Текст книги "Убитая пирамида"
Автор книги: Кристиан Жак
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)
30
Гнев Бел-Трана обрушился на Пазаира.
– Чего вы от меня ждете?
– Чтобы вы вмешались и выявили факт нарушения свободы торговли. Заказы накапливаются, а я не могу выполнить ни одной поставки!
– Как только появится свободное судно…
– Оно не появится.
– Злой умысел?
– Проведите расследование и получите доказательства. Каждый час промедления ведет меня к разорению.
– Приходите завтра. Надеюсь, мне удастся что-нибудь обнаружить.
– Я не забуду о том, что вы для меня делаете.
– Не для вас, Бел-Тран, а во имя справедливости.
***
Поручение пришлось по душе Кему, а еще больше – его павиану. Вооружившись предоставленным Бел-Траном списком судовладельцев, они принялись расспрашивать о причинах отказа. Путаные объяснения, сожаления и откровенная ложь убедили их в том, что торговец папирусом не ошибся. Когда наступил час послеобеденного отдыха, Кем дошел до крайнего причала и обратился к старшине, обычно все про всех знавшему.
– Ты знаешь Бел-Трана?
– Слышал.
– И что, нет ни одного свободного судна для его папируса?
– Похоже, что нет.
– Твое, однако, стоит на приколе, причем пустое.
Павиан, не издав ни звука, открыл пасть.
– Убери зверя!
– Скажи правду, и мы оставим тебя в покое.
– Все суда арендовал на неделю Денес.
Под вечер судья Пазаир, строго следуя процедуре, лично допросил судовладельцев, и те вынуждены были показать ему договоры об аренде.
Все они были на имя Денеса.
***
Матросы выгружали с баржи продовольствие, кувшины, мебель. Рядом грузовое судно готовилось к отплытию. Гребцов на борту было немного; почти все место занимали складские отсеки, набитые товаром. Рулевой с веслом наготове уже стоял на своем посту. Не хватало только матроса, который должен был, стоя на корме, измерять дно длинным шестом через равные промежутки времени. На берегу посреди оживленного портового гомона Денес беседовал с капитаном. Кто-то что-то напевал, матросы переругивались между собой, плотники чинили парусник, каменотесы укрепляли причал.
– Можете уделить мне пару минут? – спросил Пазаир, подходя в сопровождении Кема и павиана.
– С удовольствием, только попозже.
– Извините, что настаиваю, но я очень спешу.
– Но ведь не настолько же, чтобы задерживать отправление судна!
– Увы, именно настолько.
– В чем дело?
Пазаир развернул свиток длиной в метр.
– Вот список совершенных вами правонарушений: насильственная аренда, запугивание судовладельцев, притязания на единоличное распоряжение судами, препятствование свободному перемещению товара.
Денес взглянул на документ. Обвинения судьи были сформулированы четко, по всем правилам.
– Я не согласен с таким изложением фактов: слишком драматично, слишком высокопарно! Я нанял столько судов, потому что мне предстоят незапланированные перевозки.
– Какие именно?
– Различный товар.
– Слишком неопределенно.
– В моем деле необходимо предвидеть разные неожиданности.
– От ваших действий пострадал Бел-Тран.
– Ну вот мы и добрались до сути дела! Я предупреждал, что тщеславие не доведет его до добра.
– Чтобы пресечь переход судов в ваше единоличное распоряжение – а он налицо, – я пользуюсь законным правом отчуждения.
– В добрый час. Возьмите любую баржу у западного берега.
– Меня вполне устроит это судно.
Денес преградил вход на мостик.
– Я запрещаю вам к нему приближаться!
– Лучше я сделаю вид, что ничего не слышал. Препятствовать правосудию – серьезное правонарушение.
Судовладелец смягчился.
– Будьте благоразумны… В Фивах ждут этот груз.
– Бел-Тран понес из-за вас убытки, и правосудие предполагает, что вы должны возместить ущерб. Он согласен не подавать жалобу, чтобы не портить ваших дальнейших отношений. Задержка с транспортом привела к тому, что его склады переполнены. Этого грузового судна едва хватит, чтобы вывезти товар.
