Текст книги "Джек Абсолют"

Автор книги: Крис Хамфрис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)

Крис Хамфрис
Джек Абсолют

Избавившись от соседей (французов), которых они всегда опасались, ваши колонии вскоре обнаружат, что более не нуждаются в вашем покровительстве. Вы будете призывать их подставить плечи и вместе нести бремя общей судьбы, они же ответят тем, что отбросят прочь любого рода зависимость.

Граф Вергенне

Из всех известных мне способов вести за собой людей наиболее эффективным является тайна.

Адам Вейсгаупт, основатель движения иллюминатов

Есть только одно, что приводит меня в ужас, и это... их шпионы.

Джордж Вашингтон

Глава 1Дело чести

Над занесенной снегом пустошью Уинслоу быстро сгущались сумерки. Опоздание раздражало Джека Абсолюта: заставлять ждать людей, собравшихся ради такого дела, не по-джентльменски. Кроме того, задержка означала, что к тому времени, когда они доберутся до места, соблюдут процедуру взаимного представления, разметят площадку и обсудят все формальности, связанные с завещаниями и похоронами, будет уже слишком темно для того, чтобы стреляться из пистолетов.

Придется биться на шпагах, а это явно давало противнику Джека серьезное преимущество. Будучи на двадцать лет моложе, он вдобавок являлся кадровым кавалерийским офицером и, стало быть, практиковался в фехтовании ежедневно, тогда как Джек в последний раз брал в руки клинок лет пять назад. Не то чтобы Джек вовсе отвык от холодного оружия, однако размахивать томагавком или майсурским кинжалом – вовсе не то, что фехтовать тонкой, отточенной шпагой. Конечно, изящным клинком нельзя ни рубить, ни резать, однако Джек, увы, знал, что отсутствие режущего лезвия не делает это оружие менее смертоносным. Чтобы убить человека, достаточно укола острием.

В очередной раз поскользнувшись на обледеневших отпечатках сапог тех, кто прошел перед ним, Джек выругался:

– Сколько же, черт подери, соберется народу?

Об этой истории раззвонили так широко, что дальше некуда, и увидеть воочию сей поединок, изрядно нашумевший еще до того, как он состоялся, захотят многие. Уже делались ставки, и Джеку было бы интересно узнать, в каком соотношении. Джек, как куда более опытный дуэлянт, мог иметь определенное преимущество, тем паче что ему довелось убить не одного противника. В действительности таких побед у него было больше, чем знали джентльмены из Лондона. Но его нынешний соперник – намного моложе, наверняка сильнее физически и, самое главное, воспламенен куда большим рвением. Он дрался не просто так. Он дрался за любовь.

А что же Джек? А Джек сражался лишь потому, что по глупости и упрямству не уклонился от вызова.

Он презрительно фыркнул. В довершение всех бед его, похоже, угораздило простудиться. Чего бы ему сейчас хотелось, так это сидеть в тепле и уюте «Королевской кофейни» с кружкой подогретого эля в руке. И уж во всяком случае не скользить по насту морозной пустоши навстречу возможному увечью, а то и смерти.

– Ты ведь сражался в пяти или шести поединках, Дагановеда?

Джек, внимательно следивший лишь за тем, куда поставить ногу на скользкой тропе, перевел взгляд на ноги идущего рядом. Их нагота производила впечатление бахвальства. Насколько знал Джек, у его спутника в их комнатах в «Сен-Жиле» осталась пара превосходных, подбитых овчиной башмаков. Однако Ате никогда не упустил бы случая продемонстрировать полнейшее превосходство индейца-ирокеза над бледнолицыми во всем, что касается стойкости и выносливости. Вероятно, он и вовсе остался бы обнаженным, не предупреди его Джек о том, что на месте поединка могут присутствовать леди. Имея это в виду, индеец натянул отделанные бисером и бахромой плотные штаны из шкуры молодого оленя и безрукавку из китайского шелка, оставлявшую открытой его широченную грудь, бугрящуюся могучими мышцами и разукрашенную татуировкой. На его почти обнаженные плечи волнами ниспадали черные, как ночь, волосы.

