных брызг.

– Какая-то часть правды здесь, может быть, и есть.

– Легенды всегда основываются на фактах, – согласился он. – Самую невероятную, но совершенно правдивую историю рассказывают о семилетнем мальчугане, который выбрался отсюда живым. Лет двадцать тому назад.

– Бог ты мой! Это как же?

– Я так понял, какой-то друг его родителей взял их с сестренкой покататься на лодке с мотором. Летом, конечно. Мотор заглох, и они стали тонуть.

– Господи, какой ужас!

– Да, наверно. Дети были в спасательных жилетах, а у взрослого ничего не было. Он утонул, как только лодка опрокинулась. Девчушка умерла еще до того, как ее выбросило на берег, а мальчуган выжил. Все думали, что он тоже покойник, но к водопаду каждый день катают на лодке туристов, и кто-то из них заметил его на воде. Они его вытащили и привели в чувство.

– Фантастика!

– Чертовски повезло, – сказал Карл. – Точнее, ангельски. Говорят, недавно он заезжал сюда с женой и детьми, чтобы взглянуть на водопад еще раз. Как-нибудь прокатимся с тобой на этой туристической лодке. Очень здорово бывает подобраться поближе, особенно к Канадской Подкове. В Штатах нет таких водопадов, правда? – Он рассмеялся. – А янки так любят, чтобы все у них было больше всех и лучше всех!

– Я бы с удовольствием прокатилась, – сказала я.

– Лодку раньше называли «Лелавала», в честь той индианки. Сейчас переименовали – в «Невесту тумана».

К нам подошла молодая парочка и попросила Карла щелкнуть их на фоне водопада.

– Медовый месяц, – сказал он, когда они отошли. – Ниагара очень подходит для такой поездки.

– Да, пожалуй.

– Ну что, Айрис, насмотрелась? Пойдем в отель?

Когда мы повернулись, чтобы идти обратно, я заметила, как впереди, ярдах в семидесяти, кто-то мелькнул на дороге; мужчина в плаще, перехваченном поясом, почти бесцветный в ярких огнях иллюминации. Мгновение – и он растворился во тьме, но я замерла как вкопанная, зажав рукой рот, чтобы не вскрикнуть, и вся задрожала.

– Айрис, что с тобой? – В голосе Карла звучало сильное беспокойство. – Ты… Тебя знобит? – Он положил мне руку на плечо, словно пытаясь успокоить эту дрожь.

– По-моему, я в-видела…

– Что?

– Бива. Моего… моего друга, – прошептала я. – Бывшего друга.

– Твоего… А, того парня? Да нет, этого не может быть, – твердо сказал Карл. – Его же здесь нет, так ведь? Да и откуда ему тут взяться? Твоя мама сказала Брон, что он не в курсе, куда ты едешь.

– Знаю, знаю. – Я едва не билась в истерике. – Только… По-моему, я видела его в Нью-Йорке. Этого тоже не могло быть, правда? – взмолилась я. – Мама ни за что не сказала бы, где я. Я знаю, что не сказала бы. Я на другом берегу Атлантического океана, и всего-то три дня.

– Наверняка ты ошиблась. – Карл говорил так уверенно, что мне вдруг стало гораздо спокойнее. – Ты пережила тяжелое время, Айрис. Брон мне рассказывала, правда, не очень много. По-моему, ты устала, и, может быть, перенервничала. Я тебя прекрасно понимаю. Это игра твоего воображения, вот и все.

– Да, да. Наверно, так. Я… П-прости меня.

– Не надо извиняться, – мягко сказал он. – Я все понимаю. Пойдем, вернемся в отель, и я куплю тебе что-нибудь выпить. Тебе нужно хорошенько выспаться.

Поднимаясь в гору, я внимательно вглядывалась в темные тени деревьев, но никто там не стоял и никто за нами не шел. Карл взял себе виски с содовой и настоял, чтобы я выпила бренди, хоть я его и не люблю. Мне действительно полегчало. Я еще раз выругала себя за то, что я такая впечатлительная дурочка, но Карл вел себя так, словно ничего и не было. В лифте мы ехали вместе. Его номер находился на том же этаже, что и мой, через две комнаты от меня.

– Будет страшно – стучи ко мне, – бодро предложил он. – Я чутко сплю.

– Спасибо. Ты ужасно добрый.

– Хочешь, после завтрака еще раз взглянем на водопад, а потом уже поедем домой?

– Да, если можно.

– Вот и отлично. Спокойной ночи, Айрис. – Он повернулся, и я вошла в номер.

Последнее время Бив у меня из головы не выходит. Не удивительно, что он мне всюду чудится. Спала я, однако, спокойно, и утром ко мне вернулся здравый смысл. После душа я надела розовый прогулочный костюм и спустилась вниз, к завтраку. Харрисоны подошли попрощаться. Они тоже уезжали – в Ванкувер, в гости к дочери. Мне пришлось представить им своего сводного родственника, и в глубине души я с некоторым цинизмом улыбнулась при виде разочарования, отразившегося на лице Бетти. А она-то думала, у нас роман! Если бы она только знала! Все же они были так добры со мной, и я пожелала им удачи.

По-моему, при дневном свете водопад производит еще больше впечатления: ведь тогда ясно видно, как разлетаются во все стороны брызги, а между валунами кипит и пенится вода. Прогулочная лодка была уже набита пассажирами, одетыми в темно-синие непромокаемые комбинезоны. Ночью я решила взять себя в руки, перестать оглядываться назад, а смотреть вперед, в будущее. Меня преследует призрак Бивана Уильямса. Мама права. Я должна его позабыть. Возле реки не было никого даже отдаленно его напоминающего.

– Пойдем, или хочешь остаться, прокатиться на лодке? – спросил Карл.

– Лучше в другой раз.

– Так и сделаем, договорились.

Ехать с ним на машине мне понравилось. Водитель он был уверенный и не забывал показывать мне интересные места. По одному из мостов мы переехали через реку и остановились посмотреть на канатную дорогу, висящую над бурлящей водой. В лесу меня очаровали маленькие черные белочки, прыгавшие под деревьями. Осенние листья рдели на фоне ярко-синего неба. Я поймала себя на том, что с искренним нетерпением жду встречи с семьей Карла.

Вскоре лес остался позади, и мы подъехали к первой фруктовой ферме; бескрайние просторы, нескончаемая лоза и ряды фруктовых деревьев. Я знала, что муж Бронвен, Реджис Блейк, оказался неплохим фермером и хозяйство вел вполне успешно. Я попыталась вычислить, как выглядит их дом. Неожиданно Карл повернул машину на широкую аллею и подъехал к большому белому дому с зеленой черепичной крышей и зелеными же ставнями на каждом окне.

– Это на случай сильных морозов, – объяснил Карл.

Сейчас окна были открыты; высокий клен, который рос в углу лужайки, сверкал на солнце золотом и пурпуром. Вдоль широкой, густой травяной изгороди росли всевозможные цветы. По ступенькам сбежала женщина – конечно же, это тетя Бронвен. У них с мамой было всего два года разницы, но она выглядела гораздо моложе; стройная фигура, кофейного цвета рубашка, легкие брюки, в ушах золотые серьги, на руках позвякивают золотые браслеты. Волосы светло-медового цвета, но глаза наши, карие. Теплые и бархатные, совсем как у мамы. Она прижала меня к себе и расцеловала в обе щеки.