Пазаир, Кем и павиан поднялись на борт. Судья не только хотел восстановить справедливость по делу Бел-Трана – его настойчиво подталкивала вперед интуиция.
В нескольких отсеках, сколоченных из досок с отверстиями для воздуха, разместились лошади, быки, козлы и телята. Некоторые животные свободно перемещались по судну, других привязали к закрепленным на палубе кольцам. Кто не боялся качки, разгуливал в носовой части. В другие отсеки, представлявшие собой простые каркасы из легких деревянных столбиков с навесами, сложили скамейки, стулья и столики.
На корме под большим тентом составили около тридцати передвижных амбаров.
Пазаир подозвал Денеса.
– Откуда это зерно?
– Из зернохранилищ.
– Кто вам его поставил?
– Спросите у старшины.
Тот в ответ предъявил официальный документ с неразборчивой печатью. Он и не думал придавать этому значение, ведь товар самый обычный. На протяжении всего года Денес перевозил зерно, удовлетворяя потребности провинций. Государственные запасы исключали возможность голода.
– Кто отдал приказ о транспортировке?
Старшина этого не знал. Судья перевел взгляд на хозяина, и тот, не колеблясь, повел его в свою портовую контору.
– Мне от вас скрывать нечего, – признался Денес, явно нервничая. – Я, конечно, попытался преподать урок Бел-Трану, но это ведь была просто шутка. Почему вы заинтересовались моим грузом?
– Это тайна следствия.
Архивы были в полном порядке. Денес послушно поспешил достать потребовавшуюся судье глиняную табличку.
Приказ о транспортировке исходил от Хаттусы, хеттской принцессы, возглавлявшей фиванский гарем, дипломатической супруги Рамсеса Великого.
***
Благодаря полководцу Ашеру мир снова пришел в азиатские княжества. Уже в который раз он доказал превосходное знание местных условий. Два месяца спустя после возвращения войска, посреди лета, когда благодатный разлив удобрял плодородным илом почву обоих берегов, в честь полководца было организовано грандиозное празднество. Побежденные Ашером народы заплатили Египту дань: тысячу лошадей, пятьсот невольников, десять тысяч овец, восемьсот коз, четыреста быков, сорок боевых колесниц, сотни копий, мечей, кольчуг, щитов и двести тысяч мешков зерна.
Перед царским дворцом выстроились элитные отряды, личная стража фараона и стража пустыни, а также представители четырех отрядов Амона, Ра, Птаха и Сета, куда входили конница, пехота и лучники. Офицеры явились на зов все до единого. Египет демонстрировал свою военную мощь и славил заслуженного военачальника. Рамсес должен был вручить ему пять золотых ожерелий и объявить о трехдневных праздниках по всей стране. Ашер становился одним из первых лиц в государстве, вооруженной десницей царя и несокрушимой преградой на пути любого захватчика.
Пришел на праздник и Сути. Полководец выделил герою недавней кампании колесницу для участия в парадах, и ему в отличие от большинства офицеров не пришлось думать о покупке экипажа и дышла. За двумя лошадьми ухаживали три солдата.
Перед парадом молодой человек принял поздравления полководца.
– Продолжай служить родине, Сути. Я уверен, тебя ждет блестящее будущее.
– На душе у меня неспокойно, полководец.
– Что ты такое говоришь?
– Я не смогу спать спокойно, пока мы не поймаем Адафи.
– Узнаю героя, отважного и благородного.
– Я вот думаю… мы же все прочесали, как ему удалось ускользнуть?
– Мерзавец хитер и проворен.
– Готов поклясться, он предугадывает все наши планы.
На челе полководца Ашера пролегла морщина.
– Ты натолкнул меня на мысль… в наших рядах шпион.
– Это невероятно.
– Что мог, он уже сделал. Но не стоит слишком переживать: мы с моим штабом займемся этой проблемой. Будь уверен, недолго этому гнусному мятежнику разгуливать на свободе.
Ашер потрепал Сути по щеке и перешел к другому герою. Намеки, даже весьма прозрачные, его нисколько не смутили.
На какой-то миг Сути засомневался, не ошибся ли он. Но жуткая сцена отчетливо стояла перед глазами. По наивности он надеялся, что предатель утратит хладнокровие.