Один лишь взгляд на индейца заставил Джека поежиться и плотнее запахнуть плащ.

– Шесть дуэлей, Атедавенет. Наверняка ты помнишь. Включая и поединок с тобой.

– О, – Ате повернулся, и его темные глаза вспыхнули, – ты считаешь дуэлью поединок с «дикарем»? Я польщен.

Индеец отвесил самый ничтожный из возможных поклонов. Ирокезский язык как будто нарочно был создан для иронии. Джек выпил сегодня слишком много коньяку (его первая ошибка за сегодняшний вечер) и для состязания в остроумии явно не годился. Поэтому он снова перешел на английский:

– В чем дело, Ате? Тебя вновь посетила тоска по дому?

– Не то чтобы тоска, брат... Я вот о чем подумал: если этот юный храбрец тебя убьет, что весьма вероятно, поскольку он вдвое тебя моложе и выглядит вдвое бойчее, то как я оплачу мое возвращение через большую воду в родные края?

– Не переживай из-за этого, брат. Наш здешний друг даст тебе денег. Это самое малое, что он может сделать. В конце концов, он в долгу передо мной, не так ли, Шерри?

Последняя фраза была брошена через плечо джентльмену, который, как и положено по дуэльному кодексу, выступал в качестве его первого секунданта. Темноволосый молодой человек старался не отставать от своих более рослых спутников; лицо его приобретало попеременно то зеленоватый оттенок, то бледно-желтый. Накануне вечером Ричард Бринсли Шеридан выпил еще больше коньяку, чем Джек.

– А, деньги, Джек, да. С ними всегда возникают маленькие затруднения.

Хотя Шеридан покинул Ирландию еще мальчиком, в его речи, особенно в напряженные моменты, слышался легкий ирландский акцент.

– Но сегодня ты, несомненно, победишь, так что ни в каких деньгах надобности не возникнет. Пока мы тащимся по снегу, может быть, ты с твоим дивным другом поговоришь еще немного на том удивительном языке? Я, конечно, ни слова не понимаю, но не могу не восхищаться столь изысканным звучанием.

Джек вытащил из кармана большой, не слишком чистый полотняный платок и, звучно высморкавшись, сказал:

– Будь осторожен, Ате! Тебе ничего не стоит угодить в одну из его пьес. А мы все знаем, чем это чревато.

Драматург протер краем плаща лоб, вспотевший несмотря на холод, и проворчал в ответ:

– Ну сколько, скажи на милость, я еще должен извиняться? Сказано же было: все считали тебя умершим, вот я и решил использовать твое ублажающее слух имя. Не пропадать же попусту такому добру!

– Ну что ж, не исключено, что очень скоро я умру по-настоящему. Тогда наконец муки совести оставят тебя, да и извиняться больше не придется, – пробормотал Джек.

Впереди, за завесой деревьев, угадывалось движение.

«Если народу набежит чересчур много, – подумал он, – то, может быть, шумное сборище привлечет внимание какого-нибудь караула, который явится сюда, чтобы пресечь беззаконие».

Некогда Джек воспринял бы любую попытку ограничить его право драться на дуэли как оскорбление, но те времена давно миновали. Тогда... тогда он, наверное, был так же молод, как его нынешний противник. Ну а теперь ему оставалось лишь надеяться на то, что власти осведомлены о происходящем.

Увы, никаких признаков стражи за деревьями не обнаружилось. Джека приветствовали лишь десятка два джентльменов в коричневых или зеленых плащах и несколько армейских офицеров в красных мундирах. Ну а в центре, в кругу собравшихся, стоял человек, бросивший ему вызов, – Банастр Тарлтон.

Джека уже не в первый раз поразило его лицо. Юноша – ему вряд ли было более восемнадцати – обладал почти женственной красотой. Его очи прикрывали длинные, густые ресницы, а пышные каштановые кудри выбивались из-под перехватывавшей их розовой ленты. Правда, в его движениях, когда он со смехом сделал выпад воображаемой шпагой, не было и намека на девичью хрупкость.