***
Фараон выступил с длинной речью, основное содержание которой гонцы разнесли по городам и весям. Верховный предводитель всего египетского войска, он обеспечивал мир и безопасность границ. Четыре основных отряда, общей численностью в двадцать тысяч воинов, оградят Египет от любой попытки вторжения. Конница и пехота, куда завербовалось множество нубийцев, сирийцев и ливийцев, будут радеть о счастье Обеих Земель и защищать их от любого супостата, даже если наемникам придется воевать против своих бывших соотечественников. Царь не потерпит ни малейшего нарушения дисциплины, визирь же обязуется неукоснительно исполнять его повеления.
За честную и непорочную службу военачальник Ашер назначается ответственным за подготовку офицеров, которым предстоит отправиться с войском в Азию для контроля за тамошней ситуацией. Его опыт должен оказать им неоценимую помощь. Как знаменосец по правую руку от царя, полководец будет постоянно участвовать в решении тактических и стратегических вопросов.
***
Пазаир открывал какое-нибудь дело, тут же его закрывал, сортировал уже рассортированные документы, отдавал секретарю противоречивые приказания и забывал погулять с собакой. Ярти больше не смел задавать вопросов, потому что судья отвечал невпопад.
Каждый день на Пазаира все более настойчиво наседал Сути – видеть Ашера на свободе становилось просто нестерпимо. Судья ни в коем случае не допускал спешки, но сам ничего конкретного не предлагал и вырвал у друга обещание не предпринимать необдуманных шагов. Действовать против полководца легкомысленно означало заранее обречь себя на провал.
Сути видел, что это дело почти не занимает Пазаира – погруженный в горестные мысли, он понемногу угасал.
Сначала судья думал, что уйдя с головой в работу, он сможет забыть Нефрет. Но разлука только усугубляла его отчаяние. Поняв, что со временем боль становится все невыносимее, он решил превратиться в тень. Попрощавшись с псом и ослом, он вышел из Мемфиса и направился к западу, в сторону ливийской пустыни. Довериться Сути у него не хватило духа, ибо он заранее мог представить, что скажет друг. Знать, что такое любовь, и не иметь возможности сделать ее своей жизнью – такую нестерпимую муку он больше выносить не мог.
Пазаир шел под палящим солнцем по раскаленному песку. Он взобрался на холм и сел на камень, устремив взгляд в пространство. Со временем небо и земля сомкнутся над ним, жара высушит тело, гиены и коршуны уничтожат останки. Не позаботившись о погребении, он оскорблял богов и обрекал себя на вторую смерть, исключавшую возрождение; но можно ли придумать худшее наказание, чем вечность без Нефрет?
Ни о чем не думая, не обращая внимания на ветер и колкий песок, Пазаир растворился в пустоте. Слепое солнце, неподвижный свет… Исчезнуть, оказывается, не так-то просто. Судья сидел неподвижно, уверенный, что погружается в последний сон.
Когда рука Беранира легла ему на плечо, он не пошевелился.
– Утомительная прогулка для моего возраста. Вернувшись в Фивы, я рассчитывал отдохнуть, а пришлось искать тебя по всей пустыне. Даже с моим прутиком это оказалось непросто. На, глотни.
Беранир протянул ученику флягу со свежей водой. Тот помедлил, неуверенно поднес горлышко к пересохшим губам и отпил глоток.
– Отказаться означало бы вас оскорбить, но больше я ни в чем уступать не намерен.
– Ты силен, кожа твоя не сгорела и голос дрожит едва заметно.
– Пустыня заберет мою жизнь.
– Тебе будет отказано в смерти.
Пазаир вздрогнул.
– Я наберусь терпения.
– Терпение не поможет, ибо ты нарушил клятву.
Судья резко выпрямился.
– Вы – мой учитель, и вы…
– Правда – тяжкая вещь.
– Я не нарушал слова!
– Тебе изменяет память. Приступая к своей первой должности в Мемфисе, ты дал клятву, и свидетелем тому был камень. Посмотри вокруг, вглядись в пустыню: тот камень превратился в тысячу камней, и все они напоминают тебе о священном обязательстве, принятом в тот день перед богами, перед людьми и перед самим собой. Ты же знал, Пазаир: судья – не обычный человек. Твоя жизнь больше не принадлежит тебе. Можешь губить и коверкать ее сколько хочешь, это все неважно: клятвопреступник обречен блуждать среди злобных теней, раздирающих друг друга на части.
Пазаир пристально посмотрел на учителя.
– Я не могу жить без нее.
– Ты должен исполнять обязанности судьи.
– Без радости и надежды?
– Правосудию нужны не чувства и настроения, а честность и справедливость.
– Забыть Нефрет невозможно.
– Расскажи мне о своих расследованиях.
Загадка сфинкса, пятый ветеран, полководец Ашер, похищенное зерно… Пазаир изложил факты, не скрывая своих сомнений.
– Ты, скромный судья, стоящий в самом низу иерархической лестницы, призван решать дела исключительной важности, вверенные тебе судьбой. Они выше твоего разумения скромного человека, но от них, возможно, зависит будущее Египта. Неужели ты настолько равнодушен, что готов бросить все?
– Хорошо, раз вы хотите, буду действовать.
– Этого требует твоя должность. Думаешь, моя легче?
– Вы скоро будете наслаждаться тишиной храма.
– Не только тишиной, Пазаир, но и всей его жизнью в целом. Меня против воли назначили верховным жрецом Карнака.
Лицо судьи просияло.
– И когда вы получите золотое кольцо?
– Через несколько месяцев.
***
Два дня Сути разыскивал Пазаира по всему Мемфису. Он чувствовал, что в таком отчаянии друг вполне способен наложить на себя руки.
Судья появился в своей конторе с лицом, потемневшим от солнца. Сути устроил знатную попойку, сдобренную воспоминаниями детства. Утром они искупались в Ниле, но так и не смогли избавиться от мучительной боли в висках.
– Где ты прятался?
– Предавался размышлениям в пустыне. Меня привел Беранир.
– Ну и что ты решил?
– Как бы ни был уныл и бесцветен путь, я останусь верен клятве судьи.
– Счастье все равно придет.
– Ты прекрасно знаешь, что нет.
– Будем сражаться вместе. С чего думаешь начать?
– С Фив.
– Из-за нее?
– Ее я больше не увижу. Мне надо разобраться с незаконной торговлей зерном и найти пятого ветерана. Его свидетельство сыграет решающую роль.
– А если он мертв?
– Благодаря Бераниру я уверен, что он где-то прячется. Прутик лозоходца не ошибается.
– Но это может занять немало времени.
– Следи за Ашером, изучай, что и как он делает, и постарайся отыскать в его поведении слабое место.
***
Колесница Сути поднимала тучи пыли. Новоиспеченный колесничий распевал озорную песенку, прославлявшую женское непостоянство. Сути не унывал: в каком бы ни был состоянии Пазаир, но слово свое он сдержит. Надо при первом же удобном случае познакомить его с веселенькой девицей, которая поможет ему развеять грусть-печаль.
Ашер от правосудия не уйдет, а вот ему, Сути, надо уладить одно дело.
Колесница проехала между двумя столбами, обозначавшими въезд в усадьбу. Было так жарко, что большинство крестьян отдыхало в тени. Перед усадьбой приключилось неприятное происшествие: осел опрокинул поклажу.
Сути остановился, спрыгнул на землю и отстранил погонщика, замахнувшегося палкой на провинившееся животное. Колесничий остановил обезумевшего осла и успокоил его, ласково потрепав за уши.
– Нельзя бить осла.
– А как же мой мешок с зерном? Ты что, не видишь, что он его сбросил?
– Это не он, – поправил какой-то мальчишка.
– А кто же?
– Ливийка. Она смеху ради втыкала ему в зад колючки.
– Снова она! Вот кого надо бы выдрать хорошенько.
– Где она?
– У озера. Стоит погнаться за ней, как она забирается на иву.
– Я разберусь с ней.
Едва он подошел, Пантера влезла на дерево и устроилась на одной из толстых веток.
– Слезай.
– Уходи! Это из-за тебя я оказалась в рабстве!