«У этого малого такой вид, будто он на лужайке и собирается сыграть в крикет», – подумал Джек, но это наблюдение тут же вытеснила неприятная мысль о том, холод ли заставляет его постоянно кутаться в плащ.

Он обвел взглядом круг возбужденных лиц, обернувшихся к нему. Хорошо еще, что здесь не было никаких женщин. Ни одной, включая и ту, из-за которой все случилось, эту маленькую, дерзкую кокетку Элизабет Фаррен. Близился час, когда в «Друри-Лейн» зажигаются огни рампы, и ей надлежит участвовать в представлении. Впрочем, она с удовольствием устроила бы представление прямо здесь. Замечательное представление. Со вздохами и рыданиями, которые исторглись бы из ее вздымающейся, умело приоткрытой и правильно освещенной груди при виде того, как два воздыхателя сходятся в смертельном поединке. Сперва она выказала бы необыкновенное мужество, а затем была бы близка к тому, чтобы лишиться чувств.

Актриса. Ему предстояло быть убитым из-за актрисы. Ситуация напоминала одну из чертовых комедий Шеридана, в частности ту, в которой драматург без спросу использовал его имя. В полной мере оценить такого рода иронию мог бы только ирокез. Ибо не приди в голову Шеридану присвоить одному из героев своих «Соперников» имя Джека Абсолюта, да не вздумайся самому Джеку отправиться и посмотреть, как какой-то там актер сыграет «его» роль, да не поддайся он совместному воздействию бренди и чарам участвовавшей в спектакле актрисы, уже бывшей, как оказалось, возлюбленной этого молодого офицера, нахального красавчика, он бы не...

Ате и Шеридан пересекли площадку, чтобы согласовать условия, и Джек обратил внимание на секундантов противника, с которыми его спутники вели разговор. Один, младший лейтенант в великолепном, расшитом золотом мундире колдстримского гвардейца, говорил нарочито громко и размахивал руками. Однако в первую очередь Джека заинтересовал второй секундант Тарлтона, стоявший позади и слегка в стороне и сосредоточенный, видимо, не на деталях предстоящего поединка, а целиком и полностью на самом Джеке. Точно так же, как было это в предыдущий вечер, когда его тихий шепот подстрекал Тарлтона к дальнейшему обострению ситуации.

Этого человека с узким, бледным лицом ученого, облаченного в неброское, но дорогое платье состоятельного клирика, звали, как слышал Джек, графом фон Шлабеном, и даже сейчас, в бледном свете зимнего вечера, Абсолют увидел, что граф желает его смерти не менее, а скорее, еще более остро, чем уязвленный юнец. А также понял, что дело тут не в актрисе и что честь в этой истории – далеко не главное.

«Если мне суждено умереть, – подумал Джек, отведя взгляд от секундантов Тарлтона и подняв глаза к затянутому облаками мартовскому небу, – то, по крайней мере, стоило бы понять почему».

В тот вечер в театре произошло что-то еще, кроме самой пьесы и вызова. Нечто, из-за чего они и оказались здесь, на этой заметенной снегом пустоши.

Это соображение заставило Джека мысленно вернуться обратно, в тот вечер, в театр «Друри-Лёйн». Ненадолго. Только на то время, пока не будут улажены последние формальности и не придет время умирать.

Глава 2Королевский театр

Капитан Джек Абсолют выступил вперед, в его глазах отражались языки пламени сотни свечей.

– Света достаточно. Как говорит сэр Люциус, «в самый раз для шпаги, хотя и маловато для хорошего пистолетного выстрела».

Он поднял воображаемый пистолет, «выстрелил» из него с громким, нарочито-певучим вокальным «бум», потом добавил:

– Ко всем чертям его «хорошие выстрелы».

Эта последняя фраза, произнесенная с утрированным ирландским акцентом, вызвала взрыв хохота в партере и аплодисменты галерки. Отважный капитан знал, что ему делать.

Или то был просто актер, игравший роль капитана?

А вот настоящий Джек Абсолют, сидевший в партере, весь извелся. Наконец он привстал, протискиваясь в узкое пространство между коленями зрителей и спинками кресел и пытаясь, сколько возможно, загородить сцену, хотя его искренний порыв был вознагражден шиканьем и сердитыми возгласами: «Сядьте, сэр!» и «Невежда, сейчас будет говорить Вудворт!» Прежде чем продолжить сцену, актеры воззрились на него с досадливым недоумением.

То был кошмарный вечер. Джек находился в Лондоне всего неделю и двигался так, словно под его ногами все еще находилась палуба шлюпа Ост-Индской компании, с пятьюдесятью фатомами воды под килем, а ему приходилось сидеть и смотреть этот пасквиль на свое прошлое. О том, что его имя, оказывается, обрело сомнительную славу, Джек узнал, когда прибыл из Сити в Ковент-Гарден: достаточно было узнать, на чье имя заказано кресло, как все начали шептаться, что здесь присутствует «настоящий Джек Абсолют». Эта известность следовала за ним повсюду. Стоило трактирщику, клерку или торговцу узнать его имя, как неизменно следовал вопрос:

– О, сэр, неужто вы и есть тот самый Джек Абсолют?

А когда он, окончательно выведенный всем этим из себя, выяснил, что виной всему его старый приятель Шеридан, и в негодовании накинулся на него, этот плут и мошенник, выставивший его в дурацком виде, не выказал ни малейшего смущения.

– Джек, – заявил он, – от тебя ведь семь лет не было ни слуху ни духу. Естественно, мы все сочли тебя погибшим. По правде говоря, тебе крупно повезло. Девяносто девять шансов из ста за то, что, будь жив старина Олли Голдсмит, вечная ему память, уж он-то точно не преминул бы воспользоваться таким выигрышным имечком. Ручаюсь, ты попал бы в его комедию «Снизошедшая до покорения», и быть тогда тебе не лихим красавчиком-капитаном, как в моих «Соперниках», а олухом и заикой, наподобие этого Марлоу.

Лихим? Красавцем? Да этому вечному кумиру публики, мистеру Вудворту, которому выпало воплотить на сцене образ Джека, – лет шестьдесят, и морщины на его лице столь глубоки, что видны даже при сценическом освещении и под толстым слоем грима. Относительно самой пьесы Джек вынужден был признать, что у Шеридана цепкая память и еще более острый глаз. Юношеская склонность Джека к эскападам была схвачена почти во всех деталях. Его отец по сцене, сэр Энтони Абсолют – хорошо еще, что драматургу хватило порядочности изменить хотя бы его имя (отца Джека звали Джеймс) – был идеальным наброском с оригинала, верно изображающим этого тирана, весельчака и будущего безумца. Предмет его вожделений, Лидия Лэнгвиш, представляла собой своеобразную смесь ангельской красоты и романтической глупости.

Однако Джек еще в ходе первого акта понял, что ему нет нужды оставаться до эпилога. Пьеса явно должна была закончиться всеобщим примирением, что никак не соответствовало подлинной истории. Возможно, раздражение Джека было в первую очередь вызвано как раз тем, что Шеридан использовал его юношескую глупость как основу для романтической комедии, тогда как действительность более походила на фарс, если не на трагедию. Тогдашний девятнадцатилетний Джек отнюдь не соединился с той леди (чем, несомненно, предстояло завершиться приключениям его сценического воплощения), а, едва не погибнув при попытке увезти ее, вынужден был отправиться в свое первое продолжительное изгнание из Англии.

К счастью, ему хватило здравого смысла не остаться досматривать дальнейшее банальное действо, ибо начало очередного изгнания намечалось на сегодняшний вечер. Экипаж дожидался его у гостиницы, а лодка оставалась в ожидании прилива в Портсмуте.

После семи лет отсутствия Джек Абсолют пробыл в метрополии как раз столько дней, сколько требовалось, чтобы разобраться с делами. Ему снова пришлось заняться вопросом о кредите банка Куттса, необходимом для того, чтобы привести в порядок плантацию сахарного тростника на Антильских островах, владельцем которой он стал благодаря новоприобретенным навыкам, сообразительности и, не в последнюю очередь, простому упрямству.

Но прежде всего ему нужно было повидаться с двумя людьми.