– Я должен был умереть, помнишь? А вместо этого пришел тебя освободить. Прыгай в мои объятия.
Она не заставила просить себя дважды. Сути не устоял на ногах, сильно стукнулся о землю и поморщился от боли. Пантера провела пальцем по шрамам.
– Что, другим женщинам ты не нужен?
– Мне на некоторое время необходима преданная сиделка. Будешь делать мне массаж.
– Ты весь в пыли.
– Гнал во весь опор – так не терпелось тебя увидеть.
– Врешь!
– Ты права, надо было помыться.
Он встал и с девушкой на руках побежал к озеру. Не разнимая объятий, они бросились в воду.
***
Небамон примерял парадные парики, приготовленные цирюльником. Ни один из них ему не нравился: слишком тяжелые, слишком замысловатые. Следовать моде становилось все труднее и труднее. Одолеваемый просьбами состоятельных особ, жаждущих перекроить телеса, дабы сохранить свою неотразимость, вынужденный возглавлять административные комиссии и устранять своих наиболее вероятных преемников, он горько сожалел, что рядом с ним нет такой женщины, как Нефрет. Неудачи вызывали у него раздражение.
Над ним склонился личный секретарь.
– Я раздобыл интересующие вас сведения.
– И что же, нищета и отчаяние?
– Не совсем.
– Она оставила медицину?
– Совсем даже наоборот.
– Ты что, смеяться надо мной вздумал?
– Нефрет основала сельскую лечебницу и аптеку, провела несколько хирургических операций, снискала благоволение фиванских властей. Ее слава растет день ото дня.
– Это просто безумие! У нее нет никакого состояния. Как ей удается добывать редкие и дорогие вещества?
Личный секретарь улыбнулся.
– Вы останетесь мною довольны.
– Говори.
– Я восстановил весьма странную цепочку. Вы что-нибудь слышали о госпоже Сабабу?
– Кажется, она содержала пивной дом в Мемфисе?
– Причем самый знаменитый. Потом вдруг ни с того ни с сего бросила свое заведение, хотя оно приносило немалый доход.
– А Нефрет-то тут при чем?
– Да при том, что Сабабу не только лечится у нее, но и поддерживает материально. Она предоставляет жителям Фив услуги молодых и хорошеньких девиц, получает на этом изрядную прибыль и делит барыши с целительницей. Не правда ли, налицо попрание морали?
– Лекарь, существующий на средства проститутки… теперь она у меня в руках.
31
– У вас отменная репутация, – сказал Небамон Пазаиру. – Вас не прельщает богатство, вы не боитесь посягать на привилегии, в общем, правосудие – ваш хлеб насущный, а неподкупность – вторая натура.
– Разве это не самое меньшее, что требуется от судьи?
– Конечно, конечно… потому-то я вас и выбрал.
– Я должен чувствовать себя польщенным?
– Я рассчитываю на вашу порядочность.
Пазаир с детства плохо переносил обольстителей с деланной улыбкой и заранее просчитанными манерами. Старший лекарь его неимоверно раздражал.
– Того и гляди, может разразиться страшный скандал, – прошептал Небамон так, чтобы секретарь его не услышал. – Скандал, способный опозорить мою профессию и бросить тень на всех целителей.
– Говорите яснее.
Небамон обернулся к Ярти.
С одобрения судьи секретарь удалился.
– Жалобы, суды, административная волокита… Как бы нам избежать этих нудных формальностей?
Пазаир хранил молчание.
– Вы хотите узнать больше, это вполне понятно. Я могу рассчитывать на вашу сдержанность?
Судье с трудом удавалось оставаться спокойным.
– Одна из моих учениц, Нефрет, допустила ошибки, за которые получила от меня взыскание. В Фивах ей надлежало вести себя скромно и осмотрительно, полагаясь на более компетентных собратьев по профессии. Она меня очень разочаровала.
– Снова оплошности?
– Промах за промахом, все более достойные сожаления. Неконтролируемая деятельность, несвоевременные предписания, собственная аптека.
– Разве это противозаконно?
– Нет, но у Нефрет не было средств, чтобы так организовать свою работу.