Мужчиной и женщиной.

Джек выбрался в боковой проход и направился к лестнице. Первый из этих людей имел собственную ложу. Единственное, что требовалось, – это краткий вежливый отказ от предложения этого человека, после чего Джек собирался нанести визит за кулисы – для столь же беглого, хотя, возможно, и более страстного прощания.

Неужели прошла всего одна неделя? И за эту неделю произошло столько событий! Один из самых влиятельных людей в королевстве предложил ему свою дружбу, одна из самых соблазнительных дам сулила свою любовь. Неужели в ближайшие пять минут он и вправду откажется и от того, и от другого? По правде сказать, ему не терпелось вернуться в море. На борту корабля жизнь несравненно проще.

Капельдинер попытался помешать Джеку подняться по лестнице, но эту помеху удалось устранить с помощью монеты. А вот у дверей ложи обнаружилась другая – офицер в мундире. В свое время и сам Джек носил такой же. Великолепный, самый щегольской в кавалерии мундир младшего лейтенанта Шестнадцатого легкого драгунского полка.

Но молодой человек узнал Джека, а его командир, очевидно, предупредил о том, что мистера Абсолюта следует пропускать беспрепятственно.

Джек предпочел бы получить несколько мгновений на подготовку, ибо отказать человеку, находившемуся в ложе, было не так-то просто. Но тяжелый парчовый занавес медленно отодвинулся. Когда Джек ступил внутрь, зазвучали аплодисменты. Впрочем, ими не встречали настоящего Джека, а провожали его сценического тезку, покидавшего сцену в связи с окончанием четвертого акта.

Королевский театр тут же заполнился выкриками разносчиков, предлагавших прохладительные напитки, а оркестр заиграл марш, предварявший выступление уже выходивших на сцену акробатов из итальянской труппы, братьев Зуккони. Их номер заполнял антракт.

– Подумать только! Это самый удивительный сценический прием из всех, с какими мне доводилось сталкиваться. Фалды фрака Джека Абсолюта еще не исчезли со сцены, а этот человек уже стоит в моей ложе!

– Генерал...

По давней привычке Джек чуть было не козырнул, но успел вспомнить, что он больше не в полку и пришел сюда, чтобы снова отказаться от предложенной чести. Дернувшаяся к голове рука довольно неуклюже приложилась к груди, что, разумеется, не укрылось от генерала. Джон Бургойн примечал все.

– Коньяка?

Бокал был предложен, принят и выпит. Вкус напитка оказался еще более тонким, чем у Шеридана.

Бургойн справлялся с возрастом куда более успешно, чем актер, мистер Вудворт. Хотя волосы генерала были белы как снег, то был, во всяком случае, настоящий сугроб, а не жалкая пороша, прикрывающая проплешины. Густая шевелюра переходила в черные бакенбарды, окаймлявшие волевую челюсть, а темные кустистые брови нависали над глубоко посаженными серыми глазами. Недавно этот человек получил назначение на один из самых высоких постов в армии. И при этом он еще являлся автором пьесы «Дева дубов», пользовавшейся даже большим успехом, нежели «Соперники» Шеридана.

Сейчас в этих умных серых глазах вспыхнула веселая искорка: их обладатель радовался удачной шутке и спешил поделиться этой радостью с кем-то сидевшим в затененном углу.

– Это – человек, о котором я рассказывал, – заговорил Бургойн, обращаясь к скрытой в тенях фигуре. – Моя дорогая, позвольте представить вам настоящего Джека Абсолюта. Джек, мисс Луиза Риардон.

Тень шевельнулась, на свету появилось лицо, и Джек воспользовался моментом, ибо это лицо стоило изучения. Глаза цвета восточного жадеита, изящный нос, сложенные в букву "О" сочные губы, ниспадавшие волнами каштановые волосы, безупречная кожа. Голос глубокого тембра, однако легкий в звучании, был столь же бархатистым, как и эта кожа:

– Тот самый героический капитан? Пылкий любовник?

Прежде чем заговорить, Джек склонился над протянутой ему рукой и коснулся ее губами.