– Значит, к ней были благосклонны боги.
– Да не боги, судья Пазаир, а женщина легкого поведения, Сабабу, хозяйка пивного дома из Мемфиса.
Судя по напряженному голосу и важному тону, Небамон ожидал возмущенной реакции.
Пазаир казался безучастным.
– Ситуация весьма настораживающая, – продолжал старший лекарь. – Не сегодня завтра кто-нибудь узнает правду и заклеймит достойных целителей.
– Вас, например?
– Разумеется, я же был учителем Нефрет! Я не могу подвергать себя такому риску.
– Сочувствую, но плохо понимаю, чем я могу быть полезен.
– Незаметное, но твердое вмешательство могло бы устранить недоразумение. Поскольку пивной дом Сабабу относится к вашему округу, а в Фивах она работает под вымышленным именем, поводов предъявить обвинение у вас предостаточно. А Нефрет можно пригрозить суровыми мерами, если она станет упорствовать в своих неразумных начинаниях. Предостережение должно вернуть ее к обычной деревенской практике, которая ей по плечу. Естественно, я не прошу вас о безвозмездной помощи. Любая карьера строится. Я предоставляю вам великолепную возможность продвинуться по иерархической лестнице.
– Я тронут.
– Я знал, что мы найдем общий язык. Вы молоды, умны и честолюбивы в отличие от стольких ваших коллег, которые так цепляются за букву закона, что зачастую упускают из виду его смысл.
– А если у меня не получится?
– Я подам жалобу против Нефрет, вы возглавите суд, мы выберем присяжных. Мне бы не хотелось до этого доводить, постарайтесь быть убедительным.
– Приложу все усилия.
Небамон расслабился, чувствуя, что поступил правильно. Он не ошибся в судье.
– Я рад, что обратился по адресу. Когда имеешь дело с достойным человеком, устранить неприятности нетрудно.
***
Божественные Фивы, где познал он счастье и горе. Чарующие Фивы, поражающие великолепием рассветов и фееричностью закатных красок.
Неумолимые Фивы, куда судьба приводит его в поисках истины, постоянно ускользающей из его рук, словно обезумевшая ящерица.
Он увидел ее на пароме.
Она возвращалась с восточного берега; он пересекал реку, чтобы добраться до селения, в котором она жила. Вопреки опасениям она от него не отвернулась.
– Мои слова не были пустым обещанием. Этой встречи не должно было быть.
– Вы начали понемногу забывать меня?
– Ни на миг.
– Вы сами себя мучаете.
– Вам-то что за дело?
– Ваши страдания меня огорчают. Нужно ли растравлять душу, ища новых встреч?
– Сейчас к вам обращается судья и только судья.
– В чем меня обвиняют?
– В том, что вы пользуетесь щедростью проститутки. Небамон требует, чтобы ваша деятельность не выходила за пределы селения и чтобы серьезных больных вы направляли к другим лекарям.
– А если я не послушаюсь?
– Он попытается признать вас виновной в безнравственном поведении, а значит, вовсе запретить вам практиковать.
– Это серьезная угроза?
– Небамон – влиятельный человек.
– Я не покорилась ему, а сопротивления он не выносит.
– Ну и как, намерены отступить?
– Что бы вы тогда обо мне подумали?
– Небамон рассчитывает, что я смогу вас убедить.
– Он плохо вас знает.
– И это дает нам шанс. Вы мне доверяете?
– Безусловно.
Его заворожила прозвучавшая в голосе нежность. Неужели былого равнодушия больше нет, неужели она действительно смотрит на него иным, не столь отстраненным взглядом?
– Не волнуйтесь, Нефрет. Я помогу вам.
Он проводил ее до селения, надеясь, что дороге не будет конца.
***
Поглотитель теней успокоился.
Поездка судьи Пазаира явно была делом сугубо личным. Он и не думал искать пятого ветерана, он ухаживал за красавицей Нефрет.
Вынужденный принимать исключительные меры предосторожности из-за присутствия нубийца и его обезьяны, поглотитель теней постепенно убеждался в том, что пятый ветеран умер естественной смертью или же убежал так далеко на юг, что о нем больше никто никогда не услышит. Собственно, необходимо было только его молчание.