– Боюсь, что разочарую вас, мадам. Я уже не капитан, ни героический, ни какой-либо другой. Ну а что касается пылкого любовника, тут не мне судить.

– А предоставили ли вы лондонским леди возможность выяснить это?

Это прозвучало прозаически, без намека на флирт, что придало высказыванию еще более интригующий оттенок. И акцент, и манера говорить будоражили в душе Джека какие-то воспоминания. Гадая о том, какие именно, он ответил:

– Возможно к счастью для всех, такого рода исследования требуют времени, какового нет в наличии.

– Жаль. Я уверена, что найдутся... леди, которые сочли бы истинного Джека Абсолюта еще более заслуживающим внимания, чем его сценический аналог.

– Более интересным, чем эта ахинея? Лучше уж прямо сказать, что истинный Джек все-таки моложе и привлекательнее того, кто его играет.

На лице следившего за этим разговором Бургойна появилась улыбка.

– Знаете, Джек, весь сегодняшний вечер я проявлял исключительную галантность и любезность, платили же мне за это не более чем светской учтивостью. Но стоило появиться вам...

– Это было всего лишь отвлеченное замечание, генерал, – рассмеялась в ответ Луиза Риардон. – Даже при том, что на службе у короля состоит немалое число галантных офицеров, капитан стал бы приятным добавлением к нашему светскому обществу. Кроме того, – она подалась вперед, легонько постукивая веером по руке, – я отнеслась к вам с такой сдержанностью, потому что мы почти одни в этой ложе... – Она указала на тучную компаньонку, звучно похрапывавшую в дальнем углу. – Всякому, кто воспримет вас в одном образе, уже невозможно устоять перед вами в другом.

Бургойн издал резкий, лающий смешок:

– А, Джек? Теперь вам, надеюсь, понятно, до какого плачевного положения доведен мой бедный рассудок подобным обменом остротами! И такое продолжается весь нынешний вечер. Право же, не будь у меня уверенности в скором прибытий подкрепления в вашем лице, я бы давно был вынужден ретироваться с этого поля. Что же до помянутого вами времени, необходимого для «исследования», то разве пяти недель будет мало? Дело в том, что мисс Риардон предстоит разделить с нами плавание на корабле его величества «Ариадна». Она возвращается в Нью-Йорк, к своим родным.

А! Вот почему ее акцент показался ему неуловимо знакомым. Джек с удовольствием побеседовал бы с ней подольше, ибо считал, что прямодушие делает женщин из колоний более привлекательными в сравнении со столичными леди. Однако реплика генерала имела прямое отношение к делу. И Джек, вздохнув, заговорил о деле:

– Сэр, эта новость делает то, что я вынужден сообщить вам, заслуживающим еще большего сожаления.

Он увидел, как улыбка исчезла с лица Бургойна, и торопливо – прежде, чем на нем появилось иное выражение, – закончил фразу. Им с генералом за все эти годы довелось испытать многое, и Джеку не хотелось огорчать его, но иного выхода не было.

– Я сознаю, сэр, что вы оказали мне большую честь, предложив вновь зачислить меня в драгуны. И если я вынужден отказаться, то, поверьте, делаю это с тяжелым сердцем.

– Как это – «отказаться»? – Теплота в голосе Бургойна сменилась опасным холодком. – А отдаете ли вы себе отчет в том, что отказываете не мне? Вы отказываете вашему королю! И вашему отечеству!

– Я отдаю себе отчет в том, что это может быть воспринято именно таким образом.

Бургойн фыркнул.

– "Может быть"? Будет воспринято! Англия ведет войну с проклятыми мятежниками. Ареной боевых действий стали земли, которые вы знаете лучше кого бы то ни было во всем королевстве. И вы отказываетесь помочь родине? Здесь не может быть никаких «может быть»!

Хотя Джек и ощутил, что краснеет, он попытался говорить ровным тоном:

– При всем моем уважении, сэр, здесь, в Англии, тоже немало людей, которые не рвутся подавлять бунт. А есть, как я слышал, даже и такие, кто относится к мятежникам с сочувствием.

– Да, и я хорошо помню, как часто ваши симпатии оказывались на стороне тех, кто примкнул к так называемому «делу свободы». Эта все ваша матушка-ирландка, благослови Господи ее красоту. Но симпатии симпатиями, а это – совсем другое дело! Вы – офицер Короны! Черт побери, вы – офицер моего полка!

– Я был им, сэр. И поскольку вы старались отговорить меня от этого шага, вам-то уж прекрасно известно, что я вышел в отставку одиннадцать лет назад! С тех пор моя судьба связана с Ост-Индской компанией, а основным занятием стало семейное дело.

– К черту семейное дело! Речь идет о деле нашего короля! Или вы забыли присягу?

Бургойн встал, глядя Джеку в лицо, и его возвысившийся голос заполнил всю ложу. Он мог бы заполнить и парадный плац. Многие зрители в соседних ложах встрепенулись, перестав следить за кувырками и кульбитами итальянских акробатов.

Разрядила напряжение Луиза:

– Капитан... Мистер Абсолют, вы позволите высказаться американке? Той, что не примкнула к этим «проклятым мятежникам»?

Мужчины оба кивнули, для чего каждому пришлось слегка поступиться своей позицией.

– Генерал поделился со мной некоторыми планами относительно того, как он собирается покорять изменников. Разумеется, лишь в той мере, в которой, по его мнению, это доступно девичьему разумению. Я, однако, воспитывалась в семье, которая сражалась за Корону уже три десятилетия. Мой отец командует полком тех, кого мы называем «лоялистами».

– И прекрасным полком, черт побери! – буркнул генерал. – Причем мундиры и порох он оплачивает из собственного кармана.

Джек присмотрелся к мисс Риардон повнимательнее. Он никогда не считал, что богатство может отрицательно сказаться на привлекательности хорошенькой женщины.

– Спасибо, генерал, – промолвила она и снова обратилась к Джеку: – Он говорит, что ключ к победе находится в руках туземных подданных его величества.

Джек слегка улыбнулся, порадовавшись тому, что здесь нет Ате.

– Если генерал имеет в виду шесть племен ирокезов[1]1
  Имеется в виду Лига ирокезов – могущественный союз пяти племен (кайюга, онейда, сенека, онондага и могавки). В 1720 году в нее вошло шестое племя – тускарора, а позже союзом было покорено и присоединено алгонкинское племя делавэров.


[Закрыть], мисс Риардон, то они – отнюдь не «подданные» его величества. Они никогда не были подвластны Короне. Это туземные союзники нашего короля.

– Генерал также сказал мне, что никто не знает этих... союзников лучше вас.

– Я бы не стал этого утверждать столь категорично, мисс...

– Не притворяйтесь, Абсолют.

Бургойн понизил голос, но гнев в его тоне еще чувствовался.

– Этот человек прожил среди них несколько лет, – продолжил он, обращаясь к Луизе. – На их языке он говорит, как на родном, а его грудь под камзолом и шелковой сорочкой покрыта туземными татуировками. Вот на что вам стоило бы взглянуть!

– Хм... А ведь верно, это было бы весьма... познавательно.

Она позволила себе едва заметно улыбнуться, прежде чем продолжить.

– Но вы согласны с генералом? В том смысле, что войну без них не выиграть?

– У меня нет никакого представления относительно конкретных планов Короны.

– Однако если говорить в общем плане, то может ли эта война быть выиграна без них?

Джек вздохнул. Напору этой красавицы мог бы позавидовать хороший боксер.