Однако он продолжал осторожно следить за судьей.
***
Павиан нервничал.
Кем пристально посмотрел по сторонам, но ничего необычного не заметил. Крестьяне со своими ослами, рабочие, чинящие плотины, водоносы… И все же павиан чуял опасность.
Удвоив бдительность, нубиец подошел поближе к судье и Нефрет. Впервые он восхищался человеком, которому служил. Молодой судья был одержим несбыточным идеалом, одновременно силен и уязвим, практичен и мечтателен, но руководствовался он только порядочностью. В одиночку ему не одолеть злобной человеческой природы, но пошатнуть ее всевластие он может. А это даст надежду людям, страдающим от несправедливости.
Кем предпочел бы, чтобы он не ввязывался в столь опасное предприятие, ибо рано или поздно это будет стоить ему головы; но как тут его упрекнешь, когда убиты ни в чем не повинные люди? Доколе не будет попрана память о простых людях, доколе будут существовать судьи, не желающие потакать сильным только потому, что они богаты, – дотоле жить и процветать Египту.
***
Нефрет и Пазаир шли молча. Он мечтал о такой прогулке: они рядом, рука об руку, и этого достаточно. Шагают в одном темпе, словно давно приноровились друг к другу. Он стремился урвать мгновения невозможного счастья, цеплялся за мираж, дорожа им куда более, чем реальной действительностью.
Нефрет шла быстро, словно летела; казалось, ноги ее едва касались земли, в движениях – ни малейших признаков усталости. Он наслаждался упоительной возможностью идти с ней рядом, он с радостью стал бы ее слугой, усердным и неприметным, если бы не надо было оставаться судьей, дабы защитить ее от надвигавшейся бури. Он обольщается или она стала держаться с ним менее холодно? А что, если для нее тоже важно побыть вдвоем с ним и ничего не говорить: возможно, она понемногу привыкнет к его страсти, если он будет молчать.
Они вошли в помещение аптеки, где Кани сортировал лекарственные растения.
– Урожай превосходный.
– Только, боюсь, никому не нужный, – посетовала Нефрет. – Небамон вновь чинит мне препятствия.
– Если б можно было травить людей…
– Ничего у старшего лекаря не выйдет, – заявил Пазаир. – Я этого так не оставлю.
– Он опаснее гадюки. Берегитесь, он и вас тоже укусит.
– О, новые растения?
– Храм выделил мне большой участок земли и сделал меня своим официальным поставщиком.
– Вы это заслужили, Кани.
– Я не забыл о нашем расследовании. Мне удалось побеседовать с писцом, занимающимся учетом населения: ни один ветеран из Мемфиса не нанимался на работу в мастерские или в усадебные хозяйства за последние полгода. Любой воин, вышедший на пенсию, должен заявить, где он живет, иначе он утратит все свои права. А это означает обречь себя на нищету.
– Наш ветеран настолько напуган, что предпочитает нищету привилегиям.
– Может, он уехал из страны?
– Я уверен, что он скрывается на западном берегу.
* * *
Пазаира одолевали противоречивые чувства. С одной стороны, на душе было легко, почти весело; с другой – в ней царили мрак и безысходность. Повидав Нефрет, ощугив, что она стала ближе и дружелюбнее, он воспрял духом, но смириться с тем, что она никогда не станет его супругой, значило погрузиться в бездну отчаяния.
Борьба ради нее, ради Сути и ради Бел-Трана не давала ему вновь и вновь возвращаться к одним и тем же мыслям. Слова Беранира вернули все на свои места: египетский судья не принадлежит себе.
В гареме западных Фив был устроен праздник в честь победоносного завершения азиатской кампании, во славу величия Рамсеса, восстановления мира и в ознаменование доблести полководца Ашера. Ткачихи, музыкантши, танцовщицы, воспитательницы, парикмахерши, создательницы цветочных композиций прогуливались по саду и, вкушая сладости, судачили о всякой всячине. Под навесом, защищавшим от солнечных лучей, подавали соки. Женщины разглядывали, кто как одет, восхищались, завидовали, обсуждали друг друга.