– Если боевые действия будут разворачиваться на севере, у рубежей Канады, тогда... тогда – нет. Думаю, вы представляете себе, какая местность станет в таком случае театром военных действий. Огромные лесные массивы и практически полное отсутствие дорог. Мои братья... то есть, прошу прощения, племена ирокезов знают этот дикий край как свои пять пальцев. Они способны добывать припасы, служить проводниками, производить разведку, устраивать засады и совершать налеты там, где строевые полки ни на что не годятся. И главное, они обеспечат нас информацией, которая позволит этим полкам прибыть куда нужно и тогда, когда нужно. Вот и выходит, мисс Риардон, что, по правде говоря, без них этой войны не выиграть. Но, – продолжил Джек, предугадав ее следующий вопрос, – я не имею необходимого влияния на этих людей. Меня не было там одиннадцать лет, а за это время у ирокезов неизбежно должны были появиться новые вожди, с которыми я не знаком. Вот их язык и их обычаи мне действительно хорошо известны, и в этом смысле я могу принести определенную пользу. Но о том, чтобы сыграть в этом деле существенную роль, говорить не приходится. Семь лет я провел в Индии, стараясь восстановить семейное состояние, которое мое отец потерял из-за того, что не так легли карты. И если мне не удастся сделать наши новые владения в Вест-Индии прибыльными, то все мои долгие труды пропадут втуне и семейство Абсолютов снова разорится. При этом пострадает не только моя родня, но и многие связанные с нами люди.

Джек снова повернулся к Бургойну. Гнева на лице генерала больше не было, но зато там появилось выражение, которого Абсолют боялся больше всего, – разочарование.

Голос его тем не менее не дрогнул.

– Таким образом, сэр, я вынужден с большой неохотой отказаться от вашего любезного предложения.

– Ну, если долг перед вашим монархом и вашей страной вас не трогают, то как насчет вашего отношения ко мне?

Голос генерала смягчился. Он взглянул Джеку в глаза, хотя его слова, казалось, были предназначены Луизе.

– Должен сказать, я нуждаюсь не только в его связях с туземцами. Человек, который находится перед вами, является лучшим офицером полевой разведки, какого мне когда-либо случалось знать. Он сумел бы добыть нужные сведения в Аравийской пустыне, потолковав о том о сем с верблюдами. Он разбирается в кодах, шифрах и прочей мудреной цифири, от которой у простого кавалериста вроде меня голова идет кругом. А на войне информация бывает важнее пороха и пуль. Присутствующий здесь Абсолют способен унюхать нужные сведения быстрее, чем моя гончая поднимет зайца.

Он помолчал, протянул руку и опустил ее на плечо Джека.

– Вы ведь знаете, как я в вас нуждаюсь. Неужели вы не поплывете с нами?

Джек поморщился, ибо отказать в столь деликатной просьбе было куда труднее, чем противостоять брани или противиться приказному тону. Тем паче что с тех пор, как его, в возрасте семнадцати лет, угораздило поступить на военную службу, он не раз оказывался перед генералом в долгу. Они вместе сражались в Португалии и Испании. В 1763 году в яростной схватке у Валенсии де Алькантара Джек Абсолют спас этому человеку жизнь, чем, по понятиям ирокезов, принял на себя куда больший долг, чем если бы генерал спас жизнь ему самому.

Во многих отношениях Бургойн заменил ему отца, которого Джек фактически лишился, когда сэр Джеймс Абсолют утратил рассудок из-за того, что карта, которую он перевернул за игральным столом в «фараон», оказалась не королем, а дамой.

Однако выбора не оставалось. Перемена решения чревата разорением.

– Простите, генерал. Мисс Риардон. Желаю вам обоим благополучного плавания. Честь имею.

Джек поклонился и повернулся, чтобы уйти, когда позади зазвучал еще более тихий голос Бургойна:

– Мистер Абсолют, в вашем распоряжении остаются день и ночь, чтобы изменить решение. Но вне зависимости от того, примете ли вы мое предложение, позвольте дать вам совет. Берегите свою спину. Или, еще лучше, попросите этого дикаря, вашу тень, прикрыть ее для вас. Я был настолько уверен в том, что вы примете мое предложение, что уже объявил о вашем согласии. А как вы совершенно верно отметили, в Лондоне полно... джентльменов, сочувствующих делу мятежников.

Джек хмуро кивнул, вышел из ложи и, спустившись по лестнице, направился к улице. Он помедлил, оглядываясь по сторонам. Теперь, когда Бургойн обратил на это его внимание, он понял, что его «спина» чувствует себя странно уже несколько дней. Джек не мог отделаться от ощущения, будто за ним следят, но приписывал это многолюдству лондонских улиц, где все так не похоже на Индию.