Пазаир пришел не вовремя, тем не менее ему удалось пробраться сквозь толпу гостей к хозяйке праздника, затмившей красотой всех своих приближенных. В совершенстве владея искусством макияжа, Хаттуса не скрывала своего презрения по отношению к неумело накрашенным модницам. Все стремились подойти к ней поближе, она же только и делала, что отпускала шпильки в адрес многочисленных льстецов.
– А вы случайно не судья из Мемфиса?
– Если вы позволите потревожить себя в такой момент, я был бы счастлив поговорить наедине.
– Отличная идея! Надоели светские условности. Пойдемте к пруду.
Кто такой этот скромный с виду судья, сумевший добиться расположения самой неприступной в мире царевны? Скорее всего Хаттуса решила поиграть с ним, а потом выбросить, как надоевшую куклу. Чужеземка славилась своими причудами.
Белые и голубые лотосы плавали по поверхности воды, слегка подернутой мелкой рябью. Хаттуса и Пазаир сели на раскладные стулья под сень опахала.
– Сколько будет пересудов, судья Пазаир. Мы ведь нарушили этикет.
– Очень вам за это признателен.
– Ну как, наслаждаетесь великолепием моего гарема?
– Имя Бел-Тран вам о чем-нибудь говорит?
– Нет.
– А Денес?
– Тоже нет. Это что, допрос?
– Мне необходимо ваше свидетельство.
– Насколько я знаю, эти люди в моей свите не состоят.
– Денес, крупнейший судовладелец Мемфиса, получил подписанный вами приказ.
– А мне какое дело? Думаете, меня интересуют подобные мелочи?
– Направлявшееся сюда судно было нагружено ворованным зерном.
– Боюсь, я не совсем понимаю.
– Судно, зерно и приказ о перевозке с вашей печатью арестованы.
– Вы что, в воровстве меня обвиняете?
– Я хотел бы, чтобы вы объяснили происходящее.
– Кто вас послал?
– Никто.
– Вы действуете на свой страх и риск… Я вам не верю.
– Напрасно.
– Мне снова пытаются навредить и на сей раз прибегают к помощи безмозглого судьишки, пляшущего под чужую дудку!
– Оскорбление судьи, отягченное клеветой, карается палочными ударами.
– Нет, вы просто безумец! Вы осознаете, с кем говорите?
– С очень высокопоставленной дамой, которая, однако, подчиняется закону так же, как последняя крестьянка. Итак, вы замешаны в деле о хищении зерна, принадлежащего государству.
– А мне плевать.
– Замешаны – не значит виновны. Поэтому я жду, что вы скажете в свое оправдание.
– До этого я не унижусь.
– Если вы невиновны, чего вам бояться?
– Вы осмелились поставить под сомнение мою честность!
– Меня вынуждают факты.
– Вы слишком далеко зашли, судья Пазаир, слишком далеко.
Вне себя от гнева, она встала и пошла вперед. Приближенные расступились, боясь, как бы царевна не сорвала на них раздражение.
***
Спустя три дня Пазаира принял старший судья Фив, обстоятельный мужчина в летах, близко знавший верховного жреца карнакского храма. Он внимательно изучил материалы дела.
– Работа выполнена замечательно и по сути, и по форме.
– Поскольку дело выходит за рамки моей юрисдикции, предоставляю вам довести его до конца. Если вы сочтете, что необходимо мое участие, я готов созвать суд.
– Каково ваше личное убеждение?
– Незаконный вывоз зерна доказан. Денес, как мне кажется, ни при чем.
– Верховный страж?
– Наверное, в курсе дела, но до какой степени?
– Царевна Хаттуса?
– Она отказалась давать мне какие бы то ни было объяснения.
– Очень досадно.
– Но ведь ее печать не сотрешь.
– Разумеется, но кто ее поставил?
– Она и поставила. Это личная печать, вделанная в кольцо. Как и все, кто стоит у власти, она с ним никогда не расстается.
– Тут мы ступаем на опасную территорию. Хаттуса не очень популярна в Фивах; слишком надменна, слишком своевластна, слишком всем недовольна. Даже разделяя общее мнение, фараон вынужден ее защищать.
